И кто скажет человеку, что будет после него под солнцем.Экклезиаст, 6, 12

На этих страницах мы пытались проанализировать причины деградации природы и показать, оперируя объективными аргументами, что человек заблуждается в своем желании создать целиком искусственный мир. Мы как биологи глубоко убеждены, что ключ к тайне лучшего использования природных ресурсов следует искать в гармонии между человеком и естественной средой.

Но есть еще нечто более значительное. Современный мир непрерывно изменяется. Люди всегда считали, что именно та эпоха, в которую они живут,— поворотная в истории человечества точка перегиба на пути поколений. В известном смысле это верно, так как каждое поколение вносит свой существенный вклад в то, что было накоплено предшествующими. Но бывают периоды, когда история ускоряет свой ход, подобно реке образует стремнину, бурлит и клокочет, а затем ее течение снова замедляется и разливается в тихом плесе.

То, что наша эпоха начиная с 1940 г., а может быть, и со дня окончания первой мировой войны, является поворотным пунктов в истории, не подлежит никакому сомнению. Новый мир создается на наших глазах и благодаря нам. Непрерывно возрастают эффективность и производительность средств производства. Изменяется и мышление людей. Мы живем в эпоху техники, когда гуманитарий уступил место технократу, когда цивилизация человека постепенно заменяется цивилизацией машин и роботов, которые, быть может, поглотят нас когда-нибудь, совсем как в романе какого-нибудь писателя-фантаста. В наши дни Homo faber полон непоколебимой и абсолютной веры в будущее. Завтра он сдвинет горы, повернет течение рек, соберет урожаи в пустыне, полетит на Луну и Другие планеты. И вот в конце концов нами овладевает какой-то ужасающий утилитаризм. Нас интересует лишь то, что полезно, что может принести выгоду, причем предпочтительно немедленную.

Эта вера в технику побуждает нас уничтожать по своему произволу все, что еще осталось естественного в мире, и стремиться приобщить всех к тому же культу машины.

По словам профессора Роже Хейма, «...человек взрывает мосты, соединяющие его с его же историей, пытается заглушить истоки своей жизни и с вершины огромной, им же воздвигнутой башни устремляется в неведомое, которое он называет будущим».

А что, если он ошибся? Что, если вера в придуманные им для себя новые игрушки — заблуждение? Человек должен застраховать себя и не порывать всех связей со средой, в которой он родился. Если современная техническая цивилизация — результат заблуждения, то возможность рождения другой, новой цивилизации зависит от того, что удастся уберечь из дикой природы. И не исключено, что будущие историки станут описывать техническую цивилизацию XX в. как чудовищную злокачественную опухоль, чуть было не погубившую человечество.

Мы отнюдь не беремся утверждать, что современная цивилизация действительно является ошибкой, а лишь несколько скептически оцениваем положение.

Но не одни только доводы и соображения прямой выгоды должны побудить нас охранять дикую природу. Человек, достойный носить это звание, не имеет права рассматривать вещи только с утилитарной стороны. Идея рентабельности, которую мы так охотно превозносим, «функциональный» аспект всего того, к чему мы стремимся, толкают нас на непростительные ошибки в повседневной жизни.

Природу нужно охранять не только потому, что она — лучшая защита для человека, но и потому, что она прекрасна. Человека еще не было, а мир, подобный нашему или отличный от него, уже миллионы лет блистал во всем своем великолепии. Те же законы природы, что и сейчас, управляли его равновесием и размещением гор и ледников, степей и лесов на всех материках. Человек появился, как червяк в плоде, как моль в клубке шерсти, и выгрыз себе местообитание, выделяя из себя теории, чтобы оправдать свои действия.

От дикой природы нет никакой пользы, говорят нынешние технократы. Более того, она нас стесняет, отнимает место у наших культур, служит приютом для всякого рода вредителей как среди видов растительного, так и животного мира, мешает нам подчинить все и вся закону человека, основанному на коммерческой выгоде. Избавимся же от нее, как от пережитка нашего варварского прошлого, чтобы забыть, что мы происходим от пещерного человека.

Но ведь и Парфенон тоже не приносит пользы. Если сровнять его с землей, то на его месте можно было бы настроить домов и расселить в них людей, нуждающихся в жилье. Собор Парижской богоматери совершенно бесполезен и, уж во всяком случае, стоит на очень неудачном месте. Снести бы его башни и трансепт — какой открылся бы простор для уличного движения, какое освободилось бы место для «паркингов»; служащие учреждений оставляли бы в них свои автомобили, а затем входили бы в небоскребы столицы нашего завтрашнего дня. Можно только диву даваться, насколько халатны технократы, допускающие, чтобы оставались на месте все эти анахронизмы, все эти безнадежно устаревшие памятники — преториумы римских форумов, средневековые соборы, версальские дворцы, храмы Индии и Центральной Америки, которым и оправдать-то свое существование нечем, кроме того, что они прекрасны и гармоничны и пробуждают в человеке мысли и раздумья, не содержащие, к счастью, ничего «функционального».

А ведь человек, если бы он очень постарался, мог бы раз десять повторить Парфенон. Но ему никогда не воссоздать тот один-единственный каньон, который вылеплен неутомимой тысячелетней работой эрозии, объединившей силы солнца, ветра и воды, не восстановить бесчисленных обитателей африканских саванн — животных, появившихся в результате эволюции, прошедшей уже миллионы лет по причудливым извилинам своего пути до того момента, когда в темных глубинах какого-то рода малюток приматов мелькнул первый слабый проблеск человека.

У человека вполне достаточно объективных причин, чтобы стремиться к сохранению дикой природы. Но в конечном счете природу может спасти только его любовь. Природа будет ограждена от опасности только в том случае, если человек хоть немного полюбит ее просто потому, что она прекрасна, и потому, что он не может жить без красоты, какова бы ни была та форма ее, к которой он по своей культуре и интеллектуальному складу наиболее восприимчив. Ибо и это — неотъемлемая часть человеческой души.