Посадочная капсула с Такэо на борту, сделав один сужающийся по спирали виток вокруг планеты, совершила посадку в первом, самом верхнем уровне Города.

Такэо очень не нравилась эта абсолютная безопасность. Хоть бы какой-то намек на причину исчезновения жителей планеты. Ничего. Все тихо, мирно, спокойно. Это и вызывало опасения. В истории освоения Галактики так и осталась загадкой гибель экипажа «Альтаира». Среди восемнадцати планет Канопуса, альфы Киля, ими была обнаружена планета земного типа. Горы, леса, озера, чистый воздух, прекрасная ключевая вода и абсолютное отсутствие фауны. Было получено только одно сообщение, в котором на все лады воспевались достоинства планеты, и экспедиция замолчала. Через две недели к Канопусу был послан спасательный корабль. Спасать было некого: обнаружили три трупа. Причины смерти установить не удалось. Бортовой журнал корабля заканчивался словами: «Не снимайте скафандры…» И все. Самые тщательные анализы не дали никаких результатов. Полное отсутствие каких-либо вредных газов, примесей, излучений и микроорганизмов. Абсолютная, как и здесь, стерильность. Только все животные, привезенные на планету, через пять часов вдруг становились вялыми и спустя несколько минут умирали. У них безо всяких видимых причин останавливалось сердце. На планете оставили кибера и покинули ее.

Потому-то и не нравилась здешняя стерильность Такэо. Но, понимая, что через сутки Николай настоит на высадке, Такэо решил пойти ва-банк. Показавшись друзьям в скафандре высокой защиты — что Николай встретил ироничным «хм», имея в виду, что дважды в одну точку метеорит не падает, он улыбнулся им и, выйдя из посадочной капсулы, снял шлем. Ведь теперь Свен с Николаем могли наблюдать прекрасную круговую панораму благодаря дюжине «глаз» на скафандре, но не видели его самого.

Худощавый, невысокий Такэо одиноко стоял среди колышущегося изумрудно-зеленого моря травы, доходящей ему почти до пояса. Легкий ветерок, пахнущий степью, лишь слегка шевелил его коротко стриженные, удивительно мягкие волосы. Глаза задумчиво глядели вдаль, туда, где над мнимым горизонтом поднимались далекие голубые горы пятого уровня. За его спиной круто уходила вверх стометровая наклонная стена, за которой, по всей видимости, находились жилые помещения исчезнувших айсиан. Вечерело. И Эниф, опускаясь, очень близко подошел к гигантскому, закрывающему полнеба, шару.

«Странно», — Такэо повертел головой и убедился, что никакой тени шар не отбрасывает, хотя свою собственную, вытянувшуюся на несколько метров, тень он видел прекрасно.

— Очень странно, — повторил он вслух и медленно пошел вправо, желая попасть в то место, где Эниф, по его расчетам, должен был скрыться за шаром.

— Что у тебя там странно? — совсем рядом раздался голос Свена. Такэо промолчал.

Едва слепящий оранжевый диск коснулся шара, как с другой стороны его брызнул яркий луч. И, двигаясь дальше, Такэо убедился, что Эниф, заходя за это гигантское сооружение, тут же выходит из-за него, поэтому и нет тени.

— Уже не странно, а просто удивительно, — ответил Такэо. — Вокруг шара свернуто пространство, а я-то ломал себе голову, как они могли жить, закрывая для себя полнеба. А Земля до сих пор молчит?

— Минут пять назад запросила, нужна ли нам помощь, я сказал, что пока справляемся, а с расшифровкой их сообщения дело продвигается туго.

— Да, пока справляемся сами, — задумчиво повторил Такэо. — Ну я пойду, попробую попасть в Город.

— Счастливо.

Как только Такэо на метр приблизился к стене, часть ее исчезла, открывая вход.

— Меня гостеприимно приглашают посетить Город.

— Будь осторожен, — напутствовал Свен.

— Не думаю, чтобы меня ждали там неприятности, да и потом — ты ведь знаешь, что я в таких случаях всегда предельно осторожен.

Свен молча и напряженно сопел над ухом.

Справа и слева от входа клубился светящийся туман. Дальше он, постепенно угасая, превращался в непроницаемо-черную тьму. Три шага вперед и сопение над ухом внезапно оборвалось. Наступила глухая, вязкая тишина. Такэо обернулся: там, где он только что вошел, теперь колыхалась пелена этого молочно-белого, странно светящегося тумана.

Пробормотав нечто нечленораздельное, он вернулся. Светящаяся дымка заколыхалась, отступая, и скрытая за ней часть гладкой вертикальной поверхности как бы растворилась, открывая выход на равнину.

По ушам ударил громоподобный бас Свена:

— … случилось, Та?

Такэо даже поморщился от столь мощного звукового контраста. Свен глубоко вдохнул и произнес уже на полтона тише:

— Почему ты исчез? Все экраны погасли.

— Все в порядке, Свен, когда я вошел, дверь закрылась и связь оборвалась, но как только я вернулся, меня сразу выпустили. Не волнуйтесь, я исчезну на полчаса, не больше, поскучайте немного без меня. Договорились?

— Может, чуть подождешь и пойдем вместе? — спросил Николай.

— Не стоит, да и Свену будет одному слишком скучно. А мне скучать не приходится. Все в порядке, ребята, я пошел.

И, не дожидаясь ответа, он отступил от входа, опять обрывая связь с кораблем. Теперь он заметил, что, когда дверь затягивалась, а она именно затягивалась, темнее не становилось.

Такэо немного постоял в задумчивости и, мысленно подбросив монету — в какую сторону идти, повернул направо.

Странный туман, на мгновение сгустившись со всех сторон, отступил и исчез вовсе. А он, слегка обалдевший, остался стоять в самой середине широкой, длинной галереи. Именно в середине. И никакого намека на самосветящуюся дымку или непроницаемо-черную мглу.

«И где теперь выход? Ладно, придет время — и выйдем».

В полусотне метров впереди и сзади галерея кончалась тупиками, а справа… Справа, буквально в нескольких шагах от него, колыхалась трава, дул легкий ветерок, пахло степью и в трехстах метрах уверенно стоял на трех опорах шар посадочной капсулы «Ориона». Такэо даже попытался позвать Свена, но сообразил, что по-прежнему экранирован, а перед ним на удивление прозрачная стена.

Он приблизился к ней и увидел, что идеальная прозрачность помутнела, задергиваясь молочно-белой пеленой.

— Ну вот, — пробормотал он, — ты спрашивал — где выход, а он где угодно. Вероятно так же, как и вход, иначе — чем объяснить, что я сразу в него попал.

Такэо отступил назад, и опять ничего не мешало любоваться открытой степью.

Перед ним было нечто похожее на защитный экран, но с весьма сложными свойствами. И какой бездной энергии должны были обладать айсиане, если могли позволить себе пользоваться такими гигантскими по площади экранами.

— И ведь они действуют до сих пор! — ужаснулся он, медленно идя по этой странной прогулочной галерее. Слева, вдоль нее, тянулась глухая стена. Он решил пока не приближаться к ней, а пройтись по галерее до конца.

— Не может там быть просто тупик, — сказал он сам себе и оказался прав.

В стене, едва он к ней приблизился, тут же образовалась дверь. Пройдя ее, Такэо обернулся, наблюдая, как она затягивается, а когда глянул направо, был ошеломлен до предела. За стеной уже и не пахло степью, там он увидел залитый вечерним светом Энифа золотой песок пляжа, на который лениво накатывались, рассыпаясь брызгами пены, огромные сине-зеленые волны. Он с трудом верил в то, что находится уже на восьмом, самом нижнем уровне Города.

— Что ж, теперь надо попробовать выйти здесь, — решил он, поворачивая прямо к пляжу. И, быстро миновав бело-светящуюся пелену тумана, уже шел по нему, давя тяжелыми башмаками скафандра причудливые золотистые раковины.

— Послушай, Та, как ты там оказался? — тотчас услышал он удивленный голос Свена. — Ты ведь сейчас в ста шестидесяти километрах от места посадки, на самом нижнем уровне Города. У них что там, сверхскоростные лифты?

— Я догадался, где нахожусь, — улыбнулся Такэо, — но ты мыслишь на моем уровне, а это примитив. Просто они делали с пространством все, что хотели. Я оказался здесь, пройдя всего один шаг — дверь в стене.

— Дальше в лес — больше дров, — высказался Николай. — Но если они такие всемогущие, почему же они вымерли?

— А кто тебе сказал, что они вымерли? Их нет — это так. Где они вопрос. Но «вымерли» — это слишком. Кстати, вы обратили внимание, что Эниф все еще довольно высоко над горизонтом? А ведь я опустился на восемьсот метров вниз. Еще один фокус с пространством. Эниф, вероятно, заходит для всех уровней одновременно. Но для меня пока достаточно, я возвращаюсь, не скучайте.

Уверенно войдя в Город и уже не оглядываясь, он сразу повернул налево, быстро прошел галерею с пляжем, отметив про себя, что, как и в первый раз, оказался в ее середине и, миновав туманную дверь, вышел на галерею верхнего уровня, а оттуда прямиком в степь.

— На первый раз достаточно, — сказал он себе и направился к капсуле, где его уже дожидался горячий обед. А проголодался он почему-то не на шутку.

* * *

Пообедав, Такэо решил немного отдохнуть, и неожиданно для себя задремал. Вероятно, сказалось нервное напряжение последнего часа, но сон не принес отдыха. Он был короток и беспокоен. Ему приснилось множество айсиан, медленно проходящих перед ним и как бы в знак прощания поднимающих правые руки. Их лица ничего не выражали, глаза были холодны и безучастны. Они проходили перед ним и исчезали в оранжевом мареве. Он знал, что они уходят в никуда.

Проснувшись, он еще долго не мог избавиться от чувства холодной и непоколебимой уверенности в правильно выбранном пути, исходившей от айсиан. Он понимал, что видел во сне последний шаг их цивилизации, но чем обусловлен этот шаг и что значит «в никуда»? Он не знал, хотя был уверен в том, что во сне это было ему совершенно ясно.

Эта нереальная реальность снов, когда, проснувшись, вспоминаешь только жалкие кусочки такого красочного и цельного, но, увы, неповторимого… Когда чувствуешь, что что-то самое главное находится рядом, здесь, но никак не дается, ускользает, да так навсегда и теряется в хлопотах наступившего дня.

Задумавшись, он еще долго лежал, не открывая глаз, и на «Орионе» думали, что он спит. Неожиданно он вскочил и мельком глянул на время — прошло два с половиной часа.

— Ты чего? — удивленно спросил Николай.

— Ничего, ничего, — улыбнулся Такэо. — Просто решил, что уже залежался.

И он стал влезать в скафандр.

— Может, все-таки подлететь к тебе?

— Не спеши, — опять улыбнулся он, — завтра вы присоединитесь ко мне, а пока я уж как-нибудь сам. — И, закрыв защитное стекло шлема, он направился к выходу.

— Не скучайте без меня, я на этот раз пропаду на час-полтора. Попробую немного углубиться в Город.

Это он говорил, уже выйдя из капсулы и сняв шлем.

* * *

Как и в первый раз, Город гостеприимно впустил его и, закрыв вход, оборвал связь с кораблем. Теперь он повернул налево и оказался на галерее второго уровня. Он уже начал привыкать к этим перемещениям в пространстве и, решив сейчас не покидать пределов Города, он подошел к глухой дальней стене галереи. Тут же часть стены растаяла, и Такэо, не задумываясь, вошел. Он оказался в довольно большом, мягко светящемся квадратном помещении, стены которого едва заметно пульсировали.

Подойдя к противоположной стене и заглянув в образовавшийся проход, он увидел длинную галерею, увешанную, как ему показалось, картинами.

— Это интересно, — пробормотал он, — заглянем сюда попозже.

И он подошел к правой стене. Перед ним, прямо от двери, тянулась вдаль та же галерея. Почувствовав неладное, он вернулся туда, откуда только что пришел, и почти не удивился, увидев то же самое. Теперь он был почти уверен, что и четвертая стена выведет его туда же. Так оно и оказалось. «Хороши шуточки…» — подумал Такэо.

— Ну раз уж вы так настаиваете… — сказал он вслух и перешагнул порог.

Эта была действительно картинная галерея. Только картины в ней были несколько необычны. Справа и слева от него, чуть-чуть не касаясь пола, висели в воздухе прекрасные объемные изображения мужчины и женщины. Как только он поравнялся с ними, мужчина справа, а женщина слева плавно повели руками, как бы приглашая продолжить осмотр, и Такэо почувствовал, как его наполняет спокойная уверенность, что здесь с ним ничего плохого не случится, и как только он увидит то, что ему хотят показать, он благополучно выберется из Города. Только одно продолжало его волновать — не затянулся бы осмотр. Ведь если он задержится и вовремя не выйдет на связь, друзья будут беспокоиться и, чего доброго, раньше времени опустятся на планету.

Но вскоре он забыл обо всем, настолько интересны были живые картины, мимо которых он проходил. Смысл первой из них он понял сразу и совершенно однозначно. На ней всю левую часть занимало изображение айсианина. Он стоял в спокойной, расслабленной позе, скрестив руки на груди, весь исполненный величавой независимости. В правом верхнем углу неподвижно застыла планетная система Энифа. Правый нижний угол был пуст.

Как только Такэо подошел к картине, она ожила. Черты айсианина обрели объемность, и ему на мгновение даже показалось, что напротив стоит реальное живое существо — настолько великолепно было качество изображения. Планеты справа двинулись в свой бесконечный путь вокруг Энифа. Едва Айси завершила первый оборот, в нижнем углу появилась единичка. То есть прошел один айсианский год. А планеты все быстрей и быстрей вращались вокруг центрального светила, и Такэо уже не успевал следить за изменением значков в правом нижнем углу картины. Система счисления у них, как и у землян, была десятичной.

Число внизу картины обзавелось пятым знаком. Точки планет уже давно слились в четыре концентрических эллипса.

Число стало шестизначным, а айсианин все так же спокойно стоял, скрестив руки на груди, и равнодушно смотрел прямо в глаза Такэо. По его спине пробежал холод: в числе появился седьмой знак — счет пошел на миллионы лет. И Такэо был почему-то уверен, что показывали не обобщенно всю цивилизацию айсиан в образе одного ее представителя, а одну живую и жившую такую бездну лет особь. Один айсианский год равен почти десяти земным, вспомнил он. В это время бег планет внезапно замедлился, и они так же неторопливо, как и вначале, двинулись по кругу. А на табло в правом углу неподвижно застыло семизначное число. Это означало, что прошло несколько десятков миллионов земных лет. Для человека это была почти вечность. А четвертая планета завершала очередной и, как понял Такэо, последний для разумной жизни оборот.

Как только она приблизилась к невидимой, но роковой черте, айсианин ожил, поднял руку в знакомом Такэо по сну прощальном жесте и шагнул в сторону. На его месте оказалась женщина. Она повторила движение мужчины и тоже сделала шаг. Опять мужчина…

И перед ошеломленным Такэо потянулся до боли знакомый нескончаемый строй айсиан, поднимавших правые руки в прощальном жесте. Они направлялись к Энифу и исчезали в слепящем пламени гигантской звезды.

«Что это, — думал Такэо, — аллегория или…»

Но в этот момент шар Энифа резко приблизился, Такэо даже показалось, что по лицу лизнули десятки плазменных языков и он погрузился в пылающие недра гиганта.

И он увидел. Увидел то, чего не ожидал никак. Внутри звезды была черная дыра. В нее и шагнул последний уходящий айсианин.

Опять перед глазами мелькнули пылающие недра Энифа и опять в кружении четырех планет засияла яркая звезда, но левая часть картины была пуста.

Дальше картины были не менее захватывающие, но в большинстве своем совершенно непонятные. Такэо и не старался их понять, все, что он видел, записывалось, и разбираться, что к чему, сейчас не входило в его задачу. Главным для него было увидеть как можно больше, а смотреть было чрезвычайно интересно, и едва замирала очередная картина, он переходил к следующей.

Во всем этом живом многообразии обязательно присутствовали две общие черточки, сразу бросающиеся в глаза. У всех в левом нижнем углу стояли числа, увеличивающиеся по мере продвижения его в глубь галереи и, вероятно, обозначающие годы происходящих на картинах событий. И второе: какая бы цифра ни стояла в левом нижнем углу, двух-, четырех- или семизначная, все живущие на картинах (а иного слова он не смог подобрать) айсиане были неизменно молоды и у всех был одинаково отсутствующий взгляд. Такэо понял — все, что он до сих пор видел, происходило на протяжении жизни одного поколения айсиан. Но это только добавляло лишний вопрос к стоящей перед ним загадке. Что было до них? Как жили и кто они, те, кому на смену пришло это последнее поколение?

Такэо не увидел этого. Галерея кончилась. И только теперь, когда все было осмотрено, он неожиданно ощутил слабость в ногах и острое, до судорог в животе, чувство голода и, глянув на время, он пришел в ужас: с момента его входа в Город прошло больше двенадцати часов.

«Господи, да они же там с ума сходят, — подумал он, торопливо подходя к стене в конце галереи. Он буквально прыгнул в ее не успевшее образоваться отверстие выхода и с облегчением увидел, что находится на первом уровне прямо против одиноко стоящей посадочной капсулы — Значит, все еще сидят наверху. Ну и достанется же мне сейчас от Свена…»

Успокаивало одно — отсутствие вины. Ведь не осмотрев галерею, он просто не смог бы выйти из Города. Но это слабое оправдание не срабатывало, ведь он мог бы и поторопиться. На душе было неспокойно.

* * *

Вопреки ожидаемому разносу, выйдя, он услышал горячий спор Николая со Свеном о достоинствах различных способов заварки кофе. Свен знал их множество и, как правило, время от времени менял, а Николай с упрямством фанатика отстаивал кофе по-турецки, предпочитая его всем остальным. Они так увлеклись, что не сразу заметили его появление на связи. Такэо это настолько удивило, что он глупо спросил:

— Который час, ребята?

— У тебя, что, часов нет? — вопросом на вопрос ответил Свен. — Тебя не было ровно час, вот и посчитай, если лень на свои глянуть.

Он был явно раздражен упрямством Николая, не желающего даже вдуматься в его доводы, но тут же виновато пробормотал:

— Прости, что нового?

— Расскажу потом, я почему-то чертовски устал.

— Странно, — усмехнулся Николай, — вроде крепкий парень, а за какой-то час чертовски устал.

— Да. И к тому же голоден, — добавил Такэо и неторопливо побрел к капсуле.