Максим выщелкнул папиросу из пачки. Покрутил ее в пальцах. Постучал гильзой по ладони. Зачем-то понюхал. Поморщился, запах от папиросы шел тяжелый, плохой. С силой дунул в мундштук, весь табак оказался на земле.

  - Так я стал учеником Деда.

  - У него были еще ученики? - поинтересовался Иван.

  - Нет, ...не знаю, я никого не интересовался этим, а старик не рассказывал. Наверно были. Учил он меня... - Максим запнулся.

  Перебирая пальцами в воздухе, подбирая слова, - Четко? Нет, не то. Понимаешь, у него все выходило, естественно, отработанно. Так что, наверное да, были.

  Петр Свержин.

  Девять лет назад...

  Я стоял перед резным крыльцом. Удивительно, но дом, стоящий в небольшом перелеске не был огорожен даже самым маленьким плетнем. Вот лес, деревья и вот он - дом. Рубленный из не ошкуренных бревен, с большими окнами, не характерными для деревенских изб. Высокая печная труба возвышается над треугольной крышей. С одного бока дровяной сарай, с другого большой пристрой. С русской баней находящейся метрах в двадцати слева. С права будка туалета, бубновый туз на деревянной двери был похож на распахнутый глаз. Все аккуратное, надежное, веющее спокойствием.

  Я легонько стукнул в резной наличник.

  - Я ждал тебя, - раздалось сзади, от неожиданности я вздрогнул и обернулся.

  Дед вышел из бани, был он гол пояс и бос, из одежды одни лишь холщовые штаны.

  - В баньку пойдешь?

  Я кивнул.

  - На окне молоко, пей и приходи.

  Раздевшись в предбаннике, я нырнул в жаркое нутро бани. Прилег на лавку. Только сейчас, расслабляясь под хлесткими ударами дубового веника, я ощутил на сколько был напряжен.

  Время пролетело незаметно. И когда мы, напарившись, покинули баню, оказалось что на улице давно стемнело, и на чернильном небе горели летние звезды.

  За вечерним чаем состоялся разговор с дедом.

  - Значит ты готов? - он внимательно глядел на меня по верх исходящей паром чашки.

  Я кивнул.

  - Хорошо. До того как я признаю тебя учеником, можешь задавать вопросы. Я на них отвечу.

  - Любые вопросы? - я отхлебнул, душистый травяной чай.

  - Да. Потом время слов кончится, настанет время дел. Один вопрос - один ответ. Так что думай, о чем спрашивать.

  - Кто Вы?

  - Человек. - Он усмехнулся.

  - Вы тоже слышите голоса.

  - Слышал.

  - Слышали?

  Он смотрел на меня.

  - Чему Вы будете меня учить?

  - Как жить с даром.

  - С каким даром?

  Старик отхлебнул, исходящую паром жидкость.

  - Значит, я могу избавиться от голосов?

  - Можешь.

  - Сколько продлиться обучение?

  - Столько сколько надо, либо столько, сколько ты выдержишь.

  - Это сложно?

  - Это трудно.

  - Я могу уйти в любой момент?

  - Можешь.

  - Потом если я передумаю, я смогу сюда вернуться?

  - Нет.

  - Когда начнется обучение?

  - Когда кончаться вопросы.

  - Почему здесь я не слышу голосов?

  - Здесь на десять километров, кроме лесной живности никого нет.

  - А люди?

  - В соседней деревеньке знают про меня, и не беспокоят, без нужды, а грибники здесь не ходят.

  - Как мне жить с этим? - я обвел руками во круг себя. - Как, смириться с гибелью моих родных, тех кого любил и... предавал. Как мне жить с этим, и зачем мне вообще жить? - я чувствовал как боль, во много раз сильнее, чем в сломанном позвоночнике, раздирает грудь. Хотелось разодрать ее, и вырвать саднящую иглу.

  - А вот это ты должен решить сам. Как жить и зачем жить.

  Я сидел, уронив голову на руки. Желаний не осталось, хотелось закрыть глаза и отключиться.

  - Это все?

  - Да, - я через силу приподнял голову и встретился с ним глазами.

  - Тогда, ученик, иди спать. Завтра рано вставать.

  Разбудил он меня действительно рано. Я поежился, воздух в нетопленой избе, неприятно холодил тело. В руке он держал такие же, как у него штаны, через плечо были перекинуты две косы. Обыкновенные косы, которыми косят сено, да же в полумраке было видно, как блестят, их хищные остро заточенные острия. Подождав пока я переоденусь, он кивнул мне - следуй за мной.

  Выйдя из дома, мы направились к перелеску, росшему за домом. Шли молча быстрым шагом. Минут через двадцать мы вышли к огромному полю, заросшему высокой сочной травой.

  - Коси, - Дед протянул мне инструмент.

  - Я, не умею, - я взял протянутую мне косу.

  - Ты раньше косил? - он внимательно смотрел на меня.

  - Нет.

  - Так откуда же ты знаешь, что не умеешь, ни разу не попробовав.

  Я пожал плечами.

  - Правило первое, забыть слова не умею, не могу, не знаю. Понял?

  Я кивнул.

  - Коси.

  Я неловко взмахнул, оказавшейся неожиданно тяжелой косой, она крутнулась в руках, зарывшись острием в землю и нелепо задрав пятку. Я выдернул ее из земли и попробовал снова. Теперь острие ушло куда-то вверх.

  - Я не умею косить!

  - Признать поражение до боя, значит проиграть его наполовину. Пробуй.

  Я принялся пробовать. Попыток через десять, изрядно вспотев, я приноровился к непривычной тяжести в руках. Еще через десяток минут, коса в моих руках прекратила клевать носом задирая обушок, и уже не норовила ударить по ногам.

  - Хорошо, - Дед положил мне руку на плече, - теперь смотри как надо.

  Он легко перехватил инструмент. Взмах, другой, коса казалось пела в его руках, издавая тонкий на грани восприятия звук. Играючи он скосил пару метров травы перед собой - понял?

  Я кивнул.

  - Вперед, - он указал мне рукой на полоску скошенной травы.

  Я вздохнул и принялся косить.

  - Расслабь плечи, веди косу всем телом, а не руками. Шаг - удар, шаг - удар. Смотри.

  Он двинулся вперед, трава с легким шелестом ложилась ему под ноги. Я смотрел, как он двигается. Мелкими, непрерывными шагами. Движение косы заканчивалось с постановкой ноги на землю. Новый замах и задняя нога подтягивается к передней. Сверкающий росчерк - шаг, замах - под шаг. Движения повторяется снова, замыкаются в круг.

  - Вставай рядом.

  Я присоединился к нему. Вдвоем мы двинулись по полю, оставляя за собой полосу скошенной травы.

  Временами Дед поправлял меня, то, веля не напрягать руки, то начинать движения от поясницы.

  Солнце давно взошло, и ощутимо припекало. Мы шли по полю, над нами витал одуряющий запах свежескошенной травы. Косили мы несколько часов. К тому времени, когда мы закончили, я перестал ощущать плечи, у меня ломило поясницу, и дрожали ноги. Болели стертые в кровь от непривычной работы ладони. Хотелось пить и есть.

  Глядя на то, как я не могу отдышаться, Дед прокомментировал - И дышать ты не умеешь. Сам он при этом не только не запыхался, но даже и не вспотел.

  Я ничего не ответил - просто не мог. Грудь жгло. Я повалился на траву. Лежал глядел на легкие облака скользящие по густой синеве неба. Пеньки от скошенной травы неприятно кололи вспотевшую спину, но сил что бы встать не было. Словно из далека, доносился голос старика.

  - Дышать надо животом, а ты хватаешь воздух верхушками легких. Телу не хватает воздуха, и ты быстро устаешь. Дышишь в рваном ритме, поэтому задыхаешься. Куришь небось?

  Я мотнул головой.

  - Понятно. Теперь не куришь. Ясно?

  Я опять кивнул, вздымающаяся грудь мешала говорить.

  - Животом дыши.

  Я послушно задышал животом, вскоре дыхание восстановилось.

  - Отдышался?

  - Да.

  - Тогда пошли, некогда отдыхать.

  Мы вернулись к дому. Он подвел меня к козлам, с лежащей на них двуручной пилой. Рядом была свалена груда бревен - толстых и длинных.

  - Пили.

  Я принялся за работу. Это оказалось, чуть ли не труднее чем косить. Сначала надо было взгромоздить бревно на козлы. Они были высокими, а бревна тяжелыми. Пилить я тоже не умел и пила в моих руках, то изгибалась взбесившейся змеей, то застревала в распиле.

  До того времени, когда Дед скажет - хватит, я думал, не доживу. Болело все тело, руки покрылись кровавыми мозолями, перед глазами периодически темнело и приходилось останавливаться, что бы не упасть, а в горле было сухо как в давно пересохшем колодце.

  После того как я напился, Дед, кивнув мне на топор и на колоду для колки дров, похожую на плаху, какой ее показывали в исторических фильмах.

  - Хочешь помыться - руби.

  Я взял колун на длинной рукояти, тяжелый, он, тем не менее, удобно лежал в руках. С трудом поставил чурбак на колоду, размахнулся, онемевшие руки разжались, и топор едва не размозжил мне голову. Ноги подогнулись, и я упал рядом с ним. Я попытался встать, но тело ни как не желало принимать вертикальное положение. Краем глаза я увидел, как дед покачал головой. То ли с сожалением, то ли с огорчением. До боли, прикусив губу, я оперся на колоду и попытался встать. Получилось лишь с третьей попытки. С трудом наклонившись, поясница отозвалось ноющей болью, я подобрал топор. Ударил по полену, тяжелый колун, прошелестел мимо, гулко ударив в колоду. Удар эхом отозвался в горящих руках. Упрямо сжав губы, я снова рубанул по проклятой деревяшке. С сухим треском полено развалилось на две части. Остальное я помню смутно. Я рубил и рубил, периодически падал, лежал приходя в себя, поднимался. Чувств не осталось, мыслей тоже.

  Дед остановил меня только тогда, когда в очередной раз промахнувшись по полену, я раз за разом дергал топор не в силах вытащить его из колоды.

  - Хватит, Странник, хватит. Пошли. - Он отцепил мои окровавленные руки от топорища, и подхватил меня, когда я без сил начал кренится в сторону земли.

  Как он меня мыл я не помню - в памяти остались лишь плеск воды льющейся на каменку, да шипение пара.

  Утром я не мог подняться на ноги, до тех пор, пока Дед не вылил на меня пару ведер родниковой воды. Ломило все тело. Болели руки, болели ноги, но больше всего болели содранные накануне ладони и поясница. Ладони старик, еще вчера, промыл и намазал какой-то дрянью. Утвердившись на дрожащих ногах, я побрел вслед за Учителем.

  Так продолжалось неделю. Подъем. Поле. Косьба. Возвращение. Пилка. Рубка. Баня. К концу недели я уже кое-как самостоятельно добирался до бани и там валился на полку, наслаждаясь расслабляющим теплом. Дед сначала распаривал меня, потом прохаживался по телу веником, а затем долго мял и растягивал меня. После бани он отпаивал меня горячим молоком с медом. Сил оставалось только на то что бы съесть тарелку творога и донести голову до подушки.

  На седьмой день, лежа в клубах пахнущего хвоей пара я спросил его.

  - Зачем это?

  - Что это?

  - Зачем я кошу, пилю, колю.

  - Чтобы стать сильнее.

  - Зачем мне это?

  - Что надоело? - он иронично надломил седую бровь.

  - Да, надоело, я здесь не для того, что бы физкультурой заниматься.

  - А для чего ты здесь?

  Меня уже начинала раздражать его манера, отвечать вопросом на вопрос.

  - У меня дар, я хочу управлять им.

  Тут он расхохотался, и долго смеялся, тряся седой гривой.

  - Управлять даром? - отсмеявшись, повторил он.

  - Да, управлять даром, - рассердившись, я сел на лавку сверля его взглядом.

  - Даром ты будешь девок за амбаром, за умение управлять, надо заплатить. И цена эта высока. Как ты будешь управлять своим разумом и чувствами, если ты с телом совладать не можешь, - он придвинулся ко мне вплотную.

  Его глаза, обычно голубые, потемнели, стали почти фиолетовыми, я хотел отвести взгляд и не мог.

  - Ты можешь по желанию изменять размер зрачка, не чувствовать холод и жару? Контролировать дыхание, уряжать его до 2-3 циклов в минуту, долгое время быть неподвижным и не чувствовать дискомфорта? Это все лежит в области физиологии. А ты хочешь управлять бессознательным, тонкими механизмами, которые неизмеримо сложнее, чем человеческое тело, - закончив говорить, он отпустил мой взгляд, чему я был несказанно рад.

  - Овладей простым. Построй фундамент, а стену и крышу оставь на потом.

  Я провел у него год с небольшим. Первый месяц я только и делал что косил, пилил и рубил. Постепенно я мог весь день заниматься этим и не уставать. После разговора в бане, мы практически не разговаривали. Он говорил что делать, поправлял меня, если я ошибался - я делал. После того как я окреп, раз в неделю он стал добавлять новые упражнения, не отменяя старые, лишь сокращая на них время.

  Первым добавилась работа с дыханием. Потом пришло время растягивающих упражнений, упражнений на расслабление, на баланс и реакцию. Через три месяца после моего появления, Дед стал учить меня владеть палками разной длинны, борьбе и ударной технике.

  Так что первые полгода все мое время, так или иначе, занимали физические упражнения. Только когда я окреп и начал чувствовать тело, пришло время для иных занятий...

  Максим смотрел на светлеющее небо. - Вот собственно и все. Через год и один месяц я ушел от него.

  - Теперь понятно. А я то все носом перерыл, куда выпал год из твоей биографии. Был человек - жил, ел-пил, а потом хлоп, - Иван хлопнул в ладоши, и нет его. А потом бац, - он развел руки, - и опять появился. Где был, что делал? Ни кто, ни чего не знает.

  - Досье на меня собрали? - Максим тоже поднялся, чувствуя как закипает в груди гнев.

  - Ты не обижайся, Максим, мы контора серьезная, должны знать, с кем имеем дело. - Иван примирительно похлопал его по плечу.

  - Значит контора, все же, - Максим зло ощерился.

  - Ты не пытайся меня поймать, это просто оборот речи. Все я тебе расскажу, все, только ситуацию для себя окончательно проясню, и расскажу, - ни на раз не смутился тот.

  - Какую ситуацию?

  - Ситуацию с тобой Максим, или же все-таки Петр?

  Эти слова, неожиданно успокоили Максима. Хоть на деле должны были заставить потерять равновесие. Слишком хорошо он выучил уроки Деда, да и потом учителей хватало. Хороших учителей.

  Он рассмеялся - ну проясняй.

  - Всему научился? - задал Иван, новый неожиданный вопрос, в который раз сменив тему.

  - Как раз нет. Все сложнее. - Максим замолчал, тщательно подбирая слова.

  Все что до этого он рассказал, было так - мелочь. Все остальное, что он мог поведать, было секретом, причем секретом не его. И тут со словами надо быть осторожней.

  По сути, он не знал ни кто такой Иван, ни кого он представляет. Так что все карты были на его стороне. Почти все поправил себя Максим, кое какие козыри и у нас в рукаве припрятаны. Не стоит забывать и о Джокере, который есть в каждой колоде, а так же о том, что оный, при должном умении может стать любой картой.

  Они стояли, почти касаясь плечами, и смотрели на светлеющую полоску неба.

  - Пойдем, в квартире договорим, - Иван прервал размышления Максима.

  Максим кивнул. Он был рад отсрочке, позволяющей ему обдумать ситуацию. Подобрать слова и не сказать ни чего лишнего, дабы не навредить людям. Хоть им вряд ли навредишь. Но все равно надо быть аккуратным, на него то они вышли, хотя он низко летает, и мелко плавает. А может, поэтому и вышли? Не думал он, не думал, что так выйдет. Время спокойной жизни выходит кончилось. Ну что ж, узнаем, на сколько плотно он зарос жирком.

  Входя в подъезд, он уже знал что расскажет, а что утаит. Деду, все равно ни кто навредить не сможет. Он усмехнулся. Усмешка вышла кривой, сердце тревожно сжалось, а все ли он знает? Не окажется ли Максим, даже не мелкой рыбешкой, а так, наживкой на чей то удочке?