— Франсуа… Мне ужасно жаль. — Мэри Картленд была потрясена. — Я никак не ожидала…

— Ты меня удивляешь, — с иронией ответил Франсуа. — Я думал, что ты все знала заранее.

— Женская интуиция?

— Что-то в этом роде.

Он улыбнулся одними губами. Глаза при этом остались мрачными и чужими. Замкнулся в себе еще сильнее, подумала Мэри, раскладывая на столе серию принесенных Франсуа великолепных фотографий.

— О небо, Франсуа, это просто фантастика!

Это были снимки известной в каждом доме телезвезды, сделанные в обычном «роскошном» стиле, но содержавшие в себе нечто большее. Шикарный пентхаус, ослепительные наряды, безупречная косметика, тщательно сделанная прическа… Знаменитость дышала красотой и уверенностью в себе.

Но только на первый взгляд. Стоило присмотреться, и становилось ясно, что Франсуа каким-то непонятным образом умудрился сорвать с нее яркое оперение и раздеть догола. Мэри не уставала восхищаться его поразительным умением высветить в модели именно то, что хотел видеть дотошный зритель. Все знали о недавней бурной ссоре телезвезды с ее не менее знаменитым бой-френдом.

— Ну, что я могу сказать? Потрясающе. — Мэри обернулась и внимательно посмотрела на него. — Да, так и есть. Последняя гастроль. Больше никаких знаменитостей, верно?

— Ну… никогда не говори «никогда», — отшутился Франсуа.

— И что дальше?

Он пожал плечами и снова невесело улыбнулся.

— Ха! Все тот же галльский жест! — засмеялась Мэри. — Не дурачь меня, Франсуа. Бьюсь об заклад, ты прекрасно знаешь, что будешь делать.

— Честное слово, нет.

Мэри прищурилась. Худой, загорелый, тренированный. Наверняка все лето провел с дочкой, плавая в бассейне и катаясь на лошадях в Гайд-парке. Прекрасные глаза и чувственные губы окружала пленительная сеточка горестных морщин. Побойся Бога, Мэри, тебе же не пятнадцать лет!

— Я говорю о работе, — медленно сказала она. — Не о… жизни.

Франсуа обернулся.

— Ты очень чуткая женщина, Мэри. Наверно, именно поэтому ты и занимаешь пост с фантастическим жалованьем.

Мэри сердито фыркнула:

— Прекрасно, можешь молчать…

— Хочу немного поснимать постиндустриальный север, — бодро сказал он. — На пробу. Понятия не имею, какая будет тема.

— Без предварительного заказа?

— Да какой там заказ…

— Смело. Может быть, безрассудно.

Франсуа покачал головой.

— Меня тошнит от знаменитостей.

Мэри давно поняла, что смерть бывшей жены позволила Франсуа сбросить со своих плеч финансовое иго. Но оказалось, что освободившееся место тут же заняло другое бремя — эмоциональное. Иногда Франсуа казался чудовищно одиноким.

— Голодная смерть мне еще не грозит, — насмешливо сказал он. — Да и картины хорошо продаются.

— Ах, да. Коллекция Поппи.

— Лайам продал ее мне целиком за смехотворную сумму. Сначала я не соглашался… Ну, ты меня понимаешь. Но Лайам просто умолял забрать картины. Он не мог их видеть. — Франсуа подошел к окну и, как всегда, засмотрелся на доки у моста Дартфорд. — Мы с Лайамом неплохо поладили. Он мне понравился. Этого я не ожидал. Думал, мне будет чертовски трудно. Как ни странно, все оказалось намного проще.

— Похоронил призрак? — спросила Мэри.

— Пожалуй, да. — Он побарабанил пальцами по стеклу. — Я открыл на севере парочку многообещающих художников и уговорил несколько фондов раскошелиться на стипендию, чтобы ребята могли поэкспериментировать.

Мэри понимала, что новых фотографий звезд ей не видеть как своих ушей. За себя она огорчилась, но за Франсуа порадовалась. Новая работа соответствовала его таланту и могла бы поддержать его духовно.

— Я хочу основать галерею в одном из северных городов. Скорее всего, в Брэдфорде.

— Достаточно. И впечатляюще. Переедешь туда? Не мрачновато для француза?

— На севере Франции тоже не так уж сладко. Ты не бывала в Лилле?

— Приходилось.

— Нет, переезжать я не хочу. Хотя бы из-за Леоноры. Мы обзавелись в Лондоне друзьями. И школу свою она любит.

Когда Франсуа ушел, Мэри помолилась всем богам сразу, чтобы они как можно скорее послали ему новую любовь. Рожье заслуживал этого.

Франсуа спустился в метро и отправился на запад. Проехав две остановки, он неожиданно для себя самого вышел и весь дальнейший путь проделал пешком.

Осень покрыла деревья пурпуром и золотом. Солнце сияло на чисто вымытых окнах элегантных домов. Стоило сменить ракурс, как вокруг начинали преобладать то охра, то жженая сиена.

Франсуа шел и вспоминал Зою. Ее лицо, запах, вкус, прикосновения. Он больше не мог находиться вдали от ее жилья.

Сначала нежелание верить в гибель Поппи, ошеломление и необходимость обвинить кого-то в этой нелепой смерти заставили его обратить свой холодный гнев на Зою. А поскольку таинственные способности ее психики были ему чужды и непонятны, он смог поддержать в себе это состояние еще несколько недель. Но теперь, когда Франсуа немного пришел в себя, он начал видеть вещи в ином свете.

Он перерыл свою обширную коллекцию, собрал фотографии Поппи и начал с болезненным любопытством разглядывать сияющее лицо погибшей. Не догадывалась ли она о предстоящей трагической кончине? Кажется, нет.

Лайам показал ему свои любительские снимки Поппи, сделанные за день до катастрофы, и настоял, чтобы Франсуа взял один на память. Может быть, хотя бы там есть намек на предчувствие надвигающейся катастрофы? Нет. На него смотрела преуспевающая молодая женщина, собирающаяся начать новую жизнь.

Наверное, в этом и заключалось коренное различие между Поппи и Зоей. Первая была чрезвычайно уверена в себе. Вторая мучилась сомнениями, но нашла в себе мужество поделиться предчувствием, в правдивости которого была убеждена. Он вспомнил, как жестоко обошелся с Зоей, и вздрогнул от отвращения к себе.

Франсуа не смел подойти к ней, считая себя человеком конченым и никчемным. Во всяком случае, в качестве любовника. В качестве отца он еще на что-то годился. Этим летом они с Леонорой тоже начали новую жизнь.

После начала каникул он остро осознал, что Леонора, с языка которой раньше не сходило имя любимой учительницы, постепенно перестала упоминать о Зое. Только однажды, когда они ходили в парк запускать воздушного змея, Леонора спросила Франсуа, когда Зоя снова придет к ним ужинать. Он сжал руку дочери и сказал, что не знает. И добавил, что едва ли они с Зоей смогут оставаться друзьями.

Леонора все поняла и вопросов больше не задавала. Но Франсуа был убежден, что она просто затаилась и спокойно, но неумолимо ждет своего часа.

Подойдя к дому Зои, он замедлил шаг. Легкий ветерок развевал ленту с надписью «Продается». Это объявление висело здесь уже несколько недель. Интересно, сколько народу на него клюнуло?

Он знал о Зое все. Заметка о ее помолвке с Чарльзом Пимом, опубликованная в «Таймс» одновременно с появлением злосчастного объявления, сопровождалась соблазнительной фотографией и сообщением о дальнейших планах влюбленной пары. Свадьба была назначена на весну. К тому времени должна была закончиться перестройка фамильной усадьбы «Персиваль», чтобы ее главное крыло могло достойно принять молодую чету.

Он не мог оторвать от заметки глаз. Медовый месяц на каком-нибудь далеком экзотическом острове, добавил он про себя. А через год — юный наследник…

Франсуа заставил себя пройти мимо ее крыльца. В памяти возникло мучительное воспоминание о темноволосой голове Зои, покоящейся на плече белокурого Чарльза.

Его немилосердно терзали боль от потери и… желание.