Я просыпаюсь рано, чувствуя, как исхудал, сделавшись тоньше фуфайки, что носят рикши. Спазмы прекратились. Отрыжка тоже. Я знаю, что слабость пройдет и к обеду уже буду в норме. Очень на это надеюсь. Сегодня у меня праздник — меня пригласили на дегустацию блюд, приготовленных одной из ярчайших звезд парижской кулинарии. Паскаль Барбо, пять лет назад устроившись шеф-поваром в ресторан «Астранс», в первый же год добыл для него первую звезду «Мишлен» (за внешний вид французы зовут эти звезды «макарон», что значит «миндальное печенье»). Вторую звезду он получил всего лишь несколько месяцев назад. Кроме того, Барбо успел два года проработать в Австралии, став первым французским шеф-поваром, с почтением отнесшимся к австралийскому вкладу в мировую гастрономию (в данном случае имеется в виду правильное сочетание различных ингредиентов). Две недели назад без всяких намеков с моей стороны он мне признался по телефону, что годы, прожитые в Австралии, определенно повлияли на его манеру приготовления блюд, которыми теперь он потчует клиентов.

Таким образом, в моих же интересах быстрее прийти в себя. В желудке пусто. До «Астранс» я не собираюсь наедаться. Предыдущие постояльцы месье Монтебелло оставили пару пакетиков с супами быстрого приготовления. Один из них я пускаю в ход. Пакетик — итальянского производства. На нем изображены разнообразные пестрые овощи. У супа сложный богатый вкусовой букет. Он соленый, но не слишком. Вместе с супом я доел и хлеб. К настоящему моменту багетом уже можно забивать гвозди, поэтому мне приходится хорошенько поработать челюстями, прежде чем его проглотить. (Зубная боль полностью прошла.)

Анализируя события предыдущего вечера и ночи, прихожу к выводу, что в моей профессии чувствительный желудок является явным преимуществом. За воспаление пищевода и образование язвы (все это у меня обнаружили четыре месяца назад и уже успели вылечить) мне, по всей видимости, надо благодарить гены. Отец умер в относительно молодом возрасте от рака пищевода, всего через девять месяцев после первой гастроскопии. Однако в обладании чувствительным желудком есть и свои плюсы — всякий раз, когда я съем что-нибудь не то, звучит тревожный звоночек. И так случается всегда, когда еда мне не нравится. Возможно, эта особенность организма вызвана тем, что мое питание весьма разнообразно.

Я отправляюсь той же дорогой, что шел к «Тайевану». Правда, на этот раз выхожу из метро на станции «Пасси», названной так в честь роскошного района и расположенной сразу же за мостом Бир-Хакейм. Я обращаю внимание на то, что теперь в метро гораздо больше полиции, чем в предыдущий раз. Не сомневаюсь, из-за волнений. Полицейские ходят по двое — по трое в ботинках с высокими берцами и темных комбинезонах, поблескивая пистолетами и значками. Они останавливают чернокожих и североафриканцев и проверяют у них документы. Документы спрашивают только у мужчин. Их спутницы с безопасного расстояния сетуют на произвол. Краем уха я слышу, как полицейский с детским лицом спрашивает молодого араба, сколько тот уже прожил во Франции. «Шесть лет», — отвечает он.

На этот раз на Монпарнасе Макс Зебальд мне не попадается. Дорожка, которая должна двигаться со скоростью девять километров в час, по-прежнему не работает. Вскоре я уже на виадуке. Проезжаю дом, в котором когда-то жил. Ничего не могу с собой поделать — смотрю на него, покуда он не исчезает из виду. Окна квартиры, в которой я провел столько времени, закрыты. Минуем мост, и вот уже и Пасси, район на правом берегу Сены, расположенный на высоте нескольких метров над уровнем реки. Чтобы попасть на Елисейские Поля из Пасси, вам надо пройти по пешеходному переходу. Это шестнадцатый округ, построенный на холме. Улицы здесь шире, иммигрантов меньше, а семи- и восьмиэтажные жилые дома, в отличие от подобных зданий в более скромных районах города, выделяются элегантным, величественным видом. Водосточные трубы сделаны из тяжелого рифленого железа с витиевато украшенными кронштейнами. Выступы, поддерживающие балконы, также нередко декорированы резьбой. В Пасси и прилегающих районах внешний вид зданий сохраняется в безупречном виде.

Я поднимаюсь по склону холма, добираюсь до площади Коста-Рика и оттуда сворачиваю прямо на дышащий изяществом бульвар Делессер. В этот ясный холодный день на тротуарах мало прохожих. Пройдя половину бульвара, я начинаю спускаться по широкой лестнице, ведущей к улице Бетховена, где и расположен «Астранс». Впрочем, еще слишком рано. Пока можно погулять. Иду дальше к парку Трокадеро и авеню Президента Кеннеди. Из-за деревьев, с которых еще не успели опасть все листья, фотографирую взмывающую вверх Эйфелеву башню.

Как правило, таких крошечных ресторанов с двумя звездами «Мишлен» не бывает. Квадратный, маленький и при этом очень элегантный зал производит удивительно приятное впечатление. Я явился на обед первым. Официант в сером костюме и длинном галстуке приводит меня к угловому столику. Насколько можно судить, моему сопровождающему под тридцать. По аккуратной прическе видно, что он недавно подстригся. Примерно через полминуты к нему подходят еще два молодых человека, и они втроем за стойкой маленького бара начинают просматривать какие-то бумаги. Вероятно, это списки приглашенных. Двум молодым людям на вид едва за тридцать, впрочем, они могут оказаться и старше (французы и француженки всегда выглядят моложе своих лет). Тот, что повыше, одет в элегантный серый костюм. Другой — пониже, черноволосый, с короткой стрижкой — в белом поварском жакете и переднике баклажанного цвета.

Я встаю из-за стола и спрашиваю их, можно ли мне сделать несколько фотографий до прибытия остальных гостей. Ни на секунду не задумываясь, они тут же соглашаются. Пока я снимаю серые, штрихованные стены, скамейки и кресла, обитые кожей ярко-желтого цвета, скатерти из дорогой ткани, салфетки, маленький мезонин за балюстрадой… Нет, не может быть. Этот парень слишком молод для того, чтобы оказаться Паскалем Барбо, шеф-поваром и владельцем «Астранса». Я кидаю на него взгляд, и мужчина улыбается. Его щеки горят румянцем, как у студента-первокурсника.

— Здравствуйте, месье Доунз, — произносит он. — Я и есть Паскаль Барбо.

Я скорей спешу пожать его руку. Он тут же знакомит меня со своим деловым партнером, вторым из оставшихся молодых людей (тем, который постарше).

— Позвольте представить вам Кристофа Роа — нашего метрдотеля.

Мы, как водится в таких случаях, несем веселую чепуху, а потом я начинаю рассказывать Паскалю, сколь сильно меня удивили размеры его ресторана. На это он отвечает, что «Астранс» рассчитан на двадцать пять человек. Это именно то, что изначально хотелось Паскалю с Кристофом. Качество для них — превыше всего. Лучше обслужить двадцать пять человек, но по высшему разряду, чем сто, но плохо. Мы беседуем о сиднейских поварах и австралийских ресторанах, в которых ему доводилось работать. «Как вам кажется, повлиял ли ваш опыт работы в Австралии на блюда, что вы готовите здесь?» — интересуюсь я. «Надеюсь, вы сами мне об этом расскажете после обеда», — почтительно отвечает Паскаль. Мы оба смеемся, после чего он возвращается на кухню, а я остаюсь на попечении месье Роа.

Передо мной стеклянное блюдо ручной работы. Рядом с ним — приземистая стеклянная ваза с желтой розой и двумя орхидеями, одна из которых густого пурпурного цвета. Пол, на котором я стою, вымощен широкой плиткой, украшенной узором в древнегреческом стиле. На стенах — зеркала, а их рамы сверкают золотом. В покрытом серебром алькове — стеклянные полки, на которых темнеют проштампованные и пронумерованные бутылки коньяка со сломанными восковыми печатями. Бутылки датируются шестидесятыми-семидесятыми годами.

Потом начинают приносить блюда. Вина к ним подбирал сам месье Роа. На простом стеклянном подносе — ложечка с идеальным холмиком пармезана, украшенным парочкой крошечных листиков тимьяна. Слева тоненьким овалом — подрумяненный хлебец, пропитанный розмариновым маслом. Эти простые и неброские закуски — отличная разминка для вкусовых рецепторов. Особенно это касается пармезана. Слева на белом блюдце стоит нечто, напоминающее маленький бокал очень пенистого пива. На самом деле пена — мусс из клементинов (разновидности мандаринов), а «пиво» — йогурт с ароматом моркови. Все это очень холодное, вкусовые букеты яркие, однако идеально дополняют друг друга. Мне всё явно по вкусу. Здесь чувствуется остроумие, скромность, смех над самим собой, и поэтому эти лакомства так не похожи на большинство лучших блюд изысканной французской кухни.

Позвольте мне хотя бы на некоторое время оставить сласти, отведанные мной в «Астрансе» и безусловно являющиеся шедеврами кулинарного искусства, и вкратце рассказать о том, что подали дальше. Надеюсь, не обсчитался, но, мне кажется, я попробовал шесть коронных блюд. Мускулы двух гребешков, отвечающие за открытие и закрытие раковин, — упругие, сладкие, — их положили сверху небольшой горки шпината, украсив пенкой со вкусом карри. В соседней маленькой мисочке в поблескивающем грибном бульоне плавают сырые личинки гребешков. Две пухлые, как подушки, устрицы нежатся в сладкой винной подливке. Они украшены кусочками имбиря, испанского перца и крошками орехов. В этом блюде явно ощущается влияние австралийской кухни, но у нас винная подливка была бы покрепче (особенно если речь идет о южных областях страны). Имбиря бы тоже добавили побольше. Нам подают филе судака, выловленного в Луаре. Жалко, что гурманы со всего мира не видят, каких оно цветов. В самой середине филе сиреневое, но чуть дальше, точно в радуге, сиреневый сменяется на темно-синий, потом на голубовато-розовый, затем — бледно-розовый и, наконец, у самого края — на сливочно-белый. Мясо у судака нежное и поблескивает от масла. Вкус не кричащий и тем не менее отчетливый. К судаку приносят тоненько-тоненько нарезанные жареные грибы, цилиндрик печеного яблока и два пюре — одно из трав, другое из орехов и чеснока.

Рядом со мной веселая пара преклонных лет — муж и жена. Они местные. Я восхищаюсь ими — ведь, будучи французами, они решили попробовать блюда, чей вкус значительно отличается от того, к какому они привыкли. Мне хочется сказать, что в этих блюдах все перевернуто с ног на голову, но, к счастью для них, сдерживаюсь и не комментирую. Мужчина роскошно одет — рубаха из египетского хлопка в желто-розовую полоску плотно облегает тучное тело. Облик довершают подтяжки, шелковый галстук шафранового цвета, темный пиджак и очки в дорогой оправе. Быть может, он занимается дизайном нижнего белья для богатых женщин.

Жена выглядит безукоризненно, как, собственно, и все француженки, достигшие определенного возраста. На это приходится тратить определенные усилия.

Мужчина говорит, что в этом ресторане готовит настоящий мастер, вкладывающий в свои творения сердце и душу. Он замечает, что блюда, поданные на стол, составляют определенный ассоциативный ряд. «Вы совершенно правы! — чуть ли не кричу я ему в лицо. — Теперь вы понимаете суть замысла месье Барбо?»

Австралийские шеф-повара считают, что ингредиенты блюд отнюдь не обязательно крошить и смешивать до неузнаваемости. Если их правильно готовить, то в результате они будут дополнять и подчеркивать достоинства друг друга. Именно так и поступают на кухне «Астранса». Я принимаюсь за налима, приправленного мандариновой эмульсией и прозрачными кружочками тыквы, репы и белой редьки. Приносят тончайшие ломтики белых трюфелей с мясным соусом, утиную грудку с жареными кусочками овощей ярких цветов, истертые в крошку черные оливки и резаный лук-порей, баклажаны со сладкой пастой «мисо» и утиную печень на гренках. На десерт подают мороженое из чили и лемонграсса — его вкус не столь вызывающ, как у нас, в Австралии. Но настоящим коронным номером становится айвовое желе, словно одеялом накрытое винной подливкой и горьким миндалем. Месье Барбо демонстрирует недюжинное кулинарное мастерство — впрочем, на таком уровне ничего другого и не ждешь. Муссы и желе его приготовления — невероятно высокого качества, а соусы не обладают столь ярко выраженным вкусом, как в более традиционной французской изысканной кухне. Однако, наслаждаясь текстурой и вкусовыми букетами его блюд, понимаешь, что месье Барбо куда интереснее и смелее многих шеф-поваров, работающих сейчас в Париже.

А как же фирменное блюдо? Оно мне напоминает австралийский слоеный пирожок с безе, вот только в исполнении Барбо оно состоит из двух слоев бежевой фуа-гра, маринованной в вержю (нечто среднее между виноградным соком и уксусом), и трех ломтиков крупных шампиньонов. Сверху блюдо посыпано истертыми в пыль сушеными грибами, напоминающими отчасти порошок какао. Вроде бы очень просто, но при этом невероятно вкусно. Когда я доедаю все до последней крошки, меня охватывает чувство сожаления, а такое случается крайне редко.

После обеда ко мне подходит Паскаль Барбо. Я нахваливаю его блюда, отмечаю, что в них явно ощущается влияние австралийской кухни. Особо сильный восторг у меня вызывает «пирожок» из фуа-гра. Месье Барбо кивает: это блюдо идеально подходит на роль фирменного, поскольку фуа-гра и грибы можно спокойно достать в любое время года. Месье Барбо со всей скромностью отмечает, что он всего-навсего выполняет работу, которая ему нравится. Дела у него идут в гору, чем он очень доволен. Ресторанчик маленький, так что он с работниками может полностью сосредоточиться на качестве. (Ему тридцать три года, а Кристофу Роа — тридцать четыре.) Чтобы поужинать в «Астрансе», надо бронировать столик за два месяца, а чтобы пообедать — за три недели.

Я высказываю мысль, что гребешки не худо бы присыпать нашей австралийской солью «Мюррей Ривер». Месье Барбо приходит в восторг и тут же просит прислать мне телефон и адрес электронный почты человека, с которым можно будет связаться по поводу поставок этой соли.

Паскаль Барбо пять лет проработал в трехзвездочном ресторане «Арпеж» у Алена Пассара. Пассар, полностью переключившийся на овощи в 2001 году и убравший из меню мясо, оказал на Барбо сильнейшее влияние. Впрочем, Паскалю также довелось сотрудничать и с Аленом Сендераном. Два года он прожил в Лондоне и год в Нумеа. Мы беседуем о его жизни в Сиднее. Он готовил ужины в «Амперсенде» Тони Билсона, ресторане, выходящем на Кокл-бей. Месье Барбо признает, что Сидней расширил его кругозор. Он освободил его «в голове» — «дан ма тет».

Паскаль Барбо считает австралийскую кулинарную школу феноменальной в своей естественности. Австралийские повара не задумываются, что произойдет, если смешать устриц, имбирь, лук-порей и арахис, они просто так делают — и все. Сочетание в блюдах самых разнообразных ингредиентов — это часть австралийского гастрономического наследия, феномен, которому, с точки зрения хозяина «Астранса», всего-навсего двадцать лет (он специально занимался изысканиями по этому вопросу, когда жил в Австралии). Однако в Париже, по его собственному признанию, ему приходится несколько сдерживать полет своей фантазии. «Во Франции можно пустить в ход экзотические ингредиенты, но при этом следует соблюдать негласный кулинарный закон — сливки и масло превыше всего. Кроме того, необходимо учитывать мнение клиентов». По признанию месье Барбо, ему нравится вставлять необычные нотки в кулинарные симфонии собственного сочинения. Он приводит короткий список парижских ресторанов, которые ему нравятся, а я, в свою очередь, обещаю ему помочь с приобретением соли «Мюррей Ривер».

И во сколько же обошелся мой обед? Должен вам напомнить: меня пригласили, и я ни за что не платил, однако, если верить кулинарному путеводителю «Мишлен», за обед в «Астрансе» вам придется отдать от семидесяти до ста пятидесяти евро. Принимая во внимание обстоятельства, не так уж и дорого.

Я иду пешком обратно на станцию «Пасси» и с удивлением замечаю, что, несмотря на плотный обед, совершенно не чувствую тяжести в желудке. К тому же я открыл для себя нечто новое. Настроение просто превосходное! А еще сегодня вечером мне предстоит отведать одно из самых известных французских блюд тет-де-вё (телячью голову). Для этого я отправляюсь в маленький ресторанчик, который славится строгим следованием традициям.

* * *

Мама того самого Пьера, с которым мы столь неудачно отведали паэлью, однажды (когда я еще был во Франции новичком) спросила меня, правда ли, что я ем все. Во Франции этот вопрос считается вполне нормальным. «Да, конечно», — поспешил я ответить. Мама Пьера пояснила, что на выходных собирается приготовить тет-де-вё — блюдо, которое очень любят у нее в семье. Она пригласила меня с супругой (мы как раз недавно поженились) к ним в деревню. Дом, как оказалось немалых размеров, стоял на берегу реки Луан, в Монтиньи, что к югу от столицы.

Мадам Вешамбр умела сказочно готовить, поэтому все выходные в Монтиньи мы в основном ели и пили. Если я не ошибаюсь, телячью голову приготовили на обед. (Пожалуй, так оно и было — обеду во Франции традиционно придается большее значение, чем ужину.) Ярко сияло солнце, заливая светом столовую. Застекленные двери были раскрыты нараспашку, и из-за синих гортензий поблескивали серебристо-серые воды канала. С тех пор прошло уже немало лет, время берет свое, и я уже не помню, что нам принесли на закуску. (Практически наверняка закуски присутствовали — это были какие-нибудь колбасы и ветчины.) Я даже не рискну с уверенностью утверждать, что голову подали именно во французском стиле, водрузив на огромную общую тарелку, которую поставили в самый центр стола. (Скорее всего, именно так оно и было.) Мадам Вешамбр настаивала на том, чтобы лучший кусочек достался мне. Мгновение спустя передо мной уже лежал кусок щеки. Я посмотрел на него и не смог поверить своим глазам. Прямо перед мной предстало закрытое веко с густыми ресницами. Ничего не оставалось, как вежливо улыбнуться. Я несколько минут возился с тарелкой, объедая все вокруг века, а потом сдался. Мадам Вешамбр, придя на помощь, забрала у меня жутковатое лакомство, положив вместо него привычной ветчины.

Сейчас, направляясь по рю Сольне в «Ле-Пре-Каде» (до ресторана метров пятьсот), я не без чувства стыда вспоминаю о случившемся у мадам Вешамбр. Впрочем, тогда я еще не был профессиональным кулинарным критиком. «Мишлен» присвоил «Ле-Пре-Каде» только одну звезду. Но при этом во всем городе имеется всего-навсего сорок ресторанов, носящих звание «Приют гурмана». И «Ле-Пре-Каде» — среди них. В подобных заведениях нормальное блюдо без напитков обойдется вам в тридцать три евро, а то и меньше. Если верить «Мишлену», гордостью «Ле-Пре-Каде» является именно тет-де-вё.

Это скромное заведение. Название написано рубленым шрифтом на окнах с занавесками из белой органзы. В одном из окон я замечаю модель парусника.

Обеденный зальчик размером с носовой платок. За большинством столиков, тесно составленных друг с другом, уже веселятся собутыльники. Мужчина средних лет, чья одежда простотой и невыразительностью напоминает чемодан бюрократа, порхает по залу, словно пчела, перелетающая с цветка на цветок. Пишу эти строки всего-навсего несколько недель спустя, но даже сейчас не могу вспомнить ни его лица, ни во что именно он был одет. Надеюсь, Мишель Лё Бульш не оскорбится, если я вам скажу, что он был в бордовом джемпере-безрукавке. Или сером. Простенькая рубаха с длинными рукавами на нем точно была — это я четко помню. Впрочем, его одеяние не имеет никакого отношения к тет-де-вё.

Он сажает меня в центре зала рядом с квадратной колонной с зеркалами. Я повторяю все то, что уже сказал в ходе телефонного разговора, когда бронировал столик. Мишель в восторге: австралиец хочет написать о телячьей голове. Он куда-то убегает и вскоре возвращается с газетной вырезкой, в которой расхваливается его ресторан и готовящиеся там чудесные блюда традиционной французской кухни. Мишель обещает прислать мне эту статью по факсу. К нам подходит единственный во всем заведении официант: ему тоже хочется поглазеть на австралийца, желающего написать о тет-де-вё. (К слову сказать, даже в наши дни немало французов может у вас спросить, в каких именно странах проходят обучение австралийские доктора. Также они могут поинтересоваться, правда ли, что мы питаемся исключительно листьями эвкалипта и вареной бараниной.) Словно я прилетел с другой планеты. Однако несколько минут спустя они уже знают, что мои представления о французской кухне не случайны. Ко мне начинают относиться с предельной вежливостью и уважением.

Прислушиваясь к разговорам, прихожу к выводу, что среди посетителей (всего в зале может поместиться человека двадцать четыре) есть и англичане, и французы. Надо полагать, о «Ле-Пре-Каде» написала какая-то английская газета. Рядом со мной столик на шесть человек, за которым сидят французы. Один из стульев пустует. Они веселятся и шутят. Каламбуры становятся все остроумнее. Насколько я понимаю, ждут именинника. Его жена сообщает окружающим, что он едет из Мо. «Вот как? — удивляется дядька с красным лицом, поблескивающим, как ореховый стол короля-солнце в Версале. — В такой час и такую погоду? Я снимаю перед ним шляпу. Несется на свой день рождения, — задумчиво добавляет весельчак. — Быть может, ему удастся выиграть при де Мо („Кубок Мо“)». Все покатываются со смеху: «при де Мо», которого, не исключено, вообще не существует, звучит очень похоже на «бри де Мо», а это уже разновидность сыра.

В баре «Ле-Пре-Каде» так много бутылок, объявлений, плакатов и всего прочего, что сам бар практически скрыт из виду. Судя по тому, что оттуда приносят блюда, можно заключить, что рядом с баром находится кухня. Во всем остальном ресторанчик очень уютный. Крепкие, прочные стулья покрыты красной обивкой, а пол — красно-коричневым войлоком. На столах по две скатерти: снизу ярко-красная, сверху — желтая. Большие матерчатые салфетки подобраны в тон верхней скатерти. Стены и потолок выкрашены в желтый цвет. На стенах (на мой взгляд, не к месту) висят картины карандашом и пастелью. Ни одно блюдо в меню ни на йоту не отходит от жестких канонов французской кухни. Цены, надо сказать, здесь вполне умеренные. Дюжина устриц по-бургундски (с чесноком и маслом) обойдутся вам в шестнадцать евро. Филе салаки с картошкой — девять евро, авокадо (половина начинена крабовым мясом, половина — хвостами раков) — десять, жареная камбала — двадцать четыре евро, поджелудочные железы — двадцать пять, стейк с соусом из зеленого перца — те же двадцать пять евро, сардельки из потрохов (андуйет) с горчицей из Мо — девятнадцать евро. Я заказываю телячью голову под соусом за двадцать четыре евро.

— Скажите, пожалуйста, рядом с сардельками из потрохов написано «5А», — обращаюсь я к месье Лё Бульш. — Я видел похожие обозначения и в других ресторанах. Что они значат?

Лё Бульш пускается в долгие пространные объяснения. Этот знак означает ассоциацию, удостоверяющую качество сарделек андуйет. Он пытается произнести полное название ассоциации. С первого захода у него не получается. Со второго — тоже. Лё Бульш набирает в грудь побольше воздуха и пытается произнести название в третий раз. На помощь приходит молодой официант. В конце концов они договариваются, что буква «А» означает Association Amicale des Amateurs d’Authentique Andouillete. Дюваль, поставщик Лё Бульш, делает чуть ли не самые лучшие сардельки из потрохов. «В таком случае я обязательно к вам загляну как-нибудь еще», — киваю я головой, после чего они кидаются обслуживать других клиентов.

К хрустящим ломтям черного хлеба мне приносят горшочек свиного паштета — это фирменная закуска в «Ле-Пре-Каде». И какая закуска! К тому моменту, когда вы переходите к главным блюдам, вам удается слегка утолить голод и пробудить вкусовые рецепторы. Мы с Лё Бульш обсуждаем вина. Только что поступившее божоле нуво вызывает у него нарекания. Тем не менее он мне нацеживает его в бокал на пробу и приносит еще две бутылки других розливов. Он выражает надежду, что вино «Моргон» 2004 года меня не разочарует. Так оно и оказывается на самом деле.

Наконец приезжает именинник. Его расцеловывают и хлопают по спине. «Арно сказал, что, если ты приедешь вовремя, тебе надо будет вручить при де Мо», — говорит жена виновника торжества. Все снова смеются над этой шуткой.

Мне приносят телячью голову, сокрытую под огромной серебряной крышкой. Месье Лё Бульш сияет от гордости. Он снимает крышку. Таким количеством еды вполне можно накормить все население Новой Зеландии. Посыпанная измельченной петрушкой, бревнышками возлежит ярко-оранжевая вареная морковь. Рядом с ней я вижу куски вареной картошки и саму телячью голову. «Вот это настоящая тет-де-вё», — уверяет месье Лё Бульш. Вооружившись вилкой, он, словно указкой, начинает тыкать ею в телячью голову. Мозги, щеки и «орей». «Чего?» — не понимаю я. «Орей, орей», — повторяет месье Лё Бульш, дергая себя за левое ухо. «А, ну да», — смеюсь я. Он нагружает мне на тарелку столько снеди, что ее хватило бы на две недели. Причем количество еды на блюде с телячьей головой словно бы и не уменьшилось.

Молодой официант приносит два классических дополнения к этому блюду — «грибиш» и «равигот». Они, приготовленные будто бы небрежно, на скорую руку, выложены в блюда из нержавеющей стали в форме почек. «Грибиш» сделан из сваренных вкрутую яиц, масла, уксуса, горчицы, маринованных огурцов и зелени (главным образом петрушки). «Равигот» представляет собой белый соус, заправленный луком-шалотом. Этот соус в наши дни довольно большая редкость. В него добавили зелень, чеснок и эстрагон. Я смотрю, нет ли ресничек. Реснички отсутствуют. Памятуя о том, что уже успел сегодня съесть, пробую всего понемногу. На вкус блюдо нежное, студенистое, душистое. С точки зрения классической французской гастрономии идеальное, но при этом предназначено для людей подготовленных. А я всегда забочусь о своем пищеварении.

В зале выключают часть ламп, и месье Лё Бульш направляется к столу, где празднуют день рождения, держа в руках торт, в который воткнуты пять искрящихся, плюющихся бенгальских огней. Мы все поем «С днем рожденья тебя». Виновник торжества отвешивает присутствующим поклоны. Я отодвигаю от себя блюдо с телячьей головой. На сегодня хватит. Все поданное к ней очень хорошо — это настоящая домашняя кухня. Она символизирует единство семьи — то, что так ценят французы.

Месье Лё Бульш признается мне, что уже пятнадцать лет как хозяин «Ле-Пре-Каде». Раньше он владел «Бар дез Артист», но потом, когда его жена заболела, продал это заведение. Шеф-повар Уильям Дэним, никогда не расставался с месье Лё Бульшем. Я начинаю рассказывать владельцу «Ле-Пре-Каде» о том, как мне понравилась телячья голова. «Я всего-навсего делаю свою работу», — скромно замечает он. После этого заявляет, что мне непременно надо отведать на десерт только что сделанное яблочное мороженое, политое кальвадосом. Ну как я могу от такого отказаться?! Месье Лё Бульш щедро поливает кальвадосом три шарика мороженого, каждый из которых размером с теннисный мячик. Мороженое превосходно. Оно обладает невероятно свежим фруктовым вкусом и обходится мне в шесть с половиной евро.

Довольно много небольших французских ресторанов пытаются сделать ставку на домашнюю кухню. В «Ле-Пре-Каде» вы сможете отведать лучшие образчики ее блюд. Ну а радушие месье Лё Бульша согреет вас даже в самый холодный вечер. Вы не уйдете разочарованными.