Уильям Сандерс проживает в городке Тахлекуах, штат Оклахома. Писательской деятельностью он занялся в начале 80-х, создав два юмористических произведения в жанре альтернативной истории: «Путешествие в Фусанг» («Journey to Fusang»), вошедшее в число финалистов премии Джона У. Кэмпбелла, и «Дикие голубой и серый» («The Wild Blue and the Gray»). Затем Сандерс обратился к детективу и мистике, выпустив под псевдонимом несколько книг, получивших критические отзывы, однако, вняв просьбам своего старого друга Роджера Желязны, он вернулся к фантастике, на этот раз выбрав малую форму. Работы Сандерса появлялись в «Asimov's Scince Fiction», «The Magazine of Fantasy & Science Fiction» и многочисленных антологиях, а их автор вполне оправданно заслужил репутацию лучшего фантаста-рассказчика последнего десятилетия, получив премию «Sideways» за лучшее произведение малой формы в жанре альтернативной истории. Он также продолжил создание романов, выпустив такие книги, как «Баллада о задире Билли и туркестанской розе» («The Ballad of Billy Badass and the Rose of Turkestan»), «Операции Бернадетт» («The Bemadette Operations»), «Джей» («J.») и мистическое произведение «Дым» («Smoke»). Некоторые из его наиболее популярных рассказов вошли в сборник фантастики американских индейцев «Уже позабавились?» («Are We Having Fun Yet?»). Его последняя работа — историческое исследование «Завоевание: Эрнандо де Сото и индейцы. 1539–1543» («Conquest: Hernando de Soto and the Indians: 1539–1543»). (Большинство книг Сандерса, включая переиздания ранних романов, можно найти на сайте издательства «Уайлдсайд пресс» или на amazon.com). Его рассказы появлялись в двенадцатом, тринадцатом, пятнадцатом и девятнадцатом сборниках «The Year's Best Science Fiction».

В нижеследующем остросюжетном рассказе автор переносит нас на остров Ситка, туда, где очень, очень холодно — даже летом.

* * *

Ближе к вечеру, незадолго до заката, с океана пополз туман, накрывая острова и изрезанную заливами полосу побережья. Туман этот, по меркам позднего лета Русской Америки, был не так уж и густ; он лишь затянул поверхность воды и сгладил резкие очертания берега.

На западной стороне большого острова, который русские называли островом Баранова, а местные — Ситкой, в городе Ново-Архангельске, стояли, глядя на гавань, два человека.

— Славно, — произнес один из них. — Хоть бы все так и оставалось.

Второй повернулся к нему:

— «Славно», Джек? В каком смысле?

Первый человек повел рукой:

— Черт, да ты смотри. Видишь, как низко он висит над водой?

Его собеседник повернул голову. Он молчал, наблюдая, как завитки тумана льнут к корпусам стоящих на якоре судов. Ближайший корабль, большой океанский пароход, до самой ватерлинии поглотила мутная пелена, однако его мачты и трубы отчетливо чернели на фоне холмистых берегов гавани, а на корме виднелся флаг Конфедеративных Штатов Америки.

— Чудесно, — снова заявил человек, которого назвали Джеком. — Маленькую лодочку укроет как раз, а корабль — нет. Меньше вероятность ошибки.

Говорящий был молодым человеком крепкого телосложения, со светлыми вьющимися волосами и мужественным лицом. В угасающем свете дня зубы его так и сверкали белизной.

— Как-никак мы же не хотим ошибиться, правда, Владимир? — спросил он.

Человек по имени Владимир, чья фамилия была Ульянов и который иногда называл себя Лениным, вздрогнув, прикрыл глаза:

— Нет, это было бы ужасно. — По-английски он говорил свободно, но с сильным акцентом, к тому же немного картавил. — Даже не шути так.

— Не волнуйся, — хмыкнул молодой. — Для тебя сделаем все в лучшем виде.

— Не для меня. Ты сам знаешь.

— Ну да, точно. Для общего блага. — Джек легонько хлопнул собеседника по плечу, и тот поморщился. — Эй, я ведь тоже старый добрый социалист.

— Это ты так утверждаешь, — сухо ответил Ленин. — Тем не менее я могу сомневаться…

Он резко замолчал — мимо прошла пара длиннобородых монахов.

— Что такое?.. — Джек сперва не сообразил, отчего его приятель осекся, а затем понял: — Ох черт, Владимир, неужто ты никогда не расслабляешься? Держу пари, они даже не говорят по-английски.

Ленин посмотрел вслед фигурам в черных рясах и покачал головой.

— Всего два года осталось до начала двадцатого столетия, — пробормотал он, — а в самой большой стране мира до сих пор господствуют средневековые суеверия и религиозные предрассудки…

Он повернулся к собеседнику.

— Нам не следует здесь стоять. Это выглядит подозрительно. И поверь мне, — продолжил он, заметив, что Джек хочет что-то сказать, — людям, с которыми мы имеем дело, подозрительным кажется все. Положись на мой опыт.

Он кивнул в сторону ближайшего питейного заведения:

— Пойдем выпьем, товарищ Лондон.

* * *

Едва мужчины направились к кабаку, за ними тут же увязались три темнолицые женщины, со смехом появившиеся откуда-то из тени. Одна из них схватила Джека за руку и залопотала что-то не по-английски и не по-русски.

— Ради бога! — Джек попытался освободиться. — Только местных шлюх нам и не хватает.

— Подожди. — Ленин поднял руку. — Пусть они пока побудут с нами. Тогда никто ничего не заподозрит.

— Ха. Ладно, пускай. Хорошая идея. — Джек обвел женщин взглядом.

Для потаскух выглядели они не так уж и плохо. У одной, той, что сжимала его руку, в длинные черные волосы были вплетены красные ленты. Мужчина рассмеялся:

— Жаль, что этим вечером я немного занят. С ними можно было бы позабавиться, если, конечно, их хорошенько отмыть.

Ленин брезгливо поджал губы:

— Ты же не серьезно.

— Черт, нет, конечно. Я, может, и опустился чуть ли не на самое дно, но все-таки остаюсь белым человеком.

Ленин поморщился:

— Джек, мы с тобой уже не раз говорили о твоем…

Дверь кабака распахнулась, и на улицу вывалилась парочка пьяных казаков. Когда они нетвердой походкой, то и дело приваливаясь к некрашеной бревенчатой стене заведения, прошли мимо, Ленин первым шагнул через узкий проход в вытянутую, тускло освещенную комнату с низким потолком, уставленную грубыми деревянными столами, за которыми на таких же обшарпанных лавках сидели мужчины и несколько женщин, выпивая, болтая и играя в карты. Возле дверей на высоком стуле примостился старик, играющий на баяне что-то медленное и грустное. Посетители курили дешевую махорку, так что в воздухе висел густой дым.

— Туда, — бросил Ленин, — к дальней стене, чтобы мы могли наблюдать за входом.

Он быстрым шагом направился к стойке, протиснувшись сквозь компанию моряков в белой летней форме Имперского флота Германии, и вернулся к столу с бутылкой и парой стаканов.

— Минутку, — проговорил он, наливая, меж тем как Джек подтаскивал лавку. — У меня есть идея.

Подойдя к соседнему пустому столу, Ленин поманил пальцем трех женщин. Судя по их озадаченному виду, они его не поняли.

— Сюда, — сказал он по-русски, а затем и по-английски, и тогда они наконец, хором захихикав, направились к нему. — Вот. — Он поставил бутылку в центр стола и жестом пригласил «дам» сесть, — Sadityes'. Вы сидеть здесь, — произнес он очень медленно и дотронулся до бутылки. — Можно брать это. Ponimaitye?

Когда женщины, не переставая фыркать и хихикать, расселись, Ленин вернулся и устроился напротив Джека.

— Вот так, — сказал он. — Тут только один стол стоит достаточно близко, чтобы те, кто сидит за ним, могли нас подслушать. Лучше, если его будут занимать безобидные дурочки.

Джек хмыкнул:

— Ради бога, Владимир!

— Смейся, если тебе угодно, — ответил Ленин. — Я не хочу рисковать. Меня уже арестовывали…

— Меня тоже.

— Извини, — сухо произнес Ленин. — Тебя арестовали тупые американские полисмены, они тебя избили и бросили в тюрьму на пару дней, а потом выдворили из города и забыли о тебе, Джек. Тебя ненадолго задержали на военной сторожевой заставе за добычу золота без разрешения. Ты понятия не имеешь о том, что такое допрос в застенках Третьего отделения. Или, — продолжил он, — что такое жить под пристальным взором бдительной и хорошо организованной тайной полиции и барахтаться в сети их информаторов.

Он поднял стакан:

— Как там говорится в американской пословице? «У стен есть уши», да? А в Российской империи у стен есть и уши, и глаза, а еще ноги, чтобы побежать и донести людям в тяжелых сапогах о том, что ты сказал и сделал. Пока эти сапоги на тебя не наступили, можешь смеяться над осторожностью тех, кто испытал их тяжесть на своей шкуре. Но когда они раздавят тебя, будет уже не до смеха.

* * *

За соседним столом женщина с красными лентами в волосах сказала:

— Я смотрю на него и все еще не верю.

Она произнесла это на языке, который не услышишь нигде в этом мире.

Женщина рядом с ней откинула назад толстые косы, которые свисали на пышную грудь, скрытую под плотным шерстяным пончо, и ответила товарке на том же самом языке:

— Что ж, как ни крути, он был великой исторической фигурой.

— Да не Ленин! — нетерпеливо, даже несколько раздраженно заявила женщина с красными лентами. — Джек Лондон. Он великолепен. Фотографии не идут ни в какое сравнение с оригиналом.

Сидящая напротив них третья женщина, сжав мочку уха, крутила сережку, изящную морскую ракушку. Бросив взгляд на соседний стол, женщина улыбнулась и молча кивнула.

— Дай мне бутылку, — попросила та, что с красными лентами. — Кажется, я влюбилась.

* * *

— Конечно, — сказал Ленин, — для меня, возможно, все сложилось к лучшему. Сибирь не сахар, но она дала мне время подумать, систематизировать мои идеи. А потом власти решили отправить ссыльных еще дальше, в это оторванное от империи поселение на Американском континенте, что открыло передо мной некоторые… возможности.

Джек невразумительно хмыкнул и потянулся к стакану, наблюдая за тем, что происходит в другом конце комнаты. Немецкие моряки сгрудились вокруг баяниста, который пытался сыграть для них «Du, Du Liegst Mir Am Herzen». Кое-кто из русских кидал на германцев косые взгляды, но матросы, казалось, не замечали их.

— Правильно, — пробормотал Джек. — Пойте, гуляйте, напивайтесь, ищите шлюх, проигрывайтесь до нитки в карты. Только, ради бога, не возвращайтесь этой ночью на корабль.

* * *

Женщина с красными лентами заметила:

— Он выглядит гораздо моложе. Моложе Ленина, я имею в виду.

— У них разница в возрасте всего шесть лет, — сказала женщина с косами. — Но ты права. Или скорее это Ленин выглядит старше…

— Ш-ш-ш. — Третья женщина, все еще поигрывающая сережкой-ракушкой, прижала палец к губам. — Тише. Я почти… ага. Вот. — Она опустила руки на колени и откинулась назад. — Настроила, все записывается.

— Хорошо, — кивнула женщина с красными лентами.

Она поправила волосы, как будто случайно коснувшись мочки уха. Спустя мгновение ее соседка сделала то же самое.

— Да, — кивнула обладательница красных лент, — Чисто и четко. И весь этот шум тоже, потрясающе.

Та, что с косами, заявила:

— Кстати, о шуме, что-то мы затихли. Мы же изображаем дешевых потаскушек, которые накачиваются даровой водкой. Пора смеяться.

* * *

Ленин кинул взгляд на соседний стол, за которым три женщины снова громко расхохотались.

— Кажется, они всерьез принялись за нашу бутылку, — заметил он. — Если тебе хочется еще, поторопись, пока дамочки ее не прикончили.

— Да на здоровье, — отозвался Джек. Он посмотрел на свой стакан и скорчил гримасу. — У этой треклятой водки вкус, как у конского пота. И как только русские ее пьют?

— Привычка.

— Да-а уж, тебе проще, чем мне. Душу заложил бы за глоток старого доброго Джона Ячменное Зерно.

— Можно достать и его, — пожал плечами Ленин. — Хотя, вероятно, не в таком месте, как это. Все, что произведено не в России, здесь стоит очень дорого из-за непомерных налогов на импортируемые товары. Еще одно благодеяние нашей драгоценной чиновничьей бюрократии.

— И не говори, — подхватил Джек. — Являешься сюда добыть немного золотишка, сделать что-то для себя, вместо того чтобы, как всегда, гнуть спину на чужих. И обнаруживаешь, что иностранцы обязаны получать специальные разрешения на старательство и даже просто на передвижение по территории, а их не раздобудешь, не заплатив стае жуликов-крючкотворов, обосновавшихся за правительственными конторками. Так что я решил — ну и черт с ними.

— И тебя сцапали.

— Угу. Чуть не бросили в тюрьму, но к тому времени я успел наткнуться на богатую жилу, так что у меня нашлось, чем подмазать казака-офицера. И вот я здесь, снова гну горб и рву зад, причем далеко-далеко от дома. Говорю тебе, Владимир, — продолжил он, — если тебе нужен кто-то, чтобы разнести в клочья горстку жадных сукиных сынов, которые тут всем заправляют, то тебе нужен я, и я не возьму за это ни цента.

Он провел ладонью по лицу и вздохнул:

— А вместо этого я собираюсь вышибить днище германского военного корабля и уничтожить людей, которые не сделали мне ничего плохого, и все ради великой революции рабочих. Так как же насчет платы?

* * *

Три женщины переглянулись. Та, что с красными лентами, сказала:

— Нет. — И зажмурилась. — Нет.

— Значит, это правда. — Женщина с сережками-ракушками покачала головой. — Невероятно.

— Смотрите. — Та, что с косами, расплылась в широкой глупой улыбке. — Ленин уже нервничает — глядите, он снова озирается. Ведите себя как пьяные, пейте, черт побери.

— Легко. — Женщина с красными лентами в волосах потянулась к бутылке с водкой. — После того, что я услышала, мне просто необходимо выпить.

* * *

— Фактически, — сказал Ленин, — ты делаешь это ради денег на билет до своей страны. Не то чтобы я ставил под сомнение твои социалистические убеждения, но сейчас ты бы взорвал родную мать…

Рука Джека метнулась через стол, и его пальцы крепко стиснули плечо Ленина.

— Никогда не говори со мной о моей матери, — процедил он сквозь зубы. — Понятно?

Ленин словно оцепенел. Он побледнел, и морщины в уголках его рта, стали глубже.

— Да, извини.

— Ладно, ладно. — Джек убрал руку и глотнул из стакана. — Просто думай, что говоришь.

Ленин потер плечо. Помолчав секунду, он сказал:

— Полегче с водкой. Сегодня ночью тебе понадобятся ясная голова и твердая рука.

Джек издал короткий хриплый смешок:

— Можешь не беспокоиться. Даже я не настолько глуп, чтобы закладывать за воротник перед тем, как браться за динамит. Сделай я ошибку — и дождик из Джека Лондона будет лить с небес неделю. Вперемежку с останками парочки гребцов-алеутов, ведь никто не станет разбираться, где чьи клочки.

Он снова сделал глоток, на этот раз поменьше.

— Не такая уж это сложная задача, — добавил Джек. — Действительно, ничего особенного. Подойти к «Бранденбургу», остановиться у борта чуть впереди кормовой турели, чтобы оказаться возле порохового хранилища. Взвести мину, установить таймер — самая тонкая часть работы, но твой приятель Иосиф свое дело знает — и прижать эту штуковину к корпусу судна, пока магниты не схватятся, да следить, чтобы ничего не лязгнуло и не клацнуло. Затем взять рогатину и передвинуть мину так, чтобы она оказалась ниже ватерлинии, под поясом брони, а потом велеть ребятам сматываться. Черт, да с этим любой бы справился.

Он криво усмехнулся:

— Я тебе нужен в общем-то только для того, чтобы не ошибиться кораблем. Эти алеуты — лучшие в мире гребцы, но они не отличат «Бранденбург» от «Нового Орлеана».

* * *

Женщина с косами сказала:

— Знаете, я никогда в это не верила. По правде, я не раз пускалась в жаркие споры и говорила, что это по меньшей мере смешно.

Та, что с сережками-ракушками, заметила:

— Что ж, не ты одна. Все соглашаются с тем, что участие Джека Лондона в деле «Бранденбурга» — всего лишь легенда, которую распространяет горстка чокнутых ревизионистов. Не знаю ни одного мало-мальски грамотного ученого, который относился бы к этому серьезно.

Она хихикнула:

— Ох, какая буча поднимется в определенных кругах, когда мы вернемся! Я просто жду не дождусь.

* * *

— Не совсем так, — произнес Ленин. — Ты мне нужен не только для этого. Я хочу быть уверенным, что наши наемники-аборигены не передумают и не разбегутся по домам с полученными вперед денежками. Если они уже этого не сделали.

— О, они так не поступят, — отозвался Джек, — они ведь думают, что мы взорвем русский корабль.

Брови Ленина взлетели на лоб.

— Ты им это сказал?

— Черт, должен же я был сказать им хоть что-то. Не сомневайся, они придут. С их-то ненавистью к русским они ни за что не упустят такого шанса. Господи! — воскликнул Джек. — Я знаю, мы в Штатах скверно обошлись с индейцами, но по сравнению с тем, что твои люди сделали с этими беднягами…

— О да. Эксплуатация коренного населения, здесь и в Азии, является одним из худших преступлений царского правительства.

— Ага, ну, в общем, как я и сказал, ребята сделают свою работу, а я — свою. Беспокоиться не о чем.

* * *

— Эй, — заметила женщина с косами. — Полегче с этой отравой. Тебя затошнит.

— Меня уже тошнит, — ответила женщина с красными лентами. — Когда я думаю об этом, когда сижу тут, слушая их беседу, когда знаю, что вскоре произойдет, меня тошнит, как никогда в жизни. А тебя?

* * *

— Короче, — сказал Джек, — я могу гарантировать, что все будет в точности так, как ты хочешь. Я потоплю для тебя корабль, но если это не приведет к войне, даже не думай требовать у меня назад деньги.

Губы Ленина тронула улыбка.

— Как раз это, — заявил он, — возможно, наивернейшая часть всего дела. Уж поверь, нет ничего более предсказуемого, чем реакция кайзера на потопление в русском порту одного из его самых ценных военных судов.

— Правда? Я не слишком хорошо разбираюсь в подобных вещах, — признался Джек. — Иностранные правители и все такое, надо бы почитать… хотя я представляю, что это может свести его с ума. Но неужели он свихнется настолько, чтобы начать войну?..

— Вильгельм будет в ярости, — заверил собеседника Ленин. — Но в душе, я уверен, он почувствует облегчение. По крайней мере, он получит повод к войне, которую так давно хотел развязать.

Джек нахмурился:

— Он псих?

— Нет, он не безумец. Кайзер просто слабый человек, калека и, судя по слухам, гомосексуалист, который решил доказать свою мужественность, сыграв великого воина.

— Ага. — Джек медленно закивал. — Пассивный гомик, пытающийся затеять драку, чтобы убедить всех, что он не пассивный и не гомик. Да, знавал я такую породу. Навидался их вдоволь.

— Пусть так. Вильгельм ищет возможности посражаться с тех пор, как взошел на престол. И поскольку до сих пор никто не помог ему осуществить это желание, он сам вынужден будет выступить в роли зачинщика.

Ленин кивнул в сторону германских матросов, которые весьма нестройным хором выводили «Ach, Du Lieber Augustin».

— Возьмем, к примеру, этот маленький «круиз доброй воли», — сказал он. — Посещения различных портов на боевом корабле Hochseeflotte. Это же не что иное, как грубая демонстрация силы, дабы произвести впечатление на мир.

— Показывает всем, кто здесь хозяин?

— Точно. И таким образом уничтожение судна потребует ответной реакции на брошенный вызов.

— Гм. Ладно, ты знаешь об этом больше меня. — Джек пожал плечами. — И все-таки странно: разжигать войну в надежде, что твоя собственная страна попадет в ее жернова.

— Мне это не нравится, — ответил Ленин. — В конце концов, я русский, и мне очень нелегко. Но лучшей почвы для революции, чем глобальное поражение в военном конфликте, не придумаешь. Посмотри на Францию.

— Но коммунары проиграли, не так ли?

— Так. Они совершили много ошибок, на которых мы научились.

* * *

— Он как будто говорит о яичнице, — сквозь зубы процедила женщина с красными лентами. — Нет, я сейчас пойду туда и размозжу ему башку этой бутылкой. К черту задание, к черту невмешательство, к черту временной парадокс. Мне плевать. Я его убью.

* * *

Джек сказал:

— Знаешь, вот будет забавно, если Россия победит. Ты окажешься в дураках.

— На это мало шансов. Русская армия — посмешище, она годится лишь на то, чтобы сдерживать татар да иногда устраивать погромы в еврейских местечках. Офицеры по большей части — некомпетентные фигляры, получившие звания благодаря семейным связям, а не собственным способностям. С другой стороны, германские вооруженные силы почти столь же хороши, как они сами о себе думают.

— Но Россия большая страна.

— Да. Слишком большая страна, которую не так-то просто защищать. Германское вторжение с запада, атака японцев на востоке — это будет уже чересчур. Вот увидишь.

— Ты чертовски уверен, что япошки ввяжутся в грязное дело.

— Товарищ Лондон, — мягко проговорил Ленин, — как вы думаете, откуда мы берем средства? Кто платит за то, что свершится сегодня ночью?

* * *

Три женщины обменялись взглядами.

— А вот это, — сказала та, что с косами, после минутного молчания, — поставит на уши абсолютно всех.

* * *

— Нас финансируют япошки? — недоверчиво переспросил Джек. — Ради бога, почему?

— У них есть территориальные интересы в Азии. Россия им в этом препятствует. А война в Европе создаст благоприятные возможности.

— Проклятие, — буркнул Джек с несчастным видом, — Вот уж не знаю, нравится ли мне эта часть предприятия. Работать на узкоглазых, против белых… Ладно, ладно, — торопливо произнес он, увидев выражение лица Ленина. — Я не сказал, что не буду ничего делать. Я хочу только вернуться домой. И мне плевать, даже если придется работать на самого дьявола.

Он взглянул на Ленина поверх своего стакана:

— Если я уже не работаю…

* * *

— О господи, — вздохнула женщина с косами. — Как это ни прискорбно, кажется, в нем весьма сильны расовые предрассудки, а?

— Как и в Эрнесте Хемингуэе. — Женщина с красными лентами в волосах не отрывала глаз от бутылки. — Сдается мне, нам придется оттаскивать тебя от него за уши.

* * *

— Интересный вопрос, — начал Ленин, — на самом деле вот какой: включатся ли в войну другие европейские страны? Франция может решить, что это подходящий случай свести старые счеты с Германией. А остальные — кто знает? Не исключено, что это обернется глобальным конфликтом, какого не было со времен Наполеона.

— Ну и что? Главное, чтобы наши Соединенные Штаты не втянулись, — хмыкнул Джек. — А этого не случится. У нас толь-ко-только появилась армия, и она слишком занята индейцами. Если конфедераты не спятят окончательно, они в эту заваруху не ввяжутся.

— Если война распространится — что ж, тем лучше, — заявил Ленин. — Потому что с ней распространится и революция.

Он вытащил из кармана тяжелые серебряные часы на цепочке и открыл их, щелкнув крышкой:

— А теперь, думаю, нам пора идти. Осталось еще несколько часов, но у нас обоих есть дела, не так ли?

Он начал было подниматься из-за стола, но Джек остановил его:

— Подожди. Надо обсудить еще одну деталь.

Ленин снова опустился на лавку.

— Видишь ли, я тут подумал кое о чем, — начал Джек. — Предположим, кто-то нанял кого-то, чтобы тот сделал что-то противозаконное. Допустим, этот наниматель из породы осторожных и хочет быть уверенным в том, что второй ублюдок не станет после болтать направо и налево. Вдруг его сцапает полиция и выбьет из него правду или он напьется и не сумеет держать язык за зубами. Я имею в виду, никогда ведь не знаешь наверняка, точно?

Слова Джека звучали легкомысленно, лицо его светилось простодушием: словно он интересовался, где здесь поблизости можно перекусить.

— Но когда речь идет о бомбе, — продолжил он, — есть только один верный способ сделать так, чтобы человек никогда не раскрыл рта, верно? К тому же у этого способа имеется дополнительный маленький плюсик — человеку уже не придется платить. Нет, — быстро добавил он, — я ни на что не намекаю. Я вовсе не думаю, что ты замыслил нечто подобное. Это было бы нехорошо по отношению к старому товарищу по революции.

Он подался вперед, глядя Ленину прямо в глаза:

— Но просто на всякий случай, если я вдруг ошибаюсь, возможно, тебе любопытно будет узнать, что я тут кое-что написал и оставил бумаги в надежных руках, и если я не заберу их сегодня ночью, то завтра утром найдутся люди, которые прочтут мои заметки с глубоким интересом.

Ленин не шелохнулся и не отвел взгляда. Секунд пять протянулись в молчании. Затем он громко расхохотался:

— Nu, molodyets! — Он хлопнул ладонью по столу. — Поздравляю, товарищ Лондон. Наконец-то вы научились думать как русский.

— Кажется, они уходят, — заметила женщина с косами. — Мы пойдем за ними или…

Женщина с красными лентами выпалила:

— Я этого не вынесу!

Внезапно она вскочила, метнулась к соседнему столу, оттолкнула Ленина и, схватив Джека за руки, прижала его к стене.

— Послушай, — заговорила она торопливо, взволнованно, но ласково, тщательно подбирая слова, — послушай, ты не должен этого делать. Ты развяжешь самую ужасную войну в истории своего мира. Миллионы людей погибнут, она не принесет ничего, кроме страданий и разрушений. Послушай, — возбужденно повторила она, — у тебя великий талант…

Джек смотрел на нее сверху вниз, приоткрыв рот, а голос женщины становился все громче.

— Проклятие! — рявкнул он наконец. — Владимир, ты когда-нибудь слышал что-то подобное? Прости, милашка. — Он отвел от себя ее руки решительно, но не грубо. — Моя не говорить на тлингит, или как его там.

Он ухмыльнулся и шлепнул ее пониже спины:

— Ну-ка, крошка, теперь беги. У больших белых братьев куча дел. — Затем обратился к Ленину: — Дай ей пару копеек, иначе она потрусит за мной, как щенок-дворняга. И сматываемся отсюда к черту.

* * *

Женщина с красными лентами воскликнула:

— Но я слышала, что говорила по-английски!

Они медленно взбирались по склону холма, возвышающегося над Ново-Архангельском. Уже стемнело, но звезды светили достаточно ярко, да и туман так высоко не поднимался.

Идущая впереди женщина с сережками-ракушками сказала, не оборачиваясь:

— Так уж это работает. Не спрашивай меня почему. Какой-то каприз управляющей программы.

— Это же всем известно, — вставила третья женщина. — Только не говори, что забыла такую элементарную вещь. Впрочем, учитывая, сколько ты выпила, удивительно, что ты еще помнишь, где находишься… Ты же не принимала антиинтоксикантов, да?

— У меня от них все тело чешется.

— Боги! — Женщина с косами беспомощно всплеснула руками. — Ты опасный человек, ты это знаешь? В один прекрасный день мы перестанем покрывать тебя.

— Нет, не перестанем, — сказала женщина с сережками. — Мы покроем ее на этот раз, конечно, придется подчистить запись, но я справлюсь, и будем продолжать покрывать и впредь. И сделаем это по той же причине, по которой она покрывала нас, когда мы были в растерянности или просто плевали на все. По той же причине, по которой все покрывают своих напарников. Потому что, когда ты погружаешься в сплетение временных линий, тебе не на кого больше положиться, и потому что, когда ты возвращаешься домой, там никто другой не поймет, на что такое путешествие похоже на самом деле.

Она остановилась.

— Секундочку. Тут трудный участок.

Женщина вытащила из кармана темные очки странной формы и надела их.

— Вот так. Держитесь за мной. Уже недалеко.

* * *

Когда Джек спустился на пляж, алеуты уже ждали его, укрывшись в тени зарослей кедровника.

— Zdras'tye, — сказал один, шагнув навстречу с поднятой рукой. — Мы готовы. Отправляемся сейчас?

— Da. Сейчас. — Русский, который Джек выучил на золотых приисках, был еще хуже, чем их пиджин. — Э-э, gdye baidarka?

— Von tam. — Человек махнул рукой, и теперь Джек увидел длинный черный силуэт на берегу.

— Harasho.

Джек направился к воде, жестом приказав мужчинам следовать за ним. Влажный песок поскрипывал под его сапогами. Гребцы передвигались совершенно бесшумно.

Вместе они подняли большой, вмещающий троих морской каяк и опустили его на волны. Джек осторожно снял тяжелый заплечный мешок, а двое алеутов начали отряхивать одежду и обувь, тщательно избавляясь от песка, который мог повредить обтягивающую каркас лодки тюленью шкуру.

Один из них радостно спросил:

— Мы плывем убивать русских, da?

— О да, — ответил Джек по-английски. — Куда больше, чем ты думаешь, бедный невежественный ублюдок. Куда больше, чем ты можешь себе представить. И ты никогда не узнаешь сколько.

* * *

— Извините, — заговорила женщина с красными лентами в волосах. — Я приняла все это слишком близко к сердцу — извините. — Она повернула голову, чтобы взглянуть на своих спутниц. — Просто… какая глупая, ужасная, никому не нужная потеря!

Они уже сидели высоко на холме, на стволе поваленного дерева, вглядываясь в темную, укрытую туманом гавань. Шел последний час перед полуночью.

Женщина с морскими ракушками в ушах сказала:

— Да, это была чудовищная война. Одна из худших во всех линиях…

— Нет. Ну, то есть и это тоже, но я говорила о нем. О Джеке Лондоне. Ты же знаешь, что с ним случится потом. Он погубит себя пьянством, а потом, всего через пять лет, застрелится и никогда уже не напишет ничего, равного по силе его лучшим работам в других линиях. И теперь мы знаем почему, так?

— Вина? Да, — согласилась женщина с сережками-ракушками. — Возможно. Но таков ход событий. Он сделает это так же, как потопит «Бранденбург» сегодня ночью, потому что он уже совершил все это, и ты ничего не можешь изменить.

Она подняла руку и погладила по голове подругу с красными лентами:

— Это-то и потрясло тебя, да? Неизбежность. Такое случается со всеми нами. Вот почему мы быстро сгораем.

В разговор вступила женщина с косами:

— Сколько временных линий мы уже проследили?

— Не знаю. — Женщина с сережками-ракушками пожала плечами. — Кажется, больше сотни.

— И пока нет ни одной, где этого не произошло бы. Так или иначе, кровавая мировая война всегда вспыхивает из-за какой-нибудь глупости. А ты мне говоришь о неизбежности.

— Все это я знаю, — кивнула женщина с красными лентами, — Но мне в первый раз приходится наблюдать за началом. Да еще к тому же из-за этого погибнет тот, кто мне не безразличен.

Она обняла за талию сидящую рядом женщину и положила голову ей на плечо; морские ракушки в ушах подруги тихонько звякнули.

— Сколько еще? — спросила она.

— Уже недолго. Теперь — в любую секунду.

Они смотрели в темноту, ожидая, когда над морем поднимется столб пламени, который отметит конец еще одного мира.