Этот летний день выдался по-особенному жарким, и кондиционеры в доме профессора тут же отказались работать. В его квартире сразу стало душно и нечем дышать. Гидеон развалился в кресле в кабинете, лениво перекидывая Огонь с одной руки в другую. Мерлин сидел за письменным столом, склонившись над экземпляром ПВСЧ-4, и, читая, задумчиво постукивал авторучкой по зубам. Единственный электрический вентилятор гонял по комнате теплый воздух. Оуроборос обвилась вокруг стакана чая со льдом, потягивая его через две соломинки, и просматривала «Харвард газетт».

Гидеон заговорил:

— Не проще ли будет вызвать китайца, который приносил нам еду в белых коробках, и велеть ему забрать Йинг-лонга с собой в Китай.

Мерлин оторвался от книги «Привораживание, вызывание и связывающие чары», которую он открыл на главе «Освобождение от чар».

— Мне льстит, что вы думаете, будто я могу заказать обед из другой части света, но, боюсь, у вас преувеличенное представление о моих способностях. Я действительно вызвал китайца, как вы говорите, но только из ресторана «Золотая панда», что на Харвард-сквер. Он прибыл сюда не на крыльях заклинания, а на моторизованной угрозе, называемой мопедом.

Гидеон позволил Игнусу вернуться на камин.

— Что говорится в книге об избавлении от китайского дракона?

— Ну, водяных драконов можно отправлять по бегущей воде, но только если она имеет выход в море. Бросить их в колодец или озеро нельзя, если только вы не хотите проблем. Но, увы, наш Йинг-лонг слишком уж заметен, чтобы тащить его к берегам реки Чарльз. А тем временем, боюсь, он нас разорит.

Оба волшебника не знали, чем кормить нежданного гостя. Наконец, по предложению Оуроборос они наполнили ванну рисовой кашей и жасминовым чаем, и Йинг-лонг, очень довольный, ел из такой кормушки. Также, похоже, ему нравился попкорн из микроволновки. (Мерлин считал, что звук лопающихся зерен напоминал дракону китайские хлопушки.) Пока что Йинг-лонг спал, переваривая завтрак, но попкорн уже закончился, и осталось совсем мало риса и чая. Ванну опоясывал ободок из засохшей каши, и, как мрачно заметил Мерлин, его можно удалить лишь отбойным молотком.

Обессилев от духоты и жары и устав ломать голову, волшебники уныло молчали. Вдруг послышался громкий всхлип — это Оуроборос шумно втянула через соломинку остаток чая со льдом.

— Полагаю, что я нашла решение, — сказала змейка. — Мерлин, у вас есть одежда, похожая на китайскую?

Мерлин немного подумал.

— Японская, но если немного переделать, то сойдет за китайскую, — сказал он. — Прошлой осенью я играл главную роль в «Микадо». Мой костюм был великолепен. Если я смогу найти его, то перешить будет нетрудно. И нам всегда может помочь парочка волшебных заклинаний.

— Оуроборос, что ты задумала? — осторожно спросил Гидеон.

— Слушай, — сказала мудрая старая змея, — я расскажу тебе.

Микко и Теодора в купальных костюмах сидели на заднем дворе, предусмотрительно поставив шезлонги под разбрызгиватель, и ели фруктовый лед. Девочка читала потрепанную книжку «Шпионка Харриет», закрывая ее от воды пластиковой папкой, которую Микко использовала на кухне для защиты своих кулинарных книг.

Когда Додо прикончила свою порцию, няня полезла в маленькую сумку-холодильник, прислоненную к креслу, и подала ей следующую.

— Этот малиновый — последний, — сказала она. — Есть еще один ананасовый, а остальные — кокосовые.

Теодора наморщила нос. Кокосовые.

— Микко!

— М-м-м?

— Мы можем сегодня спать здесь?

— Ну, скорее всего, сыграем в «Пинг-понг при лунном свете» перед сном.

Энди Оглторп придумал эту игру, когда учился в аспирантуре, и у семьи Оглторп еще сохранился стол для пинг-понга, размеченный отражающей лентой, и запас ракеток и шариков, окрашенных светящейся краской.

С тех пор как они нашли на улице карту с виверной, впервые все было почти нормально. Ужасный комок в груди, который появлялся, когда они с Микко ссорились, почти совсем исчез. Помогла жара, дав им общего врага. Додо откусила большой кусок малинового льда и подумала, что хорошо, когда Микко рядом. Это сглаживало потерю на все каникулы Мило и Вэлери. Она даже едва ли не смирилась с тем, что отец оставил ее, как будто ей все еще десять лет или даже меньше, а сам поехал в джунгли делать важные открытия.

И надо же было, чтобы именно в этот момент в ее памяти ожил образ мамы, смеющейся и бегающей за ней по двору с поливальным шлангом в такой же жаркий августовский день. Теодора так заерзала в шезлонге, что Микко спустила на нос темные очки, чтобы лучше ее видеть.

— Что с тобой?

— Ничего. Это просто пчела.

Девочка напомнила себе: как бы ни было хорошо с Микко, так, как с мамой, никогда уже не будет.

Во время жары нянин кот обычно искал спасения в подвале или валялся на прохладном кафельном полу ванной. Но сегодня Фрэнки с несчастным видом съежился на краешке кровати своей хозяйки. Он не мог выйти из-за карты, которая лежала на комоде. Утром Микко забрала ее с кухонного стола, чтобы она не потерялась, и оставила в спальне, а Фрэнки не осмелился пройти мимо карты, хотя она и встала между ним и всем, что ему дорого: едой, водой, коробкой, в которой он любил лежать, и Микко.

Время от времени легкий ветерок из окна поднимал краешек карты, и кот выгибал спину и шипел. Он был старым и, как Микко мягко выражалась, «не очень умным». Но, подобно большинству животных, чувствовал, когда сталкивался с чем-то потусторонним. Карта с виверной ему не нравилась, ну ни капельки. Она была древняя и сильная, и от нее исходил отчетливый запах магии. Фрэнки распластался на покрывале и жалобно завыл.

Представляясь мистером Лэмбтоном и мисс Уорм, Кобольд и Фебрис посещали букинистов по списку в алфавитном порядке. Они побывали у Эбенизера Абернати, книгопродавца-антиквара; Космо Константинополуса, «Книги и рукописи»; Мортимера Фезерстоуна, «Прекрасные и редкие книги», — и все безрезультатно.

Направляясь в следующий книжный магазин, они вынуждены были зайти в аптеку в начале Чарльз-стрит, чтобы купить мозольные пластыри для Фебрис.

— Не все женщины носят эти мерзкие туфли, — сердито сказала Фебрис, когда они шли вдоль полок со средствами по уходу за ногами. — Некоторые предпочитают кроссовки «Биркенстокс» и «Найкс».

Фебрис видела их рекламу по широкоэкранному телевизору в пентхаусе.

— Твои ноги раздвоены, — сказал Кобольд. — Они будут болеть, какую бы обувь ты ни надела.

— Я так не считаю. Я думаю, что… Кррэкс! Кррэкс!

Фебрис зажала рот рукой. Аптечный работник в голубом фартуке, наклеивающий ценники на флакончики с аэрозолем для ног спортсменов, обернулся и вытаращил глаза. Кобольд подхватил демона под руку и быстро повел к кассе.

Женщина за аппаратом подозрительно уставилась на Фебрис поверх очков в форме полумесяца:

— Что с вами? Мэм, вы хорошо себя чувствуете?

Фебрис нехотя разжала губы и тут же закашлялась, пытаясь скрыть рвущееся изнутри лягушачье кваканье.

— Бедняжка! У вас ужасный кашель. — Кассирша взяла с витрины таблетки от кашля и положила их в пластиковый пакет вместе с пластырем. — Примите это дома.

— Спасибо, — сухо сказал Кобольд, беря пакет.

Теперь Фебрис так громко рыгала и шипела, что другие покупатели в ужасе отшатывались от них. Она задыхалась, шумно втягивала воздух, глаза чуть не вылезали из орбит, и наконец выплюнула на движущуюся ленту у кассы что-то маленькое зеленое и круглое.

— У-у-у! — Покупатели, стоящие в очереди, дружно отпрянули.

Шарик открыл глаза и начал вытягивать ноги.

— Квак! — сказал он.

— Это же лягушка! — воскликнул кто-то.

— Квак, — сказала лягушка, скакнув к витрине с бальзамом для губ.

— Надо же, как смешно, — сказал человек, стоящий позади них.

Вдруг кассирша ткнула пальцем в Кобольда:

— Я вас знаю! Вы тот фокусник, который выступал в «Эмерсон Мажестик». — Она повернулась к Фебрис. — А вы, должно быть, та самая девушка, которую он распиливает на три части.

Кобольд отвесил глубокий театральный поклон:

— Вы можете оставить лягушку как сувенир.

На улице колдун обернулся к своему демону:

— Не произноси при мне слов «я думаю».

Фебрис потерла горло и кивнула. Но даже зеленые контактные линзы не смогли скрыть появившийся в ее глазах зловещий блеск.

Вчерашний кутеж Уикки на кондитерской фабрике растянул ее и без того эластичный желудок. Теперь же мороженое, которым она объелась, придало ей такой вид, как будто она проглотила большой мяч. От смеси шоколада и кофейных зерен ее переполняла бурлящая энергия, требующая немедленного выхода в озорстве, но огромный живот делал дракониху слишком неповоротливой, и она решила лететь обратно в башню.

Уикка вернулась в свое гнездо, потеряв несколько чешуек, когда протискивалась в окно. Она тщетно пыталась устроить свое внезапно округлившееся тело поверх яйца. Это было все равно что класть дыню на виноградинку. В конце концов ей пришлось свернуться вокруг яйца, расправив над ним одно крыло для защиты.

Только дракониха задремала, как ее разбудил слабый звук. Он был едва слышен, но сомневаться не приходилось: это звук крошечного клювика виверны, стучащего по яичной скорлупе. Ее детеныш готов взглянуть на мир.

Когда клювик появился и расширил отверстие, Уикка мягко сняла кусочки скорлупы, а в остальном предоставила отпрыску выбираться самостоятельно, подбадривая его успокаивающим мурлыканьем в ответ на жалобное «роу-роу». Наконец детеныш вылез, мокрый и слепой, с прижатыми к спине крылышками. Голова казалась слишком большой по сравнению с тельцем, чтобы держать ее прямо. Большие глаза пока закрыты, а на прозрачных веках виднелась паутинка крохотных розовых кровеносных сосудов. В самом деле, это было очень невзрачное существо, такое только мать и может любить. И Уикка его полюбила, сразу же и горячо, всем своим существом.

Она удалила остатки скорлупы из гнезда, а затем как следует вылизала своего малыша, от кончика еще мягкого клювика (он затвердеет примерно через неделю) до короткого заостренного хвостика. Она притянула его к себе, так что он тесно прижался к ее животу. Детеныш наконец нашел один из сосков и схватил его, вцепившись в мать маленькими острыми коготками. Созданию с клювом трудно сосать, это удается только утконосам да небольшим драконам.

И таким образом Уикка, сама того не подозревая, познакомила своего дракончика с божественным вкусом «Шоколадного пристрастия тукана», впитавшегося в ее молоко.