Из рубки я вышла пошатываясь. Коридор натуральнейшим образом плыл перед глазами, и глазам было нехорошо. Глаза принуждали мозг верить, что у нас что-то не то с гравитацией. А голове и без того было тошно: там ревел бой — бойня, там еще полыхали срываемые чужие щиты, там кипели испаряемые обломки, там была я, в самой гуще нерасторопных врагов.
«О, делегация встречающих», — подумала я.
«И даже Аянами зачем-то разбудили», — подумала я.
Пришлось тормозить, ухватившись за стену. Я вытерла лоб рукавом и приветливо улыбнулась Синдзи («Где ж ты был, когда был так нужен?»), Майе («Я в норме, убери шприц, дура»), какому-то красноглазому выродку — в смысле, обоим выродкам сразу.
— О, а что это вы все здесь? — поинтересовалась я, облокачиваясь на стену.
Черт, а хорошо-то как. Впервые ощущаю, что «Сегоки» прохладный.
— Аска, что случилось?
Я смотрю на маленькую толпу экипажа, дрожу на прицеле напряженных взглядов, и что-то вроде надо сказать, а слов — их ого как много.
И, кстати, кто вопрос-то задал?
— Да там проблемы возникли, — сказала я, с интересом следя за собственным широким жестом. Изящным таким. — Пришлось повозиться.
— На нас кто-то еще напал?
О, да. На нас. И именно кто-то еще. На нас напали целых пятьдесят миллиардов — жесточайшее нападение, ага.
— Аска, что с т-тобой?
А вот этого я не знаю. Я подошла ближе, отлипнув от стены — хорошей прохладной стены, стояла бы у нее и стояла.
— Да ничего, Синдзи. Надо перезарядить все электромагнитные ФЛАКи и выпить за павших дронов.
Мне так было жаль этих самоотверженных идиотов, которые сгорели — все и без следа. Последний дрон ворвался в битву уже без прямого приказа, получил повреждения двигателей и, прорвавшись к щитам тактического корвета, выжег всю защиту правого борта. «Пока этот малыш кидался на врага, вы тут, суки, держали пальцы и дрожали».
И я в самом деле хочу выпить.
— Я, ребята, в полном порядке. В полнейшем. Вы вот о себе подумайте. Ну на что вам тратить лишние пятьдесят миллиардов?
Я осмотрела их непонимающие лица и улыбнулась: а ведь и правда — не знают.
— Ну, Синдзи все потратит на Аянами, я знаю. За этой девочкой очень дорого ухлестывать, и главное — результата ни хрена нет.
В голове больно свистнуло что-то.
«Черт. Остановите меня».
— Вы бы уж постарались, — укоризненно сказала я, оправляя на Синдзи широкий ворот потрепанного комбинезона. — Хоть бы придумали бизнес-план, пока я там надрывалась.
«Остановите!!»
Это кричала маленькая рыжая девочка. У нее была крохотная утлая шлюпка — Аска, ты точно не занималась греблей? — и много шумной воды вокруг.
— Аска, о чем ты…
— А, доктор Ибуки. Мы зачем тебя достали с Х67? Чтобы ты тут бухала и жрала корабельные медикаменты? А ну-ка быстро вылечи Рей!
Свист в мозгах не утихал. Над морем маленькой Аски бушевал шторм, и ее голос терялся в воющем звоне ветра, а кораблик навсегда уходил между тугими ударами волн. Но я все еще слышала ее — маленького рыжика, застывшего в ложбине между вспененными великанами.
«Остановитеменя, пожалуйста!»
— Вы все никто без меня. Набор рефлексий — ничего не делаете, только сопли жуете, и хорошо одно: вы хотя бы все не можете быть сча…
Краем глаза я заметила движение, но осмысливать его пришлось по пути к полу.
Аянами одним смазанным шагом приблизилась ко мне, и что-то тяжеленное, почти отрывающее голову, прилетело мне в щеку. Это что-то было обжигающе-холодным.
Потом был удар затылком о пол. И, кажется, одновременно я еще и в стену врезалась.
***
Я очнулась в песке и принялась выбираться. Среднее ухо уверенно подсказывало, где здесь верх, и вскоре я почувствовала, как сквозь песчинки брезжит слабый свет. Откашливаясь и плюясь, я выбралась под свод звездного неба. Вокруг были барханы, накрытые шатром космоса, и я съехала с песочного холма, оставляя широкую борозду.
Песок почти не поднимался в воздух. Он был тяжелым и сухим, у меня на зубах хрустело, и скрипучий шорох жил в гриве волос.
В ложбине между дюнами что-то темнело, и я поднялась.
«Обломки какие-то». Кусков было немного, они чем-то — издалека да в темноте, да еще и на фоне белого песка — напоминали разломанный волосатый контейнер для сверхтоплива.
Ближе, Аска, бли-и-ииже.
В груди шевелилась сладковато-приторная жуть, и за очередным обломком я увидела спину сидящего на корточках человека. Предательский песок невыносимо громко скрипнул под ногами, я окаменела, но присевшему было не до меня. Человек поглаживал что-то, лежащее среди кусков обшивки сверхтопливных боксов.
— Что ж ты так, Аска?
Мне показалось, что на меня смотрят все звезды, и я упала на колени. Звездная болезнь бережно потискала мне горло и пошла волной по телу, огромной расческой она пошла, царапая каждую клетку кожи.
«Пусти».
Я кричала. Человек привстал и согнулся в поясе, а я поняла, что он обращался не ко мне.
«Пусти!»
На песке лежала маленькая девочка в простом платьице, и ее разметавшиеся волосы казались темно-серыми. Человек провел рукой по ее лицу и закрыл огромные глаза, которые с укором смотрели на терзавшие меня звезды.
Меня, ее — какая, в сущности, разница?
«Пусти-пусти-пусти-пусти!»
Человек повернулся. В свете ослепительного звездного неба я рассмотрела комбинезон — легкий скафандр, свитый из чешуйчатых мускулов. В руке человек держал двойную спираль, и она танцевала, то сокращаясь, то удлиняясь, и означало это только одно. Направленных назад игл шлема я не увидела: человек испарил защиту головы, и на меня уставилось посеребренное лицо моей бывшей сокурсницы.
— Что ж ты так, Аска?
«А вот это уже мне».
Песок — мириады маленьких звезд — штормом ринулся к небу.
***
Я очнулась от холода. Стол в медотсеке, казалось, прожигал меня насквозь, и заднице было уже так скверно, что вряд ли я смогла бы сделать хоть шаг.
«Это еще для начала встать надо».
Зевать хотелось — аж в глотке все сжималось, а еще стоял во рту неприятный привкус, и слегка мутило в голове. По ощущениям меня изрядно накачали, и мне совсем не нравилось, что я толком не могла сказать чем. В воспоминаниях был истеричный бред около рубки, потом — ледяная пустота.
«О черт, Аянами дала мне пощечину».
Я прикоснулась к щеке и нащупала там большой кусок уже схватившегося ДС-геля. Вспомнив обстоятельства полета, я на пробу напрягла шею. Результаты оказались звеняще болезненными. Итого: обморожение, полуоторванная голова — Рей определенно стоит попрактиковаться в оплеухах, но, желательно, как можно дальше от меня.
«А вот нехрен бред нести всякий».
Подробности моего потока бессознательного вспоминались неуверенно, память словно бы деликатничала, берегла мое самолюбие, и я пока это дело отставила. Куда занятнее было другое: что вообще со мной произошло, почему я сорвалась.
Расстрел не был расстрелом, это вам не тот грузовой неф с В3К, где даже оружия не нашлось. Бойня получилась так себе, без особого преимущества. Я вспомнила, как на мгновение ушла в изнанку, заставляя два вражеских корабля расстрелять друг друга, и зажмурилась, скрипя зубами: да, это не была бойня. Ну что вы, что вы. Это как если бы ты, коза рыжая, взяла «нигилист» и принялась им махать в юниорской секции по энергетическому фехтованию.
«Это не бойня. Противник не бывает слабым или сильным. Противник бывает быстро убегающим или принимающим бой».
В потолке медотсека пульсировал осветитель. Кольца с медицинскими киберами помаргивали сигналами самопроверок — они скучали, эти киберы, и скучали маячки в моем теле, оглушенные ударными дозами лекарств.
Не скучали вот разве что мои зубы: они отбивали что-то очень воинственное.
Лежи, Аска. Просто лежи, ничего с тобой не станется, ну померзнешь чуть-чуть. Но понять надо, потому что стоит тебе встать — и все начнется сначала: еще один бой, еще одна пробежка по изнанке, снова вылезет чертов кот со своими поправками к контракту.
Я заложила руки за голову. Слушай, рыжая, а может, вот оно? Тебя сорвало, потому что тебя, образно выражаясь, развели? Кот прижал, поставил тебя в безвыходное положение — и ты сама себя выдавила в истерику. Мыслям было хорошо в бассейне из обезболивающего. Они там резвились, не ограниченные рамками здравого смысла.
«Ты просто сходишь с ума — вот и весь ответ».
Ответ… Это не ответ, это дешевая подделка под него.
Ты сядешь на пилотский ложемент, потом медленно прогнешься назад, ложась, отдавая ему свою спину, и перед тобой снова окажется космос, который ты любишь так, что даже ненавидишь. Ты больна им до такой степени, что уже попросту без него не можешь, и тебе было ослепительно хорошо в этом проклятом замкнутом круге, пока не оказалось, что тебе на самом деле плохо, что галактика жестока, а рядом с тобой — будто бы черная дыра, в которой пропадает все. И ты сама еще — вне горизонта событий, а вот все, кто рядом, — они уже там.
Дверь в медотсек открылась, и к моему лежаку подошел обормот.
Когда же ты исчезнешь уже, а?
— П-привет.
Пульсирующее свечение мешало толком рассмотреть лицо Синдзи, я видела только кончик острого подбородка, который смешно шевелился, пока обормот говорил. «Он еще и побрился».
Вслед за этим тонким замечанием пришел вопрос: «А сколько же времени прошло?»
— Синдзи…
— Двое суток, — обормот помолчал. — Я п-посмотрел логи событий.
А, вон откуда такой тон. Ну что ж, мой капитан, ты уж извини. Если ты видел все логи, то ты меня понимаешь.
— Зачем? — спросил он, и мне стало зябко от этого тона.
— Что — зачем?
— Они же убегали, Аска. Они слали в эфир сигналы пощады!
«ЧТО?!»
Я обмирала от боли возле сердца, не в силах возразить.
— … Ты и это забыла? Ты сбила тактический корвет, потом — фрегат. Остальные бросились убегать, а ты…
Голос уплывал в никуда, в ватную глухоту, и там бился тяжелый пульс, и возражать мне не хотелось. Я видела это все — и тройной маневр, когда они попытались загнать меня в ловушку, и как слепили мой радар мультипликаторами, и как расстреливали в упор, не понимая, что я уклонюсь…
А еще у меня всегда было отличное тактическое воображение, я могла придумать любой бой в таких подробностях, что даже фильм смотреть не надо и расчеты можно не проводить: все будет в точности так, как мне привиделось.
Привиделось.
Черт.
— Но, Синдзи!..
— Аска, з-зачем?
Это «зачем» просто взрывало мне мозг. Меня рвало на куски от всех «я не знаю», «мне плохо», «я не помню», «спаси меня». И на всех весах мира один короткий вопрос обормота был куда тяжелее, чем все мои мысленные выкрики.
Придется о деньгах. Придется быть просто меркантильной сукой.
— Ты переговоры с Яуллисом читал?
Синдзи слегка склонил голову, по-прежнему размытую ярким светом.
— Нет. К-которые?
— Он связался со мной после взрыва солярного заряда…
Капитан молчал, ожидая продолжения, а я молчала, не понимая, откуда этот страх продолжить говорить. И откуда чертова неуверенность в своих словах. И откуда…
— Он предложил деньги за уничтожение остатков флота «Алмеха».
— Д-деньги?
— Да, пятьдесят миллиардов.
— Н-но почему?
Пресвятое небо, да ты хренов идиот! Я выдохнула и вкратце изложила свои мысли: и о захвате обеих корпораций сразу, и о встраивании СН-боеголовки вместо боевой части какой-нибудь кластерной торпеды, и обо всем-всем-всем.
Я заводилась. Мне пришлось оправдываться, потому что я оказалась сукой. Потому что я сбила какие-то гребаные корабли корпораций. Потому что я придумала их якобы отпор. Я оправдывалась перед пеплом своей совести, перед здравым смыслом, а вот теперь — перед этим идиотом. И хуже всего то, что мне не все равно.
— И у меня не было выбора, понимаешь? Ты, мать твою, понимаешь или нет?!
Он молчал — все так же размытый в пятне света, и у меня тянулись промерзшие руки, чтобы дернуть его за ворот, влепить ему поцелуй в губы, влепить ему по рылу, просто выдернуть его из этого нимба, в котором ему так, черт бы его подрал, уютно.
— И он з-заплатил?
— Да, — сказала я, отворачиваясь от капитана — всего такого в белом.
— К-кому? На счету по-прежнему только аванс за п-первую миссию.
Я моргнула, пытаясь понять, о чем это он сейчас, а когда поняла, то это было просто вау как больно — прямо в голову, в мозг, электроды в центры боли.
— Ты точно проверил?
— Да.
— Но… Он же баронианец! Он не мог соврать!
Синдзи молчал, и ответ можно было прочитать прямиком по офигительному белому свечению. Баронианец, конечно, солгать не может.
На какую-то крошечную долю секунды мне захотелось разорваться. Хотелось побыть настоящей девушкой: разрыдаться, вцепившись ему в руку, умолять вытащить меня, не бросать и спасти. Хотелось быть по-настоящему сумасшедшей — чтобы с отшибленной головой — и просто рассмеяться, и признать наконец, что это я все придумала, потому что хочу только одного: быть лучшей и доказывать это на каждом шагу.
Я всего-навсего осталась лежать на столе, слушая, как он уходит. Свет Синдзи забрал с собой.
***
В коридоре фрегата было пусто и тускло.
«Куда всю энергию перенаправили?» — подумала я, двигаясь вдоль стенки. После душа мне стало легче, и мысли прояснились, но в голове срочно потребовались новые спасательные дамбы, потому что уже начало затапливать.
И все, и хватит. Переживу.
Каюта не изменилась, здесь все было как раньше, только теперь больше некуда мне бегать от кошмаров. Я поскладывала разбросанные вещи и улеглась на кровать, подтянув колени к груди. Думать не хотелось, да и нельзя было думать, если уж совсем строго разобраться. Но я точно знала: рано или поздно придется заснуть, и теперь вообще не факт, что я оттуда вернусь.
К Майе. Увы, пора.
Ибуки сидела за столом и ковырялась в манипуляторе скафандра. Тестерная отвертка щедро выводила данные на голо-панель, и Майя, сдувая с лица челку, смотрела больше на экран, чем туда, где ковырялась.
— Привет, — сказала я, садясь напротив.
— А, привет. Сейчас.
Ибуки несколькими движениями загнала детали на место, и манипулятор с тонким свистом сложился.
— Ну, что скажешь? — поинтересовалась докторша и икнула. — Или ты так — выпить пришла? За упокой, так сказать?
Я обхватила себя руками и фыркнула:
— Нет. Я хочу попросить тебя помочь мне.
Майя потерла висок пальцем и смешно наморщила носик:
— А с чего это ты? Я думала, по части психоанализа у тебя проходит секс с Синдзи.
— Нет, — сказала я. Отчетливое понимание, что зря я пришла, кололось в виске. Простое «нет» без сопровождения ругательств обошлось мне очень и очень дорого.
— Ладно, извини, — сказала Майя, вставая. — Пойдем.
Мы пошли. Я смотрела на худую докторшу, на ее слегка сутулую спину и думала, что ей, наверное, нелегко. Чисто по-женски нелегко. Так бывает в наш век, и во все века, наверное, было, что одержимость идеей иногда дает сбой, и человек оглядывается, а вокруг — никого, и чего-то странно-интересного хочется, и небо уже не такое голубое (розовое, зеленое, синее). Интересно, сколько раз за свою жизнь она уже выходила из строго-научной скорлупы?
— Давай с самого начала, Аска.
Я ее не видела. Ибуки устроилась где-то за моей спиной, на висках висели очень противные липучки, а над головой снова была лампа.
— Майя… Можно свет погасить?
— Что? А, хорошо. Только не засни, смотри мне.
«О, Ибуки, это вряд ли. Это очень вряд ли».
Я вспоминала свою жизнь. Как меня привели в большой-большой зал, как там была только крепкая мамина рука, хотя самой мамы в памяти не было. Добрый улыбчивый дядя подсадил меня в странную капсулу, погладил по голове, и так — вжав головешку в плечи, напуганная, с голубыми глазищами в пол-лица — я погрузилась в темноту. Потом было первое в моей жизни слияние с машиной, о котором я не запомнила ничего, кроме давящего ужаса клаустрофобии. Мне казалось, что это не фреймы компьютера, а меня заперли в душной коробке, по которой пульсирует охлаждающая жидкость.
И это был первый случай, когда я, еще не помня мамы, услышала лейтмотив своей жизни.
«Ты самая лучшая, доченька».
Он варьировался, он плавал, набирал обертонов, он играл и кружился: «Ты умничка, доченька». Лейтмотив настырно долбился мне в затылок басами: «Тытакстараешься, доченька». А еще менялась мамина рука. Она поначалу была твердой и уверенной, ласковой, но чем сильнее расширялся мой мир, чем больше было воспоминаний, тем меньше мне нравились прикосновения. В них появилась дрожь, ладонь часто была покрыта липким потом, и я гадливо съеживалась под взглядом, в котором горела лихорадка.
— Когда ей поставили диагноз?
— Мне было четырнадцать.
Я нахмурилась. Что-то болело там, в эти четырнадцать лет. Планеты выгорали по всему космосу, мы вяло воевали с баронианцами в пятый раз, до этих шерстистых все не доходило, кто такие люди, и мы им объясняли.
Новости пестрели пожарами и орбитальными бомбардировками. Там было много ненависти — и бормотание, мельтешение телевизора не умолкало ни на секунду. Я — подстароста первого курса космоходки, ходила по опустевшей квартире, я смотрела на свою мечту и сосала, как леденец, сладкую мысль: мне больше не надо быть лучшей.
Больно. Черт, как больно.
Что-то там было страшное, в эти четырнадцать лет.
— Почему ты молчишь?
Возраст. Может, парень? Нет, я никогда не маялась такой дурью: я ведь лучшая. Все свои странные желания и тепло я сгоняла гимнастикой и зубрежкой. Мир парней пришел позже, после наблюдений за сверстницами, которым повезло — или не повезло — с матерями.
Может, по учебе что-то? Да, могло быть. Я впервые сорвалась, когда пришлось пожертвовать экипажем в задаче по уклонению.
Нет, нет. Что-то другое. Очень другое.
— Хорошо, Аска. Пока остановимся здесь. Какой твой самый страшный кошмар?
Я вспомнила Хикари и улыбнулась. Черт, я улыбнулась. Гори в аду, староста Хораки, но ты даже близко не подходишь к тому, что я видела раньше.
— Я стояла в очереди на принудительное донорство.
— Что?
— Да.
В непроглядном черниле комнаты голос Майи казался еще более удивленным, чем должен был. А я вспоминала ту феерию ужаса, которая ожила в моем сне — во сне шестнадцатилетней девушки.
— Хочешь сказать, что тебя разрезали на органы?
— Нет, Майя. Я просто потеряла гражданство и стояла в очереди. Передо мной было человек пятьсот, назад я не оборачивалась. Я просто там стояла.
Бесконечная цепочка медленно втягивалась под флаг Империи, который сиял так ярко, что, казалось, он сам уже вырезал глаза. Я стояла, и мне было так жутко, так невыносимо, что я проснулась, едва человек впереди — четыреста девяносто девятый, допустим, — сделал шаг вперед и стал четыреста девяносто восьмым.
К счастью, соседка по комнате заметила, что я проснулась с остановившимся сердцем.
— Хорошо. Пока хватит.
Майя зажгла свет, и я невольно зашипела: лампа на миг показалась мне тем самым флагом. Ибуки коснулась пальцами моих висков и сняла липучки с проводами.
— Предварительно: ты закрыла в себе что-то очень сложное, — докторша икнула, возясь у меня за спиной. — Ты боишься перестать быть собой, у тебя крупные проблемы с матерью, но это все не главное. Главное — это то самое закрытое воспоминание. Я проанализирую данные — и продолжим. Завтра, например.
Она меня раскусила, подумала я. Так легко.
— Ну и чисто по-человечески…
Я встала с кровати и обернулась. Ибуки достала бутылку ликера и с задумчивым выражением налила себе половину бокала. «Спивается она, что ли?»
— Чисто по-человечески, Аска, я не могу понять, почему таких берут в инквизицию.
***
Мне холодно. Слышите все? Мне холодно.
Я чувствую себя все хуже, и мои ощущения уже не имеют ничего общего с миром живых. Кажется, я спала даже — впрочем, тут мне не стоит ни за что ручаться. Например, Синдзи вроде говорил, что хочет обо мне с кем-то поговорить.
Классно этому кому-то, потому что говорить со мной обормот упорно не хочет.
Я пыталась узнать, связался ли он с Рыжим Торговцем, но Синдзи обошел меня прямо посреди коридора, а я осталась там с мыслью, что меня только что избили. «И это после всего, что я сделала! Я — я! — вытащила твою жопу из-под «Тени»! Я выиграла для тебя работу у Яуллиса! Я лучший пилот, я лучшая на этом корабле!»
«Ты самая лучшая, доченька».
Я вскочила, одним взмахом раскрытой ладони порвала силиконовую подушку и воткнула кулаки себе в лицо. Что ж ты, такая лучшая, ему это все не сказала? Что ж ты его с ног не сбила и не отхлестала по морде — какая ты лучшая, какой ты молодец, и как ты его хочешь, а он, сука такая, из-за твоего затмения мозгов тобой брезгует?
Адреналин морозными сверлами вгрызался в тело, и мне хотелось действовать.
Что угодно делать — просто действовать.
Встать. К обормоту? Нет. Не хочу видеть отвращения. Впрочем…
Дверь в каюту Нагисы я с первого раза открыть не смогла. Просто подзабыла команду — а капитанские полномочия, как ни странно, Синдзи мне оставил. «Ну еще бы, — улыбнулась я. — Вдруг снова потребуется всех спасать, и будет внезапно все равно, что там у спасителя в голове».
— Эй, — позвала я. — Подъем.
Нагиса подскочил и сел в кровати, подслеповато шаря взглядом по затемненной каюте.
— Свет, — коротко распорядился он, но разгореться ничего не успело.
— Погасить.
— Что… Что тебе нужно?
«Тупица», — подумала я.
— Подсказываю. Весь — можешь не вставать.
***
Я, шатаясь, шла по коридору.
Он меня выпотрошил. Я даже не знаю, как это объяснить себе, даже не знаю, как это понять. В какой-то момент удовольствие стало болью, а потом меня вывернуло наизнанку. Алый взгляд стал водоворотом — и я ушла туда, выдернутая из самой гущи ощущений. Я уходила — еще не остывшая, горячая, получившая немного простейшего тепла.
Я снова уходила на дежурства, снова видела первый корабль, вернувшийся из зазеркалья, меня били на тренировках, я стирала строчки своих писем, меня неуверенно обнимал мой первый парень.
Глаза были повсюду — они ножами взрезали меня, вытаскивая секундные мысли.
Нагиса шел рядом со мной, а его глаза кружили вокруг.
— Ты получила свое от меня, а я от тебя — свое.
«Ты получил меня, ублюдок», — хотела сказать я, но поняла, что он и впрямь получил меня, просто чуть не так, как я рассчитывала.
Каору остановился. Перед ним сидела маленькая девочка — совсем кроха еще, в персиковом платьице и с копной непослушных рыжих волос.
— Эй! — сказал Каору. — Привет.
Я замерла, а потом рванула за ним. Он склонился над сидящей девочкой и потрепал ее по головке. Малышка улыбнулась доверчивой улыбкой и смотрела только на него, а я все бежала к ней — к ним — и кричала, кричала что-то, кажется: эй, ты, ублюдок, отойди от нее, не смей. Когда, запыхавшись, я наконец приблизилась, с меня ручьями лил пот, как после спарринга в центрифуге. И я опоздала.
Каору бережно закрыл девочке глаза и обернулся.
— Ну что ж ты так, Аска? — спросил он с укором.
***
Я проснулась и первым делом осмотрелась по сторонам. Вокруг помаргивала сигнальными огоньками рубка. Ярко светился пульт сканирующей сферы, обозначая недремлющий ВИ, который следил за космосом.
Оптические локаторы — отрубить. Не хочу еще приступ звездной болезни.
Устроившись на самом краю ложемента, я пыталась заставить себя думать. Майя пообещала продолжить, а значит, у меня есть шанс. Черт, она легко меня вскрыла, слишком легко, я подалась, как гель. И ничего странного, в конце концов: я была не на допросе, я хочу себе помочь, хочу себя вылечить.
Еще был кошмар с Каору. Было? Не было?
Я помотала головой: «Рыжая, ты не помнишь, был ли у тебя секс. Похоже, тебе надо лечить не только голову». Нашлась еще сотня вопросов, каждый из них не имел опыта и прецедентов в прошлой жизни. И хотя вокруг была рубка, хотя вокруг был все тот же космос, я просто не справлялась с волной нового. С волной страшного.
Главное, Аска. Вычлени главное.
«Твое безумие вторгается в реальность».
Я смотрела на экран видеолокатора и пыталась принять две вещи. Первое: я вроде выключала все средства визуального наблюдения. Второе: я только что наконец призналась себе, что сошла с ума.
Это было весело, правда, Аска? Дурить аналитиков, загонять все в себя, просчитывать наперед профориентационные тесты, состоящие из тысяч вопросов. Ты всегда была гением, Аска, а гениальность — это не лечится, она ходит рука об руку с лоботомией, стимуляцией нервных контуров и нейролептиками.
Это было весело — загонять все в кошмары, все в себя, взвинчивать, затягивать пружину, знать, что космос все спишет, потому что в космосе главное — навыки. И вот твоим навыкам, рыжая, пришел конец. Но ты гениальна, и потому ты сидишь и прикидываешь с высоты своих заоблачных баллов ай-кью, как разваливается твое «я».
Это было весело.
Был еще последний способ узнать, есть ли у меня шанс остаться в космосе. В строю. Пусть далеко от этих идиотов, пусть хотя бы на несколько часов, чтобы красиво умереть так, как ты хотела — не от выстрелов сбрендивших контрабандистов, не в гравитационной давилке, не от удушья.
Ты всегда хотела стать одним с кораблем и уйти в звезду.
Романтичная восторженная дура. Как жаль, что никто не знает, какая ты на самом деле, даже ты сама.
Я облизнула губы и легла на ложемент.
«Просто проверить. Просто проверить. Просто проверить. И давай еще пару раз повторим для надежности».
— «Сегоки». Синхронизация. Порт экстренный.
Над головой сгустилось облако — зародыш цифрового канала. Я почти молилась на него, и оно пришло, снизошло. Оно сломало мой мир, сшибло все ограничения, как много-много лет назад, когда только начали проектировать такие умные корабли, когда твоя мама привела тебя в лабораторию…
Мир мигнул и погас.
Я встала, уже зная, что происходит и чего не происходит. Осталось только всмотреться в содержимое десятков алых строк, которые перечеркнули мониторы корабля.
‹Синхронизация невозможна. Ментальная погрешность — 93 %›.
Ну, вот и все.
Снова коридор. Давящая прохлада стен корабля, который я когда-то по глупости считала теплым, считала своим домом. Я шла умирать, и желательно не здесь. Не в рубке, да и вообще не в этом корабле.
«Я пережила потерю одного смысла жизни. Я пережила «Нигоки». Переживу и это».
Это была очень хорошая и где-то даже правильная мысль, вот только не хотелось мне ни разу переживать. Не хотелось даже разбираться, что со мной, не хотелось ждать вердикта спивающейся дуры.
Я сжала кулак и поднесла его к глазам, рассмотрела.
«Жить тебе не хочется. А умирать?»
В голове появились странные мысли, которые принадлежали словно бы не мне.
«Я столько всего не успела», — это был номер раз.
«Это интересно», — это был номер два.
Малышка. Девочка в простом платьице с любопытством выглядывала из-за края борта лодки. Ее столько раз пытались убить, она умирала с того мгновения, как к ней прикоснулся разум машины, потом я ее регулярно душила, топила, сжигала, и вот наконец до маленькой Аски добрались Хикари и Каору.
А она все жива и жива.
Улыбаясь, я повернула к воздушному шлюзу. Ответная улыбка девочки стояла у меня перед глазами, а значит, я могу чего-то еще хотеть.
— Уходи.
У дверей шлюза стояли Рей и Синдзи. Нахмуренный обормот, никакая синевласка.
— Тебе не надо сюда.
Это же надо, со мной разговаривает последняя из Аянами, а мой капитан только отмалчивается и сверкает глазами. Я пожала плечами:
— А в чем дело?
— Не приближайся к нему.
— Очень надо, — ответила я, глядя в красные глаза. — Я вообще шла к шлюзу.
— З-зачем?
Заговорил-таки, успела удивиться я. А потом Аянами повернулась к Синдзи и взяла его за руку. Я окаменела.
— Не надо с ней разговаривать, — сказала Рей и поцеловала обормота.
В губы.
Я смотрела, как в облачках ледяного пара лицо обормота превращается в ледяную маску, как стынут черты его лица, превращаясь в лед, и когда послышался легкий звенящий треск, я наконец все поняла.
***
— Аска!!!
— Это сотрясение, отойдите все!
Голоса водопадом хлестали по мне, и ощущение собственного тела навалилось, словно меня впрыснули в кусок слабо трепыхающегося мяса.
— Все… Нахер, — прохрипела я, но, видимо, не очень отчетливо.
Я напружинила руки и толчком отбросила от себя экипаж, вконец озверевший от дурмана под названием «скорая помощь». В наступившей тишине я села и осмотрелась. В плывущее поле зрения попались: Майя, Каору, Синдзи. Имелся в наличии коридор, я сама сидела на полу, а в углу, у самой двери в рубку нашлась и Аянами.
— Что… Что произошло?
— У т-тебя был приступ, — сказал Синдзи со слабой улыбкой облегчения. — Ты вышла из рубки и почти сразу свалилась. Даже Рей не успела подхватить тебя.
— Подхватить?
Я ощупала щеку: ничего там не было — ни боли от удара, ни опухоли от ураганного обморожения.
— Пфффф…
— Аска, я п-понимаю, что это не г-горит…
— Синдзи, отлипни от нее, — распорядилась Майя, протягивая мне руку.
Синдзи, не говоря лишних слов, помог мне встать, но свой наладонник мне под нос сунул. Там красовались два сообщения:
‹15:00:16 с.г.в.+25,000,000,000. Скамериуш›
‹15:35:14 с.г.в. + 25,000,000,000. Скамериуш›
Я погладила теплую стену и улыбнулась. Даже страшновато как-то, что меня это радует.