Литература о манускриптах Иудейской пустыни разрастается из месяца в месяц прямо-таки головокружительными темпами.

Специальные библиотеки для изучения истории религии уже вынуждены расширить свои хранилища и скоро, пожалуй, откроют новые отделения для сотен и сотен новых исследований, посвященных открытию. В середине 1955 года в Страсбурге происходил съезд специалистов, на котором обсуждались возникшие в связи с новыми текстами проблемы. С июля 1958 года во Франции выходит целиком посвященный этим текстам новый журнал.

Правда, из всего обнаруженного материала только незначительная часть пока что опубликована. Но ценность уже изданных свитков и фрагментов необычайно велика. Ведь мы имеем дело с крупнейшим открытием литературных документов древности с той поры, когда были возвращены к жизни порой неполные и попорченные рукописи многих греческих и латинских классиков.

Из книг об этом открытии следует прежде всего рекомендовать работу Вильсона, удачно составившего рассказ о происшествиях, сопровождавших открытие рукописей, их покупку и издание. Еще несколько лет назад автор этой книги не занимался ни еврейской, ни христианской историей. Он был одним из самых известных литературных критиков Соединенных Штатов. В одно прекрасное время он забросил свои любимые английские тексты и принялся изучать семитские языки, а затем под впечатлением новых открытий направил свое незаурядное исследовательское дарование на изучение этой нежданной главы в жизни Древнего мира. Шесть очерков его книги, написанные в живой и стремительной манере, появились вначале в распространенном журнале «New Yorker». Они вполне удовлетворили читателя, который впервые узнал о таких событиях, как опустошение войной 1947 года «ничейной земли» на границе между Израильским государством и Иорданией, первые смутные слухи о находках, о том, как бедуины, монахи и антиквары спекулировали рукописями, о вмешательстве властей и ученых-востоковедов, о подпольном вывозе нескольких манускриптов в Америку и, наконец, об удивительных интригах, благодаря которым израильскому генералу Йигаэлю Ядину — занятным образом сочетающему репутацию эрудита и военного — удалось вернуть свитки в Палестину. Ядин по окончании последнего конфликта между Израилем и Египтом оставил военную службу и вернулся к своим исследованиям. Он сын одного из виднейших специалистов-палеографов — профессора Сукеника. И тот и другой в известной мере оказались персонажами книги Вильсона. Вильсон беспристрастно и с блеском рассказывает нам, как завязался узел этой истории с манускриптами, которую так часто осложняли робкие представители официальной культуры, стоявшие перед проблемой взаимоотношений найденных документов с христианством и фактической идентичностью между законопослушным еврейским религиозным движением и доктринами, приписываемыми исключительно христианскому вероучению.

Благодаря простой и доходчивой форме изложения книга Вильсона доступна п непосвященным. Что же касается исчерпывающего и документированного исследования манускриптов Мертвого моря, то тут мы должны обратиться к классическому, труду Миллара Барроуза, вышедшему в Америке в 1956 году.

Этот труд является одним из наиболее примечательных среди множества других книг о найденных рукописях. В нем мы найдем и последовательное критическое описание открытий, и данные о возрасте и подлинности манускриптов, и изложение связанных с ними археологических, палеографических, лингвистических и исторических проблем. Автор — профессор библейской литературы Иельского университета. В качестве директора «Американской школы востоковедения» в Иерусалиме ему довелось в 1947–1948 годах быть, свидетелем открытий в самую пору первых находок. Он одним из первых убедился в подлинности манускриптов и их исключительной ценности и стремился быстро информировать об этом печать, преодолевая страх и сомнения церковных кругов. Автор собрал в своей книге обширную антологию основных текстов, которые, таким образом, впервые увидели свет в переводе с еврейского оригинала на английский, а также на итальянский языки.

Особенно интересна подборка отрывков из «Устава общины» с описанием обрядов крещения, причастия и исповеди, которые практиковались в этой части Палестины задолго до начала христианской веры, а также выборка текстов из свитка, который вызвал так много толков — рукописи о столкновении между «сынами света и сынами тьмы», как говорится на псевдомистическом языке манускрипта. Наиболее ценной частью книги Барроуза как раз является та, где он тщательно исследует, какие исторические лица выступают в иносказательном и таинственном обличье в этом манускрипте. Только такое исследование поможет нам обнаружить за порой темной и туманной фразеологией подлинных конкретных людей с их страданиями и чаяниями, людей эпохи обострения экономических, социальных, политических и религиозных отношений, которым сопровождалось установление римского господства в Восточном Средиземноморье, когда рабовладельческий строй пришел к наивысшему уровню развития.

Мир, который хотели перестроить еврейские провидцы, бежавшие на берега Мертвого моря, был реальным миром; на земле они пока еще видели возможность спасения от несправедливости и страдания. Но когда рухнули их последние, пусть противоречивые в силу условий эпохи, надежды, они стали на путь «отчуждения» от действительности, свойственного всякой религиозной идеологии. Христианство впоследствии углубило его, отныне не было иного выхода, кроме бегства по ту сторону, в иной мир, как будут говорить христианские идеологи после падения Иерусалима, когда сотни священных книг были покинуты в пещерах Иудейской пустыни.

 

Идея «союза»

Оставив в стороне всякие соображения лингвистического и литературного характера, поставим вопрос о характере общины, которой принадлежали эти манускрипты.

Прежде всего тексты рукописей отражают взгляды самостоятельного религиозного движения, отличного от официального иудаизма и часто противостоящего ему, подобно тому, как было с христианством, когда оно начало освобождаться от тумана легенды. Самое название «Нового союза», которое встречается в документах, свидетельствует о пересмотре основной идеи Ветхого завета об особом союзе, заключенном между богом и народом Израиля. Его заменяет новый договор, гарантированный неким историческим лицом, жившим примерно за 100 лет до н. э., которое вело ожесточенную полемику с религиозными взглядами правящих кругов, заботившихся о внешнем соблюдении закона.

К этому «Новому союзу», который члены общины стремятся увековечить после смерти их Учителя, примыкает всякий желающий, совершая этот шаг по свободному выбору, а не по одним только узам кровного родства. Наряду с этим предписывалась жизнь, полная трудов и молитв, тщательно регламентированная в силу убеждения в приходе носителя божественного гнева: «Тщетно желание возвыситься над смертными людьми до пришествия дня отмщения»; «Надлежит отдалиться от нечестивых и ждать нисшествия на них суда божьего» («Устав», X, 17–20).

Отделенные от остального мира, поглощенные приготовлениями ко «дню гнева», члены «Нового союза» испытывали потребность в особой форме организации, которая бы предвосхищала свободную и счастливую жизнь, уготованную для них и для их семей после конца света. Это, разумеется, была религиозная иллюзия, полное «отчуждение» от действительности, как и в древнейших христианских общинах.

Организация «Нового союза» была смешанной, в нее входили мужчины и женщины, хотя этим последним и отводилась второстепенная роль, жрецы и светские люди, причем преобладание жречества в руководстве не оставляет сомнений. Устройство общины было, по-видимому, следующим: один жрец приходился на каждые десять мирян; существовал Совет общины, в который помимо жрецов входило по праву рождения некоторое число «старейшин» (этому понятию соответствует греческое слово «пресбйтерой» — «presbyteroi», откуда современное слово «священник», далее, более узкий совет из 12 светских членов и 3 жрецов и один «смотритель» из старейшин (по-гречески «эпископос» — «episcopos», откуда слово «епископ», итальянское «весково» — «vescovo»).

Период посвящения был весьма продолжителен. Члены общины жили группами в различных кварталах и собирались в центральном здании только для самых важных обрядов, к которым относились:

— очищение водой, или омовение, имевшее смысл крещения, действие которого однако, теряется, если его несопровождает искренняя внутренняя готовность к обряду («Устав», III, 4–8). - исповедание грехов, которое производится в момент вступления в общину перед лицом собрания общинников, как у христиан II–III века н. э. («Устав» — I, 24; II, 1);

— причастителъная трапеза, совершавшаяся всем миром под председательством жреца, который благославлял первый кусок хлеба п первый глоток вина («Устав», VI, 2–6), подобно тому, как это описано в одном из древнейших христианских текстов — «Дидахе», или «Учении о двух путях», и в посланиях Павла.

Предписанные за особые нарушения закона наказания суровы, однако уже намечается известное различие между закоренелостью в грехах и случайными проступками, которые исправляются самим наказанием.

Приобщение к новой жизни включает также отказ от частной собственности, как и в раннем христианстве но, впрочем, не сразу, а постепенно. В первый год «послушник» живет своими доходами и не имеет доступа к общему достоянию; на второй год он частично сохраняет свое имущество, но все еще не допускается к общему столу; на третий год он окончательно включается в общину и его достояние переходит в общее пользование.

Наконец, существовала сложная система праздников, которая позже, с приходом христианства, развилась п породила еще более значительные расхождения с еврейским календарем, особенно в датах пасхальных праздников.

 

Учитель справедливости в кумранских рукописях

Определяющим элементом новой общины является вера в некоего избранника, Учителя справедливости, основателя движения и посредника между богом и людьми, «которому открыты все таинства». Учитель облечен «чрезвычайной миссией по отношению к сынам благодати». Тогда как в Ветхом завете спасение было результатом одной только веры в бога, согласно этим документам достаточно веры в «Учителя справедливости», чтобы обеспечить новое состояние избранности. Так произошел качественный скачок в истории иудаизма. Другими словами, мы обнаруживаем в нем самую настоящую христианскую идеологию.

О ком же идет речь — об историческом лице или сверхъестественном образе?

Жизнь основателя едва обрисована в рукописях, но, впрочем, достаточно, чтобы понять, что возглавленное им движение должно было возникнуть в момент наивысшего расцвета второго Иудейского царства при Иоанне Гиркане I и Александре Яннае (134—76 годы до н. э.) в качестве реакции части менее привилегированного духовенства на объединение политической и религиозной власти одним лицом, царем-первосвященником. В этот период экономические и социальные отношения в Палестине, по-видимому, предельно напрягаются. Историки этого периода рассказывают о массовых восстаниях, кровавых усмирениях, о сотнях и сотнях распятых на кресте.

Ни один из до сих пор обнаруженных на побережье Мертвого моря текстов не сообщает нам имени почитаемого Учителя, и, возможно, оно более и не интересовало его приверженцев в период, когда через несколько десятилетий после его смерти община стала развиваться. Точно так же первые христиане провозгласили впоследствии устами автора Второго послания коринфянам, что земная жизнь Христа их нисколько не касается.

Серьезное и бесстрастное изучение отношений между общиной «Нового союза» и ранними христианскими общинами затрудняется до сих пор из-за явной боязни всех касавшихся этого вопроса ученых выйти за рамки теологии — будь она христианская или иудейская.

Неспроста иезуиты и раввины обменивались обвинениями в недостаточно ревностной подготовке рукописей к печати. И недаром среди немногочисленных сторонников позднего или даже средневекового происхождения этих документов имеются одни лишь «критики» католического, протестантского или иудейского вероисповедания. Характерно происшедшее весной 1956 года столкновение между проф. Дж. М. Аллегро, преподавателем сравнительной семитической филологии Манчестерского университета, и другими членами комиссии, которая работала вместе с ним над истолкованием и публикацией тысяч фрагментов, найденных в IV пещере Кумрана. Аллегро заявил в одной из бесед по лондонскому радио, что изучение некоторых неизданных текстов приводит к тому, что и Учитель справедливости претерпел муку, был, очевидно, распят на кресте и затем неким образом вновь явился своим приверженцам — точь-в-точь как в легенде об Иисусе. За это Аллегро едва не был публично обвинен своими коллегами в нарушении профессиональной этики. Они написали в «Тайме» открытое письмо, в котором потребовали от Аллегро отказаться от своих домыслов.

Кем же были владельцы свитков, последователи Учителя справедливости, умершего за свои убеждения не менее чем за сто лет до Христа? Кем были пламенные творцы стольких пророчеств о неотвратимом конце света, об уничтожении «нечестивых», отождествленных с национальными и социальными врагами еврейского народа? Кем были глашатаи нового «мессианского» царства, новой эры счастья и благополучия на земле?

 

Эссены, фарисеи, саддукеи и зелоты

Изучение экономических, политических и религиозных условий в Палестине эпохи возникновения христианской проповеди убеждает нас в существовании многочисленных обществ и сект, на которые дробилось иудейское общество. Их история, в особенности история тех сект, которые распространили свое влияние за пределы страны, преобразовавшись в религиозные центры нового типа, более отвечавшие запросам низших слоев греко-римского мира, немногим отличается от истории первых христианских общин.

Фарисеи и саддукеи, о которых часто говорится в евангелиях, не могут быть названы с полным основанием обществами. Речь идет скорее о течениях и тенденциях в вероучении, исходивших из кругов господствующего слоя, очень далеких от выражения недовольства и раздражения низших слоев общества. Фарисеи, или «отделившиеся», появились в период еврейского национального восстания против сирийской военной оккупации во II веке до н. э. В конце концов они применились к новым условиям и мирно сотрудничали с римскими поработителями. Саддукеи, или потомки Садока, представители жреческой аристократии, не могли допустить иного, нежели их собственное, истолкования религии, на которую они имели монополию. Они бесследно исчезли в момент национальной катастрофы 70 года н. э., когда утратили политическую и социальную основу, на которую опирались. Саддукеи отвергали, например, народное верование в телесное воскресение, которое между тем оказало большое влияние на историю раннего христианства.

Несравненно интереснее оказываются общества, которые вели свою деятельность и пропаганду в духе сопротивления, и притом не только в области религии, но и в политической борьбе, борьбе господствующих классов за власть. Среди этих организаций следует упомянуть зелотов и эссенов. О существовании секты назаренов, или назореев (к которым якобы принадлежал сам Иисус), нет точных сведений, а изучение мандеев, несравненно более важной секты, увело бы нас далеко за пределы подлинных границ палестинского общества.

Зелоты были прозваны так на народном греческом языке того времени за их усердие в соблюдении закона. Они появляются в русле фарисейской традиции, сохраняя при этом дух непримиримых противников римских захватчиков. Достаточно вспомнить об их поведении в момент народной переписи, объявленной римлянами в Палестине в 6 году н. э. в связи с присоединением страны к империи. Тогда как фарисеи покорились этой процедуре, которая влекла за собой новое и более суровое обложение налогами, денежные и военные обязательства, зелоты восстали и под руководством некоего Иуды из Гамалы, по прозвищу галилеянин, вели своего рода партизанскую войну против римских гарнизонов, пока их мятеж не был потоплен в крови. Другие группы зелотов продолжали сопротивление, и римляне научились страшиться короткого кинжала, так называемого сика, которым заговорщики пользовались при покушениях (отсюда пошло слово «сикарио» — «sicario» — «наемный убийца»).

Движение зелотов широко возобновилось в период восстания 67–70 годов н. э., однако оно было подавлено при массовой резне после капитуляции Масадской крепости. Один из учеников Иисуса получил в первых христианских текстах прозвище Симона-зелота. Как бы ни толковали это его прозвание, нет основания отрицать, что он мог принимать участие в подобных повстанческих обществах.

Эссены, или ессеи, о которых рассказывают Филон Александрийский и Иосиф Флавий, не считая беглых намеков в «Естественной истории» Плиния Старшего, отказывались от военной службы и осуждали применение оружия, в том же духе, что и некоторые высказывания евангелий. Однако они не исповедовали настоящее «непротивленчество». Это, между прочим, доказывает тот факт, что в момент восстания и они приняли участие в вооруженной борьбе и почти все пали в сражении, а те немногие из них, что попали в плен, держались с большим мужеством и предпочли погибнуть под пытками, нежели раскрыть тайны их организации.

Рассеянные по населенным пунктам Палестины или сгруппированные в западной зоне Мертвого моря, ессеи образовывали подобие религиозного ордена, созданного для совершенствования в исключительных общественных и аскетических добродетелях. После периода посвящения, который завершался обрядом крещения, ессеи входили в общество безбрачных, принимая обет добывать средства к существованию работой в полях и всем имуществом владеть сообща. В их среде была запрещена всякая форма торговли; они осуждали рабстве и в своем поведении придерживались норм, которые в ряде случаев стали монастырскими правилами христианских времен. Ессеи сообща принимали пищу и встречали восход солнца коллективными молитвами.

 

Христианский «Новый союз»

Трудно избавиться от впечатления, что отождествление общинников «Нового союза» в Кумране с ессеями с таким энтузиазмом принято большинством ученых именно потому, что этот легкий выход спасал их от удручающего и, главное, неоспоримого сходства кумранской общины с ранним христианским движением.

Учение ранних христиан несомненно свидетельствует об их идеологической и обрядовой близости с общиной Иудейской пустыни, как, впрочем, почти со всеми раскольническими группами, возникшими в Иудее между 200 годом до н. э. и 100 годом н. э. Их, однако, заметно разделяют некоторые существенные явления, такие, как соблюдение безбрачия и культ солнца. Что же касается мест распространения ессеев, мы имеем свидетельство Плиния Старшего, который писал около 70 года н. э., что они сосредоточивались вдали от западного побережья Мертвого моря, так как там вредный климат; Филон же, как известно, помещал их в другой местности. Одно из значительных ответвлений ессеев переселилось в Египет, а может быть, образовалось там на месте и получило эллинизированное название «терапевтов».

Подлинная история этой группировки окутана туманом легенды.

Несомненно, впрочем, то, что члены общины, которой принадлежали найденные в последние годы манускрипты, называли по-еврейски свою организацию «Новым союзом» и что это выражение через много времени превратилось в латинский термин «Новый завет».

Крушение мессианской мечты о национальном возрождении Палестины способствовало появлению мистических учений о воздаянии, отказывавшихся от идеи политического и социального искупления, но тем более изобретательных в области потусторонних иллюзий. Рассеянные по самым отдаленным районам Средиземноморья, возникшие между I веком до н. э. и I веком н. э., мессианские группировки могут быть с полным правом охарактеризованы как христианские, ибо уже в течение нескольких столетий термин «машиах» («mashiah») — «мессия»-переводился в эллинизированных еврейских центрах греческим словом «христос» («christos»), Христос. С этой точки зрения проблема исторического существования галилейского Учителя теряет значительную часть своего смысла, так же как ив отношении другого Учителя, «отца справедливости».

Именно в этом направлении должно вестись исследование рукописей Мертвого моря, в которых уже обнаружены по меньшей мере 500 общих с Новым заветом мест и которые предоставляют в наше распоряжение недостававшее звено в цепи событий, которые привели к возникновению христианства.

Нет ничего удивительного в том, что при соприкосновении с религиозной п социальной средой греко-римского мира древнее иудейское учение о спасении, связанное с судьбами маленького народа, боровшегося за свое утопическое национальное освобождение (при этом римляне, несмотря ни на что, были в известной мере носителями прогресса и единства в экономически отсталом и раздираемом множеством политических и общественных противоречий Древнем мире), расширило свои рамки, превратилось в конце концов в учение об искуплении универсального типа, подобно культам мистерий.

Бесспорно, в новых документах нельзя найти следов пресловутого «универсалистского понимания человеческого воздаяния», которое позже, вслед за крахом мессианских чаяний, станет учением различных групп «Нового союза». Если здесь мы находимся еще в сфере строгого соблюдения иудейского закона (тогда как проповедь христианства обратится впоследствии к массам греко-римского общества, универсализируя для них учение о спасении), то это свидетельствует только о том, что после внезапного перемещения, вслед за катастрофой 70 года, уцелевших приверженцев прежнего мессианского движения за пределы Иудейской пустыни и самой Палестины, они склонны были придать более широкий смысл своей идеологии, прежде ритуально и культурно ограниченной рамками еврейской нации. Это были не два противоположных вида христианства, а одно и то же движение на его двух последовательно сменявшихся фазах развития.

С открытием манускриптов Мертвого моря в точности подтверждается марксистское положение об истории возникновения христианства, сформулированное еще во второй половине прошлого столетия. Публикации еще не изданных текстов дадут нам все новые доказательства его правоты.