Желтые флаги над воротами города Хорто развевались второй день и крестьяне, завидев флаги издалека, поворачивали обратно. Воля великого бога Ангираса, провозглашенная царем, состояла в том, чтобы закрыть город, дабы не проникла в него всякая мерзость и скверна. Стражники в полном вооружении целыми днями стояли на стенах и вглядывались вдаль. Обитатели города были недовольны, ибо лавки опустели, а те товары, что в них остались, повысились в цене.

Царь Воледир приказал выдавать людям хлеб бесплатно и, желая не только не допустить внешней скверны, но и очиститься от внутренней, решил совершить обряд изгнания белого тигра. К полудню второго дня изоляции все было готово. Семь детей — две девочки и пять мальчиков — намащенные благовониями стояли в Бассейне Последней Крови. Их тела были обнажены и расписаны красными и черными знаками скверн. Белый тигр рычал и метался за толстыми железными прутьями. Воледир вошел в полном одеянии Избавителя от Скверны и кивнул, приказывая начать.

— Пусть будет очищен город! — провозгласил священный палач.

Он воздел вверх руку. Широкий рукав упал, открыв вьющийся по коже спиральный шрам со вставленными в него маленькими серебряными иглами.

Забили в барабаны из кожи девственниц. Чернокожие рабы открыли Ворота Изгнания. Снаружи раздались громкие крики черни. Царь не мог расслышать, что именно кричат его благодарные подданные, но был доволен бурной реакцией.

Народ выстроился вдоль Железного Пути к Малым Внешним Воротам в Облачной Обители и размахивал банановыми листьями с надписью «Пусть белый тигр унесет наши грехи».

Священный палач принялся вращать колесо, поднимающее решетку, отделявшую детей скверны от белого тигра. Рычание животного стало еще более нетерпеливым. Воледир радостно улыбнулся, глядя как большая кошка просовывает под медленно ползущую вверх решетку лапы с растопыренными когтями.

Заплакала одна из девочек. Царь нахмурился. Раб с бичом постарался успокоить крошку точно рассчитанным ударом между лопаток. Красный росчерк дополнил иероглифы на спине девочки и она сразу перестала рыдать. Барабаны застучали еще громче. Тигр уже просовывал под решетку свою огромную морду.

Крики толпы снаружи стали явственнее.

— Да будешь, ты, царь, жив, здоров и могуч! — ликовали люди.

Воледир подумал, что народ любит его больше, нежели отца. При отце никогда не проводили Изгнание Белого Тигра и народ роптал. Теперь, даст бог, пророчество не сбудется. Три месяца назад, когда отец Воледира добровольно ушел от дел, приняв яд из рук любимого сына, ему казалось, что жизнь завершается, город падает в глубокую пропасть вместе со своими дворцами, храмами и милостивыми богами. Теперь у него появилась надежда.

Решетка поднялась настолько, что тигр протиснулся в бассейн. Вместо того, чтобы сразу броситься к детям, он потянулся, словно мог знать, что никуда они от него не денутся, потом подобрался и стал готовиться к прыжку, мягко перебирая передними лапами и раскачиваясь из стороны в сторону. Готовился он долго. Воледир даже немного заскучал, но тут мальчик, ближе всех стоявший к тигру, не выдержал и бросился ко входу в Железный Путь. Тигр прыгнул.

Большая кошачья лапа с ленивой грацией полоснула по спине мальчика, сдирая с него кожу. Второй удар, направленный в голову, сбил мальчика с ног. Ребенок покатился к стене. Тигр нагнулся и откусил ему правую стопу. Белая морда повернулась к царю и Воледир с удовлетворением увидел запачканный кровью мех.

— Радуйтесь, люди! — провозгласил Верховный Жрец Белого Тигра. — Скверна от нас уходит!

Барабаны на миг смолкли, а затем зазвучали вновь, уже в другом темпе. К ним присоединились длинные трубы, в которые дули музыканты, стоявшие на крыше храма.

Девочка с красной отметиной сама бросилась к тигру, протягивая к нему ручки. Он с удовольствием перехватил ее пополам, хрустнул позвоночник и девочка безжизненной куклой вывалилась из тигриной пасти. Настал черед и всех других. Белый тигр играл с мертвыми и полумертвыми телами и понемногу насыщался.

К середине восьмой стражи все было кончено.

Воледир приказал выкатить для народа бочки со сладким вином и начать гнать белого тигра по железному пути. Зверь поначалу решил, что с ним играют, и не желал двигаться с места, лениво огрызаясь и пытаясь выбить длинные палки из рук людей, но когда удары сделались чуть сильнее, понял, что с ним не шутят, и хочешь, не хочешь, а придется уходить на полный желудок.

Люди, успевшие набраться храбрости в бочках со сладким вином, совали сквозь железные прутья Пути руки и пытались подергать тигра за хвост. Многим это удавалось, поскольку Путь был узким и тигр совершенно не мог развернуться. Толпа ревела от восторга.

Царь почувствовал радостное возбуждение и удалился из храма в нефритовые покои «Цветы и птицы», призвав к себе десять молодых храмовых прислужниц, еще не изведавших сладость слияния с мужчиной, но обученных надлежащим образом по древним трактатам и на практике скрытого наблюдения.

Тигр, неся в себе мерзость и беззаконие жителей города Хорто, удалялся из храма в сторону Внешних Ворот Облачной Обители. Он не понимал, почему все эти люди так веселятся и при чем тут его хвост. Сначала он пытался огрызаться, а потом перестал делать и это.

Довольная разгоряченная толпа, катя бочки на тележках, продвигалась по улицам города к внешней стене. Когда тигр скрылся в проходе Облачной Обители, по толпе пронесся единый вздох. В нем было и огорчение, и радость. Огорчение оттого, что тигр ушел, а радость оттого, что вместе с ним ушла и скверна.

Продолжая веселиться — сладкого вина было много — толпа направилась к торговым кварталам. Прошла по улице Бычьих Кож, свернула на Кровавую и слегка задержалась на улице Красных Фонарей, где часть мужчин затерялась в лабиринтах дворов с множеством входов. Зато толпа увеличилась на несколько женщин, привлеченных общей радостью и крепкими руками. На улице Отрады Царей, где жили первейшие из поэтов, люди разразились взрывами хохота, увидев прыгающую по крышам обезьяну, за которой гнались двое негров в набедренных повязках и одна раскрасневшаяся дородная матрона в развевающихся домашних одеждах. Обезьяна была из рода павианов. Злая собачья морда с нахмуренными, нависшими над длинным носом бровями, была густо измазана чем-то красным. Торчащий на голове хохолок придавал обезьяне вид комического актера певческого театра. В лапе обезьяна сжимала блестящий предмет. Негры грохотали по крыше, пытаясь набросить на павиана сеть, но это им никак не удавалось.

— Убейте его! — громко закричала матрона, чуть не свалившись с крыши, и когда павиан, отпрыгивая от негров, случайно поскользнулся и упал вниз, толпа мгновенно набросилась на него и удовлетворила желание женщины. Павиан был разорван на куски и втоптан в грязь.

Женщина кричала с крыши что-то еще, но ее уже никто не слушал. Люди вывалились на площадь Согласия, возбужденные новой кровью, и веселые от выпитого вина.

Сквозь площадь навстречу им двигалась другая процессия. Сыновья Шугадара несли на богато украшенных носилках большой красный гроб. Три гроба поменьше, лилового цвета, везли на высоких тележках чернокожие рабы. Родственники Шугадара до пятого колена шли за гробами, понуро опустив головы и неся на длинных бамбуковых шестах флаги с различными надписями, повествующими о добрых делах ныне покойного торговца и добродетелях трех его дочерей, уходящих в последний путь вместе с ним. Скорбные лица были выкрашены белой краской.

Услышав взрывы хохота и веселые выкрики беснующейся толпы с улицы Отрады Царей, сыновья, рабы и родственники покойных, все, как один, остановились в изумлении, возраставшем по мере приближения гуляк, которые и не думали почтительно умолкнуть при виде траурной процессии. Наоборот, они разошлись еще пуще.

— Глядите, это ящики с теми тремя сучками и их большим зайчиком! — выкрикнул кто-то из толпы, начавшей огибать процессию.

— Богохульники! — не выдержал один из родственников Шугадара и метнул в толпу бамбуковый шест. Раздался пронзительный женский вопль, а вслед за ним взревела вся толпа и, словно единый организм, качнулась в сторону траурной процессии.

Чернокожие рабы бросились на защиту хозяев. Гуляки возмутились подобной дерзостью. Завязалась жестокая драка. Сынов Шугадара сбили с ног. Красный гроб с грохотом обрушился на землю, крышка соскочила, и набальзамированное тело убитого торговца вновь увидело солнце. Пурпурные одежды мертвеца и драгоценные украшения на нем были восприняты как вызов городской бедноте, из которой большей частью состояла толпа гуляк. Одна, потом другая рука метнулись к трупу. Кто-то в спешке наступил на него. Сверкнули ножи. Сыновья Шугадара первыми пустили их в ход, но у противной стороны ножей было больше. Кроме того, у гуляк был явный численный перевес.

— Убийцы! — взвизгнул женский голос.

К какой стороне борющихся был обращен упрек, осталось неясно, но в тот же миг количество убитых стало расти. В пылу жестокой драки были раскрыты и другие гробы и тела дочерей Шугадара вновь были осквернены. Звуки тревоги со сторожевых башен разнеслись над городом.

Всадники-миротворцы появились быстро. Внутренние войска города в соответствии с приказом Воледира находились в чрезвычайной боевой готовности, и по первому же призыву башенных часовых оседлали коней и выехали на место происшествия.

Стражники были в закрытых шлемах со страусовыми перьями и в тяжелых вендийских кольчугах. Ноги укрыты поножами, левая рука защищена щитом, а правая — наручнем. Большая часть всадников в качестве умиротворяющего оружия имела длинные пики с привязанными к ним лисьими хвостами, десятники вооружены ятаганами.

Никто из нестройно завопившей толпы даже не успел бросить в них камень. Вал всадников смял первые ряды увлеченно дерущихся между собой людей, нанося смертельные удары пиками и лезвиями ятаганов. Кровь полилась рекой. Корчащиеся от боли тела с отсеченными конечностями и вспоротыми животами усеяли площадь. Толпа бросилась врассыпную, надеясь укрыться во дворах и улицах. Преследуя нарушителей порядка, стражники вломились в несколько ближайших к площади лавок. Рабы, охранявшие хозяйское добро, и вооруженные короткими мечами и трезубцами, оказались не менее сведущими в военном деле, чем регулярная армия, и несколько стражников оказались убиты. Другим это представилось вопиющей несправедливостью и они принялись уничтожать охранников вместе с охраняемыми лавками, а заодно и с их хозяевами.

Укрывшаяся во дворах толпа спешно вооружалась подручными предметами, которые можно было использовать в качестве оружия.

Медные кувшины, лампы, пестики со ступками — хваталось все, и человеческая ярость была столь сильна, что люди, не думая о последствиях, бросались в бой и в большинстве сразу гибли, натыкаясь на оружие более совершенное.

Дома вокруг площади Согласия стали больше напоминать бойню, чем человеческое жилье.