ПЕНДЖАБ

Осень 533 года н.э.

Велисарий переправлялся на первом корабле, оставив Маврикия укреплять римские оборонительные линии у Уча. Он не намеревался удерживать Уч после двух или трех дней, необходимых, чтобы перевезти всю армию через Чинаб. Но чтобы держать войско в руках, в то время как оно с боями отступает, требуется очень твердая рука, а по этой характеристике Маврикий подходил идеально.

Велисарий хотел как можно скорее увидеть землю, которую будет удерживать, именно поэтому он и решил рискнуть и сойти на берег. Его подчиненные возражали против этого решения, и довольно яростно, но Велисарий сам хорошо подходил под описание «очень твердый».

Кроме того, он считал риск минимальным. Небольшой треугольник земли, сформированный слиянием рек Чинаба и Инда, был неудачно расположен, чтобы защищаться против вторжения в Пенджаб. Для этой цели было гораздо более разумно усилить Инд к югу от ответвления Чинаба — именно это малва и сделали. Поэтому Велисарий не рассчитывал встретить какие-то вражеские силы, за исключением конных патрулей. А против них набившихся в корабль катафрактов и арабских разведчиков будет достаточно.

Однако «набившихся» — это еще мягко сказано. Корабль был заполнен до предела, и Велисарий радовался, что дорога занимает не больше часа. К тому времени как его судно стало выгружать солдат, второе, захваченное римлянами при взятии Уча и также забитое солдатами, уже пересекло реку до половины.

Велисарий ступил на берег Чинаба к северу от места слияния Чинаба и Сатледжа. Эта позиция находилась слишком далеко на севере, чтобы он мог долго ее удерживать. До Инда было пятнадцать миль, а до слияния Инда и Чинаба — двадцать пять. Реки сформировали треугольник, общая длина сторон которого составляла более шестидесяти миль — скорее восемьдесят или девяносто миль, если учитывать все петли и изгибы обеих рек. С двадцатью тысячами человек, которые у него все еще оставались, Велисарий не мог надеяться защищать такую территорию больше нескольких дней.

Но если римляне не встретят крупную армию малва в треугольнике — а он этого не ожидал, — то Велисарий мог удерживать позицию эти несколько дней. Как раз достаточно, чтобы начать возводить укрепления дальше на юге, в гораздо меньшем треугольнике, в то время как его люди собирают провизию и корм для лошадей — сколько удастся. Теперь их припасы заканчивались. Они захватили в Уче значительное количество пороха, но совсем немного провианта.

Возможно, еще более важным, чем нахождение еды, Велисарий считал подключение к делу гражданского населения. Пенджаб был самым плодородным регионом Инда, а плотность населения здесь — самой высокой. Здесь малва не устраивали жестокой бойни, как в Синде — хотя, несомненно, известия об этих зверствах уже начали распространяться среди крестьян. Что, с точки зрения Велисария, было только к лучшему. Люди с треугольника еще не сбежали, но уже готовы были бросить родные дома. Они боятся скорее своих господ-малва, чем завоевателей из Рима.

И снова Велисарий намеревался использовать милость — определяя этот термин очень свободно — как оружие против врага. Его кавалерия подберется к Инду и затем, подобно варварским наездникам во время великой охоты в степях, погонит дичь на юг, загоняя ее во все более и более узкую часть треугольника. Только «дичью» будут крестьяне, а не животные. Целью гона — не съесть дичь, а использовать в качестве рабочей силы. Такие укрепления, какие намеревался построить Велисарий, потребуют много труда — гораздо больше, чем способны вложить имеющиеся у него в распоряжении солдаты, даже включая тысячи пленных малва.

«Сколько их тут, как ты думаешь, Эйд?»

Эйд сверкнул дрожащими гранями, что у него являлось эквивалентом пожимания плечами.

«Невозможно сказать точно. Нет свидетельств с этого этапа истории. В более поздние времена в Пенджабе население будет насчитывать миллионы, а это — плотность пятьсот человек на квадратную милю. Конечно, сейчас такой плотности нет, но я не удивлюсь, если наберется половина. Поэтому вполне может оказаться, что ты получишь рабочую силу в количестве десятков тысяч людей. Конечно, многие из них — старики и дети».

Велисарий сделал паузу, чтобы обменяться несколькими последними словами с Аббу. Арабские разведчики сходили на берег первыми. Как всегда, Аббу и его люди обеспечат Велисария разведданными. После этого он вернулся к ментальному разговору с Эйдом.

«Так много? Лучше, чем я надеялся. С двадцатью тысячами я уверен, что смогу построить укрепления, которые мне требуются, до того как малва смогут организовать серьезную осаду».

«Я не могу сказать наверняка. Но — думаю, да. Так с не большим, чем это, количеством мирного населения Густав Адольф воздвигнул укрепления у Нюрнберга за две недели. С другой стороны… то мирное население было горящими энтузиазмом партизанами-протестантами, преследующими свои цели. А этих пенджабских крестьян, которых ты соберешь, едва ли можно назвать римскими партизанами».

Велисарий усмехнулся.

«Да, так, правильно. Но, если я не ошибаюсь, мудрое изречение Сэмюэля Джонсона подойдет и сюда. Думаю, они постоянно помнят про резню, устроенную малва в Синде, и она преследует их в кошмарных снах. Если бы ты был крестьянином из Пенджаба, мобилизованным для строительства римских укреплений, предназначенных отражать осаду малва, то стал бы ты работать с неохотой?»

«Перспектива быть повешенным… — задумчиво произнес Эйд, вспоминая изречение Джонсона и немного его перефразируя. — Нет, не стал бы, в особенности, если ты будешь поддерживать дисциплину среди своих солдат и не допустишь плохого или жестокого обращения с гражданскими лицами. По крайней мере, кроме вынужденного тяжелого труда. Они будут прекрасно знать, что если малва тебя сломят, то их убьют вместе с римскими солдатами. Малва посчитают их „восставшими“, а они в Ранапуре показали, как наказывают восстание57 ».

Три дня спустя перебрался Маврикий с остатками римских войск. К тому времени Велисарий уже провел подсчеты.

— Определенно, дела обстоят лучше, чем я предполагал, — сказал он, как только Маврикий вошел в командный шатер, поставленный Велисарием рядом с деревней Ситпур. — Не меньше двадцати пяти тысяч. Не исключено, что тридцать.

Маврикий удовлетворенно хрюкнул. Он снял шлем и повесил его на деревянный гвоздь, вбитый в ближайший шест, поддерживающий небольшой шатер. Шлемы Григория, Феликса и Марка из Эдессы уже висели там.

Это удовлетворенное хрюканье было последним знаком одобрения хилиарха. Еще до того, как добрался до стола, где была разложена первая карта местности с грубо сделанными пометками, он уже демонстрировал свой обычный пессимизм.

— Ты все еще слишком далеко на севере. Если ты думаешь, что можешь удержать столько земли с таким малым количеством войск, то ты спятил. Сколько отсюда до Инда? Вероятно, целых десять миль!

Григорий, Феликс и Марк из Эдессы откровенно расхохотались. Велисарий довольствовался только хитрой улыбкой.

— О, пожалуйста, помолчи. Я не собираюсь строить основные укрепления здесь, Маврикий. Я намеревался их возводить — фактически, уже начал — в десяти милях к юго-западу отсюда. — Велисарий показал на место на карте, где были проведены линии, изображающие тяжелые укрепления. — Там, ближе к острому углу треугольника, расстояние от Чинаба до Инда составляет не более шести миль. И я строю внешнюю линию укреплений здесь, в нескольких милях к северу.

— Мы просто поставили здесь полевые лагеря, — добавил Григорий. — Ничего особенного. Достаточно, чтобы большие подразделения катафрактов устраивали вылазки и нападали на первых малва в течение еще нескольких дней. Мы должны удерживать Ситпур в наших руках как можно дольше.

— Почему? — спросил Маврикий.

Трое членов высшего командования Велисария улыбнулись.

— Веришь или нет — и это к вопросу об удаче! — Ситпур является пекарным центром всей провинции.

Маврикий с такой силой выдохнул воздух, словно выплевывал его. Потом посмотрел суровыми серыми глазами на Велисария, и они стали еще суровее.

— Ты этого не заслуживаешь, попросту не заслуживаешь. Напоминает глупую «Илиаду», где каждый раз, когда этот безрассудный Ахилл впутывается в неприятности, появляется Афина и спасает его.

Велисарий поморщился, затем пожал плечами.

— Признаю: я предполагал, что местный хлеб пекут деревенские женщины и нет никаких специально оборудованных пекарен. Тогда обеспечение войск хлебом было бы подобно собиранию камней на пляже. Но я был готов заниматься и этим.

— Вместо этого деревенские жители собирают для нас все остальное — по большей части чечевицу, и много чечевицы — в то время как мы заставляем пекарни в Ситпуре работать круглые сутки, — перебил Марк. — Самая большая проблема, которая сейчас стоит перед нами, — это найти достаточное количество телег, чтобы перевозить хлеб на юг.

К этому времени даже Маврикий начал разделять охватившее всех возбуждение. Хотя он сделал последний выпад, пытаясь спасти какую-то часть здравого пессимизма. Но усилие было… слабым.

— Я предполагаю, что этот так называемый «хлеб» — плоские круглые лепешки. Редкая гадость, вероятно.

— Называются чоупатти, — засмеялся Феликс. — И лично я думаю, что они очень вкусные.

Маврикий не стал спорить по этому вопросу. Кулинарные предпочтения, в конце концов, — личное дело каждого, и не так важны для достижения общих целей. Еда — это просто еда, в особенности во время осады. До того как все закончится — при условии, что все пройдет хорошо, — Маврикий ожидал, что по крайней мере половину римских лошадей придется съесть.

— И чечевица, э? — пробормотал он, поглаживая бороду и глядя вниз на карту. — И мы сможем ловить рыбу в реках.

Последняя мысль, казалось, принесла ему облегчение. Не потому, что хилиарх всерьез полагал, будто римская армия сможет предотвратить таким образом голод во время долгой осады, а потому, что это выводило на поверхность новую проблему.

— У нас достаточно рыболовецких судов, — проворчал он. — Но не думайте, что у малва нет приличного количества своих. И это тоже не маленькие рыбачьи лодчонки. У них достаточно больших кораблей в Пенджабе — судя по тому, что я вижу, — чтобы начать переправлять свои войска на треугольник до того, как мы закончим строить укрепления.

Он повернулся и махнул рукой назад, в направлении Уча.

— Вся местность начинает наполняться войсками малва. Кишеть ими. У них гораздо более тяжелая артиллерия, чем что-либо, имеющееся у нас. Когда мы покидали Уч, малва начинали устанавливать вокруг города двадцатичетырехфунтовые пушки. Это настоящие осадные орудия, а не маленькие пугачи, которые есть у нас.

Хилиарх с удовольствием вернулся на свою любимую почву. Он энергично начал поглаживать бороду.

— На расстоянии недельного марша у них должно быть тридцать тысяч человек. В три раза больше — на расстоянии месячного. А после того, как они начнут переводить войска с Гангской равнины, против нас выступят двести тысяч. — Маврикий помолчал секунду и добавил, немного запинаясь: — Достаточно скоро.

— Маврикий, никто не может очень быстро перевести такое количество войск на такое расстояние, — терпеливо начал Велисарий. — Нам потребовались месяцы, чтобы перебросить армию из Месопотамии к Инду и мы могли воспользоваться морем. Малва не могут переводить любое большое количество солдат через Раджпутану. Эта местность слишком сухая и бесплодная. Это означает, что им придется вести любые силы с Ганга маршем к истокам Джамны, а затем перебираться к Сатледжу. Это у них займет времени до следующего года, а ты это знаешь не хуже меня.

Он мотнул головой назад, показывая на север.

— До тех пор малва придется полагаться на те силы, которые у них уже есть в Пенджабе. Конечно, это сама по себе крупная армия, но готов поспорить — спорю, — что к этому времени они разбросаны по всей территории. Половина из них, вероятно, находится внутри или вокруг Суккура и превращается в падаль, сражаясь против Хусрау и Ашота.

Маврикий не стал спорить и по этому вопросу, но все равно не успокоился.

— Отлично. Но они все равно могут привести в три или четыре раза больше людей, чем есть у нас. Да, с хорошими укреплениями поперек треугольника мы можем порубить их до того, как они прорвутся. Но на этих реках достаточно судов, чтобы позволить им высадить войска вниз по течению.

Он провел пальцем по карте до места, где Инд и Чинаб сходились в одной точке к югу от римского лагеря.

— Практически везде вдоль по рекам. Поэтому нам нужно оставить ударную силу в центре, чтобы остановить любую высадку до того, как вражеские войска укрепят свои позиции. — Он помолчал и добавил мрачно: — Да, нам это может удаваться какое-то время. У нас все еще есть двенадцать тысяч катафрактов и мы в состоянии использовать половину из них как силы быстрого реагирования против любой атаки с воды. Но…

Григорий закончил мысль за него:

— Но раньше или позже они установят плацдарм для высадки десанта. А когда они это сделают, то действие начнет разворачиваться.

— Поэтому давайте обеспечим, чтобы это случилось позже, а не раньше, — твердо сказал Велисарий. — Потому что раньше или позже Менандр и Эйсебий тоже доберутся сюда. Мы совсем не видели признаков того, что у малва на этих реках есть какие-либо стоящие боевые корабли. После того как прибудут «Юстиниан» и «Победительница», мы сможем довольно легко контролировать берег.

В этот момент ни Менандр, ни Эйсебий не разделяли уверенности полководца. Во-первых, потому что им все еще предстояло пройти мимо крепости, которую малва построили на Инде ниже ответвления Чинаба. Во-вторых, потому что они оказались с гораздо большим грузом, чем ожидали. Вместо того чтобы тянуть одну баржу, «Юстиниан» тащил три, а «Победительница» — еще одну. На одной из трех дополнительных барж стояли все шесть двадцатичетырехфунтовых орудий, принадлежавших Ашоту; на второй находились артиллеристы и инженеры, которые требовались для их установки и работы; третья была нагружена порохом и ядрами.

Ашот настоял. Сурово.

— Они мне больше не нужны, — заявил он Менандру и Эйсебию. — После того как Калоподий отбил нападение малва на острове — когда они не сомневались, что преуспеют, — малва прекратили все атаки на римские позиции. Теперь они, вероятно, впали в отчаяние. У них заканчивается еда, а теперь еще и вы прибыли — не думайте, что малва вас не заметили — и они знают, что, скорее всего, перестанут получать припасы по воде. У них нет на реке никаких судов, которые могут выстоять против «Юстиниана» или «Победительницы». И уж определенно двух сразу.

— Они решат, что смогут! — запротестовал Эйсебий. Ашот покачал головой.

— Ты думаешь, как инженер, а не военный, Эйсебий. Год назад малва все еще считали, что покоряют Месопотамию. Последнее, о чем они думали, — это постройка оборудованных пушками и бронированных кораблей для защиты центральной части долины Инда. А это нельзя сделать за одну ночь, как тебе самому прекрасно известно.

— Ты думаешь, они собираются снять осаду Суккура? — спросил Менандр.

— Кто знает? — пожал плечами Ашот. — Если у них есть хоть немного здравого смысла, то они так и поступят. Ничего не говорит, что им удастся ворваться в Суккур после стольких недель попыток, а если они не смогут, то вскоре начнут голодать. Но я практически уверен, что полководец был прав: Линк все еще в Каушамби, слишком далеко от места действия, чтобы принимать обоснованные решения. Поэтому офицеры малва, вероятно, действуют, основываясь на приказе «стоять любой ценой», который кажется разумным только командующему, находящемуся в тысячах миль отсюда. А высшее руководство малва ясно дало понять, какое наказание ждет за неподчинение приказам. Поэтому забирай двадцатичетырехфунтовые орудия, — подвел он итог. — Так и у меня останутся большие орудия на случай еще одной атаки малва, и Велисарий сможет использовать эти на севере. Эти чудовища действительно могут разбивать стены, если малва вдруг начнут возводить контрваллационные линии. А они начнут, если ему удалось захватить треугольник. Маленькие трехфунтовые пушки, которые сейчас имеются у Велисария, не смогут выполнить эту работу.

По пути вверх по Инду Менандр и Эйсебий подобрали и еще один груз. Однако небольшой — одного человека. Когда они спустились на берег острова, где Калоподий держал оборону, чтобы высказать ему свое уважение, юноша умолил взять его с собой.

Менандр с Эйсебием уставились на него сверху вниз. Молодой греческий офицер лежал на тюфяке у себя в шатре. Нельзя было рассмотреть его лицо выше рта. Всю верхнюю часть головы покрывали бинты. Трюк Калоподия задержал атаку малва, но не предотвратил ее. Тем не менее ему удалось, благодаря личному героизму и героизму своих людей, отбить это нападение. Но он заплатил высокую цену. Его отряд понес тяжелые потери, а самого Калоподия ослепило шрапнелью.

— Пожалуйста, — прошептал он. — Теперь от меня нет никакой пользы. После моего ранения войсками командует Антоний из Фессалоников — и он хорошо выполняет свою работу, — а мне здесь нечего делать, только лежать. — Калоподию удалось слабо рассмеяться. — Практикуюсь в риторике и грамматике. И уверяю вас, это времяпровождение очень быстро надоедает.

Двое морских офицеров колебались. Ни один из них не хотел выступать с очевидным возражением: тебе нечего делать и на севере, кроме как умереть, если Велисарию не удастся выстоять против малва.

Ответ был так очевиден, что Калоподий уже приготовил собственный. Достаточно ясно, что его просьба была не сиюминутным импульсом. Молодой аристократ — на самом деле, едва ли больше, чем мальчик — вероятно, лежал здесь много дней, надеясь на возможность покинуть место, где потерял зрение. И в яростной юношеской манере пытался вернуться к сражениям, несмотря ни на что.

— Полководец сможет пристроить меня к делу, — настаивал Калоподий. — Он будет вести осаду, обороняться. Много работы для квартирмейстера, и большую часть этой работы можно выполнить, не имея глаз. В конце концов, она в основном заключается в том, чтобы спорить с солдатами — что они могут получить, а что нет. — И снова Калоподий слабо усмехнулся. — А я правда хорошо владею риторикой.

Менандр посмотрел на Эйсебия, затем пожал плечами.

— Почему бы и нет? Если ему на самом деле так хочется.

У Эйсебия имелись на этот счет свои соображения. Но, не прошло и дня после того, как они оставили остров, как все сомнения стали уходить. К его большому удивлению — он был поражен — молодой знатный грек проявил интерес к технике. Или, по крайней мере, не считал ее чем-то абсолютно непостижимым.

Работать внизу, в трюме с паровым двигателем было конечно, слишком опасно для слепого. Но после некоторых экспериментов Эйсебий обнаружил, что слепой, который горит желанием учиться, может справиться с накачиванием камеры стреляющей огнем пушки, и достаточно легко.

— Это опасно, — заметил одолеваемый сомнениями Эйсебий.

— Это только к лучшему, — ответил Калоподий. Затем подумал и добавил: — Если только я не подвергаю риску тебя и экипаж.

Эйсебий начал качать головой, пока не понял, что жест ничего не значит для Калоподия.

— Я не это имел в виду. Я хотел сказать, что будет рискованно оставаться здесь наверху, когда мы пойдем мимо крепости. Там определенно дежурят сторожевые суда. Мне придется сжечь их, когда мы будем проходить мимо, или малва смогут взобраться на наши грузовые баржи. Мы станем прекрасной мишенью для больших орудий в крепости, так что о лучшей ночи можно только мечтать. Тебе на самом деле будет безопаснее на «Юстиниане».

Но Эйсебий не настаивал. Калоподий, совершенно определенно, не искал безопасности. В готовности молодого человека вернуться к боевым действиям было что-то почти самоубийственное. Словно, насмехаясь над самой смертью, он мог каким-то образом восстановить зрение. Или, по крайней мере, ту часть себя, которой молодой человек измерял собственную нужность.