Планируя «наезд» на Каткова, компаньоны были уверены, что он не станет вовлекать в их разборки милицию, которая, взявшись разматывать клубок взаимных обид и претензий, может зацепить несколько ниточек, ведущих в нежелательную для него сторону. Но сегодняшний Катков был не тот, что два года назад. Он давно уже нашел общий язык с видными людьми в нужных кабинетах и, рассчитывая на их благожелательную понятливость, не опасался каких-то побочных осложнений — если что, лишние ниточки элементарно обрежут. Вот почему, освободившись от пут (что ему удалось лишь глубокой ночью), он без колебаний разбудил телефонным звонком некоего Юриваныча, который пообещал незамедлительно дать этому делу самый правильный ход.

…Женьшень и Швеллер «обмозговывали кое-что» очень долго и основательно. Когда четвертая бутылка водки подошла к концу, они поняли, что до полного обмозгования не хватает еще какой-то малости. Швеллеру эта малость представлялась в виде пятой бутылки, но Женьшень смотрел на вещи под иным, не столь примитивным углом — он предложил купить шампанского и пойти к девочкам. Умение Женьшеня вовремя перестроиться, привнести свежую струю и сместить акценты всегда было предметом белой зависти его коллеги, о чем последний и заявил с характерным для него косноязычным прямодушием. Не избалованный комплиментами Женьшень был растроган и в ответ постарался сказать что-нибудь хорошее о Швеллере. Что именно он сказал, не поняли оба, но Швеллер тоже растрогался, они похлопали друг друга по спине и в самом приятном расположении духа стали собираться в гости.

Было шесть часов утра. Женьшень подошел к окну, чтобы взглянуть, не идет ли дождь, и как раз в это время напротив их крыльца остановился зашторенный микроавтобус, из которого начали попарно выпрыгивать омоновцы с автоматами и в натянутых на лица черных масках.

— Уж не по наши ли души? — удивился Женьшень.

— Тебе что, чертики привиделись? — спросил из глубины комнаты Швеллер.

Женьшень осенил себя крестом, однако наваждение не исчезло. Омоновцы шустро разбегались влево и вправо вдоль фасада здания, в глазах у Женьшеня рябило от вида пятнистых комбинезонов.

— Да их тут как саранчи! — сказал он раздраженно. — Погляди сам.

Швеллер не успел дойти до окна. Раздался долгий звонок, а затем кто-то уверенной рукой забарабанил по железу входной двери.

— Это менты, — сказал Женьшень.

— Кто там? — громко спросил Швеллер.

— Откройте, милиция!

— Что за приколы? Какая-такая милиция?

— Открывай! Быстро! — Голос за дверью был настойчив. Это вывело Швеллера из душевного равновесия.

— Прекратите безобразничать. Как вам не стыдно тревожить людей в такую рань? — сказал он сердито. — Ступайте лучше своей дорогой. Считаю до трех или я буду стрелять!

До трех, однако, считать он не стал, а сразу выхватил пистолет и, прежде чем Женьшень успел его остановить, произвел предупредительный выстрел вверх.

За дверью стало тихо. С потолка на толстые плечи Швеллера змейкой сыпалась штукатурка.

— Теперь начнется, — сказал Женьшень.

— Что начнется?

— Будут штурмовать.

— Кого штурмовать?

— Нас.

— Почему?

— Не все ли тебе равно?

— Мне? — озадачился Швеллер. — Мне все равно.

— Но живыми мы им не сдадимся, — решил Женьшень.

— Никогда! — сказал Швеллер отважно.

— А какими мы им сдадимся? — спросил он после минутного раздумья.

— Никакими. Мы не сдадимся вообще.

— Никогда! — снова сказал Швеллер. — Русские не сдаются вообще!.. А эти — они кто?

— Кто «они»? — не понял Женьшень.

— Ну, там… — его друг показал на дверь.

— Это менты.

— А-а, — сказал Швеллер.

Наступило молчание. Снаружи также не доносилось ни звука. Подготовка к штурму затягивалась.

— Может, пойдем по домам? — предложил Швеллер. — Мне расхотелось к девочкам.

— И мне расхотелось, — сказал Женьшень. — Да и какая разница? Менты так и так нас к ним не пустят.

— А домой?

— И домой, наверное, тоже.

— Это плохо, — расстроился Швеллер. — Давай, что ли, присядем. Я устал стоять, ноги не держат.

— Еще бы, мы всю ночь не спали, — сказал Женьшень, — а перед тем целый день работали. Присядем, покурим.

Они отошли от двери и уселись в кресла. Курить, однако, не хотелось. Тишина действовала угнетающе.

— Ни-ког-да… — по складам произнес Швеллер, упираясь в противоположную стену комнаты понемногу стекленеющим взглядом. Почти сразу вслед за тем с улицы донесся гнусавый речитатив мегафона, призвавший всех, кто находится в помещении фирмы, не делать глупостей, немедленно отпереть дверь и выходить по одному с поднятыми руками.

— Как думаешь, это они из-за негра? — спросил Швеллер.

— А хрен его знает…

— Зря мы спутались с этим уродом. Я говорил, надо брать журналиста.

— Какого журналиста? — вяло спросил Женьшень.

— Любого, да хоть чеченского… Ты чувствуешь мою мысль?

— Что?

— Мою мысль… Чувствуешь?

Женьшень сделал героическое умственное усилие, но ничего не почувствовал. Его все сильнее клонило ко сну. Вскоре и Швеллер начал клевать носом под колыбельные заклинания мегафона; пистолет выскользнул из его пальцев и брякнулся на пол — никто из двоих не повел и бровью. Не пробудились они и от более громкого шума, когда в комнату одновременно через дверь и окно ворвались толпы людей в черных масках. «Негры… негры… всюду негры», — было единственное, что пробормотал Швеллер, извлекаемый из глубин кресла четырьмя дюжими омоновцами. Женьшень не сказал ничего и даже не открыл глаз. Их действительно взяли не сдавшимися, да и, можно сказать, неживыми.