Алекс понимал, что повода для гнева нет. Он попытался сделать все, что мог, использовал логику, чувство вины и даже легкий шантаж,  – но Фиона Фергусон сделала свой выбор: остаться представительницей среднего сословия, чтобы учить дочерей живущих по соседству торговцев.

Ему следовало успокоиться и расслабиться. В конце концов, удалось найти ее и она в безопасности. Он проскакал двести миль, со страхом думая, в каком состоянии ее найдет, опасаясь, что вновь потеряет Йена, что вновь потеряет ее. Но оказалось, что у нее есть довольно комфортная крыша над головой, достаточно еды и дело, которое вполне может занимать ее до тех пор, пока ее брат окончательно освободится и сможет заботиться о ней. По всем представлениям этого вполне достаточно, по крайней мере чтобы не чувствовать себя обязанным что-то срочно делать для нее.

Пытаясь упорядочить свои мысли, он мерил шагами отцовскую библиотеку от арочных окон до камина и обратно вдоль заполненных от пола до потолка книжных полок. Это было место его детских игр. Помещение, всегда успокаивавшее его обволакивающим запахом дерева и тлеющего в светильниках масла, мягким светом, разливающимся, будто молоко, по старинному турецкому ковру.

Хотя он провел в доме отца не самую большую часть своей жизни, именно с этим помещением были связаны его лучшие воспоминания. Здесь сэр Джозеф признал его взрослым, подвинув к нему в ходе расспросов о жизни оксфордского колледжа Крайстчерч рюмку с бренди. Здесь он в длинные зимние дни читал Мэлори, Гомера и Данте, свернувшись клубочком на ковре неподалеку от сидевшего за столом и работавшего над государственными документами сэра Джозефа,  – двое занятых мужскими делами мужчин, уединившихся от проживающих в доме женщин.

Но тайные надежды, что пребывание в этом помещении избавит его от мыслей о женщинах, к его великому сожалению, не оправдались. Фиона Фергусон не оставляла его – упрямая, волевая, строптивая Фиона Фергусон.

Остановившись у окна, он посмотрел на улицу: желтый туман постепенно окутывал фонари, и свет самых отдаленных был уже практически неразличим. Впрочем, он этого не увидел: перед его глазами неожиданно всплыла деревенская дорога в весенний день, деревья вдоль нее и грозившие пролиться дождем облака в небе. Он ощутил аромат теплой влажной земли, острый запах прелых листьев со сладким привкусом утесника. Ее он увидел как яркое пятно на зеленой траве.

Она ругалась. Он улыбнулся, вспомнив. Бедная девочка попыталась ускользнуть от него, перебравшись через лесенку, и ее волосы окончательно запутались в зарослях шиповника.

«Боюсь, тебя придется подстричь, как овцу»,  – сказал он тогда, поигрывая ножом, который держал в руке. Его так и распирало совершить это жертвоприношение и завладеть драгоценными локонами.

Любая другая на ее месте наверняка бы испугалась, начала плакать и просить о пощаде, но Фиона Фергусон только закрыла глаза и произнесла: «Мне все равно».

И это была правда. Он знал. Но знал и другое: она не из тех, кто спокойно позволил бы сделать это, а тем более забыть.

В тот раз, когда он увидел ее впервые, она была школьницей, неоперившимся птенцом, слишком юной и неопытной, чтобы понимать, что ее ждет, когда она освободится от надоевшей школы. Сейчас она уже знала. Птичка полностью оперилась, быстро повзрослела и многому научилась, стала сильнее. Пожалуй, по-своему она была самой сильной женщиной из всех, кого он знал, но при этом и самой уязвимой.

Несомненно, она заслуживает большего, чем имеет. У нее должен быть настоящий дом, друзья, семья и, конечно же, шанс на более достойную жизнь, чем прозябание в старых девах вдали от людей, вдвоем со своей странной сестрой. Алекс признал, что немного хитрит в своих рассуждениях: у них есть брат, который способен позаботиться об их будущем,  – однако с того момента, когда они четыре года назад остались один на один, Алекс чувствовал, что их что-то связывает, что-то большее, чем обязательства перед ее братом.

Отец был, как всегда, прав, когда полушутливо говорил о наличии у Алекса особой привычки отыскивать отбившихся от стада и помогать им. Так было в Итоне, когда он, забыв об осторожности, бросился спасать Чаффи и Ната Адамса от старшекурсников, и позже, когда во время игры в покер заступился за старика, вместо того чтобы наблюдать, как над ним измывается пьяница, на которого тот работал, и тем самым приобрел себе надежного помощника.

Но с Фионой было все по-другому. Она каким-то непостижимым образом стала частью его самого, и произошло это в тот момент, когда он ее поцеловал. Не имеет значения, куда занесет ее жизнь и чем она будет заниматься, он всегда будет испытывать потребность видеть ее.

Сейчас, один на один с собой, он готов был признать, что эта потребность не совсем бескорыстна. В Фионе было нечто непонятное и влекущее, некая бурная энергия исходила от нее, как свет от солнца. Мягкая, непреодолимая сила, воспринимаемая мужчиной как вызов, направленный именно ему. Прочная сеть из чувственности и нежности, в которую попадал каждый, кто оказывался поблизости.

Он подошел слишком близко. И всякий раз ощущал прилив мужской силы при одной мысли об этом. Стоило представить, и сердце начинало бешено биться, а от шеи до кончиков пальцев ног пробегали мурашки. И он ничего не мог поделать с этим, сколько бы ни внушал себе, что это всего лишь похоть и ничего больше. Школьница выросла, и его тело чувствовало это вне зависимости от разума.

С точки зрения здравого смысла ему следовало оставить ее в покое. Пусть себе борется за то, чтобы в конце концов остаться вдали от цивилизации в обществе сестры и желчной компаньонки. Пусть тратит свою жизнь на отвлеченные вычисления и выискивание огоньков на небе. У него есть гораздо более важные дела. Есть отец, которого он должен защитить, отыскав шантажиста. Есть родина, которая тоже нуждается в его защите. И у него есть право иметь более благородного друга.

Но все это только слова, а в реальности выбора у него нет. Он будет защищать Фиону Фергусон, хочет она того или нет.

– Эй, господин хороший! – вывел его из задумчивости надтреснутый тенорок. – Леди Би сказала, ты вроде искал меня.

Вздрогнув от неожиданности, Алекс поднял голову и увидел долговязого светловолосого парня, в небрежной позе прислонившегося спиной к двери.

«Как раз вовремя»,  – пронеслось в голове Алекса. Это именно то, что надо: один из «инструментов», которыми он собирался воспользоваться для наблюдения за сестрами Фергусон.

– О Франшем! – приветствовал паренька Алекс, отходя от окна. – Я бы мог спросить, как ты оказался в библиотеке моего отца, но полагаю, что это было бы глупо. Ты остался без службы, или это твоя новая ливрея?

Парень скорчил в ответ гримасу, сразу сделавшись похожим на чертенка. Выглядел он весьма живописно: рваный свитер, шея обмотана грязным, видавшим виды шарфом, а на голове красуется лихо сдвинутый набок цилиндр. Естественно, Алексу было любопытно узнать, зачем появилось здесь это тощее существо в уникальном головном уборе.

– Без службы? Пожалуй, да. – Виляя костлявыми бедрами, он продефилировал по периметру помещения, сканируя попутно цепким взглядом убранство библиотеки. – Меня застукали в… за частными делами с парнями из конюшни. Леди Би поймала.

Это было вполне обычным для леди Кейт – нанимать уличную шпану в штат своих слуг. Они числились грумами, садовниками, но исполняли и другие обязанности. В частности, Франшем с его сомнительными связями и не менее сомнительными привычками был основным добытчиком информации.

Алекс понимающе кивнул.

– И сколько же ты получаешь с этих парней?

На лице юного собеседника появилась наглая, как у цыгана, пытающегося всучить покупателю порченую лошадь, улыбка.

– Три кроны и месячные уроки верховой езды. Не так уж много. Могу что-то сделать для вас, милорд?

– Да. Присаживайся.

Франшем расцвел, будто Алекс предложил ему фамильное серебро. Стащив с головы свой шедевр, он плюхнулся в одно из кресел и закинул ногу на ногу.

– Мне нужен человек, чтобы, скажем, присмотреть кое за кем. Возможно, всего на несколько дней, пока не найму кого-нибудь более подходящего. В Блэксмите.

Франшем между тем прицеливался своим цилиндром к голове рыцаря, бюст которого стоял в углу.

– Можно попробовать.

Цилиндр взлетел в воздух и с завидной точностью приземлился на бюст, подчеркнув нелепость старомодного парика.

Алекс улыбнулся:

– Нет, ты меня не так понял. Не сочти за обиду, но мне нужен кто-нибудь попрезентабельнее и покрепче, чтобы, если понадобится, мог защитить. Что думаешь насчет Финни?

Финни, бывший боксер и дворецкий леди Кейт, безусловно, лучший кандидат. Договориться с ним куда целесообразнее, чем с кем-то из других слуг в доме сэра Джозефа. Обратись Алекс за содействием к дворецкому Сомсу, это могло бы привести к обмороку его главного слуги, достопочтенного мистера Марша.

– Финни? – Франшем запустил пятерню в нечесаную шевелюру. – Известно, что у него, у мистера Финни, дел по горло. А что, у нее серьезные проблемы, у этой женщины?

– У женщины? Ну да… Нет, вовсе нет. Просто она хочет жить самостоятельно, а я должен быть уверен, что нет причин для беспокойства. Дело в том, что она немного упряма и не хочет переезжать в более безопасное место.

Алекс замолчал, чтобы справиться с нахлынувшей волной страсти. Если продолжить, то он говорил о месте, где мог видеть ее, где она была бы совсем рядом.

У ее брата в этом случае могла бы появиться еще одна причина застрелить его, признался себе Алекс. Конечно, если раньше этого не сделает Фиона.

– Так вы хотите, чтобы я припугнул ее и выкурил? – прервал молчание Франшем. – Нет проблем.

– Что? Боже правый! Нет, конечно,  – затряс головой Алекс. – Я вообще не хочу, чтобы ты что-то предпринимал в отношении ее. Более того, она вообще не должна знать, что за ней присматривают.

Франшем окинул его пустым взглядом – так смотрят уличные подростки на тех, кого называют франтами,  – и пожал плечами:

– Мудрено что-то…

– Ничего мудреного, Франшем: просто наблюдать и ежедневно мне докладывать. Финни умеет читать и писать?

Паренек взял свой цилиндр и презрительно фыркнул.

– В доме леди Кейт? Да у нее каждого кухонного огрызка учат писать. Самая идиотская затея, если приглядеться.

Алекс кивнул.

– Скажи Финни, пусть придет. Время не терпит.

Франшем направился к выходу, но Алекс окликнул его:

– Постой, есть еще кое-что.

Паренек остановился.

Несколько секунд Алекс прикидывал, как продолжить разговор, чтобы сметливый Франшем не почуял особого интереса к предмету, который он собирался затронуть.

– Ты не встречал, случайно, паренька по имени Линни Среда? – наконец, вглядываясь в распластавшийся за окном туман, спросил Алекс. – Он обитает где-то в старом городе, как и ты.

– Думаете, я знаю всех местных пацанов? – осклабился Франшем.

– Нет, но, полагаю, у тебя больше шансов его найти, чем у меня. Он примерно твоего возраста и, как говорил, что-то связывает его с «Голубым гусем». Знаешь это заведение?

– Еще бы. Это кабак в Сен-Жиле, куда молодые франты ходят просаживать денежки. У вас завелись лишние, чтобы спустить?

Алекс задумался. Если удастся найти Линни, то, в свою очередь, появится возможность узнать, кто передал те письма, а это даст шанс обезвредить противника до того, как он предпримет кардинальные меры.

– Пожалуй, схожу туда сегодня.

Паренек вскинул голову и оценивающе окинул его взглядом.

– Только прикид придется сменить: в этом не хрен соваться. Оденьтесь, чтобы смотреться потупее.

Алекс улыбнулся:

– Полагаю, что это не сложно.

Франшем водрузил свой цилиндр на голову и направился к двери.

– Попроси мистера Финни быть где-нибудь поблизости, когда у него появится такая возможность.

Парень перепрыгнул через ручку кресла и протянул руку.

– Ну, если это все…

Он пристально смотрел на свою руку, будто под воздействием этого взгляда на повернутой вверх ладони что-то должно появиться. Алекс чуть не захохотал, но сдержался. И вместо того чтобы рассмеяться, подбросил монетку, которая немедленно оказалась в руке Франшема. Он поймал ее с той же проворностью, с какой птицы охотятся за летающими насекомыми.

Алекс чуть наклонил голову, показывая, что аудиенция закончена.

– Скажи Финни, что начать следует уже завтра. Я не могу оставить леди без защиты.

Франшем приложил пальцы к цилиндру:

– Как скажете, ваше сиятельство.

По прошествии часа Алекс все еще сидел за столом, уставившись в девственно чистый лист бумаги. Единственное, до чего он додумался, это как надо действовать. Самое простое и правильное – тупо, без ухищрений, хотя и так уже чувствовал отупение. Каким образом убедить Фиону Фергусон обратиться к здравому смыслу, он так и не придумал. Когда у него созрел наконец первый пункт плана, в библиотеку вошел сэр Джозеф и, поздоровавшись, сказал:

– Меня не будет в стране полгода, так что можешь занять этот дом.

Алекс поднял голову и понял, что отец выглядит куда более озабоченным, чем накануне. Принятое было решение показать ему письмо сразу показалось сомнительным. Алекс рассчитывал на самое простое объяснение, но вдруг такового нет? Стоит ли тогда поднимать этот вопрос именно сейчас, когда усилившаяся бледность отца свидетельствует об ухудшении самочувствия?

Он улыбнулся и постарался начать разговор так, чтобы отец ничего не заподозрил.

– Сомс, как я понимаю, продолжает сплетничать.

Сэр Джозеф улыбнулся:

– И наверное, по поводу того оборванного любителя чужих карманов, который только что освободил этот кабинет, проскользнув за моей спиной.

– Сомс уже забыл о мудром вдохновлении юношей и перевоспитании начинающих негодяев. Тот, кого ты видел, один из подопечных леди Кейт.

Сэр Джозеф подошел к столу и заглянул в оставленный Алексом листок.

– Покупаешь телескоп? Следует ли воспринимать это как признак успеха в твоих попытках вернуть внучек Лейбурна?

Алекс вышел из-за стола, мысленно радуясь, что не успел записать другие предложения, которые обдумывал.

– Скорее провала. Я как раз пишу секретарю маркиза. Хочу проинформировать, что девушки в безопасности и что по крайней мере одна из них не проявляет ни малейшего интереса к высшему обществу. К его радости, я полагаю. Она вполне удовлетворена тем, что производит расчеты для королевского астронома и учит считать отпрысков местных лавочников.

Сэр Джозеф удивленно приподнял брови и опустился в кресло у камина.

– Математичка? Бог мой! Так она «синий чулок»?

Алекс сел в соседнее кресло и улыбнулся отцу.

– Хуже. Она астроном. Но я бы не назвал ее «синим чулком». Она трудно управляема, это да… Впрочем, они обе такие. Думаю, тебе стоит ознакомиться с их перепиской.

– Не похоже на твои обычные рассказы о своих дебютантках. А ты не думал просто оставить ее в покое?

Алекс преодолел возникшее было желание огрызнуться. Отец по-своему прав: ему же неизвестно, какой необычной оказалась Фиона. Не знает он и об обязательствах Алекса перед ее братом.

– Ты полагаешь, что нам следует поступить именно так только из-за ее деда?

Отец достал из кармашка часы, потом носовой платок и вытер лицо.

– А ты не задумывался, почему она не желает, чтобы ее спасали?

Алекс пожал плечами:

– Ну, очевидно, дед каким-то образом сумел внушить ей, что общество ее не примет. Он держал их с сестрой взаперти на протяжении четырех лет, так что у них даже не было возможности с кем-то поговорить.

Сэр Джозеф отложил платок и пристально посмотрел на Алекса.

– А почему, как ты думаешь, он так с ними обращался?

– Потому что они выросли в трущобах.

Отец, демонстрируя христианское смирение, просто вздохнул.

– И это все?

Алекс кивнул, и сэр Джозеф продолжил:

– Прежде чем начнешь ее спасать, а я не сомневаюсь, что так и будет, тебе следует выяснить, не стоит ли за этим делом что-нибудь серьезное, о чем ты не знаешь.

Алекс ощутил неприятный холодок вдоль спины.

– Полагаю, я не знаю многого: например, как чувствуют себя те, кто живет под мостом.

Отец пристально посмотрел на него.

– А еще?

– Еще? Что ты имеешь в виду?

– Не будь глупцом, Алекс. Как им с сестрой удалось выжить? Как долго они жили под мостом, до того как их забрал брат?

Алекс вспомнил смутные намеки и обвинения, которые слышал от маркиза Лейбурна, и ему стало немного не по себе.

– И что ты предлагаешь: устроить ей допрос?

– Нет. Но, как мне удалось выяснить, дед провел в отношении своих внучек тщательное расследование.

В глазах Алекса промелькнула растерянность. Слова отца, а точнее, то, что за ними могло стоять, взволновали его. По спине побежали мурашки, сердце забилось быстрее. Он вдруг понял, что практически ничего не знает о том, как жили сестры до того, как брат их выручил. Почему, в самом деле, маркиз прятал их? Но были и другие вопросы. Действительно ли он хочет узнать это? Имеет ли это значение?

– А ты не думаешь, что это связано с какими-то личными секретами?

Отец печально улыбнулся и со щелчком закрыл часы.

– Думаю, причем с настоящими секретами. Но не лучше ли выяснить это потихоньку самому, чем дожидаться, когда о тайнах узнает общество и девушка будет унижена? По-твоему, она заслуживает этого?

Сердце Алекса забилось еще быстрее. Ему даже показалось, что пол уходит из-под ног, как при землетрясении, и он вот-вот упадет. Но нарастало и раздражение. Поставленный вопрос требовал разрешения. Окончательного. Он решительно повернулся к отцу.

– Но я ни за что не доставлю удовольствия маркизу, попросив рассказать обо всем его.

Сэр Джозеф возмущенно взмахнул руками.

– Кто сказал, что тебе надо расспрашивать его? Я знаю, чьими услугами он пользовался в своих изысканиях. Это отличный агент с Боу-стрит по имени Баркли. Я тоже привлекал его, когда захотел побольше узнать о молодом человеке, который в прошлом году сделал предложение Сисси.

От удивления Алекс немного успокоился и улыбнулся:

– Так вот почему этот парень вдруг решил совершить путешествие на Антигуа?

Настала очередь отца отводить взгляд.

– Я не могу допустить, чтобы любая из моих дочерей связала свою судьбу с проходимцем, который обобрал бы ее до нитки. С агентом мы говорили, так что готов помочь, используя свой обширный дипломатический опыт. Надо?

Улыбка исчезла с лица Алекса.

– Думаю, что справлюсь сам. Спасибо.

Оба поднялись с кресел. Алекс вернулся к столу, на котором лежал листок бумаги с одинокой записью, а отец направился к двери.

– Ты еще не сделал ей предложение, надеюсь?

Алекс так и застыл с листком бумаги в руке, затем коротко ответил, глядя отцу в глаза:

– Нет, сэр.

Сэр Джозеф кивнул.

– Если надумаешь, вспомни Аннабел.

Скажи это кто-то другой, Алекс не задумываясь поставил бы его на место, но в голосе отца чувствовалась столь искренняя озабоченность, что он не испытал ни малейшей обиды, хотя память услужливо подсказала о настоящей обиде, которая занозой засела в его сердце. Сэр Джозеф был прав, упомянув Аннабел. Алекс женился на ней, чтобы спасти. Она тогда напоминала птичку с перебитыми крыльями. Он решил, что его любовь сможет исцелить эту настрадавшуюся от окружающего мира хрупкую девушку, женщину, самооценка которой зависела исключительно от взглядов мужчин. Однако, как выяснилось, их брак был обречен задолго до того, как они обменялись кольцами.

Конечно, Фиона Фергусон и Аннабел – это небо и земля. Изящная Аннабел со своими худенькими руками и огромными глазами напоминала фарфоровую китайскую куклу, которую можно повредить, если чуть сильнее сжать в руках. Именно ее ранимость и беззащитность так привлекали Алекса. И не только его, но практически каждого мужчину, который оказывался на достаточно близком расстоянии, чтобы ощутить этот немой призыв. Всем хотелось смягчить ее тяготы, помочь в решении задач, которые ставила перед ней жизнь, хотя сама она, как казалось, ничего для этого не предпринимала.

Алекс даже улыбнулся, попытавшись описание Аннабел примерить к Фионе. Эта девушка ни от кого не ждала помощи, не нуждалась ни в чьей поддержке и ни о чем не просила. И Алекс полагал, что знает почему. В конце концов, ей при такой жизни наверняка встречалось немало людей, особенно мужчин, которые обманули ее ожидания. Разве может она после этого рассчитывать найти в ком-то опору?

Этого вполне достаточно, чтобы ей помочь, но совершенно недостаточно, чтобы на ней жениться. Да она и сама не согласится. Скорее всего погонит метлой любого, кто будет настолько глуп, чтобы сделать ей подобное предложение.

Но при всем этом… разве запрещено желать позаботиться о ней? Разве это грех – предложить ей избавление от обязанностей, которые лежат не ее плечах как ярмо? Разве грех обнять ее и увезти туда, где он сможет показать ей, что существует и другая жизнь, в которой ее будут любить и лелеять?

Задав себе эти вопросы, Алекс вынужден был признать, что ответ на них один: да, грешно,  – и она права, отвергая все это. Однако логика не помешала разыграться фантазии. Он представил Фиону в своей постели, прикрытую только распущенными золотыми волосами: ее томные глаза, ее разгоряченное после долгого забытья в любовном соитии тело,  – и ощутил напряжение в паху, желание немедленно мчаться к ней, чтобы еще хоть раз поцеловать. Чтобы изменить ее жизнь.

– Думаешь, есть что-то еще? – спросил пожилой джентльмен.

– Мы получили записку сегодня. Имеются часы…

Пожилой джентльмен почесал переносицу.

– Я знаю все про часы, Приветт. В них хранится ключ.

Секретарь наклонился поближе к собеседнику и прошептал:

– Их не видели с тех пор, как уехали женщины. Мой осведомитель считает, что одна из них случайно взяла их с собой.

«Или украла» – пронеслось в голове у пожилого.

– Ты их разыскал?

– Наверняка известно лишь то, что Уитмор и Уайлд ездили в Блэкхит, в школу, принадлежащую некой Маргарет Брайан. Думаю, что нам стоит выяснить зачем, а заодно и поговорить с мисс Брайан.

– Забудь о ней – только с Уитмором! Напомни о том, что у нас кое-что есть, в случае если он заупрямится. Найди этих девчонок! И не забудь выяснить, что им известно. Как ты это сделаешь, мне все равно. И найди часы!

Приветт с трудом удержался от возражений. И пусть он верил в миссию своего собеседника, но был убежден, что управление страной должно быть изменено, принцесса – наиболее подходящий претендент на трон, особенно в союзе с избранными аристократами, которые готовы ей помочь, однако ему претило, что во имя ее успеха должны погибнуть ни в чем не повинные люди.

– Да слушаешь ли ты меня? – прервал его размышления недовольный окрик.

Молодой человек проглотил подступивший к горлу комок и кивнул:

– Да, сэр!

Так и не решившись заявить о своем несогласии, Приветт направился к двери и вышел из комнаты.

Ночь была холодной и ясной. Фиона лежала на склоне холма напротив королевской обсерватории и рассматривала звезды, мириады звезд, будто участвовавших в медленном танце с четкими движениями, и свет их становился то ярче, то почти исчезал в бескрайней глубине ночного неба.

Как и всегда, прежде всего она отыскала Орион. Сигнализируя о начале зимы, в хорошо видном в юго-восточной части неба созвездии вновь засияли две самые яркие звезды – голубая Ригель и красная Бетельгейзе. Это было первое созвездие, которое она научилась распознавать еще в Эдинбурге, много лет назад, а теперь считала его чем-то вроде якоря, который бросила в океан звезд. Именно подвешенным в ночном небе поясом Ориона и загадочной Большой туманностью ее когда-то и соблазнила астрономия. Он охотник и воитель, ее Орион, к тому же отличный проводник для нее по миру звезд.

– Хочешь посмотреть в мой телескоп, Фи? – спросила Мейрид, расположившаяся рядом с маленьким рефракторным телескопом Галилея, который оставила им Маргарет.

– Нет, спасибо, моя сладкая. Мне и так радостно встречаться со старыми друзьями.

Мейрид широко улыбнулась, так что в тусклом свете сверкнули белые зубы.

– Опять флиртуешь со своим Орионом?

– Он самый верный и постоянный мужчина из всех, кого я знаю.

Сестра хмыкнула, но сама Фиона оставалась совершенно серьезной и думала о том, что если бы не ночное небо, то в жизни вообще не было бы ничего надежного и постоянного. По крайней мере в ее жизни. Неожиданные повороты и превратности судьбы, которые сопровождали ее с самого детства, не оставляли никакого сомнения.

Причем в этом не был виноват никто персонально: ни матушка, которая до смерти изматывала себя тяжелой работой, чтобы одевать и кормить детей; ни Йен, который старался экономить каждый шиллинг, полученный за военную службу, чтобы послать домой; ни тем более Мейрид, которая просто жила рядом и никогда не жаловалась, как бы трудно им ни было.

Фиона наконец улыбнулась, подумав, что последнее, пожалуй, не совсем верно. Мейрид, конечно, жаловалась, но лишь тогда, когда что-то мешало ее наблюдению за звездами. Собственно, ничего, кроме звезд, ее и не интересовало. И никто. Нет, какой-то небольшой кусочек ее сердца, разумеется, принадлежал Фионе, но все остальное – ночному небу.

– Знаешь, мне бы хотелось открыть новую комету,  – задумчиво сказала Мейрид, с блокнотом на коленях смотревшая в телескоп.

– Ну, это весьма прозаично. Поищи лучше что-нибудь более редкое, уникальное.

– Что может быть уникальнее? – немного обиженно возразила Мейрид. – Не будь это так, Каролина не получила бы королевскую стипендию за то, что обнаружила их, а Наполеон не воспринял бы появление кометы в тысяча восемьсот одиннадцатом году как знак победы в России.

– И что в результате?

Фиона почувствовала, что сестра восприняла шутку и уже улыбается.

– Комета в его поражении не виновата,  – убежденно произнесла Мейрид. – Но я думаю не об этом. Мне хочется дать имя новой комете, которая будет светиться в ночном небе, как уже известные. И все люди на Земле будут смотреть на комету Фергусон. Здорово, Фи?

– Да, Мей.

– А как тебе кажется, король назначит мне стипендию, если я обнаружу комету? Это было бы нам неплохим подспорьем.

Сердце Фионы сжалось, и слезы подступили к глазам от этих трогательных слов.

– Каролина открыла восемь комет, дорогая,  – сказала она ласково, подвинувшись к сестре и взяв ее руку в свою. – Но ведь ты и так много помогаешь: и расчеты делаешь, и занятия ведешь.

Мейрид посмотрела ей прямо в глаза.

– О, ты имеешь в виду, что я учу детей считать? Но это каждый может, Фи, даже друг лорда Уитмора.

– Чаффи?

Мейрид отвела взгляд.

– Да, он. Хорошо бы он приехал во вторник.

Фиона прикрыла глаза, стараясь понять, отчего ее насторожил тон, которым были произнесены эти слова, потом сказала:

– О, думаю, приедет.

«И пусть только попробует обидеть тебя». Каким образом можно наказать Чаффи в случае чего, она не знала, но точно знала, что сделает это.

Лучше бы Алекс Найт не нашел их. Она понимала, что это ужасно – думать так. Ведь она видела его лицо в тот момент, когда появилась в дверях школы и он узнал ее. В нем угадывалось такая осязаемая готовность прийти на помощь и защитить, будто она маленькая девочка, потерявшаяся на ярмарке. Ведь, в конце концов, он и его друг искренне хотят помочь, хотят, чтобы их с Мейрид жизнь стала легче.

Как убедить их, что они не нуждаются в этом? Что лучшее, что они могут сделать,  – это оставить их с сестрой в покое, позволить жить в безвестности, посвятив себя звездам? Как объяснить, что она просто не вынесет еще одного разочарования? Ведь, как известно, потерять надежду хуже, чем потерять все остальное. В ее жизни было уже достаточно резких поворотов, после которых все приходилось складывать по кусочкам, забиваясь в глухие углы, чтобы выжить и помочь выжить сестре. Что еще хуже, после таких поворотов требовалась масса времени и усилий, чтобы успокоить Мейрид и убедить, что несчастья остались позади и они вновь могут спокойно жить. И вот опять из-за приезда Алекса и его друга пришедший было в равновесие мир стал колебаться.

А она сама? Сможет ли она справиться с бурей чувств, которую вызывают его прикосновения: с головокружением, горящими ладонями, до которых дотрагивались его пальцы, с потоками тепла, вызванными его поцелуями?

Как, наконец, оградить себя от связанных с ним воспоминаний, которые неожиданно подкрадываются, подобно нежному бризу, и выбивают из колеи? Она так долго сдерживала их, пыталась загнать в такую глубину памяти, из которой они не смогли бы больше беспокоить ее. В какой-то мере это удалось. И вот стоило ощутить прикосновение его руки, увидеть веселые огоньки в его карих глазах, как она вновь ощутила запах клевера и теплого дождя, как тогда. И как тогда, почувствовала щекотавшие ее шею пальцы. Она почти слышала его смех и мычание коров на расположенном неподалеку пастбище. Ее целовали и до той встречи, целовали и после: иногда она сопротивлялась, но бывало, что ей нравилось,  – однако никто и никогда не целовал ее так. И никакой другой поцелуй не вызывал в ней ничего похожего на то, что она почувствовала тогда.

Ей тогда было шестнадцать, и жизнь, которая у нее только началась, оказалась настолько новой, что в школе она еще продолжала прятать под подушку хлеб, опасаясь, что вновь не будет пищи. Она жила в комнате с еще тремя девочками, ни одна из которых совсем недавно даже не заметила бы ее, проезжая мимо по улице. В первый раз за всю жизнь рядом не было Мейрид – уехала домой, а ее поцеловал самый красивый и мужественный мужчина из всех, кого приходилось видеть. А затем ее опять отослали в школу, как будто ничего не произошло.

Это было не первым и не последним разочарованием, которое ей пришлось испытать, но именно оно оказалось самым болезненным. Ей тогда было больнее, чем даже в тот день, когда он уехал, сообщив ужасную новость о Йене.

Теперь Алекс вернулся. Но что ей делать? Как сдерживать чувства, когда он находится на расстоянии вытянутой руки? Имеет ли она право позволить ожить надежде, которая начала зарождаться в ее сердце? Надежда бессмысленна? Связанные с ней ожидания несбыточны? Беда в том, что несбыточные надежды трудно отличить от имеющих все шансы сбыться. А это значит, что ей может грозить разочарование куда более болезненное, чем все предыдущие.

Фиона вновь перевернулась на спину, чтобы наблюдать за мерцающими в холодном ночном небе звездами и рассчитывать их орбиты. В конце концов, даже если она потеряет все, звезды никуда не денутся. Они всегда будут с ней. И Мейрид всегда будет с ней. А раз так, что ей еще надо?

Фионе стало заметно легче, однако не надолго: уже два часа спустя ее оптимизм подвергся серьезному испытанию в результате странного происшествия, в центре которого оказалась сестра.

– Это мои вещи! – кричала Мейрид. Ее лицо покраснело, в глазах стояли слезы, руки беспорядочно двигались, будто она искала опору, чтобы не упасть. – Ты не должна трогать мои вещи! Никто не должен!

Они находились в столовой, где Мейрид оставила свои расчеты, сложив бумаги в две аккуратные стопочки: одна для мистера Понда, вторая – для мистера Гаусса. Сейчас порядок в стопке, предназначенной для Гаусса, был нарушен, а линейка и компас, положенные Мейрид строго под прямым углом к бумагам, оказались сдвинуты градусов на десять. Сомнений не было – как и говорила Мейрид, кто-то трогал ее вещи.

– Я же весь вечер была с тобой, моя сладкая,  – напомнила Фиона, соединяя ладони сестры в своих, чтобы остановить беспорядочное движение.

Сестра дрожала как в лихорадке. Подрагивающие ступни запутались в пледе, который упал с ее плеч.

– Тогда миссис Куик. Миссис Куик трогала это. Но она же знает, Фиона! Она знает, что я не могу работать в беспорядке. Она сделала это, чтобы досадить мне? Мне следует поговорить с ней, Фи. Я должна поговорить с ней прямо сейчас!

– Сейчас четыре часа утра, Мей,  – вздохнула Фиона. – Даже если бы миссис Куик бросила твои бумаги в огонь, нам пришлось бы подождать до утра, чтобы ее разбудить. Если мы это сделаем сейчас, утром завтрака у нас не будет, мы останемся без свежего хлеба с джемом.

Как Фиона и рассчитывала, угроза отвлекла Мейрид. Дрожь прекратилась. Лицо начало приобретать обычное выражение, и она изрекла лишь неопределенное «О!..».

– Ну теперь-то я могу тебя отпустить? – спросил Фиона.

Сестра прикрыла глаза и утвердительно кивнула, и лишь после этого она выпустила ее руки и быстро навела на столе первоначальный порядок.

– Теперь все нормально. А нам пора спать. Через несколько часов придут дети, и вряд ли наша репутация повысится, если они застанут нас спящими на глобусе.

Мейрид, не открывая глаз, усмехнулась и сказала, поворачиваясь к двери:

– Может, наша репутация и пострадает, не знаю, но уверена, что дети будут счастливы.

Выработанным многолетней практикой жестом Фиона взяла сестру под руку и повела вверх по лестнице. Возможно, и лучше, что это случилось, думала она при этом. По крайней мере это должно избавить от опасных воспоминаний, которые слишком часто стали посещать ее на этих холмах.

И тем не менее, поднявшись наверх, она поднесла палец к губам, к тому месту, куда Алекс поцеловал ее. Глаза наполнились слезами, но она улыбалась.