На этот раз убедить Эйзенхарта оказалось не так просто. Дошло до того, что я сам взял телефон в руки. Леди Эвелин не подходила к аппарату, взявший трубку дворецкий заявил, что леди велела никого не беспокоить, и я встревожился еще сильнее.

— Может, ей просто надоели мои звонки? — предположил Виктор.

Или с ней что-то случилось.

В конце концов, мне все так надоело, что я отправился к леди Эвелин сам. Кэбмен высадил меня возле знакомого уже особняка — при свете дня тот казался не менее мрачным, чем в прошлый раз, — где я незамедлительно попал в руки дворецкого. Разумеется, он не горел желанием меня впустить. Боюсь, в тот момент я был не слишком похож на приличного посетителя в его понимании — слишком сильным было мое беспокойство. Я удивлен, что меня не спустили с крыльца до того, как…

— Пропустите его, — потребовали у меня за спиной. — Полиция.

Я обернулся и увидел Эйзенхарта.

— А ты думал, я оставлю тебя одного? — подмигнул он мне и вновь обратился к дворецкому. — Мне необходимо срочно увидеть леди Эвелин Гринберг. Этот человек со мной.

На затянутого в форму мужчину это не произвело никакого впечатления.

— Это исключено. Но вы можете оставить свою карточку, и лорд Гринберг вызовет вас, когда сочтет нужным.

— Послушайте, — недовольно засопел Эйзенхарт. — Вы, должно быть, не поняли. Полиция, — он вновь помахал перед носом дворецкого медным полицейским жетоном.

— Я прекрасно понял вас с первого раза, сэр.

— Я должен сейчас же войти в дом. Пропустите.

— Только если покажете ордер.

Мы бы пререкались дольше, если бы в доме не закричала женщина. Этого было достаточно, чтобы мы с Эйзенхартом одновременно метнулись наверх. Все это время я удивлялся, как леди Эвелин еще не вышла на шум сама. Теперь я знал, почему. Мы нашли ее в кабинете, леди Эвелин лежала на полу возле письменного стола.

— Она жива, — пульс под моими пальцами бился с пугающей частотой. Я осторожно похлопал ее по щекам. — Эвелин! Очнитесь!

Веки дрогнули, лицо исказила боль.

— Доктор, — сфокусировала она взгляд на мне.

— Помоги перенести ее на диван, — потребовал я у Эйзенхарта.

— Нужно вызвать врача!

Я обернулся: девушка, чей крик мы услышали, стояла в дверях, испуганно прижав руки к груди.

— Вызывайте. Только скажите, чтобы поторапливался: иначе, боюсь, он может не успеть.

С дивана донесся смешок.

— Вы всех так утешаете, доктор? — слабо прошептала леди Эвелин.

— Все будет хорошо, — пообещал я, подходя к ней.

Мне не нравилось, что я видел. Пульс под сто пятьдесят. Редкое, затрудненное дыхание. Серое от бледности лицо. Расширенные зрачки. Судороги. Острая боль в желудке. Рвота. Это было отравление — но что именно его вызвало?

Я обратил внимание на кофейный столик, стоявший чуть поодаль. Похоже, чаепитие закончилось совсем недавно, слуги даже не успели убрать посуду: тарелку с морковно-яблочным кексом, две чашки, одну из которых украшал отпечаток бледно-розовой губной помады… Повинуясь инстинкту, я схватил вторую, к счастью, в ней еще оставался чай.

— Что там? — напряженно спросил Эйзенхарт, наблюдавший, как я допиваю отраву.

— Цикута.

Причем концентрации неизвестная мне дама не пожалела.

Эйзенхарт побледнел:

— "В моей смерти будешь виноват ты", — пробормотал он.

— Понадобится промывание желудка, — я обратился к дворецкому, — Велите подогреть воду. Много воды. Принесите порошок активированного угля или хотя бы угольные бисквиты. Заварите крепкий кофе. Если в доме есть барбитуратовое успокоительное, принесите и его на всякий случай.

Мои указания не нашли отклика, пока леди Эвелин не подозвала девушку к себе:

— Дора… — никто из нас не слышал, что она прошептала, но блондинка кивнула и бросилась прочь из комнаты, выталкивая вслед за собой и дворецкого.

Через минуту она вернулась и протянула мне шкатулку с лекарствами. На пожелтевших от времени картонных упаковках стояла храмовая печать — первое время после воскрешения людей, как правило, мучали ужасные кошмары, и потому Дрозды не скупились на рецепты на снотворное. Похоже, кому-то из родственников леди Эвелин не повезло умереть не своей смертью и быть возвращенным в наш мир, но сейчас было не время об этом думать.

— Врач уже в пути. Все, что вы просили, сейчас принесут. Я могу помочь как-то еще?

— Можете сказать, кто был здесь до нашего прихода, — попросил Эйзенхарт.

— Милфорд, — ответила вместо нее леди Эвелин. Ее состояние ухудшалось, посиневшие губы едва справлялись со словами. — Милфорд Хоторн. Она видела нас… в саду.

Мне это ни о чем не говорило, но вот Эйзенхарту… Детектив изумленно замер:

— Но это невозможно.

Потоптавшись немного вокруг дивана, он виновато пробормотал:

— Я должен идти.

— В таком случае иди, — разрешил я. Леди Эвелин на его слова не отреагировала, вновь впадая в забытье.

В дверном проеме вновь появился дворецкий, командовавший целой процессией из слуг.

— От тебя здесь все равно никакого толка… — тихо добавил я, надеясь, что Эйзенхарт не услышит моего ворчания.

* * *

Леди Хоторн он нашел на кладбище. Черная карета с фамильным гербом стояла у ограды городского некрополиса. Темноволосый возничий, которого Эйзенхарт вспомнил по своему визиту к леди Милфорд, кивнул ему, когда полицейский проходил мимо:

— Она там.

Леди Милфорд сидела на скамье возле относительно свежей для этой части кладбища могильной плиты. Она должна была слышать, как он подошел, но не повернула головы, продолжая неотрывно смотреть на высеченную в мраморе надпись.

"Любимой сестре".

Встав за ее спиной, Эйзенхарт с отвращением произнес официальную формулировку:

— Леди Милфорд Хоторн, вы обвиняетесь в доведении до самоубийства, убийствах первой степени и покушении на убийство. Попрошу проследовать за мной в полицейское управление. Там вы сможете вызвать адвоката, до тех пор вы имеете право хранить молчание.

Сначала ему показалось, что она не услышала его слов. Он уже думал повторить, когда она произнесла:

— Я не поеду с вами в Управление.

— Еще как поедете!

— Нет, — спокойно возразила она. — Я просто не смогу.

На могильной плите лежал букет нежно-сиреневых астр. "Прощай", — автоматически перевел их для себя Эйзенхарт и в ужасе повернулся к леди Хоторн.

— Что вы наделали?

— У меня осталось меньше получаса, детектив, — то, что Эйзенхарт принял за спокойствие, оказалось слабостью. Прислушавшись, он понял, что слова даются ей с трудом. — А потом все будет так, как и должно было давно случиться. Вы можете остаться здесь. Или вы можете затолкать меня в машину, но до участка я не доеду. Не трудитесь бежать за врачом, — предупредила она, — он ничем не поможет.

Потрясенный, Эйзенхарт опустился рядом с ней на скамейку.

— Вы сказали, покушение на убийство. Значит, вы нашли Эвелин раньше, чем я ожидала. Она еще жива?

— Пока да, — Виктор не стал говорить, что это обстоятельство могло уже измениться с тех пор, как он уехал из дома Гринбергов. Из растительных ядов цикута была самой опасной, и его собеседница об этом знала.

— Жаль, — равнодушно бросила леди Хоторн.

На этот раз Эйзенхарт не сдержался:

— Она была вашей подругой!

— Она предала меня. Предала Роуз, ее память! Она и этот сукин сын…

Глаза — зеркало души. Это не красивые слова, это правда. Посмотрите в глаза Воронов, и увидите в серых глазах старого Духа, уже много веков наблюдающего за миром через тела своих детей. Посмотрите в глаза сумасшедшего, и увидите… бездну.

Эйзенхарт спросил себя, как не понял этого раньше. Да, внешне леди Милфорд казалась нормальным человеком, но глаза… Они ее выдавали. Та страсть, которой обернулась ненависть к Грею, сожгла ее душу. Все, что осталось — это пустая оболочка, движимая одной только мыслью.

И при этом для взгляда постороннего поведение леди Милфорд выглядело адекватным. Ее речь была разумна, пусть и несколько зациклена на Грее, но это Эйзенхарт мог понять после произошедшего. Чего он не смог вовремя понять, так это того, что иногда безумие — это просто смещение приоритетов.

Но от этого оно не становится менее страшным.

— Если все это было ради нее, почему вы пошли таким путем? Почему вы не убили самого Грея, раз он был виновен?

— Я хотела, чтобы он страдал. Так, как я, когда потеряла Роуз. И еще больше, когда его приговорят к смерти, — она перевела взгляд на Эйзенхарта. — Почему? Почему вы его не арестовали?

Эйзенхарт сильно сомневался, что смерти любовниц причинили Грею такие уж страдания. Некоторое неудобство — да, но не более.

— Потому что он невиновен. Ваш план был хорош: вы заранее проследили за мистером Греем и выбрали время, когда у него не будет алиби, но при этом перехитрили сами себя с этими цветами. Зачем вы их присылали?

Почему выбор пал именно на цветы, Эйзенхарт не стал спрашивать. Имена сестер подсказали ему это .

— Вы должны были обратить внимание.

— Это вам удалось. Только вы не учли, что имеете дело с мужчинами. Грей не мог отправить цветы точно так же, как я не мог их понять.

Леди Милфорд лишь пожала плечами.

— Теперь уже все равно. Вот, — достала она из сумочки исписанные летящим почерком листы. — Мое признание.

Эйзенхарт принял его и бережно положил себе в карман.

— Я более-менее представляю, что в нем написано. Однако сейчас, пока вы живы, мне бы хотелось услышать правду, — не получив от собеседницы реакции, он продолжил. — Если разговор отнимает у вас слишком много сил, я сам все расскажу, вы лишь будете меня поправлять.

Медленно, леди Милфорд кивнула, соглашаясь.

— Я начну с Дженни Браун, горничной вашей сестры. Вы убили ее в порыве гнева, получив от нее письмо, в котором она во всем сознавалась. Я сначала долго недоумевал, почему предсмертная записка была сложена, и только потом понял: ее сложили, чтобы положить в конверт. Это было не предсмертное письмо, а письмо с извинениями, адресованное конкретному человеку — вам. Получив его и поняв причину, по которой погибла ваша сестра — последней каплей для нее стало, когда она обнаружила своего жениха со своей собственной служанкой, верно? — вы отправились к ней. Не уверен, знали ли вы уже по пути к трущобам, где она снимала комнату после увольнения, что убьете ее. Возможно, это было решение, принятое под влиянием момента. Я даже склонен это предполагать, иначе у вас бы вряд ли хватило задушить ее. Вы скрыли следы преступления, обставив все как суицид. Ваш сообщник, благодаря которому вы смогли провернуть остальные убийства, он появился уже тогда? — женщина снова кивнула. — Он помог вам повесить тело и отвез вас домой. Интересно, что именно на следующий день после смерти мисс Браун вы уехали из города. Отправились в длительное путешествие по континенту. Довольно внезапно, но никто, знавший вас, не удивился. Смерть вашей сестры стала для вас большим ударом, поэтому желание сменить окружение на время было легко понять. Но на самом деле отправиться в путешествие вас заставила не скорбь, а страх.

— Я долгое время не понимала, почему за мной никто не явился, — согласилась леди Милфорд, — Я не думала, что кто-то поверит в наш обман.

Эйзенхарт криво усмехнулся:

— В этом нет ничего удивительного. Мисс Браун была бедна и одинока, дело попросту списали, не расследуя. Итак, вы отправились на континент. Первый шок прошел, но время не принесло вам покоя. А в газетах вы все видели имя Александра Грея. Он открывал выставки, присутствовал на светских раутах, объявлял о помолвке… Тогда вы начали задумываться, что это несправедливо, что он наслаждается жизнью, а ваша сестра лежит в могиле. Вы не понесли наказания за убийство мисс Браун, и это сподвигло вас на новые преступления. Ваш напарник начал слежку за Греем, вы же стали собираться в обратный путь. Первой жертвой стала леди Хэрриет Лайонелл, чьей единственной виной было то, что она, как и Роуз, поддалась чарам Грея.

— Не смейте сравнивать ее и мою сестру, — гневно перебила его леди Милфорд.

Удивительно, но стоило заговорить о Грее и Роуз, как она оживала, злость словно придавала ей сил.

— Почему? Разве вы не видите, как они похожи? Хэрриет была словно копией Роуз…

Конечно же, она не видела. Вместо этого она разразилась потоком брани и попыталась его ударить. Эйзенхарт увернулся и теперь крепко держал ее за руки.

— Вы действительно не замечаете сходства, — наконец прозрел он. Не стоило уповать на здравый смыл в беседе с сумасшедшей. — И не понимаете, что за свою ошибку леди Хэрриет была и так наказана.

— Чем же? Она была жива, у нее все было впереди…

— Страхом и болью. Она отдала Грею все, что у нее было, сердце, репутацию, будущее. А он ее бросил.

— Она была сама в этом виновата! Никто ее не заставлял бежать в его объятья!

— Вы выбрали ее первой, потому что она была самой слабой. Вам даже не пришлось пачкать руки: леди Хэрриет покончила с собой сама. Как вы этого добились? Письмами, в которых угрожали рассказать всем о ее ошибке с Греем? — судя по выражению ее лица, так оно и было. — Жаль, что они не сохранились. После убийства вы велели вашему сообщнику отправить первый букет. Должен признаться, я так и не смог вычислить отправителя. Ваш человек покупал цветы на рынке, где поток покупателей слишком велик, чтобы запоминать их лица, у разных продавцов, а ленту, видимо, приобрел еще заранее там, где это не привлекло бы внимания — например, у бродячего торговца. Потом он находил мальчишку, иногда у рынка, иногда в другом месте в городе, и платил ему, чтобы тот доставил цветы мне. Не буду спрашивать, как он узнал, кому именно посылать цветы, это разузнать не так сложно…

— Вы — единственный, кто ведет расследования об убийствах в высшем свете, — внезапно решила ответить леди Милфорд. — Это все знают.

— Ну да, я могу нормально разговаривать, не смущать господ своим внешним видом, и у моего отца есть хотя бы личное дворянство, что делает меня почти человеком, — согласился Эйзенхарт. — Логично, что такие дела обычно попадают ко мне. Как я уже говорил, адресата было узнать несложно. Со смертью леди Хэрриет мы разобрались. Хотя вы рисковали, ее самоубийство могли так же скрыть, как причину смерти вашей сестры.

— Вы бы того не допустили, — с убежденностью заявила леди Милфорд. — Вы хороший детектив, это тоже известно. Вы бы поняли, что ее смерть была не просто самоубийством.

К сожалению, она ошибалась. Обессиленный Волком, Эйзенхарт не только чуть не скрыл суицид леди Хэрриет, но вообще едва не завалил дело.

— А если бы и не понял, вы бы мне намекнули более прозрачно, да, леди Милфорд? Перейдем ко второму трупу. Коринн Лакруа. Грей содержал ее — не только он конечно, но остальные ее покровители нас сейчас не интересуют.

— Шлюха, — отозвалась леди Милфорд. — Дорогая шлюха.

— Она бы с собой не покончила, получив пару анонимок. Тут вам на помощь опять пришел ваш сообщник. Соседи и портье видели незнакомого молодого мужчину, который пришел к мисс Лакруа тем утром. Они поссорились, мисс Лакруа попыталась обороняться и при этом разбила вазу, что тоже слышали соседи. Потом крики стихли, и хлопнула дверь. Все решили, что мужчина ушел, но на самом деле произошло следующее: он схватил мисс Лакруа, заткнул ей рот, демонстративно громко хлопнул дверью, обеспечивая себе алиби (никто из соседей ведь не стал бы выглядывать на лестницу, чтобы убедиться, что громкий посетитель действительно ушел), и вытолкнул мисс Лакруа вниз, поле чего быстро и тихо выскользнул через черный ход. Вы опять все четко просчитали: обнаружили не только время, о котором мистер Грей откажется говорить, уж не знаю, по каким причинам, но и время, когда в расположенном напротив офисе обед, и никто из служащих, по приказу владельца, не должен оставаться на рабочем месте.

— Вы что, хвалите меня? — скучающим тоном спросила леди Хоторн.

— Возможно. Ваш план обладал определенной оригинальностью и был довольно логичен для…

— Для женщины?

"Для того, кто безумен", — хотел сказать Эйзенхарт, но промолчал.

— Пусть будет так.

Он не стал указывать на то, что в деле было множество несоответствий, родившихся из душевной болезни его составительницы. Зачем было идти таким сложным путем? Почему каждый раз нужно было инсценировать самоубийства, если все равно обвинять в них Грея? Возможно, для леди Хоторн это все имело какой-то смысл, но от Эйзенхарта, пусть он и сумел понять действия преступников, этот смысл ускользал.

— После этого я снова получил букет, значение которого так и оставалось для меня загадкой. Боюсь, вы слишком хорошо думали о полиции, продумывая эту часть. Дальше должна была наступить очередь леди Тенеррей, которая не только была невестой мистера Грея, но и пыталась занять это место еще при жизни Роуз. Ее вы специально оставили напоследок, но прогадали. Леди Тенеррей что-то поняла и успела покинуть Гетценбург, прежде чем вы до нее добрались. Впрочем, вы быстро нашли ей замену. Леди Амарантин Мерц. Если бы Мэйбл знала, сколько вреда принесет ее писанина! Вы прочли статью, в которой намекалось на тайный роман леди Амарантин с Греем, и отправились к ней с вопросом, правда ли это.

— Она во всем призналась, — глухо сказала леди Милфорд. — Все это время она спала с ним. Когда была жива Роуз, сейчас…

Эйзенхарт опасался, что на самом деле леди Милфорд было все равно, была у Амарантин связь с Греем, ей было достаточно только подозрений. Призналась бы Поппи или нет, ее участь уже была решена, иначе у леди Хоторн с собой не оказался бы пузырек с опиумом.

— К тому времени вы уже вернулись в Гетценбург и инкогнито поселились в "Манифике". Вы объяснили, что не хотите пока привлекать внимания, и вам, разумеется, пошли в отеле навстречу, — а как иначе, когда просит сама леди Хоторн. Вы написали Амарантин и попросили ее встретиться с вами. В десять вы поднялись из своего номера к ней. К тому времени Амарантин, изображая гостеприимную хозяйку, уже заказала чай, в который вы потом незаметно подлили опиумную настойку; тот же метод вы потом использовали, подлив в чай леди Эвелин настойку цикуты. Оставалось только дождаться, пока она подействует. Когда леди Мерц лишилась сознания, вы набрали воду в ванну и позвали вашего сообщника, чтобы он помог перенести тело и убить ее. И опять прислали мне цветы. Только тогда я их неправильно понял: я думал, вы намекаете на то, что леди Амарантин изменяла Грею. На самом деле речь шла о другой измене. В вашем представлении она предала вашу сестру. Теперь я это вижу. Но леди Эвелин! За что ее-то вы обрекли на смерть? Неужели из-за одного невинного танца?

— Невинного? Вы там были, чтобы так утверждать? Помяните мое слово, она его теперь не упустит. Эвелин всегда хорошо видела выгоду, — Эйзенхарт мог с этим поспорить, но время поджимало. — Но она должна была умереть не поэтому. Когда я увидела вас с ней в ботаническом саду, я поняла, что она все вам расскажет. А вы меня найдете — и, что важнее, найдете его.

Эйзенхарт покачал головой:

— Вы слишком плохо о ней думали, леди Эвелин ничего мне не говорила. А вас я даже не искал, пока вы сами себя не выдали. Знаете, я до последнего не подозревал вас. Как я мог? Вас ведь не было в городе, — усмехнулся он. — И я верил в это, потому что у меня не было причин сомневаться. Я даже не заметил вас тогда в саду. А ведь мне следовало проверить. Билет на пароход, гостевую книгу в отеле. Мне следовало вспомнить, что все свидетели врут.

В его голосе звучала досада. Когда у тебя нет улик, когда все, что у тебя есть, — это свидетельские показания, так хочется посчитать их правдой. И нельзя. Это было первым — и главным — уроком, который он получил, став полицейским. Никому не верь. Подозревай всех. Всегда. За каждую мелочь, за невинный взгляд, за случайно оброненное слово…

Потому что доверие — это слабость. А слабость — это смерть. Иногда чужая, но от этого не легче.

— Вы все сказали, детектив?

— Нет. Я же еще не назвал имя вашего сообщника, верно? Гарри Купер. Он был слугой в вашем доме — но более того, вы, Роуз и он выросли вместе. Именно он пришел вам на помощь, когда вы убили Дженни, и ему же вы отправляли указания потом. Но почему он согласился? Он был влюблен в леди Роуз?

— Нет, — резко ответила леди Хоторн. — Но он понимал то, чего никогда не поймете вы. Что такое верность.

С этим Эйзенхарт тоже мог поспорить: помощь в многочисленных убийствах в его понимании никак не вязалась с верностью. Но какой смысл возражать сумасшедшей? Вместо этого он только спросил:

— Для вас верность очень важна, верно? Тогда почему вы так спокойно об этом говорите? Он ведь отправится на гильотину.

Улыбка тронула обескровленные губы леди Милфорд:

— Сначала найдите его, детектив. Для меня, — она тяжело вдохнула, — все кончено, но для него — нет. Я ценю верность. Поэтому приказала Гарри уехать.

— С деньгами с вашего счета, который вы сегодня обналичили? — уточнил Эйзенхарт.

— Вы и про это знаете?

— Когда я искал вас, у вас дома мне сказали, что он повез вас в банк.

— Тогда вы понимаете, что не найдете его.

— Найду, — пообещал Эйзенхарт. — У меня есть его описание, я разошлю ориентировки по всему острову. Велю проверять пассажиров всех кораблей. Я найду его.

— Теперь вы все сказали, детектив? — повторила свой вопрос леди Хоторн.

— Да.

И все услышал.

— Могу я тогда вас попросить? Мне осталось немного времени. Позвольте мне провести последние минуты наедине с ней.

Конечно, он согласился. Как он мог отказать? Он встал и медленно побрел к выходу с кладбища. Разумеется, кареты к тому времени там уже не было. А письменное признание леди Хоторн, которое он прочитал по дороге, то, где она брала всю вину на себя, не давало ни одного официального повода преследовать слугу дальше. Леди Хоторн была права: его не найдут.

Когда он вернулся, леди Милфорд лежала ничком на земле. Рука покоилась на надгробной плите, а на губах застыла улыбка. Эйзенхарт понадеялся, что в смерти она все-таки обрела покой.