В свете ночника лицо Евгении казалось совсем юным. Яна рассматривала тени длинных ресниц, впадины щек, полуулыбку, спящую в углах рта, и боялась пошевелиться, чтобы не разбудить девушку. «Как она красива, боже. Женственная. Хрупкая и нежная. Но при этом такая сильная. И такая… такая моя», – бессвязно текли мысли. Хотелось провести рукой по этой сонной щеке, коснуться распухших губ… но хотелось также, и чтобы Евгения отдохнула после непростого дня. «Я поговорю с тобой утром, – шепотом пообещала Яна спящей девушке, – любимая…» Она решила открыто рассказать Евгении о своих чувствах. Потому что молчать о них дальше, после всего, что они пережили, было невыносимо.

Спать не хотелось, и Яна, накинув короткий халат, пошла на кухню. Там горел свет. К удивлению Яны, она увидела сидящего за столом и медленно цедящего коньяк из большого пузатого бокала Николая Петровича.

– А тебе-то что не спится? – хмуро поинтересовался он.

– Пить захотелось.

Карпов ничего не ответил, и девушка, налив воды, тоже села за стол.

– Давно вы знаете Евгению? – спросила она.

– С тех самых пор, как мать носила ее в животе.

– Вы были знакомы с ее родителями?

– Выросли в одном дворе с матерью. Нас даже дразнили: «Наташа и Николаша». Карпов отпил из своего бокала.

– А почему вы не поженились?

– Ну, какая я ей пара… После десятилетки в армию, отслужил – поступил на заочное на юрфак, стал работать в милиции, потом перевелся в прокуратуру… А она всегда интересовалась только наукой, там же, в институте, и мужа нашла. Я был нужен, только если хулиганье какое грозило очки ее аспирантику сломать…

– Она была очень красивая? – поинтересовалась Яна.

– Она и сейчас очень красивая, – спокойно ответил Карпов, допивая коньяк.

– Вы… до сих пор общаетесь?

– Да, а как же… Когда Женька собралась в Россию возвращаться, Наташа мне позвонила и попросила присмотреть за ней, сберечь. Они обе гордые, – Карпов горько усмехнулся, – но только обе друг дружку очень любят. Недели не проходит, чтобы Наташа не позвонила и не спросила о ней.

– А вы?

– А что я? – непонимающе посмотрел Карпов.

– Кого вы любите: Наталью или Женю?

– Женю? – округляя глаза, повторил мужчина.

– Николай Петрович, я случайно слышала ваш с Евгенией разговор. Вчера в ее кабинете. Точнее, в душевой комнате…

– Ну, все правильно, – Карпов нахмурился и налил себе еще коньяка из стоящей рядом бутылки. – Ведь только в душевой не нашпиговано подслушивающих устройств. А я не очень-то хотел, чтобы мои же люди слушали, как мы говорим… на весьма щекотливую тему.

Яна покраснела. Но она чувствовала, что именно сейчас, когда обычно наглухо закрытый Карпов так с ней откровенен – неважно, от усталости или же из-за коньяка – самое время задать все неудобные вопросы, чтобы получить на них ответы.

– Я слышала, как Евгения вам сказала, что я была нужна ей только согреть постель…

– И больше ты ничего не слыхала? – усмехнулся Карпов

– Подумала, хватит и этого, – опустила голову девушка.

– Что ж, если бы ты была любопытнее, то услышала бы примерно следующее. Я сказал ей: «Нет, это не всё. Человеку, случайно согревшему постель, не устанавливают доступ номер один». А Женька после этого расплакалась и… ну, в общем, пошла такая обычная ваша женская истерика…

– Доступ номер один? Что это такое?

Карпов вздохнул и сделал еще глоток.

– Когда ты была здесь в последний раз и сбежала, ведь все оказалось открыто, так? Я имею в виду – двери, ворота, не блокировался лифт?

– Да, – недоуменно подтвердила девушка. – Я еще подумала, как это странно, что Евгения живет в бункере, а двери все нараспашку.

– В бункере ей приходилось жить, потому что мы никак не могли найти убийцу Сергея, хотя я занимался этим сам, лично. Правда, эта девчонка почему-то решила, что они с Алексом быстрее его найдут… Кхм… Так вот, был велик риск, что на ее жизнь тоже будут покушаться. Поэтому и построили срочно бункер. И поэтому сделали систему доступов. Все двери на мощных магнитных замках. Устройство безопасности сканирует сетчатку глаза каждого человека, когда он подходит к двери и, в зависимости от уровня доступа, открывает или блокирует дверь. У меня, например, второй уровень, очень высокий. А у тебя первый. Как и у самой Жени.

Яна почувствовала, как у нее защипало в глазах. Значит, пока она мучилась подозрениями, Евгения без лишних сомнений просто доверила ей и свое сердце, и свой дом… Хотя… что-то тут не срасталось.

– Все же она не вполне доверяла мне, – возразила девушка. – Егор сказал, что ваша служба рассматривает меня чуть ли не под лупой! А я сомневаюсь, что такое возможно без личного приказа генерального директора!

– Ну, а как же еще? Евгения решила назначить тебя своим заместителем, а это значит, что ты получила бы доступ к самой конфиденциальной информации, в том числе об источнике, об аккумуляторах энергии. В таких случаях нами всегда проводится очень тщательная проверка.

– Евгения хотела сделать меня своим замом? – недоверчиво спросила Яна.

Но тут собственная память подкинула ей подтверждения этим словам: приструненный во время ее первой уральской командировки Корольков, когда Евгения, по ее же собственному признанию, сказала ему то, что говорить пока не следовало; то и дело поручаемые Евгенией самостоятельные проекты; наконец, вся та ситуация с загадочным предложением, которое Ольховская пыталась озвучить ей в домике лесника, но не стала, потому что девушка была нетрезва, а наутро Евгения, видимо, решила отложить этот разговор из-за того, что произошло между ними ночью и Яна могла бы тогда неправильно понять мотивы ее предложения… Теперь девушка ясно видела, что Евгения уже тогда, на рафтинге, хотела предложить ей повышение.

Николай Петрович, между тем, продолжал что-то говорить, и это что-то, судя по всему, было тоже очень важным, поэтому девушка попыталась снова сосредоточиться.

– И я теперь уверен, что Лунин переживал не о твоем разоблачении, а о своем, – как раз закончил свою фразу Карпов.

– Почему? – спросила Яна.

– Ну не зря же я столько лет проработал в Питере, – ответил Карпов. – Когда мы стали проверять обстоятельства гибели твоих родителей и брата… Во-первых, следователя, который расследовал и закрывал это дело, всего через полтора года уволили за получение взятки. Во-вторых, мой старый приятель, который до сих пор работает в прокуратуре, подтвердил мои сомнения о часто необоснованно закрываемых этим субъектом делах. В-третьих, мои люди нашли свидетелей, чьи показания не заставляют сомневаться, что твои близкие… в общем, они сначала были убиты, а потом был инсценирован этот несчастный случай со взорвавшимся автомобилем.

– И это сделал Егор?!

– Да. Если раньше это была догадка, то теперь я знаю точно. Недаром он так засуетился, когда я слегка нажал на этого бывшего следователя… Лунин сразу понял, что я все раскопаю, и боялся тебя, боялся того, что ты можешь сделать, когда узнаешь правду, поэтому и стал быстро сворачивать всю операцию.

– Но зачем же было убивать моих родных? Как вообще такое возможно? – она не верила, не хотела в это верить.

– Знаешь, Яна, чтобы ответить на твой вопрос, достаточно посмотреть, в каком состоянии были дела Лунина и твоего отца на тот момент. Было очевидно, что их дороги сильно разошлись. Если твой отец хотел открыть на заработанные деньги галерею и предоставить возможность выставлять там свои работы молодым художникам, то Лунин, обуянный жаждой заработать, вкладывал деньги в весьма сомнительные схемы, стал потихоньку сутенерствовать, организовывал притоны… Думаю, твой отец узнал об этом, и потому предложил разделить как заработанную прибыль, так и юридическое лицо, где они оба были учредителями, на два самостоятельных, чтобы пойти дальше каждый своим путем.

– Но почему он не согласился? Почему он убил… их… всех? – спросила Яна сквозь душившие ее рыдания.

Девушка вспомнила, с каким увлечением отец делился с ними планами по созданию галереи, как они оба с матерью мечтали, что позовут на открытие своих однокурсников… Слезы теперь катились по лицу Яны неостановимым потоком.

– Наверное, потому что он понимал, что без таланта твоего отца зарабатывать по-прежнему он уже не сможет, – тем временем, продолжил Карпов. – Жадность не позволила ему расстаться со своей, как он считал, честно заработанной долей прибыли, точнее, он вообще не хотел делить прибыль, – Карпов деликатно протянул девушке салфетку. – Твои мать и брат, к несчастью, оказались в тот момент рядом. Яна, он ведь потом и тебя ободрал как липку, даже заставил продать квартиру.

– А потом явился ко мне в роли благодетеля…

– Потому что дела его шли все хуже и хуже. И только с твоей помощью он их немного поправил.

– Но почему он уже мертв?! Почему? Так нечестно! – воскликнула девушка. – Он должен был умирать медленно, и я бы сама хотела убить его! О, как я его ненавижу… И себя ненавижу тоже! Он убил папу и маму, убил Костю… А я… я же помогала ему во всем, спала с ним, хуже всего – я почти полюбила его!

Карпов пожал плечами.

– А какой у тебя был выбор, Яна? Он же изолировал тебя ото всех. Мужчины, которых ты встречала и обводила вокруг пальца, были не меньшими негодяями, чем сам Лунин, только более жалкими. Немудрено, что на их фоне он выглядел в твоих глазах чуть ли не Робином Гудом… Не вини себя, на твоем месте так поступила бы каждая девушка.

– Нет, не каждая, – возразила безутешная Яна.

– Ну, хорошо, может и не каждая, но Евгения сказала, что поступила бы на твоем месте точно так же, потому что это очень естественно.

– А Евгения что, знает?

– Я рассказал ей, пока мы ждали, когда нас пустят в палату к Алексу. Собственно, как раз в тот момент мне позвонили и рассказали недостающую информацию.

Выходит, Евгения обо всем знала? Знала, но не сказала? Но Яна сразу подумала, что со стороны Евгении это было просто очередным проявлением заботы о ней; она, должно быть, не хотела, чтобы за один день на нее обрушилось слишком много плохих новостей. Девушке стало чуть легче от этой мысли.

– Евгения… она такая… такая… – сквозь слезы прошептала Яна.

– Исключительная, да, – согласился Карпов. – Даже немного жаль, что вам придется расстаться.

– Расстаться? Но почему? Я люблю ее! – Яна вскинула голову и с вызовом посмотрела на мужчину.

Николай Петрович казался серьезным и даже немного печальным. Бокал перед ним снова был пуст – девушка не уловила, когда он допил его.

– Конечно, любишь, – сказал Карпов. – Именно поэтому ты и оставишь ее.

– Но почему? Она тоже любит… если не меня, то быть со мной… Я чувствую это, знаю, она сама почти сказала мне это… – запинаясь от волнения, сказала девушка.

Карпов сочувственно кивнул, потом тихо, но убедительно заговорил:

– Любовь бывает разная, Яна. То, что кричит в тебе сейчас, самая низкая ее форма, любовь-хочу. Тебе приятно быть с человеком, нравится получать его внимание, быть с ним и так далее. Но если заглянуть дальше? – Николай Петрович сделал выразительный взгляд и приготовил руку, чтобы загибать пальцы. – Во-первых, у Евгении наполеоновские планы по участию в политической жизни региона, во-вторых, Наталья потихоньку отошла, наконец, от «мезальянса», как она это называла, Жени и Сергея, и снова готова сделать попытку примирения с дочерью, в-третьих, если о вашей связи станет известно, она сможет получить проблемы и в бизнесе. Например, наш дилер Крапивников – известный гомофоб, и я не исключаю, что он откажется от реализации нашего товара… тем более если учесть, что реализует он изделия этой убогой трикотажной фабрики…

Яна низко опустила голову, не в силах ничего возразить.

– Послушай меня, Яночка, – более спокойно продолжил Карпов, – кроме примитивной любви-хочу есть и высшая форма любви – любви с большой буквы. Она не просит все время «дай-дай»; только взрослые люди способны на нее. Любить так – значит смотреть на человека, которого любишь, и спрашивать себя: а что ты можешь дать своему любимому, что сделать, чтобы ему было хорошо?

– И мне… мне нужно оставить Евгению? Это, по-вашему, лучшее, что я могу для нее сделать?

Карпов достал из буфета еще один бокал, посмотрел его на свет, а потом наполнил на четверть янтарной жидкостью и придвинул к Яне, прежде чем ответить.

– Да, нужно оставить, но не сейчас, не сразу. Просто поговори с ней на днях… Она и сама со временем поймет, что так лучше.

Яна отчаянно искала аргументы, но понимала, что Николай Петрович был во всем прав. Любовь – это еще не причина быть вместе. А в ее случае это даже причина держаться подальше от любимого человека, чтобы не навредить ему. Как же грустно, что это было лучшее, что она могла сделать для Евгении. Яна выпила свой коньяк одним глотком.