Рок-холл, Энрико, апрель 1613 года

— Повторяй за мной, Покахонтас: «Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое».

Покахонтас бессмысленно, но старательно повторяла. Преподобный мистер Уитекер неустанно наставлял ее на путь христианства, и Покахонтас обнаружила, что то, чему он ее учит, интересно ей. Но мозг ее слишком переполнился новыми впечатлениями, чтобы постичь все сразу.

Покахонтас потеребила пальцами свое новое платье. Она никак не могла привыкнуть к тканям: они были мягкие, но словно бы воздушные, не как ее кожаная одежда, такая осязаемая и плотная, да и в самом платье она чувствовала себя по-другому, более скованно. В своей комнате Покахонтас часто переодевалась в свою одежду из оленьей кожи — тогда к ней возвращался прежний запах свободы. Ее лучшее платье, как объяснили ей, для особых случаев, издавало шуршание. Этот шелестящий звук придавал ощущение собственной значимости.

— "Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе", — продолжал преподобный отец.

«Они молятся своему Богу даже чаще, чем мы своим, — подумала Покахонтас, — но они не приносят ему жертв!» За всю неделю, что она уже прожила у Уитекеров в Рок-холле, ей удалось принести богине рек Ахонэ в жертву лишь одну жабу, но она была уверена, что Ахонэ поймет. Покахонтас не хотела обижать хозяев, потому что хорошо помнила неподдельный ужас преподобного мистера Ханта, когда прошедшей весной, навещая первых колонистов, она предложила свои жертвы.

Покахонтас не стала говорить Уитекерам, что в любое время может легко и незаметно ускользнуть в лес, ибо они и английские солдаты были плохими тюремщиками, а она в лесу была как дома. Она осталась потому, что тоже хотела прекращения войны, а еще потому, что новая жизнь оказалась такой увлекательной. Каждый день она узнавала много нового.

— "Хлеб наш насущный дай нам днесь, и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим".

Она получала удовольствие от того, что в маленькой комнате, которую ей предоставили, у нее был свой собственный стул, стол и сундук. Ее кровать была такой же удобной, как и постель из мехов дома. Еда была плохой, но она помогала миссис Уитекер, худощавой, доброй женщине, и ее служанке в хлопотах на кухне. Они воспользовались некоторыми ее познаниями, почерпнутыми из наблюдений за работой стряпух в Веровокомоко. Невозможно было винить этих женщин в безвкусности пищи, потому что до этого они никогда не видели ни помидоров, ни картофеля, ни кукурузы, ни тыквы, ни индюшатины. Миссис Уитекер сказала, что в Англии ничего такого нет.

«И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».

Покахонтас следом за хозяином закончила молитву и прилежно стала дожидаться урока английского языка. Это было ее любимое время дня. Священник, на чьих круглых щеках постоянно играли два розовых пятнышка, сказал ей, что у нее исключительные способности к английскому языку, и этим очень вдохновил ее. Она учила наизусть молитвы и запоминала новые слова, как когда-то, когда ее учителем был Джон Смит. Она видела, что стала говорить более бегло с тех пор, как вернулась в колонию.

Внезапно она услышала стук лошадиных копыт, замерший у двери, и резкий звонок колокольчика. Служанка бросилась открывать дверь — на пороге стоял капитан Эргалл. Он вошел внутрь, здороваясь с ними обеими.

— Покахонтас, — сказал он, — у нас для вас новость от вашего отца. Он глубоко опечален, что вы стали нашей пленницей, и просит нас обращаться с вами хорошо. Как вы, принцесса?

— Очень хорошо, капитан.

— Паухэтан попросил меня приплыть на корабле в его воды. Он выполнит наши условия по возвращению нам людей и оружия и даст нам кукурузы. Как только это будет сделано, он ждет, что мы доставим вас к нему.

Покахонтас кивнула в ответ.

— Если вы готовы, принцесса, мы отбудем утром.

Покахонтас наклонила голову, чтобы скрыть свой ужас. Так скоро! Она же только что приехала! Она думала, что понадобится много времени, чтобы уговорить ее отца обменять ее. Как же она сможет следить за передвижением кораблей и ждать возвращения Джона Смита? Ее поразила мысль, что всю жизнь она была пленницей требований и запретов отца. Она признавала свой долг перед могущественным родителем, но теперь, находясь среди англичан, поняла, что здесь ее плен только на словах. Никогда она не была более свободной, чем сейчас.

Но лицо ее, как обычно, казалось спокойным, пока двое мужчин обсуждали последние новости колонии и содержание писем, пришедших с кораблем несколько дней назад. Снова зазвенел дверной колокольчик.

— А, с нами обедает Джон Ролф.

Мистер Уитекер поднялся встретить гостя. Покахонтас была слишком погружена в свои мысли, чтобы полностью сосредоточить свое внимание на новом лице, но тем не менее взглянула на высокого мужчину лет двадцати с лишним, с волнистыми каштановыми волосами и решительным лицом.

За обедом Ролфа посадили рядом с ней, и она очнулась от своих раздумий, когда он задал ей вопрос о табаке. Он серьезно занимался этой культурой и хотел знать, как часто, по ее мнению, необходимо оставлять землю под паром. Она рассказала, как это делают ее люди, но ему это показалось сомнительным. Выяснилось, что спор о преимуществах того или иного способа выращивания табака может быть даже захватывающим. В конце вечера ей очень не хотелось, чтобы он уходил, и она так и сказала, но он заверил ее, что часто заглядывает сюда.

— Утром я возвращаюсь к своему отцу, — уныло ответила она.

Жена священника настояла, чтобы ее служанка Кэрри сопровождала Покахонтас до Джеймстауна. Неслыханно, сказала она, чтобы особа королевской крови путешествовала без сопровождения. Прибыв в форт, Покахонтас и Кэрри сразу же поднялись на борт «Пейшнс», и Кэрри предложила принцессе переодеться в шуршащее платье из тафты для встречи и обеда с сэром Томасом Гейтсом и сэром Томасом Дейлом, исполнявшим обязанности губернатора колонии.

Платье было бледно-голубое, отделанное белым кружевом. Покахонтас позабавило, как при виде ее у обоих мужчин загорелись глаза, и они низко склонились над ее рукой. Она порадовалась, что дала служанке убрать волосы в высокую прическу и открыть лицо, хотя с удовольствием надела бы свои жемчуга.

Она также была благодарна священнику и его жене, что они научили ее манерам. Правда, временами она все-таки чувствовала себя неловко, но поняла, что производит хорошее впечатление. Теперь мужчины заинтересовались ею как личностью, а не как залогом в своей игре с ее отцом. «Я должна помнить, — сказала она себе, — как важно хорошо показать себя и перенять обычаи этих людей».

Оба дворянина подробно расспрашивали ее о пребывании в доме Уитекеров, и она не могла скрыть теплых чувств, которые питала к своему временному пристанищу. С блеском в глазах она поведала, что только начала изучать христианство и Священное Писание, рассказала, как обогатился ее запас английских слов. Она была убеждена, что сможет прекрасно научиться говорить, если в течение нескольких недель проживет среди англичан.

На следующее утро Покахонтас переоделась в мягкие оленьи шкуры. Она знала, что с возвращением в Веровокомоко наглухо закрывает за собой дверь, и могла только молиться, чтобы дверь не оказалась заперта навсегда. Она покинула маленькую каюту и поднялась на палубу, ноги ее не слушались, отяжелев, словно каменные.

— Принцесса, у меня новость, которая может вам не понравиться, — с озабоченным лицом встретил ее Сэмюэл Эргалл. Он сделал движение, будто хотел коснуться ее руки, но сдержал себя. — Вчера вечером, после разговора с Гейтсом, сэр Томас Дейл решил, что мне неразумно брать вас с собой сегодня. Мы не закончили переговоры с вашим отцом, и, чтобы избежать разных случайностей, руководители колонии хотели бы, чтобы вы еще немного побыли здесь. Они отправят вас назад к Уитекерам, где, как они поняли, вам понравилось.

Он не упомянул, что Гейтс и Дейл были поражены перспективами, которые открывала перед ними Покахонтас. Если она примет христианство, какой это станет важной вехой на пути объединения двух народов! Ее обращение приведет к христианству всех паухэтанов, а значит, английские протестанты, а не испанские католики останутся в Виргинии. Они решили, что задержат Покахонтас у себя, если только великий король не согласится на все условия до единого. Более того, они не хотели, чтобы она плыла с Эргаллом, потому что боялись, что люди Паухэтана попытаются освободить ее.

Покахонтас была настолько счастлива получить эту отсрочку, что с неистовым прилежанием погрузилась в работу на ферме в Энрико. Она быстро и тщательно делала всю домашнюю работу и с радостью выполняла любое поручение. В течение недели она выучила все английские слова, относящиеся к ведению домашнего хозяйства. Почти с болезненным упорством она углубилась в Библию и катехизис, разбираясь в смысле слов и старательно трудясь над ежедневным двойным уроком. И задавала вопрос за вопросом.

Миссис Уитекер была такой же доброй, как ее муж, и такой же терпеливой. Оба понимали, что их гостья-пленница находится на особом положении, и относились к ней, как к дочери. И они были вознаграждены, ибо за серьезной внешностью их подопечной им открылась ее нежная привязчивая душа.

Прошла уже добрая половина мая и сладкий запах жимолости наполнил весь дом, когда посыльный принес письмо от Эргалла, которое было прочитано Покахонтас. Ее отец вернул половину оружия и большую часть пленных англичан, но не доставил ни украденных орудий труда, ни кукурузы. Дейл и Гейтс выражали свое сожаление, но писали, что при таком положении вещей необходимо, чтобы Покахонтас пока оставалась у англичан.

Через несколько дней возвратился Джон Ролф. Ему было приятно снова увидеть Покахонтас, и они возобновили обсуждение способов выращивания табака, находя удовольствие в споре. Не прошло и недели, как Ролф опять посетил их, на этот раз выразив свое несогласие с тем, как она охотится на птиц и оленей. Его третий визит последовал через два дня, и они пустились в пререкания по поводу заготовки кож.

В июне священник решил, что самое время для Покахонтас пойти в церковь с ним и с миссис Уитекер. Она знает на память несколько молитв и не отстанет от прихожан. Как и большинство паухэтанских женщин, она хорошо пела: И во время службы Уитекеры с гордостью слушали, как взлетает над хором ее голос.

Джон Ролф, сидевший на несколько рядов дальше от Уитекеров, обнаружил, что голос Покахонтас отвлекает его от молитв. Человеком он был набожным, и святые слова, выпеваемые необычной молодой дикаркой, нашли неожиданный отклик в его сердце. Он вынужден был признать, что очень привязался к прелестной дочери природы. Он решил, что, навещая в будущем дом священника, станет помогать Покахонтас в изучении Библии и совершит доброе дело, способствуя ее продвижению по пути христианства.

Голос Покахонтас парил над его головой, а он пытался молиться за упокой души своей молодой жены и их новорожденного ребенка. Он потерял их в кораблекрушении, когда судно, направлявшееся в Джеймстаун, попало в страшный шторм у Бермудских островов. Боль той ночи три года назад, когда он держал на руках умирающую жену, стала ослабевать в последние недели.

Он все подумывал написать домой, в фамильную усадьбу Хичем-холл в Норфолке и попросить отца подыскать ему подходящую невесту, но как-то не собрался. У него оставалось чувство вины в преждевременной смерти своей жены. Его дед, человек богатый, снабжал старую королеву деньгами для постройки новых кораблей, когда она воевала с испанской армадой. И он не мог взять в толк, зачем Джон отправился в чужие земли, когда ему хватило бы забот и дома. К тому же он мог бы и не ужиться с новой женой, а жизнь в Новом Свете и без того была слишком тяжела, чтобы еще добавлять себе затруднений. Ролф подумал, что совершит богоугодное дело и загладит свои прошлые ошибки, если часть своего свободного времени посвятит обращению язычницы. И какому обращению!

Весна сменилась летом, лето осенью. От Паухэтана не было слышно ни слова. Дейл слал в Энрико письмо за письмом для Покахонтас, чтобы уведомить ее о молчании отца, но она получила от него весточку своим путем. Однажды, гуляя в одиночестве по полям неподалеку от Рок-холла, она услышала знакомую птичью трель, в которой был один лишний звук — их семейный сигнал. Она углубилась в лес и встретилась с Памоуиком. Ее вид и одежда изумили его.

— Покахонтас, отец хочет, чтобы ты знала — ему известно, что о тебе заботятся и ты в безопасности. Но он не собирается заключать с тассентассами мир. Он все так же намерен выгнать их отсюда. Я скажу ему, что по тебе видно, что ты счастлива. Пожалуйста, не говори никому, что я был здесь.

Брат и сестра обменялись короткими посланиями и новостями, а затем Памоуик ушел так же быстро, как и появился.

Когда холода позолотили листья на деревьях, Покахонтас в первый раз осознала, что с нетерпением ждет визитов Джона Ролфа. Сердце ее по-прежнему сжималось от боли, когда она думала о Джоне Смите, но ее чувства к нему были настолько глубоки, что волей-неволей она все время вспоминала о нем. Она не могла не отмечать про себя, что это ему понравилось бы, а вот это он бы не одобрил. Все свои успехи она складывала к его ногам и каждый вечер молилась на его языке, который соединял ее с ним. Она ловила новости, надеясь услышать о его приезде, потому что непоколебимо верила: однажды он вернется за ней.

Посещения Джона Ролфа были важны для нее, потому что он оживлял для нее Священное Писание. Он читал и разъяснял ей прочитанное, и постепенно она начала постигать величие и красоту этого повествования. Вопросам ее не было конца, но Ролф на все терпеливо давал ответ. Молясь своему новому Богу, не сразу, но она обрела покой, какого никогда не испытывала раньше. Покахонтас почувствовала, что новый Бог необыкновенно добр, потому что открыл для нее Свой мир. Она сказала Джону Ролфу, что хотя теперь она больше не молится богу неба и богине рек Ахонэ, но думает, что новый Бог понимает, почему все прошлые годы она поклонялась им — ведь они были частью единого и истинного Бога. Джон Ролф улыбнулся этим ее словам, но полностью согласился в отношении бога зла Океуса: зло выступает в разных обличиях.

Однажды утром, когда деревья оголились и снега укрыли стылую землю, Покахонтас пробудилась от знакомого запаха пекущегося кукурузного хлеба. На мгновение ей показалось, что она в Веровокомоко, на своей постели. Вздрогнув, она села на кровати. Потом растопила камин, опустилась на колени для утренней молитвы и вдумчиво прочла несколько стихов из Библии. Закончив молитвы, она села на корточки и задумалась. Что будет с ней, когда ее отец в конце концов уладит свои разногласия с англичанами — мирным путем или силой? Она отгоняла этот вопрос от себя подальше, но настало время ответить на него. Ей придется вернуться в Веровокомоко, но ее жизнь по-прежнему будет направляться единым и истинным Богом. Накажут ли ее за это? В лучшем случае она окажется одинокой. Она не сможет молиться со своим народом ложным богам, не сможет участвовать в жертвоприношениях — это самый большой грех, и уж точно она не сможет молиться дьяволу, предстающему в виде Океуса. Она не сможет учить свой народ читать, хотя написанное слово открыло для нее так много волшебных миров, стало пищей для ее разума. Возможно, ей удастся вернуться как проповеднице учения Христа, но как долго жрецы позволят ей учить людей новой религии? Никто, даже дочь всемогущего Паухэтана, не устоит против их гнева, если явится угрозой устоям их жизни и основе их власти. На минуту знакомые крылья снова забили над ее головой. Она попыталась загасить страх молитвой. Через некоторое время она снова почувствовала себя сильной и подумала, что, вероятно, надо спросить совета у Джона Ролфа. Он настоящий друг и может знать, как ей поступить.

К тому времени, как они с миссис Уитекер вернулись, проведав подругу, недавно родившую ребенка, к Покахонтас вернулось ее душевное равновесие. В любом случае ей всегда было приятно, когда Джон Ролф приходил к обеду, а сегодня вечером его ждали.

Когда закончилось послеобеденное чтение Священного Писания, Покахонтас с удивлением подумала, что никогда раньше не замечала, какой у Джона Ролфа красивый голос. Она рассказала о беспокоивших ее утром мыслях и заметила при этом, что взгляд его глаз стал сначала встревоженным, потом ошеломленным. Они у него были чистого серого цвета, опушенные черными ресницами. Она никогда прежде не встречала глаз такого цвета.

Когда она замолчала, он взял ее ладони в свои и сказал:

— Вы не должны волноваться. Вы сделали впечатляющие успехи в постижении христианства и можете принять крещение месяца через два. И тогда, дорогая Покахонтас, вы станете не только паухэтанской принцессой, но и леди-христианкой. Вы станете одной из нас. Вам не будет нужды возвращаться к отцу, если вы не захотите.

— Но мой отец может потребовать моего возвращения как одного из условий заключения мира.

Джон Ролф ненадолго задумался, его широкие плечи ссутулились.

— Будет ли он настаивать на том, чтобы вы остались с ним, если узнает о вашей вере и мыслях?

Покахонтас отняла свои руки и задумалась. «Какими словами рассказать о силе моего отца, о долге перед моим народом, о моей любви к отцу? Я могу остаться здесь, но буду просто одинокой женщиной. Невозможно бесконечно жить с Уитекерами. — Она судорожно сжала руки, и подумала: — Я не принадлежу целиком ни одному из двух миров».

— Да, полагаю, я смогу вернуться, — ее голос был едва различим.

Отбыв из Рок-холла, Ролф пустил свою лошадь галопом. Необходимо, чтобы сильный ветер выдул из его головы властное желание заключить Покахонтас в объятия. За последние месяцы он глубоко полюбил принцессу паухэтанов. Он делал попытки преодолеть свою страсть, но дольше уже не мог обуздывать неистовое плотское желание. Видит Бог, он испробовал все, что мог, чтобы подавить свое стремление к ней. Он помог ей стать христианкой, и прекрасной христианкой. Подстегивая лошадь, он мчался навстречу ветру. «Я жажду не только ее тела, — заговорил он вслух. — Нет, я был очарован, видя, как развивается ее ум, узнавая силу и уступчивость ее яркой натуры. Разве она не может стать моей женой? Смею ли я мечтать о ней как о спутнице и единоверке во Христе и о нашей совместной жизни? В нашем положении есть разница — она принцесса... Но не уравновешивается ли все тем, что совсем недавно Покахонтас была язычницей?»

Снова его голос возвысился в темноте: «Бог должен знать, что мои чувства к ней — это чувства благородного христианина. Я хочу, чтобы эта прекрасная женщина была рядом со мной, рожала мне сыновей и чтобы союз наш был освящен церковью. — Внезапно одна мысль поразила его, и он почти остановил лошадь. — Но захочет ли она? Я очень мало знаю о ее прежней жизни. И она так молода, ей не больше восемнадцати». И все же, пуская лошадь шагом, он чувствовал себя уверенно.

Проворочавшись ночь с боку на бок, Ролф понял, что решение созрело в нем. Он испросит разрешение жениться на Покахонтас. Сэр Томас Дейл как раз тот человек, к которому можно обратиться. Еще в течение суток он обдумает свое решение и затем напишет Дейлу.