С подачи Гири Валентина отнеслась ко мне вполне лояльно. Я добросовестно проспал семь часов и явился в отдел как раз в тот момент, когда Гиря обрабатывал Куропаткина.

– Садись Глеб, – сказал он. – Вот смотри на этого типа. Мне донесли, что вчера он подозревал меня в нехороших делишках, порочащих связях и злых умыслах. Скажи, а почему бы мне его тоже не заподозрить в чем-нибудь аналогичном? Но я ведь так не поступаю… А почему?

– Это для меня загадка. Я бы, на вашем месте, поступил.

– И это называется друг, – буркнул Вася.

– Но я так не поступлю, – сказал Гиря. – Потому, что соблюдаю принцип сохранения единства рядов. Я не только его не заподозрю, я буду продолжать в него свято верить. Потому что знаю: он, и только он один может добыть для меня один факт. А именно: меня интересует, примерное общее количество аварийных КК, изменивших свои траектории. Меня интересует их качественный состав. Меня также очень интересуют сроки, когда это происходило. Ну и, по возможности, параметры траекторий до и после коррекции… Василий, на тебя смотрит вся наша древняя цивилизация. Ты пропитался чувством высокой ответственности?

– Насквозь, – сказал Вася уныло, понимая, что ему предстоит опять взаимодействовать с какими-то "человечками" и ковыряться в базе данных, вместо того, чтобы упражняться в остроумии и сочинять блестящие гипотезы. Он сделал мученическое лицо и нарочито медленно начал выходить из кабинета, надеясь, что шеф передумает.

Но Гиря был суров и непреклонен.

– Меня не интересует, как ты это сделаешь, – бросил он Васе вслед. – Валерий Алексеевич гарантировал успех – все претензии к нему. Иди и работай. То есть, я имел в виду, хорошо все обдумай и начинай работать. И еще одно. – Гиря сделал многозначительную паузу, а потом добавил тихо: – Не светись.

Вася ушел заметно повеселевший. Сбывалась его мечта стать нелегалом.

После его ухода Петр Янович сделался необыкновенно деловит и энергичен.

– Глеб, – сказал он, – все это мне чрезвычайно не нравится. Вместо того, чтобы в свое удовольствие плести интриги и заниматься политическими играми, я вынужден почти непрерывно проводить какие-то дурацкие собеседования и заниматься воспитательной работой. Короче, болтовней. Плюс ко всему меня принудительно ментоскопируют в собственном кабинете. С этим пора кончать! Так и быть, сегодня я еще буду вести расследование сам, а с завтрашнего дня ты занимаешься звездными делами Асеева самостоятельно, под моим, разумеется, руководством. Придумываешь гипотезы, собираешь факты, продумываешь мероприятия, даешь указания Куропаткину, и так далее до бесконечности. И обо всем мне немедленно докладываешь. Отныне твой флаг – самостоятельность! Я делегирую тебе все свои полномочия. А сейчас свяжись с Сомовым, предупреди, что мы тут наметили вечернее заседание – его присутствие обязательно. Найди Валерия Алексеевича, скажи, что его интеллект нам необходим до зарезу. Часам к шести пусть подтягиваются…

Сомов "подтянулся" первым. Они с Гирей обменялись рукопожатием и похлопываньями по плечам, после чего удалились в буфет хлебнуть чайку. Чуть позже в дверь заглянул Сюняев, не обнаружил никого, кроме меня, и начал брюзжать. Успокоился он только тогда, когда я сел на место Гири, объявил заседание открытым, и дал ему слово. Он сразу замолчал, и мы молча прозаседали минут пятнадцать.

Наконец, Гиря и Сомов вернулись. Состоялся следующий диалог:

– Здравствуй Валера, здравствуй, родной!

– Здравствуй Корнеич! Страшно рад тебя видеть!

– Как жизнь? Как дети?

– Да какая там жизнь… Прозябаю, Володя, прозябаю… Конкуренция, завистники… Режут крылья на корню!

– Слышал, ты дочь выдал замуж?

– Да… Нашел тут одного молодого идиота – взял даже без приданого… Извини, Глеб, – спохватился он, – это я так образно выражаюсь.

– Бога ради, Валерий Алексеевич, выражайтесь на здоровье. Мне даже приятно… из ваших уст…

– Хм… Да'c… Язык мой – враг мой…

– Как тут у вас дела-делишки?

– Отвратительно, и даже еще хуже. Петя бесится, сходит с ума, а виноват всегда я…

На этом диалог закончился, поскольку Гиря выгнал меня со своего места и призвал всех к "восстановлению порядка в полном объеме". И тут же взял слово. Сначала он виртуозно исполнил монолог-резюме для Сюняева по всем эпизодам ментоскопирования. Закончил так:

– Фамилия Асеев упоминается в контексте всех эпизодов. Везде фигурирует некий ящик с присосками. Никаких доказательств того, что с нами проделали именно то, что декларировали, нет, и у меня такое предчувствие, что их и не будет. Какая-либо видимая связь этих ящиков с Непалом и ламами не прослеживается, однако Асеев в Непале был. Все. Нет, не все. Мне непонятно, почему они Валерия Алексеевича обидели…

– Кто это меня обидел? – изумился Сюняев.

– Ну как же! С меня сняли копию, а с тебя нет. Завидуешь?

– Да как тебе сказать, Петя… Нет. Я же понимаю, почему копию надо было с тебя снимать, а не с меня.

– Почему? Ты ведь умнее меня в два с четвертью раза – я это признаю.

– Ну, положим не в два, а в четыре, но это никому не интересно. Видишь ли, в твоей голове содержится все, что есть в моей, и еще много лишнего. Я ведь если до чего додумаюсь, сразу тебе докладываю, а таких "я" не один и не два.

– То есть, я, по-твоему, нужен как банка данных? Но ведь я умею интриговать и политиковать – может из-за этого?

Сюняев сардонически усмехнулся:

– Корову держат за вымя, а не за рога.

– Ты с-смотри, как он каламбурить выучился.., – прошипел Гиря. – Но тут же осклабился в ответ: – Корову, Валера, держат на молоко, а вот бодливых бычков – на мясо.

– Проинтерпретируй!

– Ты ведь умнее, тебе и карты в руки… Давайте, ближе к делу. Вчера, после этой моей позорной конфузии перед силами зла, сидели мы тут с Глебом до утра. И, путем скрещивания двух гипотез, родили третью. Вот ее основные контуры.

Гиря кратко обрисовал "контуры", сопровождая аргументацией и необходимыми комментариями. В заключение он сказал:

– Что я, собственно, хочу. Я хочу получить какую-то внятную и непротиворечивую концепцию того, что делает Асеев. Он занимается утилизацией – честь ему и хвала! Если он ничем иным, кроме утилизации не занимается, я о нем забыл. Есть, однако, некоторые аргументы за то, что он развил еще какую-то бурную деятельность, смысла которой я до сих пор не понимал. Некоторое время назад я вдруг остро ощутил необходимость начать что-то понимать. Это оказалось непросто, в итоге мы вчера с Глебом сели и вымучили озвученную гипотезу. Валера, я не прошу ее критиковать. Да, разумеется, я параноик, у меня идея-фикс, и дурдом по мне плачет. Но встань сегодня на конструктивные рельсы и помоги ее развить. Всех остальных я прошу о том же самом… Володя, – обратился он к Сомову, – какова степень твоей уверенности в том, что Асеев действительно рвется в дальний космос?

– Видишь ли, Петя… Делай со мной что хочешь, но я в этом убежден. Можешь считать параноиком или шизофреником, но, хоть убей, я не могу допустить, что он водил меня за нос… Он привел цитату из разговора, который происходил в гулете там, возле "Вавилова", между мной и его отцом в ситуации…

– Понимаю. Это тебя впечатлило. Я тоже не чурбан. Но для меня аргументом является только то, что он применил очень сильное психологическое средство. Значит, что-то от тебя хотел. И означенное хотение никак не увязывается с его повседневной деятельностью. Обрати внимание, что ко мне данное средство применять не стали.

– Как сказать, – вмешался Сюняев. – Про рыжего в окрестности Калуци знали только ты, я, да еще Спиридонов.

– И что? Я тебе проболтался, а ты разболтал всем.

– Я разболтал?

– Успокойся, Валера. Примени логику. Про рыжего знали многие: те, кто его приставил, знал Калуца, знал даже присутствующий здесь Володя.

– Послушай, а кто он, собственно, такой, этот Бодун? Откуда взялся, чем занимался?

– Это забота Эндрю Джоновича – я его уже факультативно озадачил, и он выглядел вполне озадаченным. Ты же у нас огранщик и шлифовщик гипотез – вот и займись делом по основной специальности… Давайте начнем с кометы. Корнеич, как она тебе с позиции навигатора и планетолога?

– С точки зрения планетолога это очень интересный объект. Для навигатора объект совершенно неинтересный и бесполезный, поскольку неуправляем. С позиции вашей гипотезы – бесплатный звездный корабль, особенно если его оборудовать. То есть, если отбросить фактор цели, это просто подарок судьбы. Меня смущает следующее. Солнечная система существует миллиарды лет – она стационарна. С точки зрения планетодинамики, орбиты естественных объектов давно стабилизировались. Все, что могло быть выброшено из системы, давно уже выброшено. Прежде, чем обсуждать эту комету, я бы хотел получить доказательства, что она имеет место быть.

– Имеет. Вчера со мной связался Вовка и полчаса трещал про параметры и эксцентриситеты. По первым прикидкам, орбита очень вытянутая, чуть ли не гиперболическая, и имеет значительный наклон к плоскости эклиптики. При этом она почти касается орбиты Юпитера в двух точках. Соотношение периодов таково, что встреча с Юпитером – явление чрезвычайно редкое. Но в ближайшие полтора года она состоится, комета получит дополнительный импульс и, предположительно, будет выброшена из Солнечной системы в направлении какого-то там созвездия – Вовка знает, а я забыл. Сейчас волна возбуждения пошла по астрономическим кругам, какое-то время понадобится, чтобы они развернули свои тарелки и прогрели свои компьютеры, после чего мы будем иметь точные данные… Володя, как ты полагаешь, вот эти аварийные КК после ремонта будут иметь возможность синхронизировать свою траекторию с траекторией кометы? Отдельно, до, и отдельно после маневра в поле Юпитера?

– До – безусловно. А после – зависит от начальных параметров движения.

– Угу… То есть, выгоднее пристроиться до, и вместе с ней…

– Разумеется, и особенно если проведена подготовительная работа по выбору стартовых орбит. А что, большая комета?

– Вполне приличная. Оценки диаметра твердого ядра, правда, несколько упали по сравнению с тем, что Вовка озвучивал три дня назад, но все равно в остатке пятьдесят километров.

– Пятьдесят?! Быть этого не может! Откуда она взялась? – удивленно воскликнул Сомов

– Володя, – мягко сказал Гиря, – Вовка живет с тобой в одной квартире, вечером вы сольетесь в планетологическом экстазе, и он разделит все твои эмоции. Я не за тем вас здесь собрал, чтобы выслушивать восторженные возгласы. Бери пример с Валеры – смотри, как он собран и сосредоточен. Мы обсуждаем полет к звездам – комета для нас всего лишь вторичный фактор. Главный фактор, как всегда, – мулатки.

– Хорошо. Мулатки – так мулатки. Что тебя интересует в аспекте мулаток?

– Меня интересует, нужно ли их брать с собой к звездам? Ваши точки зрения?

– Думаю без них обойтись нельзя, – твердо сказал Сомов.

– Вопрос с мулатками очень… э-э… щекотливый, – солидно заметил Сюняев. – Цель полета нами еще не определена, сроки э-э… туманны. Но, при заданной постановке, даже в первом приближении это десятки и сотни лет, если не тысячелетия. Без мулаток могут возникнуть… хм… кадровые проблемы.

– Да, – энергично поддержал Гиря. – А кадровые проблемы – главные, ибо кадры решают все, что не решают технические средства. Лично мне это стало очевидно еще вчера, а вот Глеб этот момент явно недооценил. Давайте вернемся к стандартной терминологии. Мулатки, в моем понимании, это лица женского пола. Вопрос я поставлю следующим образом. Есть некое небесное тело, покинувшее Солнечную систему. Рядом с телом движется некоторое количество искусственных объектов – вот эти самые, пока еще гипотетические, КК Асеева. Все это улетает неизвестно куда, причем сроки полета не оговорены в проекте. В данном образовании имеются какие-то люди. Спрашивается, как нужно организовать полет, чтобы кто-то когда-то куда-то прилетел, причем это были бы люди, похожие на нас, и, притом, в здравом уме и рассудке?.. Одно решение напрашивается: среди этих людей есть лица обоего пола, они живут нормальной жизнью, старики умирают, дети рождаются, и все идет своим чередом. Я вас спрашиваю: есть ли иные решения? Почему я это спрашиваю. Потому что, как мне кажется, предложенное решение нереализуемо. Проблема в людях.

– Гм…, – Валерий Алексеевич опустил голову и обхватил подбородок. – Действительно, есть проблемы, – забормотал он. – Популяция ограничена, может начаться вырождение. Замкнутое пространство… Условия земным не соответствуют – всякие там психические расстройства…

– И еще целый букет, – констатировал Гиря, – Главная беда: летят неизвестно куда и лететь неизвестно сколько. Через пару-тройку поколений смысл жизни будет утрачен полностью. А вместе с ним и культура и нравственные устои.

– Интересно, а у нас он какой? – сам себя спросил Сюняев.

– У нас он разный, – сказал Сомов. – Большая часть в нем вообще не нуждается – живут как все. Для остальных есть Земля и даже Солнечная система. Есть где искать этот смысл, поскольку имеется разнообразие условий. У нас есть социум, наука, культура, этика, эстетика. И, главное, выбор есть всегда и во всем, даже в мулатках, что особенно приятно, не так ли, Глеб?… Петя прав – там все будет иначе. Признаться, я этот фактор совершенно выпустил из виду, хотя в свое время размышлял над ним весьма основательно.

– Еще бы! Примерно то же самое и написано в меморандуме, экземпляр которого ты мне когда-то передал, и которым, якобы, руководствуется Асеев. Он его, разумеется, проштудировал, осознал проблему и…

Гиря сделал паузу

– И что?! – не выдержал Сюняев.

– И, вероятно, нашел какое-то решение. А мы не можем, хотя наши интеллектуальные ресурсы, в твоем лице, весьма значительны. Но я не жду от вас решения этой проблемы в описанной выше постановке. Я хотел бы услышать варианты самих постановок.

– Это что же, предлагается совершить э-э… мозговой штурм? Так сказать, полет мысли в заоблачные выси? – поинтересовался Сюняев. Признаюсь, от тебя Петя, я не ожидал подобных э-э…

– Все другие "э-э" я, Валера, уже опробовал. Попытки объяснить поведение Асеева другими способами не привели к успеху. И более того, в его поведении отсутствует рациональное зерно. Ну нет его, понимаешь?! Поэтому я решился на крайние меры.

Сюняев откинулся на стуле, вытянул ноги и, скрестив руки на груди, принялся рассматривать носки собственных ботинок. Сомов позы не изменил, как, впрочем, и выражения лица. Но у меня возникло ощущение, что Гире каким-то образом удалось предъявить ему тему под каким-то новым углом зрения, и теперь он под этим углом рассматривал свои выводы. Пауза затягивалась.

– Ну, допустим, все лежат в анабиозе в течение всего полета, – предложил я для затравки.

– Сотни и тысячи лет? – немедленно отреагировал Гиря. – Ну, таки допустим. А кто даст команду выйти из анабиоза, и по какому поводу? Летят-то неизвестно куда. Мне, лично, такой полет в законсервированном виде не очень нравится. Я бы предпочел, чтобы какая-то, сравнительно полноценная жизнь там протекала непрерывно…

– Можно мне вклиниться? – вмешался Сомов. – Вот цитата из упоминавшегося меморандума: "Таким образом, человечество должно начать подготовку технических средств для отправки достаточно больших групп своих представителей в межзвездные экспедиции. При отправке каждой такой экспедиции необходимо исходить из того, что в Солнечную систему она не возвратится, полет продлится неопределенно долго, ей, возможно, потребуется обследовать несколько звездных систем, пока не будет обнаружена планета с приемлемыми для выживания параметрами. Высадившись на нее, экспедиция должна основать колонию и положить начало дочерней цивилизации". Так что, думаю, спать им придется урывками, ибо подходящие планетные системы будут попадаться не часто, а по сторонам смотреть надо… Я вообще опасаюсь, что счет пойдет даже не на тысячи лет… До ближайших звезд – парсеки, а лететь они будут отнюдь не со скоростью света. Это уже космологические времена…

– А! – вдруг воскликнул Сюняев, словно бы очнувшись. – Глеб, что же вы мне с Куропаткиным голову морочили!

– Когда мы вам ее морочили? – изумился я.

– Да мы же с вами два часа сидели, искали цель!

– Что за базар! – Гиря завертел головой. – Кто искал? Какую цель?

– Цель полета!

– Какого к чертям полета? Ты о чем?

– Мы сейчас о чем долдоним? О том, что какой-то там Асеев собрался куда-то лететь.

– Ну!

– Ну и должна же у него быть какая-то цель полета? И вот, пожалуйста: "положить начало дочерней цивилизации".

– Валера, родной, ну как же так можно! – произнес Гиря с надрывом и ноткой отчаянья в голосе. – Ты ведь читал меморандум. Помнишь, лет пять назад я тебе его давал и просил обдумать, что бы это все значило. То-оненькая такая брошюрка, листочков так семь-восемь. Так ты ее читал?

– Да читал, читал… Но когда это было!.. И тогда, когда оно было, мне все это показалось откровенным бредом. Я тебе так и сказал.

– Не помню, – буркнул Гиря. – Про бред – не помню. Помню, ты что-то экал про весьма отдаленную перспективу. Вот она и наступила, извольте лицезреть!

– Каюсь, заявленную цель я тоже совершенно выпустил из виду, – сказал Сомов с улыбкой. – Я так увлекся поисками средства, что… А вспомнил только вчера, когда Глеб упомянул теплые места.

Я мысленно хлопнул себя по лбу. Я ведь тоже читал меморандум, и не пять лет тому назад, а всего лишь четыре месяца. Но, видимо, этот абзац тоже выпал из моей подкорки…

– Считаю случившееся недоразумением. Забыли! – Гиря пристукнул ладонью по столу. – Кстати, какие у нас сейчас достижения в области анабиоза – кто-нибудь знает?.. Нет. Ладно, я Штокмана озадачу… Ну, давайте, давайте… Не вижу работы мысли! Валера, о чем ты задумался?

– Э-э-э… Петя, я, вероятно, опять выскажусь не в струе… Но, видишь ли… э-э…

– Да не тяни же ты кота за хвост! Что тебе терять, все здесь присутствующие – уже с дефектами психики. Давай, вываливай мысль на круглый стол. Мы готовы к операции – Глеб, наркоз!

– Петя, – жалобно сказал Сюняев, – ты не мог бы выражаться менее ярко. У меня… э-э… ассоциации, я уже забыл, что хотел сказать.

– Нате-здрассте! Все, молчу.., – Гиря застыл с каменным лицом, подперев щеку кулаком.

– Но так еще хуже. Я смотрю на тебя и… э-э…

– Хорошо. Что мне сделать? Залезть под стол? Кричать петухом?

– Нет, пока не надо – я уже вспомнил. Мне кажется… э-э… Только не перебивай!.. Тут мы как-то сидели с Глебом и Василием и рассуждали по всякому. Глеб предложил метод скульптора.

– Так-так, понятно… Что за метод?

– Ну, э-э… есть такой метод рассуждения: берем глыбу вариантов и отсекаем все заведомо непригодные. У меня тогда мелькнула мысль, что есть еще один скульптурный метод мышления: смотрим, чего не хватает, и прилепляем то, что заведомо необходимо. Ну, и так далее… Так вот, мы уже вступили на этот скользкий путь: к стае КК прилепили астероид. Почему бы не продолжить в том же духе… Ты хочешь что-то сказать?

– Нет-нет, продолжай!

– Я вижу, что этот ваш Асеев уделяет значительное внимание э-э.., так сказать, сфере духа. Мне трудно судить, поскольку меня волна ментоскопирования обошла стороной, но выглядит она очень эффектно. И главное, все участники не рассматривают происходящее как какое-то э-э… увеселительное мероприятие, а сохраняют полную серьезность. В том числе и ты. Признаю, к этому есть основания: в деле участвуют какие-то вполне материальные ящики неизвестного происхождения, и приводятся высказывания разных лиц в качестве своеобразных паролей. Понятно, что я имею в виду?

– Понятно, понятно.., – сказал Гиря нетерпеливо, – Продолжай.

– Да, так вот… Обращаю внимание, что Асеев – личность очень целеустремленная. Во всяком случае, мне так кажется. Но тогда нам следует рассматривать его деятельность э-э… в контексте единой цели. Из этого вытекает, что нам следует как-то прилепить ментоскопирование к его э-э… астроинженерной деятельности.

– Разумно! – сказал Сомов.

– Пожалуй, – согласился Гиря. – И, надо полагать, ты это уже сделал.

– Я попытался, но э-э… Как бы это сказать… Я не успел!

– Угу.., – Гиря задумался. – Пожалуй, ты меня убедил… Действительно, чисто психологически непонятно, почему Асеев занимается столь разнородной тематикой. Это аргумент! Мы должны сосредоточиться на устранении данного пробела в понимании… Зря все-таки я Куропаткина использовал не по назначению. Он бы нам тут же выложил с десяток гипотез… Глеб, ты долгое время сопутствовал гению. Я не верю, что это осталось без последствий!

– Если в порядке бреда – я могу. У нас есть принципиальная трудность: как прожить "неопределенно длительное" время полета. Собственно, в нее все и упирается. Тут я вспоминаю "модульную систему бессмертия", "биоинтерфейсы" и "бимарионы". Но этот подход мне не кажется продуктивным.

– Почему, – удивился Гиря. – Все просто здорово. Неопределенная продолжительность полета бимарионами великолепно затыкается.

– Не знаю… Интуитивно. Вы же сами говорите, культура, мораль – "сравнительно полноценная жизнь". Если внутри бимарионов – люди, ну так они и люди. И все это им нужно. А если нет, то на кой черт Асееву их куда-то посылать? Впрочем, он и сам со временем станет бимарионом… Конечно, в плане фантастики все это смотрится недурно, но, для шлифовки нашей гипотезы непригодно. Что хочет Асеев – он же нормальный человек? Он хочет улететь отсюда Асеевым, и прилететь куда-то примерно тем же Асеевым. А "неопределенно длительный" полет просто вычеркнуть из жизни. Ну, спроецируйте на себя. Вам понравится десять тысяч лет лететь через абсолютно пустое пространство, где ровным счетом ничего не происходит. Да тут любой бимарион свихнется!

– Вот елки-моталки.., – Гиря совершенно по-детски взъерошил волосы. – И что теперь делать? Где выход из этого печального исхода?

– Есть один вариант. Но я его не продумывал.

– Давай свой вариант – мы его сейчас махом продумаем!

– Мысль такая. Нам надо как-то регулировать темп хода времени. В обычной реальности это сделать нельзя, а в виртуальной – можно. Нам необходима виртуальная реальность.

Гиря посмотрел на Сомова, тот пожал плечами и посмотрел на Сюняева. Валерий Алексеевич тоже пожал плечами.

– А почему опять я? – раздраженно буркнул он. – Почему я все время должен начинать что-то продумывать?

– Не ломайся Валера, – сказал Гиря проникновенно, но с ноткой скрытой угрозы в голосе. – Ты умнее меня аж в четыре раза. Я понимаю, что тебе нужны стимулы и адреналин. Последний я тебе обеспечил вчера из тех соображений, что запас не жмет. Сегодня его концентрация должна превышать норму. А стимулы… Именно сейчас они в тебя и вливаются с моей стороны.

Они какое-то время таращились друг на друга, а потом оба синхронно хмыкнули и рассмеялись.

– Ладно, уговорил. Можешь больше не супить бровь, – сказал Сюняев. – Итак, что есть такое виртуальная реальность? Ну, какие-то процессы в виртуальной среде… То есть, в этой среде должны существовать какие-то информационные эквиваленты реальных предметов и явлений. Например, природы… Э-э… Птички, разные там, я не знаю.., горы, реки, моря и э-э…

– И океаны, – подсказал Гиря.

– Если угодно… Принципиально важно, что там могут полноценно обитать виртуальные разумные существа, то есть, те самые личности, которые Асеев и записывает при помощи ящиков. Тем самым, эти ящики э-э… присовокупляются к обсуждаемой гипотезе.

– Ну вот, видишь. Я бы до этого сроду не додумался, – Гиря почесал бровь и поморщился.

– Да, – сказал Сомов, – все это до чрезвычайности интересно.

– Ты иронизируешь? – осведомился Сюняев.

– Ничуть. Я полагаю, наш мозг – это просто один из вариантов виртуальной среды. Помимо всего прочего, он вмещает себя не только наше "я", то есть личность, но и виртуальную модель реального мира. Ведь из реальности через рецепторы в наш мозг поступают всего лишь физические сигналы в форме звуковых и электромагнитных волн. А то, что мы считаем реальностью – это, на самом деле, ее отражение, то есть модель. К слову сказать, у каждого своя собственная, и, притом, способная функционировать в темпе, отличном от темпа развития событий в реальном мире. Например, быстрее. И если эта модель адекватна реальности, мы получаем способность прогнозировать события. А когда мы спим, наша модель вообще не имеет ничего общего с реальностью. Так вот, если существует способ личность скопировать и зафиксировать на каком-то носителе, а таковой Асееву, предположительно, известен, тогда, я не вижу принципиальных запретов на функционирование личности в какой-то другой подходящей виртуальной среде.

– Зачем так сложно? – сказал Сюняев. – Почему бы не сделать иначе. Личности изымаются из тел и записываются на камешки. Тела – в анабиоз. По прибытию на место все происходит в обратном порядке. И не надо никакой виртуальной реальности.

– Но мы же договорились, что полет должен контролироваться, – возразил Гиря.

– Контролирует дежурная смена.

– Черт побери, Валера, это же люди, а не треска. Чего их по двадцать раз замораживать. Заморозили, так уж заморозили – пусть мерзнут… Глупость какая-то!

– Ей богу, Петя, ты как малое дитя. Я же э-э… гиперболизирую в духе мозгового штурма. Не знаю, как фактически дело обстоит с анабиозом, но, вообще говоря, это термин из арсенала фантастической литературы. Лично мне анабиоз сроком на тысячи лет кажется весьма э-э… проблематичным. Конечно, известен факт, что при охлаждении можно замедлить жизненные процессы в какое-то там количество раз. Но ведь мутагенные факторы, всякие там излучения и э-э… прочее такое, будут продолжать действовать. Я вообще не уверен, что из анабиоза через тысячу лет выйдет та самая личность, которую в него погрузили. По мне, если и выйдет, то полный идиот, поскольку вся информация, хранящаяся в мозге будет разрушена. Почему? Да потому что никакой носитель не способен сохранять ее вечно из-за тепловых и иных флуктуаций. Думаю, статичное состояние личности невозможно – личность существует динамически, для этого нужна какая-то среда…

– А также четверг, пятница и все оставшиеся дни недели, – заключил Гиря. – Вот ведь не было печали…

– Да уж, – сказал Сюняев. – Но, однако же, амбиции у этого Асеева! Неужели он действительно решил основать дочернюю цивилизацию?

– А почему бы, в конце концов, и нет, – сказал Гиря, подумав. – Почему бы не основать и не стать отцом основателем? Оглянемся назад – все так делали. Плыли на кораблях, ехали на телегах… Зачем? Могли бы сидеть на месте и плевать в потолок. Нет, перлись черт те куда! Конечно, были и проходимцы и авантюристы, но основная масса людей перемещалась не за этим. Нет, Валера, не за этим… Не будь в истории таких людей, как Асеев, сидели бы мы с тобой сейчас где-нибудь в жаркой Африке на баобабах, трескали бы бананы, и ни о чем бы не думали. И не потому, что думать было бы не о чем, а потому, что нечем… Убедил?

– Убедил, – сказал Сюняев кисло.

– Это радует. А ты, Корнеич, о чем призадумался?

– Я, Петр Янович, призадумался вот о чем. Вот сидим мы сейчас и шлифуем некоторую гипотезу. При этом выдумываем всякую всячину в плане возможных технологических решений, необходимых для реализации нашего гипотетического полета к звездам для поиска теплых мест. Я бы хотел понять, какого рода технологии мы можем использовать для шлифовки – любые гипотетические, поелику они не противоречат законам природы и здравому смыслу, либо только такие, которые прочно и надежно освоены нашей цивилизацией?

– По мне, нам бы сейчас хоть как-то увязать концы с концами этой гипотезы. Пусть даже с применением гипотетических технологий.

– Тогда другой вопрос. Как ты полагаешь, мог ли Асеев и его компания разработать какие-то принципиально новые технологии? Биологические, кибернетические, космические?

– Так-так.., – Гиря оживился. – Начинаю понимать, куда ты клонишь… Нет. Разработкой технологий он заниматься не мог. Какие-то новые инженерные решения – да. Возможно, он или его коллеги могли предложить какие-то принципиально новые идеи. Но разработать конкретные технологии – нет. Это совершенно другой уровень организации, иные ресурсы и сроки. И главное, это нельзя сделать незаметно. Грубо говоря, технологию анабиоза в сарае или на кухне не разработаешь. Нужно современное оборудование, нужны лаборатории, нужны квалифицированные люди…

– А это означает следующее. Мы должны отдать себе отчет в том, что технологии, освоенные нашей цивилизацией к настоящему времени не позволяют осуществить никакой межзвездный перелет. С этим все согласны?

– Пожалуй, – согласился Гиря.

– Если мы предполагаем, что Асеев таки его собрался осуществить, значит существует некий внешний по отношению к нашей цивилизации фактор, который он собирается использовать. Старт мы как-то заткнули без этого фактора, финиш пока в тумане, но я не вижу неизбежности его привлечения. А вот сам полет…

– Дельно! – сказал Гиря. – И этот фактор – некая технология, или даже целая вереница связанных технологий.

– Вероятно так. Но эта технология когда-то и кем-то была разработана, причем разработчик не принадлежал нашей цивилизации. Теперь два варианта. Либо разработчик, условно говоря, "потерял" технологию, а Асеев ее случайно "нашел". Либо этот разработчик намеренно оставил ее в таком виде, чтобы Асеев нашел. То есть, он на это специально рассчитывал, и принял меры, чтобы это случилось почти наверняка. Я, разумеется, не имею в виду собственно Асеева, а кого-нибудь столь же ушлого.

– Ну, и третий вариант: Асеев непосредственно консультировался с разработчиком, и продолжает это делать сейчас, – заметил Сюняев.

– Пожалуй, – согласился Сомов.

– Чисто эстетически я предпочту второй вариант, – сказал Гиря. – Предполагать, что кто-то там потерял целую технологию я не могу из уважения к братьям по разуму, а торчать здесь и ждать дождичка в четверг им нет никакого резона. Разработчик намеренно оставил нечто, рассчитывая, что когда-нибудь выявится некто ушлый и дошлый, а сам отправился дальше по своим делам. У меня на этот счет есть разные соображения. Например, он, этот разработчик, циркулирует по Галактике, и везде, где найдет что-то перспективное в плане разумной жизни, оставляет такую вот технологию. Зачем? Да кто же его знает! Из общих соображений. А в прямой контакт он пока ни с кем не вступает. Возможно, избегая всяких межцивилизационных осложнений. Мы подспудно считаем, что разумная жизнь возможна только биологического типа, да и вообще поголовно антропоцентристы. А может разработчик какой-нибудь робот, или там, я не знаю, микроб. Я считаю, что контактами он до поры до времени не склонен баловаться. Ему не контакты были нужны, а что-то другое.

– Конкретнее, – посоветовал Сюняев.

– Пока процент дураков в нашей цивилизации не снизится до приемлемого уровня, никто с нами контактировать не пожелает, – сказал Гиря флегматично. – У нас тут и между собой нет полного взаимопонимания, а ты хочешь, чтобы я тебе сейчас немедленно понял, чего желал некто космический еще тогда, когда наши предки без штанов бегали. Ну, пожалуйста: хотел, чтоб бегали в штанах. И своего добился!

– Логично, – сказал Сомов. – Но, все же, какая-то цель преследовалась. Что хочет Асеев, мы знаем. А чего добивался неведомый разработчик в нашем конкретном случае, оставляя конкретную технологию?

– Возможно, хотел ему помочь.

– Но откуда он мог знать, чего захочет Асеев в далеком будущем? Не означает ли это, что составители меморандума сформулировали эту цель с чьей-то подачи?

– Но ты ведь сам участвовал в составлении меморандума! Об этом я тебя должен спрашивать, – буркнул Гиря.

– Но не я один в этом участвовал.

– Значит, среди вас был какой-то посторонний. Отдаленный потомок того самого благодетеля-разработчика. Микроб!

– Но ты считаешь, что он – благодетель?

– Да.

– А почему?

– Не знаю. А ты?

– Я тоже так считаю.

– А почему?

– Из общих соображений. Не верю в абстрактное космическое зло.

– А что скажет Сюняев?

– А Сюняев скажет вот что, – сказал Сюняев. – Имея воспаленное воображение, можно, конечно, представить, что кто-то там прилетел невесть откуда специально для того, чтобы э-э… доставить нам неприятности. Но даже и при таком э-э… умственном расстройстве трудно понять логику установки технологической бомбы замедленного действия. Не нравимся – уничтожай сейчас и здесь. Или плюнь и не связывайся. Среди людей попадаются маньяки, способные на многое. Но это – психическое нарушение. Вообразить себе высокоразвитую цивилизацию маньяка я не могу. У цивилизаций нет психики. Если же она поголовно состоит из маньяков, то такая цивилизация, на мой взгляд, нежизнеспособна. Вообще, я полагаю, что любой межцивилизационный конфликт может возникнуть только при дележке каких-то ресурсов. Но у высокотехнологичной цивилизации в распоряжении ресурсы всей галактики. Это – как минимум. И, как минимум, наше наличие здесь ей безразлично.

– На первый взгляд, довольно убедительно, – сказал Гиря. – Твое мнение, Корнеич?

– Валера как всегда на высоте.

– А ты, Глеб, что скажешь?

– Я иду на поводу у корифеев.

Валерий Алексеевич посмотрел в мою сторону, благосклонно хмыкнул и церемонно наклонил голову.

– Не на поводу, друг мой, но в одной упряжке! – произнес он отеческим тоном.

– Все, – вмешался Гиря, – возвращаемся к содержательной стороне фактора. Какого рода технология может спасти незадачливых космических путешественников? Как они могут не загнуться от скуки в течении долгих веков и тысячелетий в трюме кометы?

Сюняев поднял руку:

– Такое соображение. Если длительность полета заранее неизвестна, надо решать проблему радикально. Результат не должен зависеть от этой длительности. Я, пожалуй, соглашусь с Глебом – идея виртуальной реальности в этом плане может быть продуктивной. В виртуальном мире свое время, и принципиально важно, что его темп может быть задан произвольно. Более того, оно может течь неравномерно.

– Вот речь не мальчика, но мужа! – воскликнул Гиря. – Однако я ни черта не понял. Анабиоз мы уже отвергли окончательно, или как? – он повертел головой.

– Отвергли, – буркнул Сюняев.

– У меня появились дополнительные аргументы в пользу виртуальной реальности, – сказал я. – Не забывайте про те личности, которые изъяты в камешки здесь, на земле. Они тоже хотят если не жить, то хотя бы прилично существовать. Полагаю, им такая возможность будет предоставлена, если уже не предоставлена, иначе зачем они нужны Асееву?

– Да? – Гиря потер лоб. – Выходит, я сейчас сижу здесь, а какой-то другой Гиря сидит где-то там, в виртуальной среде, и готовится улететь к звездам? Лихо, ничего не скажешь!.. Но, признаю, бред сравнительно квалифицированный… Если его развить, то он многое объяснит…

– Это не все, Петр Янович, увы, далеко не все, – произнес я доверительно, – Ведь этот вы, сидящий в виртуальной среде, завербован Асеевым, и работает против нас. Он знает то же, что и вы, умеет интриговать, и политиковать. Совместно с ним там же сидят Олег Олегович и присутствующий здесь Владимир Корнеевич. А также Македонский, Христос, и "далее везде". Там за круглым столом собрались все выдающиеся мыслители прошлого, включая Лапласа и Спинозу. И как вы теперь расцениваете наши шансы против них?

– Н-ну, ты дал!.. – Гиря обвел взглядом присутствующих. – Я понимаю – гипотеза. Но людей-то зачем пугать?!

– А куда деваться, Петя, – с ноткой ехидства в голосе произнес Сюняев. – "Ты этого хотел, Жорж Данден"!

– Да не хотел я ничего такого! Это же чистый сюжет фильма ужасов! Договорились мы тут до чертиков… Все, расходимся по домам!

– Не нервничай, Петя. Надо просто сесть и все хорошенько обдумать.

– Правильно. Вот тебе я и поручаю: садись и все обдумай, благо есть чем… Володя, надеюсь, между нами теперь установилось полное взаимопонимание. Больше в отношении тебя я никакой политики проводить не намерен – имей это в виду. Постарайся быть все время у меня под рукой, или хотя бы доступным по связи – ты мне будешь нужен. А пока займись с Вовкой – нам надо в приватном порядке выяснить что-нибудь полезное про эту комету и аварийные КК. Что там происходит с их траекториями и двигательными установками? Возьми это на себя – Куропаткина, если он что-то добудет, я переадресую… Глеб, я временно дезавуирую свое предыдущее указание.

– Петр Янович, у меня в голове целая обойма ваших указаний. Уточните, какое именно вы изволили дезавуировать?

– А! – сказал Гиря, переглядываясь с Сюняевым. – Каков кадр! Этот решает все. Ведь он что делает, подлец! Он все мои ценные указания складывает у себя в голове. А для чего? Он ждет, пока я выдохнусь, а потом сядет вот сюда, – он ткнул пальцем в стол, – и будет давать мои же указания нам с тобой. Погоди, он еще и Володе даст указания, хотя тот, по выражению классика, "свободный художник и холодный философ".

Я, как мне показалось, скромно потупил взор. Не знаю, как это выглядело со стороны, но я старался…

На Гирю это не произвело никакого впечатления. Он продолжил, не сбавляя темпа:

– Глеб, я дезавуировал указание насчет делегирования всех своих полномочий. Теперь понятно, что все ты не потянешь. Поэтому ты займешься конкретикой, а я займусь политикой. Во-первых, свяжись с Карпентером – мне нужно знать местонахождение Асеева. Во-вторых, разберись с нашим нелегалом Васей и стимулируй его деятельность всеми доступными методами. А в-третьих, попробуй аккуратно навести справки, кто такой этот рыжий Бодун? Где он подвизался до сих пор? Ну и сам пошевели мозгами, что еще можно предпринять. Хотя, конечно, предпринять-то особенно нечего. Нужна информация, а она лежит по всяким закуткам… И все это – время, время!.. А у меня есть ощущение, что большим запасом времени мы не располагаем. Механизм запущен и набирает обороты. Все причастные насторожились и притаились. – Гиря умолк, сделал движение головой, словно у него болела шейная мышца, и он ее растягивает, а потом добавил: – Еще один вопрос не дает мне покоя: чем "Челленджер" отличается от всех прочих судов?

– А я знаю, чем он отличается, – сказал Сюняев. – Это не обычный рейсовый лайнер, а экспедиционное судно. Прекрасно оборудованные лаборатории – весь левый корпус забит аппаратурой. Мало того, "Челленджер" – мобильная обсерватория.

– И что, там есть радиотелескоп?

– Все есть. Оптика, ультрафиолет, рентген и радиотелескоп с базой на длине корпуса.

– Ага-а…, – Гиря задумался. – Тогда я, кажется, знаю, для чего он мне может понадобиться… Валерочка, родной, извини, но я опять должен передать тебе бразды правления. Я понимаю, что это трудно – а кому сейчас легко?! Ты сядешь здесь, будешь имитировать грозу в начале мая, и бить всех по макушкам, не стесняясь выражений. Ну, и, разумеется, указание думать остается в силе.

– И когда?

– С завтрашнего дня.

– Что за срочность? Ты куда-то убываешь?

– Нет, я буду здесь поблизости, но ты будешь делать вид, что я в бегах. Мне надо основательно прошвырнуться по кулуарам, навести справки, навести мосты, достичь взаимопонимания, и прочее в этом духе. Твоя задача состоит в том, чтобы возникло некоторое впечатление. А именно: мы раздражены до крайности и готовим радикальные предложения по усилению мер безопасности. Можешь даже намекать, что меры будут драконовские. Для чего это необходимо. С одной стороны, мне нужно, чтобы все пришипились и прекратили безобразничать хотя бы на некоторое время. Нам крайне важно, чтобы в течение года никаких крупных аварий и катастроф в космосе не произошло, и, как следствие, верхние эшелоны власти оставались покойны и безмятежны, пребывая в уверенности, что все под контролем и все идет по утвержденным планам. С другой стороны, возникнет некоторая суета в отсеках, и мы, я надеюсь, сможем кое-что прояснить, наблюдая, где она интенсивней. С третьей стороны, те, у кого рыльце в пушку, станут покладистее, и будут стремиться заручиться моей поддержкой. Пользуясь этим, я устрою перекрестный зондаж. Это, Глеб, такой передовой метод, когда я из Юры выдавливаю информацию про Колю, а из Коли – про Юру. Есть у людей такая склонность переписывать свои грешки на счет ближнего своего…

– Скандалы устраивать можно? – мрачно поинтересовался Сюняев.

– Нужно! Как это делается, не мне тебя учить. Думаю – справишься… И еще: нам надо как-то днями приватно собраться этим же составом и решить кое-какие интимные оргвопросы. Удобнее всего это сделать у тебя, Корнеич.

– В любое время дня и ночи! – Сомов и без того улыбался, слушая инструктаж Петра Яновича, а теперь и вовсе растянул рот до ушей. – Виртуоз ты, Петя, административный престидижитатор!

– Школа была хорошая, да и обстоятельства споспешествовали,… Стало быть, как-нибудь вечерком под покровом темноты… Всем спасибо!

Мы встали и потянулись к выходу. В дверях Валерий Алексеевич остановился, посмотрел на меня и пробормотал:

– А ведь этот Асеев реализует идею Ноева ковчега почти в чистом виде. Не иначе, как грядет потоп… Ему бы надо иметь всякой твари по паре хотя бы в зародышах…