На следующий день, прямо с утра, я приступил к решению вспомогательной задачи. Я начал усаживать Васю писать объяснительную записку по факту его безобразного поведения в виртуальной реальности. Предупредил об ответственности за дачу ложных показаний, взял подписку о невыезде и подписку о неразглашении. Еще строго предупредил, что если он будет трепаться о нашем визите кому попало, я ему покажу то место, где раки зимуют, и заставлю их ловить голым ртом, не выпуская на поверхность (разумеется, Васю, а не раков). Вася заверил, что он будет нем, как черная дыра в новолуние, чем несколько сбил с меня спесь. Вероятно, я совершенно напрасно вообразил, что лингвистика – простая наука.

На все препирательства ушел час, но Васю я таки умял на писанину. Наставив его стези, я взялся за решение основной задачи. Я понимал, что информация, полученная нами, такого сорта, что ее нельзя вываливать на неподготовленных людей. Поэтому я решил найти Гирю и, минуя все промежуточные инстанции, доложить о результатах встречи непосредственно ему. Это решение стало роковым. Я безуспешно проискал Гирю два дня, ибо, как сказал однажды Валерий Алексеевич, был "юношей, упорным в своих намерениях". В ночное время Гиря отсутствовал везде. Где он пребывает в дневное время, не знал никто, включая Сюняева. На запросы по домашнему коду никто не отвечал.

Я позвонил Сомову. Он сказал, что в первый день, ближе к вечеру, Гиря заскакивал ненадолго, высосал из него информацию о том, что никаких новых данных по комете пока нет, кроме того, что она, безусловно, существует, велел форсировать получение таковых, и исчез.

Я связался с Карпентером. Эндрю Джонович сказал, что Гиря ему звонил и интересовался местонахождением Асеева. Узнав, что Асеев по-прежнему не обнаружен, он страшно обиделся, сказал, что разочаровался в жизни, что примет схиму и что-то там еще очень неприятное, чего он, Эндрю Джонович, не понимает, поскольку не знает русских традиций. После всего этого Гиря сказал, что Асеева можно больше не искать, поскольку он, вероятнее всего, засел где-то в поясе астероидов и носа больше не высунет. Дав указание не спускать глаз с Бодуна, но во всем ему потакать, Гиря отключился, и больше на связь не выходил.

Я решил довести дело до конца. Я связался с Кикнадзе. Зураб Шалвович сказал, что "брошен на произвол судьбы в этом богом забытом месте", и с Гирей не связывался уже неделю, поскольку доложить ему пока нечего, а сам Гиря его игнорирует. Я спросил, где это место? Он сказал, что в Непале, и мы простились.

Я связался со Штокманом. Тот сидел дома в ожидании каких-то "материалов" от Гири, из чего автоматически вытекало, что самого Гири там не было. Я уточнил. Штокман сказал, что моя гипотеза полностью подтверждается его личными наблюдениями.

Тогда я набрался нахальства, и позвонил Сюняеву по персональному коду. Валерий Алексеевич страшно развеселился, узнав, что я от него хочу. Он сказал, что Гирю видели одновременно в трех местах, причем, одно из этих мест – секретариат Коллегии, а другое – приемная Шатилова, и ни в одном из этих мест не подтвердили, что он там был. Но, впрочем, и не опровергли. Вероятно, это какой-то новый релятивистский эффект. Другое возможное объяснение: Гиря обзавелся собственной волновой функцией и размазался в пространстве, но тут надо проконсультироваться со Штокманом – возможно ли такое? В конце концов, какие-то части Гири должны остаться макрообъектами, а стало быть, должны наблюдаться. Я согласился, что дело нечисто, и мы разорвали контакт.

На третий день утром Гиря вышел на связь сам, без всякого принуждения.

Он сидел дома в пижаме и пил чай. Увидев меня на экране, он зевнул, и, прикрывая рот рукой, поинтересовался, что нового. Я сказал, что нового ничего, все по старому, но зато старое предстало в новом свете. "Ага! – сказал он. – Значит, встреча с Бодуном состоялась?". Я подтвердил, что да, и что даже несколько более того, а именно: там же состоялась еще одна встреча. Тогда он еще раз зевнул, и предложил явиться для приватного доклада прямо к нему на дом.

Я явился. Гиря угостил меня чаем. Во время доклада он позевывал, но слушал предельно внимательно, ни разу не перебил, и не задал ни одного вопроса. Потом сказал:

"Глеб, прошлую ночь я спал всего два часа, а эту ночь вообще не спал. Соображаю очень плохо. То, что ты мне рассказал, я воспринял, но мне это надо переварить. "Карабумба намба тумба" – очень убедительный аргумент. Сам бы я до этого не додумался, но, видать, там, в виртуальной среде, мои мыслительные способности резко обострились. Сказать по правде, если бы я раньше не имел дела с Калуцей и Сомовым, я во все это сроду бы не поверил, даже если бы ты все сказки про Карабумбу воспроизвел мне дословно. Сам-то ты веришь?"

"А вы подтверждаете, что Карабумба фигурирует в ваших детских воспоминаниях?"

"Да".

"Тогда простой логический вывод: Ни в каком участке моего мозга никакого Карабумбы никогда не было. Теперь он появился. То есть, каким-то образом он перебрался от вас ко мне. Этот факт имеет место, и во что-то не верить у вас нет никакой необходимости. Предъявленный нам ящик обладает именно теми свойствами, которые продемонстрировал Бодун".

"Недурно, – похвалил Гиря.- Но для меня лазейка остается. Суди сам: присоски я одевал, с ящиком взаимодействовал. Но кто мне доказал, что он зафиксировал мою личность? Никто. Я могу предположить, что это сказочный ящик, то есть он предназначен для выуживания из головы забытых детских сказок. Бодун их добыл, и прокрутил тебе – вот и все. Это никак не доказывает существование где-то там, вне меня самого, копии моей личности".

"Но, Петр Янович, я ведь лично беседовал с копией, и между прочим, Куропаткин тоже".

"Ты – это ты, а я – это я. Кто мне мешает предположить, что вы все находитесь в сговоре – ты, Куропаткин, Сюняев, Бодун, Сомов. Короче, все, включая моего Вовку. К слову сказать, Бодун не желает устроить непосредственный контакт между мной и моей копией под явно надуманным и смехотворным предлогом. Это меня чрезвычайно настораживает. Твои комментарии?".

"Ну, я не знаю… Думаю, у него есть основания не подпускать вас к самому себе. Если допустить, что Бодун прав, и ваша виртуальная личность разворачивается в мозгу того, кто к ней подключился, то что же получится, если она начнет действовать в вашем собственном мозгу?".

"А что тогда получится?".

"Да, ведь тогда в одном мозгу соберутся две ваших личности. Вы же там друг друга со свету сживете!".

"Это веский аргумент. И что? У меня в запасе есть предположение, что весь мир на меня ополчился, или, что он, этот мир, существует исключительно в моем мозгу, или, что я сошел с ума. Последнее, я, кстати, уже как-то предполагал на твоих глазах".

"Тогда я сдаюсь!"

"Вот то-то же… Но, Глеб, лично для меня есть еще один веский аргумент в пользу существования виртуального Гири. Дело в том, что он правильно проинтерпретировал двадцать шесть с лишним процентов моего нейтралитета. Ты, конечно, мог и сам это предположить, но тогда, воспроизводя мне интерпретацию, сильно рисковал. Ведь если бы ты ошибся, и я имел в виду нечто иное, я немедленно заподозрил бы, что вы с Бодуном стараетесь склонить меня к выгодному для него решению. А на такой риск Бодун пойти не мог. Слишком многое поставлено на карту, и он это понимает…".

"Петр Янович, я сегодня прекрасно выспался, но впечатление такое, что выспались вы, а я засыпаю. Ваше последнее логическое построение я вообще не воспринял!"

"Да это я так, резвлюсь перед сном. Вечерняя разминка мозгов. Ты, кстати мозгами потягиваться не умеешь? А зевать?".

"Нет, Петр Янович, зевать мозгами я не умею".

"Зря. Очень полезное упражнение… В общем, ты мне рассказал массу интересного. Дело в том, что ящики для извлечения сказок их мозгов наша цивилизация тоже делать не умеет. А значит, мы имеем дело с чем-то явно неземного происхождения. Следовательно, теорема доказана. Короче, я сейчас ложусь спать, а ты свяжись с Сомовым и Сюняевым. Вечером в семь встречаемся у Сомова".

"Куропаткин?"

"Нет. Гипотез мы больше измышлять не будем, и ему там делать нечего. Тем более, что, предположительно, вашего разговора с Бодуном он не слышал… Все. Иди".

Вечером, появившись у Сомова вместе с Сюняевым, Гиря прямо с порога заявил, что у нас состоится тайная вечеря, и поинтересовался, есть ли в наличии кровь Христова. Сомов сказал, что она разумеется, в наличии, но кто, собственно, здесь Христос? Гиря ответил, что значения это не имеет, "ибо важен сам процесс, а не персоналии, в нем участвующие". Лично он предлагает назначить на эту роль Сюняева, но если последуют возражения, то с его стороны возражений не последует. Валерий Алексеевич возражал. Он сказал, что, очевидно, стал жертвой очередной интриги, ибо опрометчиво занял не свое кресло. А теперь, вероятно, должен испить горькую чашу раскаяния и принести жертву "во искупление грехов всего человечества за отчетный период".

– На что, ты собственно, намекаешь? – осведомился Гиря.

Валерий Алексеевич нервно потеребил нос. Я решил, что, выражаясь лингвистически, "рыльце у него в пуху, и пух его щекочет".

– Ну как же! Я ведь, по твоему наущению, устроил целых четыре скандала. На меня конечно же возвели поклеп, и теперь, очевидно, запланировано распятие. Я выражаю категорический протест. Если я перевыполнил план по скандалам, то лишь только потому, что слишком усердно выполнял твои указания. Нельзя же, в конце концов, порицать за усердие и прилежание!

– Почему же нельзя? Можно и нужно! – Гиря энергично разрезал воздух ребром ладони, имитируя движение ножа гильотины. – Но не в данном конкретном случае. Наоборот, сейчас я склонен выразить тебе свое полное одобрение. Ты просто мастерски разыграл партию. Почти каждый, с кем я имел дело, немедленно начинал каяться во всех смертных грехах. Такого я еще отродясь не видел! Сам Астор бил себя в грудь и угрожал даже на смертном одре принимать строжайшие меры… Нет, Валера, ты просто молодец. А не хочешь быть Христом – пожалуйста. Должность Иуды пока вакантна. Оформлять?

– А какие еще вакансии? – деловито осведомился Сюняев. – Я бы предпочел занять место апостола Петра. Петр в переводе с э-э.., по-моему, греческого, – камень.

Сомов хихикнул сбоку, и произнес в сторону:

– Роль Петра по праву исполнит сам Петр Янович, ибо "тверда его длань, и поступь крепка, а сердце – кремень"…

– И сам он, как пень, – пробормотал Гиря.

"Началась лингвистика! – подумал я. – Теперь добра не жди…"

И сказал:

– Если без Христа никак – я готов. Давайте начнем процедуру.

– Сейчас начнем, – пообещал Гиря. – Так. Владимир Корнеевич у нас будет Павел, ибо "мудр аки змий, и рассудком зело обременен". А ты, Валера…, ну, кто там был еще? Скажем, Магдалина тебя устроит? Омоешь слезами, помажешь мирром – дело, в общем, пустячное…

– Однако…, – буркнул Сюняев. – Но, в конце-то концов, кто-то должен являть милосердие и сострадание… И, как говорится, если не я, то кто?

– Дележка портфелей – дело ответственное, – сказал Гиря. – Но пора и честь знать. – он поерзал на стуле и прочно укрепил локти на столе. – Шутки в сторону. Первое. Так уж получилось, что информация по интересующей нас теме рассредоточена. Полной информации не имеет никто, но круг лиц, обладающих теми или иными ее частями довольно обширен. А круг лиц, которые полностью понимают сложившуюся ситуацию, довольно узок. Собственно, мы четверо, да еще Куропаткин, и есть этот круг. Вероятно, со временем этот круг расширится за счет, например, Шатилова и еще кое-кого, но не сильно. Я бы хотел, чтобы, по крайней мере, он не расширялся без моего ведома. Можете ли вы мне это твердо обещать?

– Петя, ты говоришь таким тоном, как будто нас ждет катастрофа! – испуганно произнес Сюняев. – Что стряслось?.. Что-то стряслось?

Гиря поднял руки.

– Валера, не устраивай истерику. Ничего не стряслось. И впредь ничего не стрясется. Все будет крайне хорошо и просто замечательно. Уверяю тебя, нет никаких оснований для беспокойства!

– Но я же абсолютно ничего не понял из того, о чем ты говорил!

– Но я еще ничего не говорил!

– Ну, так скажи, наконец, в чем дело?

– Послушай, мы только начали, а у тебя уже нервический припадок. Что же будет к концу?! Прошу тебя, успокойся. Не знаю.., коньяку ему налейте, что ли… Валера, я всего лишь прошу, чтобы ты и все здесь присутствующие до поры до времени не делились ни с кем никакими своими прозрениями. Не насовсем, понимаешь, а только на время. Я ведь не могу знать, что тебе в голову стукнет завтра. И ты с этим побежишь в Коллегию, или напишешь докладную, что, мол, так и так, Гиря, мол, враг человечества…

– Но ведь ты не враг, я же знаю.

– Не враг. Я – лучший друг человечества, самый верный, и преданный, клянусь всем, чем тебе хочется. Но я начинаю очень сложную интригу, причем, желательно, чтобы все остальное человечество в нее не было бы втянуто. Пусть себе идет по пути прогресса – мы ведь не станем ему мешать, правда?

– Хорошо, уговорил!

– Ну, вот и ладушки! А остальные? – Гиря посмотрел на Сомова.

Тот улыбнулся и кивнул.

– Ты, Глеб? Я, конечно, могу тебе просто дать указание держать язык за зубами, но все же?

Я, по примеру Сомова, тоже улыбнулся и кивнул.

– Тогда у меня к тебе просьба: возьми на себя психологическую балансировку Куропаткина.

– Я думаю, с Васей проблем не будет – наш человек.

– Глеб, – Гиря просверлил меня взглядом. – Я не прошу тебя думать. Я прошу сделать так, чтобы проблема Куропаткина в перечне моих проблем не фигурировала. Если для этого нужно думать – думай. Если блеять козлом – блей. Но просьбу мою выполни. Куропаткин еще пацан, и вращается в своем кругу. А это такой контингент, в котором информация распространяется быстрее скорости звука, и желающих хоть завтра лететь к звездам предостаточно. Ты вот подумай лучше, что произойдет, когда эта часть всеми правдами и неправдами полезет в космос осваивать кометы… И еще: если он хоть словом обмолвится о том, что они с моим.., этим, как его,.. выделывали в виртуальной реальности, я ему уши оборву!

– Тогда уж логичней вырвать язык, – заметил Сомов. – Но, о чем, собственно речь?

– Погоди, Володя, дай мне закончить, – отмахнулся Гиря. – Что касается Кикнадзе, Штокмана и Карпентера, я их сам в свое время обо всем проинформирую во всех деталях. Они народ необидчивый – поймут. А лишний риск утечки информации мне ни к чему… Теперь, Глеб, рассказывай о визите к Бодуну. Без эмоций, но с деталями.

Я начал рассказывать. Я старался все излагать сухо и максимально подробно. Разумеется, я умолчал кое о чем, в частности, о том что Гирей обещано содействие. Я решил, что будет лучше, если этот момент он озвучит сам. Соответственно, я умолчал и о пожеланиях Бодуна.

По мере того, как я рассказывал, на лице Сюняева все явственнее проступала гримаса недоверия. Сомов же не проявлял никаких эмоций.

Когда я закончил, Гиря сказал:

– Я владею кое-какими дополнительными фактами. Но сначала хочу услышать ваше мнение. Ты, Валера, как вроде не веришь своим ушам. Я тоже испытал на себе это неприятное м-м… недоверие, но немного поразмыслив, пришел к выводу, что никаких доводов, подтверждающих его обоснованность изобрести не могу. В твоем интеллектуальном арсенале есть разные логические трюизмы. Самое время их сейчас продемонстрировать изумленной публике.

– Знаешь.., – Валерий Алексеевич потряс руками. – Все это настолько дико и фантастично, что…

– Да, – обронил Сомов. – Это впечатляет. Но для меня, лично, теперь многое становится на свои места. Меня даже не смущает тот факт, что виртуальный Гиря так буднично воспринимает свое состояние. Хотя он, как я понял, оказался в весьма необычном положении. Так вот, после аварии я лежал в клинике. Был момент, когда и я, и тот, второй Сомов, существовали одновременно в одной голове. Это трудно передать, но мы как бы стояли один против другого, а наше общее тело было для нас чем-то третьим. И как бы задавало немой вопрос: "что мне делать?". Я первый сообразил, кто мы и где мы. И сказал ему: "давай ты!". Потом наблюдал за событиями как бы со стороны, и мое бытие стало каким-то рваным…

– Володя, поговорим об этом позже, – мягко перебил Гиря. – Констатирую. У меня больше нет сомнений в том, что некая группа людей во главе с Асеевым создала м-м.., скажем так, консорциум, и в течении примерно семи лет готовила полет за пределы Солнечной системы, имея целью основать дочернюю цивилизацию. Сейчас они, в основном, уже готовы к старту. Какими дополнительными средствами располагают, вам известно. Главный вопрос, который мы, здесь сидящие, должны решить пока только для себя – я это подчеркиваю – что нужно делать исходя из интересов нашей цивилизации? Опять подчеркиваю: цивилизации в целом, а не тех или иных ее частей. Возможные ответы: игнорировать, помочь, воспрепятствать.

– Петя, – голос Сюняева дрогнул. – Что ты такое говоришь! Как мы можем препятствовать? Разве мы имеем на это право? Неужели… Это ведь… Это преступление. Этого нельзя делать!

– Валера, родной, – Гиря поднял ладони кверху, – я всего лишь отчетливо сформулировал варианты. Так я поступаю всегда. Если проблема конкретная, я подхожу к ее решению конкретно. Вот сейчас некая проблема конкретизируется прямо на наших глазах. Все возможные с нашей стороны реакции я перечислил. Рассматриваю реакцию "воспрепятствовать". Беру в расчет все последствия. Ущерб наносится? Практически, никакого. Наоборот, утиль с орбит исчезает. Люди гибнут? Ну, в каком-то смысле, да. Они ведь не вернутся, то есть исчезнут. Но исчезнут добровольно, и даже во имя какой-то высокой цели… Требуются значительные затраты ресурсов? Никаких!.. Моральный ущерб наносится? Тут могут быть разные мнения. Но особого ущерба я не прогнозирую, если конечно… Что еще? Все! Никаких оснований препятствовать я не вижу. Пусть летят. Обрати внимание: мне совершенно не понадобились эмоции.

– В тебе погиб выдающийся бухгалтер, – сказал Сюняев желчно.

– Ничего подобного. Он во мне живет и процветает. Ведет баланс условий, обстоятельств, действий и последствий этих действий. Я, как ты заметил, не взял на себя роль Христа, и не хочу страдать за все человечество, или какую-то его часть. Но считаю, что имею право взвешивать последствия и за всех скопом, и за каждого в отдельности… Твое мнение, Володя?

– Я согласен с Валерием. За все человечество решать не могу, но лично я препятствовать не считаю возможным. Из оставшихся вариантов я склоняюсь к "игнорировать", – сказал Сомов.

– Ты, Глеб?

Я подумал немного, как сформулировать свое мнение, но изящные формулировки на ум не приходили. Гиря вел разговор в деловом ключе, а мне в голову лезли какие-то лозунгоподобные фразы. Поэтому я сказал без выкрутасов:

– Я безусловно за вариант "содействовать". Если он возможен.

– Ага! Наметились разногласия. Это хорошо, – буркнул Гиря. – Ты, Валера, можешь отчетливо сформулировать свое мнение?

– Я выступаю за вариант "благожелательно игнорировать".

– И что означает сей гибрид предложных вариантов? Сказать им, что мы бы и рады, да у нас, мол, самих трудности и обстоятельства? Или проводить с оркестром и памятник поставить?

– Просто, по-человечески, я их понимаю…

– А как не понимаешь? – заинтересовался Гиря.

– Ну, все-таки это… э-э… нарушение… Какое-то пренебрежение ко всем остальным, недоверие что ли к нашим возможностям… Я имею в виду человечество…

Я не берусь описать мину, которую на лице состроил Гиря.

– Валерочка, ну что ты плетешь! Он, видите ли, обижен за все человечество! Ты только представь себе, только вообрази на секунду, что произойдет с этим человечеством, если я завтра ознакомлю с нашими фактами десяток депутатов Ассамблеи ООН. Что после этого случится! Сколько будет заседаний, речей и голосований. Что назавтра покажут и напишут в средствах массовой информации. Какой дикий вопль издадут академические круги. Караул, комету украли! И какая каша воцарится в головах обывателей. А это, между прочим, основная часть того самого человечества, на которое ты ссылаешься… Но это – пустяки. Ты лучше подумай, какие решения будут приняты от имени упомянутого человечества… Думай – я жду!

– Но Петя…

– Не надо про Петю. Петя тут совершенно непричем! Петя тебе скажет, что это и будет та самая катастрофа, сообщения о которой ты ждал от меня в самом начале. По мне, путь лучше эта комета брякнется на Землю, чем то, что я описал!.. Я понимаю вариант "игнорировать". Он означает следующее. Мы делаем вид что ничего не происходит. Вообще ничего! Асеева нет, Бодуна нет, кометы нет, все аварийные КК ходят по своим орбитам. Мы ничего не знаем, и знать не хотим! Асеев спокойно отбывает, и мы о нем забыли. Все.

– Тебя это не устраивает?

– Да, меня это не устраивает. Принципиально. Во-первых, меня переиграли, а у меня есть самолюбие. Я постараюсь отыграться.

– Не совсем тебя понимаю, – сказал Сюняев растерянно. – Помешать ты не можешь, игнорировать не хочешь. Как же ты собираешься э-э… отыгрываться?

– Я постараюсь оказать содействие.

– Совсем перестал понимать! Что там у тебя за самолюбие такое?! Поясни, как оно может удовлетвориться содействием? Да и что-то раньше я у тебя не замечал никакого самолюбия…

– Оно у меня есть, и было всегда. Просто оно не совсем обычное. Говоря откровенно, на месте Асеева я действовал бы точно так же, как действовал он. Меня обыграл не Асеев – я сам себя обыграл. Еще пару недель назад я совершенно не понимал, что происходит. А должен был понять еще два года назад. Случись это тогда, можно было бы организовать содействие Асееву совершенно легально. То есть, все были бы в курсе, все бы одобрили его план, в кильватере его группировки шли бы наши крейсеры, гремели бы фанфары, капитаны стояли бы на мостиках и отдавали честь посланцам нашей цивилизации, уходящим в неведомое. И уходя, эти ребята осознавали бы, что они именно посланцы, а не, извините, засранцы, удравшие от своей цивилизации, стибрив то, что плохо лежит. Теперь же, если мы сделаем вид, что даже не заметили их исчезновения, они подспудно будут ощущать себя изгоями, и, выражаясь фигурально, понесут это ощущение через парсеки. А лететь им долго. Так вот, мое самолюбие не позволяет мне это допустить.

Сюняев хотел что-то сказать, но Гиря не дал ему и рта раскрыть.

– Валера, ты только что обзывал меня бухгалтером. Как видишь, я действительно умею считать, и учитываю все факторы. Еще один учтенный мной фактор такой. Шила в мешке не утаишь – рано или поздно, вся эта история всплывет на поверхность общественного самосознания. И как наша цивилизация будет выглядеть в собственных глазах? Между тем, осознание собственной ущербности – неприятное состояние. Совсем иное дело, если сонное человечество однажды проснется и сообразит, что ведь оно уже вполне официально проводило в полет одну межзвездную экспедицию. Сначала оно удивится – как же так? А потом, возможно, задумается, не пора слать вторую?

Пока Гиря произносил свою речь, Сомов задумчиво смотрел в пол. Неожиданно он поднял голову и сказал:

– Ты прав. Надо их хотя бы проводить по-человечески… Но есть одно существенное "но".

– Есть целых два существенных "но", – сказал Гиря.

– У меня только одно, – Сомов улыбнулся.

– Ящики?

– Ящики. Мне кажется, что эти ящики… Это, хм… преждевременно.

– Да, не ко времени…

– Э-э…, – вмешался Сюняев. – Я не понимаю, о чем это вы?

– О том, что ящики афишировать нельзя.

– Почему?

– Ну.., – Гиря помолчал. – Мы ведь хотим проводить по-человечески? А ящики – нечеловеческий фактор.

– И… что?

– Значит, про них мы никому не расскажем. И про виртуальную реальность – тоже. Ящики – прямое свидетельство наличия в Галактике другой цивилизации. Мне кажется, для нашей будет лучше, если она пока останется в неведении относительно того, что, собственно, произошло. Разумеется, так не получится. Предел моих мечтаний, чтобы все информационные потоки ограничились рамками слухов и домыслов. Конечно, отчетливое понимание того, что мы во вселенной не одни, имеет свои плюсы, но, мне кажется, что в данный момент минусы их перекрывают. Знание того, что где-то там, пусть даже очень далеко, есть добрый дядя, всегда притупляет осторожность и обостряет беспечность. И, что гораздо хуже, ослабляет чувство ответственности за собственные деяния. Я бы предпочел, чтобы факт существования братьев по разуму вошел в общественное сознание постепенно и незаметно, как само собой разумеющееся.

– Как же ты будешь объяснять, куда и зачем летит Асеев? А, главное, как летит? Ведь любому образованному человеку понятно, что вот просто так, на бывших аварийных КК, Асеев никуда лететь не может!

– Да, это неприятное обстоятельство. Надо будет что-то придумывать. Но это мы обсудим позже, хорошо?

– Хорошо, – в сердцах буркнул Сюняев. – А второй фактор?

– Второй?.. А, ну да… Второй фактор такой. В связи с отправкой Первой Межзвездной Экспедиции, по ходу ликования, обязательно найдутся недовольные. Я не могу прогнозировать, сколько их будет, но то, что они будут, и на меня всех собак повесят – не сомневаюсь. И "Межпланетную лигу" припомнят, и твои, Валера, скандалы, и многое другое. До сих пор я считал, что сижу на своем месте, а тут придется освободить. Я буду вынужден рекомендовать тебя – больше некого. А это – негативный фактор.

– Еще бы! – воскликнул Валерий Алексеевич. – Ты в своем уме?.. Но я откажусь!

– Ничего не знаю, – отрезал Гиря. – Мое дело – прокукарекать, а там хоть и не рассветай.

– Но почему ты так пессимистично настроен?

– Потому, что я реалист.

– Ты сказал это так, как французский дворянин перед гильотиной: "я роялист!"

– Естественно. Возникнет ситуация: "король умер – да здравствует король". У тебя будут все шансы отыграться за все годы унижений и издевательств…

Сюняев ткнул в Гирю пальцем и заявил:

– Ты циник – вот ты кто!

– Валера, – сказал Гиря мягко, но очень серьезно. – Ты даже не замечаешь, что уже повесил на меня двух собак. Я у тебя и бухгалтер, и циник. А кем буду завтра – Бог про то ведает. Ты ведь догадываешься, что основные контуры мероприятия я уже продумал, а ты даже и не почесался. Придумал на ходу вот это "доброжелательное игнорирование" и пытаешься… Собственно, я теперь даже и не понимаю, в чем тебя нужно убеждать! "Проводить по-человечески" для меня означает "снабдить всем необходимым и пожелать доброго пути". Понимаешь, не-об-хо-ди-мым, – сказал Гиря по слогам. Именно это я и попытаюсь сделать. И это нужно обязательно сделать. Что такое аварийные КК? Это старье и рухлядь. Ведь вот наши братья по разуму, они же не действовали по принципу "возьми убоже, что нам негоже". Ящики дали качественные – вон Глеб не даст соврать. Комета тоже, говорят приличная. А мы? Я имею в виду пресловутое человечество? Мы что же, стадо босяков? Вот мне и обидно, тут и самолюбие взыграло…

– Умеешь ты вот так все вывернуть наизнанку…

– Умею, умею… Что-нибудь еще нужно вывернуть? Нет? Тогда считаю, что я вас убедил. И надеюсь, что это наше консолидированное решение. Мне это важно, потому что я один не потяну представлять все человечество, а мы четверо – уже нечто. А добавить к нам Шатилова – получится уже совсем недурно…

– А он в курсе? – быстро спросил Сюняев.

– Пока нет. И я пока не планирую его ставить в известность. Он сгоряча может надавать таких указаний, что мало не покажется. Ты внимательно слушал, что Глеб рассказывал. Ведь Бодун, как ни крути, выдвинул ГУКу ультиматум. И, судя по всему, они от своих требований не откажутся. Придется с Шатиловым основательно поработать. И с остальными членами Коллегии – тоже. И все это время, время…

– Времени вполне достаточно, – подал голос Сомов. – Минимум девять месяцев.

– Сколько?! – вскинулся Гиря. – Вы же обещали полтора года!

– Я же сказал: минимум. Данные уточняются. И от меня, как ты понимаешь, это не зависит. Комету я придержать не могу. Когда прилетит, тогда и прилетит. Зато и не опоздает к сроку.

– Работнички! – сардонически произнес Гиря. – Простую комету вычислить не могут… Вот и планируй тут с ними освоение Галактики. Тьфу!

Сомов взглянул на меня и подмигнул.

– Ты бы хоть сообщил нам свои наметки, чтобы мы могли сориентироваться по срокам, – произнес Сюняев недовольно. – Лично я не понимаю, чем мы можем содействовать.

– А я сообщу, – сказал Гиря угрожающе. – Я тебе все сообщу! Первое: им нужно передать "Челленджер". Он торчит возле Луны, готов к старту. Его нужно вернуть в док и дооборудовать. А как, и где взять оборудование – я даже примерно не знаю. Надо думать и придумать.

– Петя, это же новейшее судно! Астрофизики тебя сожрут.

– Подавятся! – сказал Гиря. – Второе: им нужно подготовить передвижной ремонтный док, полностью укомплектованный и дооборудованный средствами металлообработки полного цикла: от плавки до шлифовки.

– С ума сойти, – пробормотал Сюняев.

– Третье: им нужно передать два крейсера.

Сюняев вжал голову в плечи:

– Петя, ты в своем уме? Их же всего пять штук на весь ГУК.

– И что, мало?

– Да нет, но ведь это…

– Что – это? Чего ты жмешься? Подумай, куда и зачем они летят. Человечество что, себе крейсеров не наделает? А они где возьмут, если понадобятся?.. Меня обзывал бухгалтером, а сам…

– Но как это провернуть?!

– Вот и думай, как все это провернуть. А кроме того, как провернуть передачу еще двух рейдеров, да не пустых, а загруженных под завязку. И подумай, чем именно следует их загрузить. И все это счастье должно точно и в срок выйти на нужные орбиты, синхронизироваться по скорости с кометой, да так, чтобы никто не задавал вопроса: зачем это делается? Чтобы ответ был всем очевиден!

– Знаешь, Петя, при таком обеспечении я и сам улечу хоть к чертовой матери без всяких Асеевых и Бодунов.

– Кишка тонка, – отрезал Гиря. – Никаких разговоров о переводе к Асееву я не потерплю. Свободных вакансий старых маразматиков у него в штате нет.

– Видал, как раздухарился! – сказал Сюняев, глядя на меня и кивая в сторону Гири. – Прямо Наполеон!.. Нет, Глеб, серьезно. Звезды мне – тфу! А вот виртуальная реальность – это вещь. Я бы не отказался…

– Глеб, ты не мог бы связаться с Бодуном? – деловито произнес Гиря. – Объясни ситуацию, скажи что у нас тут есть один крупный руководитель – он бы желал ознакомиться с реалиями виртуальной реальности. Это можно устроить?

– Думаю, да, Петр Янович. Прямо сейчас?

– Нет, сейчас Валерий Алексеевич занят. Завтра. Хорошо бы организовать его встречу с тамошним руководством, чтобы он мог получить указания из первых рук. Только, желательно, без рукоприкладства. Пусть ограничится внушением. Она хоть и виртуальная, но все же реальность, а мы дорожим кадрами… Короче, ты меня понял.

– Так точно, Петр Янович. Все будет сделано в лучшем виде, – произнес я тоном завзятого лизоблюда.

– Тогда давай послезавтра – завтра я буду занят. Завтра у меня… Так.., – Сюняев задрал подбородок и устремил взор в потолок, как будто именно там он записал свою программу на завтра.

Гиря бросил на него косой подозрительный взгляд:

– Валера, я тебя прошу.., – он помолчал, – Помни, что Куропаткин у нас слабое звено. Он молод, осведомлен и очень опасен… Я угадал?.. Пожалуйста, без самодеятельности. Дело очень серьезное и очень тонкое. Каждый шаг должен быть выверен до миллиметра. Скандалы теперь – адресно, строго дозировано, и только по моему личному указанию. Политикую я, ты – думаешь. Это, кстати, всех касается. Все сначала думают, потом докладывают, а уже потом воплощают в жизнь…

– Петя, ты же меня знаешь! – очень убедительно произнес Сюняев.

– Знаю, – бросил Гиря. – Володя, тебя не очень смущают м-м… несколько авторитарные интонации в моем голосе?

– Совершенно не смущают. Я даже как-то начинаю осознавать свою значимость и полезность. Хочется снова окунуться в "кипение жизни", взять на себя какую-то важную задачу, – Сомов сжал руку в кулак и потряс им перед собой, – и выполнить ее с честью.

– Это называется энтузиазм. Вещь опасная, но полезная… Теперь вот что. – Гиря опять сделал паузу. – Мне нужна версия прикрытия. Врать нам придется. Что будем врать?

– Я не очень понимаю, кому и что придется врать? – сказал Сомов. – И, главное, зачем?

– Я примерно знаю, кому, и знаю, что придется, – сказал Гиря. – А вот что именно пока еще не знаю. Я не люблю врать, но еще больше не люблю дешевое вранье, которое выдумывается по мере необходимости. Причем одно вранье накручивается на другое, но хуже всего, когда кто-то потом начинает это вранье использовать для принятия каких-то ответственных решений, а ты это видишь, но ничего сделать уже не можешь, и твоя совесть просто звереет! Володя, так уж мир устроен, что политика без вранья невозможна. Поэтому я, на всякий случай, всегда запасаюсь качественным враньем. И, по возможности, красивым. А красивое вранье – это уже сказка. Она-то мне и нужна. Но про белого бычка не предлагать. Я ее эксплуатировал несчетное число раз – обрыдло!

– Петр Янович у нас сказочник, – благостно улыбаясь заметил Сюняев. – Идет направо – песнь заводит, налево – сказки говорит.

– Есть такой грех, – Гиря добродушно усмехнулся. – Мы ведь тут все лингвисты собрались. – Я – сказочник, Валерий Алексеевич – драматург. Трагедии сочиняет и тут же, на месте, в них участвует. Зураб Шалвович – тосты, спичи, скетчи. Карпентер – детективы. Штокман у нас прозаик. Есть у нас и представители иных жанров, а Куропаткина мы ангажируем на роль писателя-фантаста.

– А меня? – поинтересовался я.

– Ты? Ты будешь сатирик. Или критик злой. Выбирай.

– Хочу воспевать перси и очи. – сказал я капризно. – Хочу быть поэтом-романтиком. Можно?

– Можно. У нас все можно. Но, по совместительству, и критиком.

– Я что же, сам себя должен буду критиковать?

– Делай, что хочешь, – отмахнулся Гиря. – Считаю, мы договорились. Возвращаемся к версии прикрытия. Какие есть соображения?

– Готовой версии у меня нет, – сказал Сомов. – Но есть для нее заготовка. Сырой материал. Твой Вовка мне говорил, что комет две.

– Да, я тоже припоминаю… Вторая вроде бы как поменьше. И что?

– Она упадет на Юпитер.

– Она упадет на Юпитер.., – пробормотал Гиря. – Упадет… Упадет… Валера, нужен интеллект! Она упадет, и что?

– И получится феерверк.

– Верно! Массовое зрелище…

– Очень интересное в научном плане, – подсказал Сомов.

– Верно! Стало быть, "Челленджер" там вполне уместен… Слушай, а ведь кометы обычно сопровождает метеоритный рой.

– Если она рыхлая – да. Особенно на подходе и при отходе от Солнца.

– А там, возле Юпитера у нас никакого Солнца нет?

– Увы!

– Жаль… А какая комета идет первой?

– Вот эта самая, которая и упадет.

– И большой между ними интервал? Это известно?

– Точно – нет. Но, по слухам, буквально одна за другой. Сутки, двое… Поговаривают, что это, по существу, одна комета. Она развалилась на две, когда последний раз проходила возле Солнца.

– Отлично! Просто отлично. Но почему утверждается, что одна улетит, а другая упадет?

– А это, вообще говоря, пока домыслы. Никакими баллистическими данными это не подтверждено. Слухи. Собственно, я склонен думать, что эти слухи пущены с подачи Асеева.

– Глеб, а Бодун? Он что-нибудь говорил про вторую комету?

– Нет. Но относительно первой не выказывал никаких сомнений. Более того, он подчеркнул, что если комета не совершит гравитационный маневр, мы можем с ней делать все, что нам в голову взбредет. И с Асеевым – тоже.

– Володя, – сказал Гиря возбужденно. – А как скоро, по твоему мнению, мы можем точно установить по нашим измерениям, что произойдет с кометами?

– Месяца через два. Когда будем иметь координаты достаточно большого числа точек на траектории.

– То есть, данные Асеева имеют не измерительную природу? Он не мог по измерениям точно определить судьбу комет?

– Не мог. Если пользовался только теми приборами, которыми располагают наши обсерватории.

– Так, – сказал Гиря. – Та-ак… Вовку моего предупреди, чтобы не издавал больше ни звука! Упаси Бог, если он начнет трепаться про Непал и ящики. Мой гнев будет ужасен! И вам обоим задание по специальности. Вы, с Вовкой по поручению ГУКа – можете ссылаться на меня – проникаете в астрономические круги и начинаете наводить тень на плетень. Внедрять гипотезы. Как можно больше гипотез! Максимум возможного! Комета упадет на Юпитер! Всем крышка! Караул!

– Петр Янович.., – Сомов усмехнулся. – Все это не очень серьезно, и как-то несолидно…

Гиря сморщился и потер нос.

– И это я слышу от человека, который четыре года потратил на конспирацию.

Сомов рассмеялся:

– В каждое дело надо вносить элемент здоровой эксцентрики.

– И клоунады, – буркнул Сюняев.

– Именно, – Гиря пальцем нарисовал на столе круг и ткнул в центр. – Не очень солидно, зато очень эффективно. Одна фраза, Владимир Корнеевич, брошенная вскользь, но в нужное время и в нужном месте может изменить ход истории. Вспомни хотя бы знаменитое: "Караул устал!". После нее, как известно, все спокойно разошлись, а в следующий раз их уже не пригласили… Или это, сакраментальное: "Жребий брошен!"… Валера, а ты что приуныл? Взбодрись! Воспрянь!

– Я не понимаю своей роли в этом спектакле. Что я должен делать? Конкретно?

– Улыбайся. Сделай над собой усилие, начни – дальше уже будет проще. Кто-то из мудрых сказал: "Улыбайтесь, господа, улыбайтесь! Самые большие глупости всегда делаются с самым серьезным выражением лица". Из чего я сделал вывод, что великие деяния следует вершить с улыбкой. Примерно такой, – Гиря осклабился. – Еще какое-то время тебе придется сидеть на моем месте и визировать различные документы, связанные с обеспечением безопасности рейсов. В том числе, и внеплановых – я предполагаю, что нужда в них обязательно появится. Сейчас возникла нездоровая обстановка, которую мы же и инспирировали. Нужно дать задний ход. У людей должна появиться уверенность, что все вопросы можно решить, если проявить находчивость и сметку. В необходимых случаях ты сам должен ее проявлять, и даже предлагать варианты решений. А они есть всегда – не мне тебя учить. То есть, – Гиря задрал палец. – У смежников должно возникнуть ощущение, что наступают какие-то лучшие времена. Я подготовил почву для инсинуаций в наш адрес. В ближайшее время Шатилов отреагирует, выразив неудовлетворенность состоянием дел с транспортными операциями. И покажет пальцем на меня, как на главного виновника и инициатора создания барьеров на космических трассах. Я слегка покаюсь в разных грехах – это мне как раз на руку. Постараюсь организовать утечку информации из стен Коллегии, ну и, в целом, буду соответствовать. Но! – Гиря опять задрал палец. – Либерализм – либерализмом, но вожжи сильно отпускать нельзя. То есть, одно дело чисто формальные претензии по безопасности, связанные с нарушением каких-нибудь идиотских пунктов дурацких бумажек, и совсем другое, если кто-то явно пренебрегает мерами безопасности. Ты должен это четко отслеживать. Сейчас любая крупная авария сильно осложнит дело.

– Петя, все это я понимаю, но я не понимаю твоего плана. Я уже не говорю о крейсерах, но под каким предлогом, скажем, тот же "Челленджер" может быть передан Асееву?

– Пока не знаю. Буду думать. И ты думай. Возможно, предлог найдется сам. Сейчас не это главное. Главное, чтобы все суда в нужное время оказались бы в нужных точках, имея нужные траектории и скорости. Я всего лишь руководитель отдела безопасности и член Коллегии. Я даже не начальник сектора безопасности – просто исполняю обязанности. Я не располагаю никакими полномочиями перемещать суда по своему усмотрению. То есть, задача сложная, и без Шатилова решена быть не может. Я мог бы ввести его в курс дела, и почти уверен, что он меня поддержал бы, но я не уверен, что он выдержит эти девять месяцев, или сколько там их еще! – Гиря стукнул ладонью по столу. – С него хватит и одного инсульта. Рано или поздно это сделать придется, но я предпочитаю предъявить ему ситуацию в готовом виде, чтобы времени на принятие решения было сравнительно мало. Иначе старик начнет все взвешивать, колебаться, нервничать, и чего доброго… То есть, заговорщика я из него делать не хочу – нас вполне достаточно.

Гиря обвел взглядом присутствующих, а для Сюняева специально сделал заговорщицкое лицо.

– Теперь план. Это пока еще не план, а, скорее, его наметки. План примерно такой. Как вы понимаете, кометы не каждый день падают на Юпитер. Если это событие обрамить слухами, домыслами и гипотезами, научные круги обеспокоятся. Если аккуратно допустить утечку информации – в кавычках, разумеется – о том, что научный сектор ГУК скрывает от них подготовку экспедиции для изучения феномена, общественность всколыхнется, начнутся протесты и выпады в наш адрес. Отдел по связям с общественностью, естественно, выступит с опровержением, поскольку фактически никакая подготовка не ведется. И совершит глупость, которая только усилит недовольство. Положение резко обострится. Тогда я на Коллегии через подставное лицо (им, возможно, будет сам Астор) выхожу с разумным предложением: не ждать, пока повторится ситуация аналогичная той, что была во времена "Межпланетной лиги", а пригласить все заинтересованные стороны к диалогу, сформировать комплексную научную программу исследований феномена, и начать фактическую подготовку к экспедиции. Думаю, упоминание "Межпланетной лиги" впечатлит и Шатилова и Коллегию, ибо "еще свежи воспоминания…". Полагаю, на этой волне можно будет сравнительно легко протолкнуть через Коллегию все необходимые решения. Под всплеск научного интереса уже я сам предложу дооборудовать "Челленджер", с тем чтобы ученые мужи, вооруженные до зубов новейшими приборами, и защищенные новейшими переборками, могли в комфортных условиях изучать взаимодействие Юпитера и кометы. Основательная подготовка к экспедиции предотвратит спонтанные попытки выйти на кометы всяких безответственных лиц по собственной инициативе. Вполне естественно, что я, как руководитель сектора безопасности, буду сильно озабочен безопасностью мероприятия и предложу переместить туда же парочку крейсеров для защиты экспедиции и орбитальной юпитерианской базы от возможной метеоритной опасности. Их ведь для этого и делали – для чего же еще! Что касается дока и рейдеров, пока не знаю – тут надо думать и думать. Особенно док. Что ему там делать у Юпитера – просто ума не приложу! Валера, что там было бы крайне необходимо отремонтировать на месте?.. С рейдерами проще – они на то и рейдеры, чтобы совершать рейды…

Гиря помолчал и продолжил:

– Это – первая часть нашей задачи. Вторая часть состоит в том, чтобы непременно произошло следующее. В нужный момент наши экипажи, рабочий персонал, члены экспедиций и пассажиры, выполняя приказ, задание или по собственной инициативе, покидают упомянутые суда, а их место занимают, хм.., другие люди. Под каким предлогом это будет проделано, я, сейчас даже не представляю. Варианты есть, но слишком уж неуклюжие. Надо над этим думать… Валера, у тебя вопрос?

– Нет, с чего ты взял…

– А физиономия такая, будто ты хочешь что-то спросить.

– Да ничего я не хочу!

– Тогда – резюме. Ясно, что в некоторый момент возле астероидов сложится очень непростая ситуация. Все зависит от того, на каком этапе будет обнаружена "армада" Асеева. Вернее, в какой момент информация о ее существовании будет осознана руководящим звеном ГУКа. В наших интересах, чтобы это случилось как можно позже. Здесь я очень рассчитываю на элемент неразберихи. Разумеется, она возникнет и без всяких усилий с нашей стороны, но если постараться, можно эту неразбериху усилить до такой степени, что все вообще перестанут что-либо понимать, и поддерживать такое состояние на хорошем уровне достаточно долго. В деле создания неразберихи, уважаемый Валерий Алексеевич, я очень крепко рассчитываю на ваш огромный опыт. Но чрезвычайно важно, чтобы она не повлекла за собой аварийных эпизодов! Не дай бог, погибнут люди – это ляжет черным пятном и смажет всю историческую значимость происходящего для грядущих поколений, не говоря уж о моей репутации, которой я дорожу. Помимо всего прочего, я лично в ближайшее время встречусь с господином Таккакацу, прозондирую его умонастроения, и, если сочту целесообразным, введу в курс событий. Здесь мы рискуем, но делать нечего – нам нужна его репутация въедливого старикашки. Если с Таккакацу мы поладим – считай, половина дела сделана!

Вот, собственно, и все. И на все про все у нас девять месяцев. Сроки сжатые, а что делать…

Гиря для убедительности развел руками и состроил озабоченную мину.

У Сомова на лице было написано: "Нет слов! Ну просто нет слов!"

На лице Сюняева я прочитал крайнее отвращение ко всякой умственной деятельности.

– Ну, на первой комете – понятно, – вяло произнес он. – Там у нас виртуальная реальность. А вот что на второй? Может быть там что-то такое, что кому-то необходимо утопить в Юпитере? Какие-то остатки вашего репликатора?

О! – воскликнул Гиря. – Золотые слова! Там все улики, факты и, заодно, компромат на братьев по разуму. Отличная мысль! Володя, нельзя ли на второй комете обнаружить какие-то физические аномалии, или как-то иначе сфокусировать на них внимание научной общественности? В части второй кометы Бодун не ставит никаких условий, и у нас развязаны руки. С другой стороны, основная – та, что пролетит мимо – она вроде бы терпит, а эта ведь канет в Юпитер без следа. Надо успеть с ней разобраться! Вот такой очень удобный для нас лозунг образуется естественным путем.., – Гиря потер руки. – Валера, тебе переходящий приз!

– Слушай, а может быть действительно пустить дезу, что эта комета чуть ли не замороженный звездолет пришельцев. Гулять так гулять! Думаю, энтузиазм научных кругов достигнет максимального накала, – сказал Сомов.

– Особенно, если это и на самом деле так, – бросил Сюняев в сторону.

– Что? – Гиря поерзал на стуле. – И теперь он бесследно исчезнет в недрах Юпитера? Но это… Хм… Это неприятно! В самом деле, надо бы разобраться, что там, собственно упадет? Может действительно что-то интересное? Володя, я настаиваю, чтобы ты с моим Вовкой серьезно занялись этими кометами. Задействуйте все свои академические связи, берите за галстук любых докторов и членов. Что происходит? Кометы падают чуть ли не на голову, а мы узнаем об этом из третьих рук. Можно работать в таких условиях?! Нет! Так мы все на свете проинтригуем!

– Петя, мне кажется, ты слишком болезненно реагируешь на мои ремарки, – заметил Сюняев. – Иной раз мне просто боязно излагать свои э-э… построения в твоем присутствии.

– Ага! Стало быть, у тебя в запасе есть что-то еще.

– Ну, так… Мысли вслух.

– Излагай, – сказал Гиря деловито.

– Понимаешь, я тут предавался размышлениям о виртуальной реальности… Чисто абстрактно, э-э… в философском, так сказать, плане… Хотя, конечно, это не имеет отношения к делу.

– Нет уж! Наша копилка ценных мыслей практически пуста. Надо ее активно наполнять.

– Ну, хорошо… Я хочу обратить внимание, что технология виртуальной реальности очень интересно ложится на религиозные догмы. В самом деле, что нам диктуют почти все религии? Не греши, не прелюбодействуй, веди праведную жизнь. И что же взамен? Взамен ты обретешь бессмертие и попадешь в хорошее место. Ну, скажем, в рай. А иначе попадешь в плохое место, то есть, в ад. Я когда-то интересовался этими делами, и пытался понять, что, собственно, такого плохого в этом аду? Разумеется, я отверг примитивные конструкции типа той, что в аду грешников жарят на сковородках, – они логически противоречивы в своей основе. Души ведь бесплотны, поэтому плотские мучения э-э… как бы, не имеют почвы… А что же тогда? И вот, я где-то прочитал такую фразу: "ад – это место, где нет устройства". Мне кажется, просто замечательная идея! Понимаете? Фокус в том, что ты есть, а значит есть что-то еще, иначе невозможно утверждать, что ты есть. Ведь "ты есть" означает, что вот есть ты, а вот нечто отличное от тебя, отдельно стоящее…

– Это понятно, – сказал Гиря нетерпеливо. – Дальше.

– А дальше просто. Вот ты, вот нечто, какая-то среда, но она "не имеет устройства". А значит, абсолютно никаких свойств! Она ни мокрая, ни холодная, ни свет, ни тьма. Это даже не пресловутое "ничто", ибо ничто само по себе предполагает существование чего-то там… Так вот, мне представляется, что виртуальная среда, в которой существует единственная виртуальная личность дает хорошую модель ада. В самом деле! – Сюняев воодушевился. – Вот я сижу в такой среде. Я как-то "устроен", некая структура, существующая в этой среде. Но все остальное не структурировано. Я, разумеется, могу пытаться его структурировать, но все, что появится, – это тоже буду я. Ведь оно вышло из меня, понимаете? Я ни с чем, кроме себя не могу взаимодействовать, не могу получить ни бита информации! Думаю, это вполне приличные муки. Такая, знаете ли, своего рода, абсолютная тюрьма!

– Все это чрезвычайно интересно, и просто здорово, – саркастически заметил Гиря. – Но что же из этого вытекает?

– Многое. Представьте себе, что некая цивилизация владеет технологией создания виртуальной среды произвольной мощности. Ну, допустим, эта среда расширяемая за счет каких-то модулей… Не суть важно! Важно другое. Люди – пусть это будут люди – рождаются, живут и умирают. Но перед смертью копия их личности снимается, и…

– Вместе со старческим маразмом, – вставил Сомов.

– Володя, не утрируй. Копию можно снять заранее, или снимать ее периодически… Не в этом суть! Важно то, что копии размещаются на носителе, и хранятся, условно говоря, вечно. Каши они не просят, места не занимают – пусть себе лежат! При необходимости, их можно "вызвать" – примерно так, как рассказал Глеб. И вот тут начинается дифференциация. Те личности, которые при жизни вели себя активно и прилично, шевелили мозгами и э-э… сохранили потенции, будут "вызывать" часто. С ними захотят взаимодействовать – они будут кому-то нужны. Это и есть "праведники". Существование их будет прерывисто, но, в целом, они будут в курсе событий реальной жизни, смогут даже на нее влиять. Конечно, опосредованно, но это как поставить дело… А вот другие – "грешники" – они, в общем никому не нужны. Ну, с ними, возможно, захотят иметь дело родственники, дети – если имеются – но через два три поколения никто уже просто не вспомнит о их потенциальном существовании. И даже если позже, скажем, случайно кого-то вызовут, он окажется в совершенно чужом мире, о котором не имеет ни малейшего представления. Это – чистый балласт цивилизации. Камешки в горшочках.

– Да, – Гиря потер затылок. – Довольно сумбурно, но что-то в этом есть. В известном смысле подтверждается тезис: "живи праведно, и обретешь вечную жизнь". Причем все происходит естественным порядком, без всех этих иррациональных штучек. У меня даже появились некие этические соображения. Я буквально минуту назад, идучи мысленно вслед за Валерой, изобрел новое понятие "культура бытия". Хочешь жить вечно, изволь жить так, чтобы быть нужным кому-то еще, кроме тебя самого. Иначе попадешь в "место, где нет устройства"… Весьма содержательные соображения, Валера, весьма! Переходящий приз остается у тебя навечно. Когда закончится эта бодяга – Асеева спровадим, мне дадут по шее, а тебе намылят холку за соучастие – вот тогда мы плюнем на все, сядем и напишем трактат. Организуем секту виртуальных реалистов и начнем пропагандировать твои идеи. А там, глядишь, и технологии подтянутся – можно будет попробовать жить по-новому. А пока – рано.

– Как-то мне грустно стало, Петя, – вдруг сказал Сюняев.

– Что так, Валерочка?

– Приз ты мне оставил навечно, но я ведь не доживу до вечной жизни… Вы с Володей сподобились, а я…

Гиря вдруг оцепенел и в задумчивости уставился в одну точку.

– Да, – сказал он наконец. – Это мое упущение. Мы с тобой всю жизнь ходим в паре, ты меня снабжаешь ценными мыслями и передовыми идеями, но теперь, выходит, мой светлый образ рванет к звездам, а твой… Нехорошо, и даже как-то не по-товарищески. Что-то в этом есть малоэтичное и аморальное. Это одно. Другое то, что без тебя я в звездных мирах не смогу проводить эффективную политику.

– По-моему, ты преувеличиваешь.

– Да нет, Валера… Политика – это ладно. Никто и не обещал, что мне будет предоставлена такая возможность. Но вот прямо сейчас ты натолкнул меня на некоторую мысль. По существу, мы с тобой – в какой-то мере – уже давно одна личность, и вряд ли друг без друга сможем полноценно функционировать. Вполне допускаю, что тот виртуальный Гиря среди других камешков подберет себе виртуального Сюняева и продолжит свое грязное дело. Но сейчас-то мы имеем уже хорошо обкатанную связку Гиря-Сюняев, и если Асееву зачем-то понадобился Гиря, то, надо полагать, он имел ввиду полноценного Гирю, а без Сюняева таковой существовать не может. Это какой-то примитивный и сильно урезанный Гиря – та самая "жалкая и ничтожная личность", давно описанная классиками. Разумеется, возможности Асеева ограничены, но тот, кто готовил "репликатор", должен был учесть обстоятельства такого рода.

– Ты растекаешься мыслью по древу, – сказал Сюняев. – Давай суть, квинтэссенцию!

– Квинтессенция такая. Я еще более утвердился в мысли, что в недрах кометы есть некое устройство, позволяющее создать виртуальную среду обитания. И там, в этой среде, виртуальные личности должны жить непрерывно и непрерывно же взаимодействовать. Иначе эффективный коллективный мыслительный процесс невозможен. А он будет нужен, и особенно в критических ситуациях. Нам здесь, на Земле, гораздо проще. У нас и народу на порядок больше, и ситуация стационарная. Платон подумал – написал трактат про монады, через две тыщи лет Гегель почитал – пристроил монады к делу. Бог весть когда придумали колесо, и только сравнительно недавно – велосипед. А вот как понадобилось космос осваивать, собрали аж целый ГУК. Коллегии, начальники, приказы, указы – а эффективность… Она, господа, оставляет желать лучшего! Ведь вот, смотрите: мы здесь собрались, скоренько все обмозговали и, в общем, придумали, как разрулить ситуацию. Вы полагаете, я интриган от природы? Да мне все это – тьфу! Будь я уверен, что наша система коллективного мышления, реализованная в ГУКе, способна автоматически принимать эффективные решения, я бы сел, и, как Валера, мыслил бы "в миллиардах и парсеках". Конечно, не так эффективно, как он, но все-таки…

– Н-нда.., – Сомов поднялся и прошелся по комнате. – Это действительно требует осмысления. Но, во всяком случае, теперь мне понятно, почему Асеев так старательно изъял все ящики. Без виртуальной среды, которая, предположительно, есть в астероиде, эти ящики – просто артефакт. Игрушка. А вместе со средой – новая технология бытия. Я думаю, именно этот комплекс технологий позволил перевести цивилизацию, в разряд суперцивилизаций. Они научились с его помощью весьма своеобразно покорять пространство и время. Асеев понимает, что мы пока к такому бытию не готовы.

– Увы нам! – подытожил Гиря. – Ладно… Кажется, все обсудили, все вопросы согласовали – пора расходиться.

Сюняев удивленно поднял брови.

– Минуточку! – сказал он возмущенно. – А где обещанные новые факты?

– Ах, да.., – Гиря поморщился. – Факты, в общем, пустяковые. Во первых, Эндрю нашел, того, кто снимал ментокопию Шатилова. Он оказался вовсе не бимарионом, а обычным человеком. Более того, я его знал лично, поскольку лет десять назад он работал дознавателем в нашем отделе. Фамилию называть не хочу, но ты, Валера, его тоже знаешь. Мы с ним довольно откровенно поговорили. Фактами он меня не баловал, но, узнав, что я в курсе, подтвердил многие из уже известных.

– Он что же, собирается э-э… вместе с Асеевым?

– Нет, – Гиря улыбнулся. – Он уже далеко не в том возрасте, чтобы совершать опрометчивые поступки, но Асеева охарактеризовал как в высшей степени здравомыслящего человека… Мы жонглировали намеками и недомолвками, в результате нам удалось взаимно убедить друг друга в искренности намерений каждого, не сообщив, практически, ничего. Я испытал эстетическое наслаждение. Очень квалифицированный специалист! Единственный факт, который он довел до моего сведения: помимо нас, среди функционеров ГУКа на уровне ответственных лиц имеются достаточно осведомленные сочувствующие. Примерно, двое с группами поддержки. Имена он не помнит, но уверен, что они тоже развернули какую-то деятельность в пользу Асеева. Нам, Валера, предстоит их вычислить и наладить контакты, во избежание накладок. Кроме того у нас есть проблема дока и двух рейдеров, а одно из этих лиц, судя по всему, работает в сфере снабжения и укомплектования. Если это так – это просто Клондайк для манипуляций с грузами и оборудованием. Ты ведь знаешь снабженцев – у них все смазано и нигде не скрипит…

– И это все? – буркнул Сюняев. – Прямо скажем, не густо…

– Уверяю тебя, это немало. Разговор записывался, и я, при случае, дам тебе его прослушать. Факт номер два: Кикнадзе нашел таки место, где, как он полагает, находился склад ящиков. Но там случился грандиозный обвал, причем, именно тогда, когда Асеев посещал Гималаи. Симптоматично, не правда ли? Раскопками мы, возможно, займемся потом, когда эпопея завершится. Как, впрочем, и ламами, и камешками в горшочках.

– Это бессмысленно, – сказал Сомов.

– Согласен. Но мы ими таки займемся. С одной стороны, чтобы расставить все точки над "и", а с другой – надо будет решать, что с этими камешками делать. Их ведь не просто так по горшочкам рассовывали…