Когда же настала пятьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что истопник и его жена сговорились с Дау-аль-Маканом отправиться в Дамаск, а потом истопник продал свои пожитки и пожитки своей жены, купил верблюда и нанял осла и посадил на него Дау-аль-Макана, и они поехали, и ехали непрерывно шесть дней, пока не вступили в Дамаск, и прибыли туда в конце дня. И истопник пошел и купил, по обычаю, кое-какой еды и напитков, и они провели таким образом пять дней, а после этого жена истопника проболела немного и отошла к милости великого Аллаха, и это было тяжело Дау-аль-Макану, так как он привык к ней, пока она ходила за ним.
И когда она умерла, истопник печалился по ней великой печалью, и Дау-аль-Макан, посмотрев на него, увидел, что он опечален, и сказал ему: «Не горюй, мы все войдем в эту дверь». И истопник обернулся к нему и воскликнул: «Да воздаст тебе Аллах благом, о дитя мое! Аллах великий возместит нам, по своей милости, и прогонит от нас печаль! Не хочешь ли, дитя мое, выйдем и погуляем в Дамаске, чтобы развлеклось твое сердце». – «Будь по-твоему», – ответил Дау-аль-Макан. И истопник поднялся и вложил свою руку в руку Дау-аль-Макана, и они вышли и пришли к стойлам дамасского вали и увидели верблюдов, нагруженных сундуками, коврами и парчовыми материями, и оседланных коней и бактрийских верблюдов и рабов, негров и белых, и народ суетился и толкался. И Дау-аль-Макан воскликнул: «Посмотрите-ка! Чьи это невольники, верблюды и материи?» И он спросил одною из слуг: «Кому эти подарки?» И спрошенный ответил ему: «Это дары дамасского эмира, которые он хочет послать царю Омару ибн ан-Нуману вместе с податью Сирии». И когда Дау-аль-Макан услышал эти слова, его глаза наполнились слезами, и он произнес:
А окончив свои стихи, он заплакал, и истопник сказал ему: «О дитя мое, мы едва уверились, что выздоровление пришло к тебе! Успокой же свою душу и не плачь, я боюсь возврата твоей болезни!»
И он, не переставая, уговаривал его и шутил с ним, а Дау-аль-Макан вздыхал и печалился о том, что он на чужбине и в разлуке с сестрой и со своим царством, и лил слезы. А потом он произнес такие стихи:
И Дау-аль-Макан стал плакать и стенать о том, что он на чужбине, а истопник плакал о разлуке со своей женой, но он не переставал уговаривать Дау-аль-Макана, пока не наступило утро. А когда взошло солнце, истопник спросил его: «Ты как будто вспомнил свою страну?» И Дау-аль-Макан ответил: «Да, и я не могу оставаться здесь. Поручаю тебя Аллаху. Я отправляюсь с этими людьми и буду идти с ними понемногу, понемногу, пока не достигну своей земли». – «И я с тобою! – воскликнул истопник, – я не могу тебя покинуть! Я сделал себе милость и хочу завершить ее, служа тебе!» – «Да воздаст тебе за меня Аллах благом!» – отвечал Дау-аль-Макан и обрадовался, что истопник едет с ним. А затем истопник тотчас же вышел и купил себе другого осла, а верблюда продал. И он приготовил припасы и сказал Дау-аль-Макану: «Поезжай на этом осле, а когда устанешь ехать верхом, сойди и иди пешком».
И Дау-аль-Макан воскликнул: «Да благословит тебя Аллах, и да поможет он мне воздать тебе тем же! Ты сделал мне столько добра, сколько никто не сделает своему брату». А затем истопник выждал, пока спустится мрак, и они взвалили свои припасы и пожитки на осла и поехали.
Вот что было с Дау-аль-Маканом и истопником. Что же касается до его сестры, Нузхат-аз-Заман, то она, покинув своего брата Дау-аль-Макана, вышла из хана, где они жили в Иерусалиме, и, завернувшись в плащ, пошла, чтобы кому-нибудь услужить и купить брату жареного мяса, которого ему захотелось. И она вышла, плача, и не знала, куда направиться, и сердце ее было обеспокоено и пребывало у брата. И она вспомнила близких и родину и стала молить Аллаха великого, чтобы он отклонил это испытание, и произнесла такие стихи:
И затем Нузхат-аз-Заман, сестра Дау-аль-Макана, заплакала и пошла, оглядываясь направо и налево, и вдруг видит старика, едущего из пустыни, и с ним пять человек арабов-кочевников. И этот старец оглянулся на Нузхат-аз-Заман и увидел, что она красива, а на голове у нее рваный плащ, и, удивленный ее красотою, сказал про себя: «Поистине, это красавица, ошеломляющая ум, но она живет в грязи! И будь она из жительниц этого города или чужестранка, мне не обойтись без нее!»
И старец следовал за нею понемногу, понемногу, пока не встретился ей на пути в одном узком месте. И он кликнул ее, чтобы спросить, что с нею, и сказал: «О доченька, ты свободная или невольница?» И, услышав его слова, девушка посмотрела на него и воскликнула: «Заклинаю тебя жизнью, не причиняй мне новых печалей!» А старец сказал: «Мне досталось шесть дочерей, и пять из них умерли, а одна жива, и она моложе всех годами. Я подошел к тебе спросить, из этой ли ты страны, или чужеземка, я хочу взять тебя и приставить к ней, чтобы ты развлекала ее и она забыла бы с тобою печаль по сестрам. И если у тебя никого нет, я сделаю тебя как бы одной из них, и ты станешь подобна моим детям».
Услышав эти речи, Нузхат-аз-Заман подумала: «Быть может, я буду в безопасности у этого старца», а затем она опустила голову от стыда и сказала: «О дядюшка, я дочь арабов, чужеземка, и у меня есть больной брат. Я пойду с тобою к твоей дочери с условием, что буду у нее днем, а ночью стану уходить к брату. Если ты примешь это условие, я пойду к тебе, так как я чужеземка и была великой в своем народе, но стала униженной и презренной. Я пришла с братом из стран аль-Хиджаза и боюсь, что мой брат не знает, где я».
Услышав ее слова, кочевник сказал про себя: «Клянусь Аллахом, я получил то, что хотел!», а затем он обратился к ней и сказал: «У меня нет никого дороже тебя, и я только хочу, чтобы ты развлекала мою дочь днем, а с началом ночи ты будешь уходить к брату. Если же захочешь, перенеси его к нам». И бедуин непрестанно успокаивал ее сердце и говорил с нею мягкими речами, пока она не почувствовала склонности к нему и не согласилась у него служить. Он пошел впереди нее, и она последовала за ним, а старец мигнул тем, кто был с ним, и они опередили их и приготовили там верблюдов, нагрузив на них тюки и положив сверху воду и припасы, так что когда старец с девушкой прибыли к ним, они погнали верблюдов и поехали.
А этот бедуин был сын разврата, пресекающий дороги и предающий друзей, разбойник, коварный и хитрый, и не было у него ни сына, ни дочери; он только проезжал по дороге и встретил эту бедняжку по предопределению великого Аллаха. И бедуин всю дорогу разговаривал с нею, пока не вышел из города Иерусалима в окрестности и не встретился со своими товарищами. И оказалось, что они уже снарядили верблюдов. И тогда бедуин сел на верблюда, посадил Нузхат-аз-Заман сзади себя, и они ехали всю ночь. И Нузхат-аз-Заман поняла, что его слова были хитростью против нее и что бедуин ее обманул, и она плакала и кричала полную ночь, а они ехали по дороге, направляясь в горы, так как боялись, что их кто-нибудь увидит.
И когда настало время, близкое к рассвету, они сошли с верблюдов, и бедуин подошел к Нузхат-аз-Заман и сказал ей: «О горожанка, что это за плач? Клянусь Аллахом, если ты не замолчишь, я буду тебя бить, пока ты не погибнешь, о девка из города!» И, услышав эти слова, Нузхат-аз-Заман почувствовала отвращение к жизни и пожелала смерти. И, обратившись к бедуину, она воскликнула: «О скверный старец, о седой из геенны! Я доверилась тебе, а ты обманул меня и хочешь меня измучить!» А бедуин, услыхав ее слова, закричал: «О девка, и у тебя есть язык, чтобы отвечать мне!» И он подошел с бичом и стал бить ее, восклицая: «Если ты не замолчишь, я убью тебя!» И Нузхат-аз-Заман на время умолкла, а затем она вспомнила брата и свое былое благоденствие и тайком заплакала.
А на другой день она обратилась к бедуину и сказала ему: «Как это ты сделал со много такую хитрость и привел меня в эти пустынные горы? Чего ты от меня хочешь?» И когда бедуин услышал ее слова, его сердце ожесточилось, и он воскликнул: «О скверная девка, и у тебя есть язык, чтобы отвечать мне!» – и, взяв бич, опустил его на ее спину и бил ее, пока она не обеспамятела. И тогда девушка припала к его ногам и стала целовать их, и старик отбросил бич и принялся ее ругать, говоря: «Клянусь моим колпаком, если я увижу или услышу, что ты плачешь, я отрежу тебе язык и засуну его тебе в кусе, о городская девка!»
И Нузхат-аз-Заман смолчала и не ответила ему, так как ей было больно от побоев, и она села на корточки и спрятала голову в ворот рубахи и стала думать о своем положении и о том, как она унижена после величия и сколько испытала побоев. И вспомнив о своем брате, который болен и одинок, и о том, что они оба на чужбине, она облила щеки слезами и заплакала тайком и произнесла:
А когда она окончила свои стихи, бедуин поднялся к ней и высказал ей ласку и пожалел ее. Он вытер ей слезы и дал ей ячменную лепешку и сказал: «Я не люблю тех, кто мне отвечает в пору гнева. Ты впредь не отвечай мне такими мерзкими словами, и я продам тебя хорошему человеку, как я, который будет обращаться с тобою хорошо, как и я поступал с тобою».
И Нузхат-аз-Заман ответила ему: «Ты хорошо сделаешь». А потом, когда ночь показалась ей длинной и голод стал жечь ее, она съела немного этой ячменной лепешки, а с наступлением полуночи бедуин приказал своим людям трогаться…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.