После встречи с виртуальным Гирей Вася сделался необычайно серьезным и вдумчивым. Через пару дней он принес мне кипу исписанной бумаги и заявил, что добросовестно описал все, чем они с Гирей занимались в виртуальной реальности целых два часа. Описание, по его словам, Вася снабдил своими соображениями и комментариями, и, к моему удивлению, предложил мне спрятать свое произведение в сейф, не читая. В ответ на мой удивленный взгляд Вася сказал, что это пожелание самого виртуального Гири, но он к нему присоединяется.

Немного подумав, я решил, что с моей стороны будет не очень тактично соваться в чужие дела. Материал не заржавеет, а придет срок, сядем, будем читать, и будем думать…

Я открыл свой личный сейф, достал конверт, вложил туда бумаги и, положив конверт обратно, запер сейф. И подумал, что сам Василий сейфа не имеет, хотя с того момента, как получил статус дознавателя, может на него претендовать. Далее я подумал, что он вполне может обойтись без всякого сейфа, если заведет пароль на своем компьютере, либо свои соображения будет размещать в зашифрованных файлах. Но Куропаткин почему-то предпочел их оформить в виде стопки бумаги.

После этого мои мысли разбрелись по закоулкам мозга, и спустя какое-то время я с удивлением обнаружил, что пытаюсь ответить на вопрос, чем стопка Куропаткина отличается от файла? Я сосредоточился и нашел правильный ответ: тем, что существует в единственном экземпляре. Можно снять копию, но это и будет копия – она будет отличаться от оригинала. А копия файла ничем от оригинала не отличается. Можно файл – пусть это будет документ – распечатать в десятке экземпляров. Но официальным документом станет тот экземпляр, на котором появится подпись и печать. Но и печать и подпись можно поставить на каждом экземпляре… И что из этого следует? Да, собственно, ничего…

Споткнувшись об эту констатацию, я совершил умственный рывок, и… И тут выяснилось, что я опять вышел на орбиту вокруг ящиков.

Допустим, есть десять ящиков. Допустим также, что есть десять камешков. Можно ли во все десять записать одну и ту же личность, скажем, того же Гирю? Вроде бы, никаких преград нет – могут одновременно существовать десять совершенно идентичных виртуальных Гирь. Но оригинал, так сказать, подлинник Гири, существует только в единственном экземпляре. Хорошо это, или плохо? Это хорошо. А чем, собственно, это хорошо? Допустим, существуют два материальных Гири. В какой-то момент они приходят к прямо противоположным выводам и начинают проводить прямо противоположные политики. Вот это и будет то самое "плохо"… А можно ли изготовить абсолютно точную копию материального Гири? В принципе – да. Гиря состоит из элементарных частиц, а с позиции квантовой теории элементарные частицы одного типа абсолютно неразличимы, то есть преград нет. Но каждый человек состоит из таких частиц. Чем же мы отличаемся? Очевидно, их конфигурацией, то есть, взаимным расположением. И, в конечном итоге, вот это самое взаимное расположение кодирует личность… И к чему мы приходим? Да ни к чему! Если в какой-то среде создать модели элементарных частиц, и взаимно расположить так же, как реальные частицы, то полученный Гиря начнет существовать ничуть не хуже реального…

С другой стороны, кто сказал, что наш мир и есть реальность? Быть может, мы сами существуем как некие конфигурации в некоей виртуальной среде. Если мы способны создать другую виртуальную среду из подручных элементов нашей, в ней могут существовать свои творцы виртуальных сред. И далее в этом же духе, то есть до бесконечности. Теперь просто напрашивается обобщение вывода до бесконечности в обратную сторону… Получается бесконечная иерархия вложенных виртуальных сред!.. Что-то в этом есть патологическое… Дурная бесконечность! Примерно та же история, как с иерархией множеств всех подмножеств в универсуме фон Неймана… Осталось сделать последний шаг: отождествим плюс бесконечность и минус бесконечность. Получим самодостаточное кольцо поочередно вложенных друг в друга виртуальных реальностей. Никакой первичной реальности не существует! Просто однажды спонтанно возникло из небытия кольцо, а мы – всего лишь виртуальные химеры в одной из счетного множества виртуальных реальностей этого кольца. А быть может, и не счетного. Я бы, пожалуй, предпочел этот вариант – все же в континууме жить как-то легче…

В конце концов, я решил, что стал слишком много думать, и совершенно перестал что-то делать. А надо бы… И поделился этой свежей мыслью с Васей, который сидел за своим столом и тоже о чем-то размышлял.

Я ожидал, что он меня поддержит. И тот, прежний Куропаткин, меня бы, вне всяких сомнений, поддержал. Но этот… Этот заявил, что, да, безусловно, дело делать надо. Но, прежде чем его делать, надо все обдумать. Причем, думать надо о том, что имеет отношение к делу, а о том, что не имеет, не думать категорически. В данный момент надо подумать о том, чего безусловно делать не надо. Скажем, он уже твердо решил, не без влияния виртуального Гири, разумеется, что обо всех наших делах надо помалкивать. То есть, исключить всякое спонтанное просачивание информации от нас во внешнюю среду. Виртуальный Гиря ему объяснил, что, вероятно, реальный Гиря затевает какую-то сложную комбинацию, элементами которой может быть строго дозированная утечка фактов в нужном направлении, смешанная с качественно приготовленным враньем в том же направлении, или в какие-то боковые ответвления нужного направления. Но те же самые факты, пришедшие из иного направления, могут произвести совершенно иное воздействие на контрагента.

Я был потрясен.

– Василий, – сказал я, – я снимаю перед тобой шляпу! Именно это я и имел в виду, когда угрожал заставить тебя ловить раков в суровых климатических условиях. И именно это говорил недавно реальный Петр Янович, указав на тебя, как на источник потенциальной опасности. Я за тебя поручился. И я рад, что ты не подкачал.

– Я не подкачал, не подкачиваю, и не подкачаю впредь! – гордо ответил Вася. – А что именно говорил про меня Гиря?

– Он указал на твою молодость, на круг знакомых, на недостатки характера, и просил сделать так, чтобы ты не фигурировал в списке его проблем. Теперь я вижу, что он может тебя вычеркнуть.

– Ясно. И что нам теперь делать? Есть конкретные поручения?

– В том-то и дело, что их нет. Я тебя информирую, что состоялось секретное совещание у Сомова, я сделал доклад, состоялись дебаты и был предложен некоторый черновой план. Гиря взял две недели на рекогносцировку. Поручений нет, указаний тоже нет.

– А в чем суть плана?

– Вася, придется потерпеть. Я проинформирую Гирю о твоем примерном поведении, он снимет табу, и я все расскажу. А пока придется ждать и бить баклуши. Судя по всему, никакой работой по профилю отдела Гиря нас загружать не намерен, а будет использовать на побегушках. Меня-то уж во всяком случае.

– То есть, придется сидеть и о чем-то думать. А мне кажется, что я уже передумал все, что мог, – Вася вздохнул.

– У меня точно такие ощущения. И в голову лезет всякая ерунда.

– Какая, например?

Я тоже вздохнул, и рассказал про изобретенное мной замкнутое кольцо вложенных виртуальных миров. В голубых глазах Куропаткина я увидел искорки недоумения, недоверия и даже возмущения.

– Чего ты на меня уставился? – изумился я.

– А то… Ну-ка достань мои бумажки.

– Зачем?

– Достань, достань…

Я достал конверт из сейфа. Вася покопался в нем, выудил один лист и подал мне.

– Читай!

Я стал читать. И среди прочих тезисов, не вполне мне понятных, поскольку они были предъявлены вне общего контекста, я обнаружил вполне отчетливое кольцо вложенных виртуальных реальностей.

– Ты что же, хочешь сказать, что я украл у тебя идею? – поинтересовался я?

– Нет, – отрезал Вася. – Просто мы с тобой одинаково сдвинулись по фазе. И поделом нам! Делом надо заниматься, делом!

– Надо будет сказать Гире, чтобы он тебя как-то загрузил, от греха подальше, – пробормотал я.

– Все! – Вася хлопнул ладонью по столу и встал. – У тебя, по крайней мере, есть указание ждать дальнейших указаний, а у меня нет даже этого. Я решил проявить сметку и трезвый расчет. Данные по орбитам я добыл, но они сырые. Попробую извлечь из них какую-нибудь квинтэссенцию. Короче, я иду в архив и сажусь за монитор. А ты сиди и шлифуй кольцо до блеска.

– Какое кольцо?

– Виртуальных миров.

– Но может быть, я тоже…

– Нет. У тебя указание: ждать. А я должен основательно проработать эти орбиты. Иначе опять, как прошлый раз, Гиря затребует фактический материал, а у нас никаких точных данных нет. Мне это надоело! Я хочу владеть точными данными.

С тем Вася и ушел. А я, соответственно, остался.

Валерий Алексеевич посетил Бодуна несколько позже назначенного им же самим срока. Отсрочка была вызвана тем, что с Бодуном я никак не мог связаться – он исчез на целых три дня. Но, появившись, он связался со мной сам и сразу поинтересовался, известны ли уже Гире все обстоятельства нашей встречи. Я ответил, что да, и более того, обстоятельства эти уже проанализированы, сделаны соответствующие выводы и приняты верные решения. Тогда он спросил, не могу ли я проинформировать его о характере принятых решений, и общей их направленности. Я ответил, что таких полномочий не имею, но поводов для беспокойства нет. Решения вполне укладываются в рамки предварительных договоренностей. Тогда он поинтересовался, не будет ли с его стороны слишком навязчивым предложить мне связать его с Петром Яновичем для конфиденциального разговора. Я ответил, что нет, но он бы мог обойтись без церемоний, и связаться с Гирей непосредственно. Он сказал, что попробовал, нарвался на Сюняева, решил, что, возможно, у нас тут начались кадровые перестановки, и ему следует, для начала, прояснить ситуацию. Я сказал, что ситуация стабильна, что мне неизвестно, где сейчас находится Петр Янович, но я его выловлю и передам пожелание. И спросил, устроит ли его, если Гиря позвонит вечером по домашнему коду. Он сказал, что вполне, и мы расстались.

Но выловить Гирю мне не удалось – в этот день он был неуловим, невзирая на то, что я использовал почти все свои уловки. Попался он на следующий день ближе к обеду, выслушал просьбу и попросил передать Бодуну, что свяжется с ним вечером, если тот будет дома. Я связался и передал. А поздно вечером уже Гиря позвонил мне домой и дал следующее указание:

– Глеб, – сказал он, – завтра с утра ты сопровождаешь Валеру к Бодуну – оба уже в курсе. С Бодуном можно не темнить – мы согласовали позиции. Состояние Сюняева близко к критическому. Он меня обвинил в том, что я хочу его оттереть от виртуальной реальности, говорил лозунгами и сверкал очами. Не давай ему там впасть в экстаз, ограничивай амбиции, и все такое… То есть, ты несешь полную ответственность за то, чтобы Валера оставался дееспособен после процедуры.

– Есть шеф! – сказал я бодро.

Разумеется, я отдавал себе отчет, что Сюняев – это отнюдь не Куропаткин, за дееспособность которого я теперь мог вполне поручиться…

Валерий Алексеевич просидел с Гирей в виртуальной реальности ровно три часа. Когда он возвратился, лицо его было совершенно непроницаемо. Какое-то время он сидел с отрешенным видом и молча пил свой кофе, услужливо подставленный Бодуном. Потом молча встал и молча пошел к выходу. И открыл рот только в прихожей, когда надел шляпу. Он протянул Бодуну руку и сказал:

– Благодарю вас за предоставленную возможность ознакомиться с работой этого феноменального… Н-да… Вы, как я понял, отбываете с Асеевым?

– Да, – нейтрально ответил Бодун, не знавший как ему реагировать.

– Тогда передайте господину Асееву мое искреннее восхищение. То, что он сумел сделать.., – Сюняев помолчал, уставясь в угол. – Случись это лет двадцать пять назад, я был бы с ним, – он опять помолчал. – Увы… Удачи вам. Я, со своей стороны, сделаю все возможное…

Тут он резко повернулся, открыл дверь и вышел вон. Мы с Бодуном переглянулись. Я еще постоял минуту-другую, полагая, что Валерию Алексеевичу нужно дать возможность привести свои чувства в порядок. И только после этого, пожав протянутую руку, двинулся следом.

Выйдя на улицу, я догнал Сюняева, и мы пошли рядом. Валерий Алексеевич сначала шел медленно, отрешенно смотрел прямо перед собой, но постепенно начал ускорять шаг. Потом вдруг остановился и посмотрел на меня.

– Однако, сегодня не жарко… Интересно, а что это мы так разогнались? – произнес он удивленно.

– Не знаю, – сказал я. – Темп задаете вы.

– А ты меня сопровождаешь, – констатировал он, и после некоторой паузы добавил уже совершенно другим тоном: – Слушай, а ведь Петя у нас – великий человек!

– В каком смысле?

– Ну.., – Сюняев сделал выразительный жест. – В общепринятом. Например, в смысле значимости содеянного им для человечества.

Он улыбнулся.

– Да, – сказал я и сдвинул кепку на нос. – Вероятно так.

– Я всегда отмечал, что все великие деяния свершаются как-то обыденно. Вот, скажем, Брут зарезал Цезаря… Наверняка, обстановка была совершенно рядовая. Цезарь и в мыслях не держал, что его могут сейчас зарезать, посетил туалет, выходит, смотрит – Брут! Ну, и с ним еще пара человек. Он помахал Бруту рукой, мол привет, а тот наверняка растерялся и тоже сделал ручкой. И только после этого вспомнил, зачем пришел. Достал свой ножик, и сам удивился: неужели вот в этого Цезаря, почти бога, он воткнет ножик. И ужаснулся. И вот тут-то, после того, как ужаснулся, он Цезаря и прикончил. Сам понимаешь, вот так, с бухты барахты в живого Цезаря ножик воткнуть невозможно. Нужен адреналин…

– Наверняка без адреналина тут не обошлось, – согласился я.

– А уже потом, в разных пьесах, накрутили-навертели всякого… Сначала Цезарь произносит речь в полном одиночестве, потом он же ведет дисскуссию с Брутом и компанией, потом Цезарь, истекающий кровью, опять говорит, потом еще кто-то.., – Сюняев махнул рукой. – И за всей этой болтовней от нас ускользает мотивация бытия.

– Не вполне понимаю, к чему вы клоните. Чья мотивация?

– Того же Цезаря и Брута. Что их влекло по жизни? Неужели впрыскивание адреналина? Так сказать, нервное возбуждение…

– Валерий Алексеевич, вы меня совершенно сбили с толку! Я не могу понять, причем тут адреналин? Адреналин – химическое вещество, вырабатывается организмом…

– Именно, Глеб, именно! Он вырабатывается даже не мозгом – организмом. И для большинства людей является причиной их активности. Разумеется, я имею в виду некий обобщенный адреналин. Химический метаболизм. Спрашивается, кому и зачем это нужно? Это же рудимент доисторического периода.

Я вообще перестал что-либо понимать, остановился и поднял руки:

– Валерий Алексеевич, я вас умоляю, не говорите загадками! Петр Янович дал мне задание провести эту операцию таким образом, чтобы вы остались в рабочем состоянии. Сейчас у меня ощущение полного провала. Как я буду смотреть в глаза Гири, если вы в его присутствии начнете высказывать сентенции об адреналине в крови Брута? Это почти то же самое, что кровь Македонского в крови у Эндрю Джоновича! Но там хотя бы фигурировала пробирка с надписью, а у вас то же самое на пустом месте…

Сюняев смутился

– Извини, Глеб, я кажется э-э… несколько… И не учел, что ты не в курсе того, что там происходило.

– Где именно? У Цезаря?

– В ящике.

– Ах, в ящике! – я облегченно вздохнул. – Вероятно, вы как бы продолжили свои рассуждения, начатые там.

– Не совсем так, но в целом – да. Ты должен меня понять – я испытал сильное потрясение. Сильнейшее! Вероятно, самое сильное за всю мою жизнь. И какое-то время находился, как бы это сказать, э-э… в ступоре. Да, вот именно. Это было заметно?

– Было заметно, что с вами не все в порядке. Бодун был несколько озадачен вашей прощальной речью. Я не знаю, о чем они договаривались с Гирей…

– С которым Гирей?

– С реальным. Впрочем он ведь и с виртуальным предварительно договаривался.

– Но с реальным у Бодуна разговор был?

– Вы разве не в курсе?

– Ну.., – Сюняев покрутил носом. – Мне Гиря сказал дипломатично: имеется договоренность. Впрочем, это теперь несущественно… О чем мы говорили?

– Насколько я помню, о потрясении. И о том, что Петр Янович – великий человек. И о Цезаре с Брутом.

– Ну, эти последние – пройденный этап. Что же касается Петра Яновича.., – Сюняев заметно воодушевился. – Ты, вероятно, заметил, что к виртуальной реальности у меня повышенный интерес. Все эти звездные дали, конечно, тоже небезразличны, но в общем, особой пищи для ума я в них не нахожу. Ясно, что пространства много, материи мало, и что-то надо с этим делать. И примерно понятно, что с этим делать можно, а чего нельзя, даже если хочется очень сильно. Например, нельзя перемещаться в пространстве со сверхсветовыми скоростями. Во всякие там трансгрессии, нуль-переходы и подпространственные дыры я не верю, и перспективы тут не вижу. Все это, как говаривали наши предки, баловство и любомудрие. А вот концепция Бодуна вызывает у меня уважение. Ощущается квалифицированный подход. И, как ты уже понял, я теперь просто яростный сторонник Асеева. Но! – Сюняев поднял палец. – Мой личный интерес, – он ткнул себя этим пальцем в грудь, – научный, философский и всякий иной, сосредоточен не в направлении изучения методов размножения нашей цивилизации. Тут мне все понятно. С любых позиций цивилизация просто обязана себя продублировать. И должна воспользоваться любым удобным случаем. Случай представился – вопросов не имею! Но меня в гораздо большей степени занимает вопрос о том, как же наша цивилизация будет развиваться дальше. Сейчас я встал на позицию Сомова. Да, виртуальная реальность – ключ к дальнейшей экспансии человека в космос. И именно эта технология позволит нам в будущем достичь уровня суперцивилизации.

– Надо ли понимать так, что в отношении нашей цивилизации вы стоите на патриотических позициях?,

– Да, – подтвердил Сюняев с некоторым вызовом. – Я на них стою.

– Но, надеюсь, вы не сторонник галактического изоляционизма?

– Ни в коем случае. Я абсолютно ничего не имею против братьев по разуму. Но я считаю, что мы должны быть с ними на равных. Если они вынуждены будут нас опекать, то на кой черт мы вообще нужны? Каждая цивилизация должна стремиться к тому, чтобы стать самодостаточной величиной. И вносить свой вклад в общее дело. Свои отличительные черты, свою индивидуальность она должна во что-то воплотить. Для этого ей необходимо иметь самолюбие, гордость и даже какую-то толику нахальства. Все как у людей!

Я констатировал, что состояние Валерия Алексеевича вполне удовлетворительное. Но следует уточнить, что именно повергло его в транс в виртуальной реальности в процессе общения с виртуальным Гирей, чтобы избежать рецидивов.

– Ясно, – сказал я. – Но мы уклонились от магистральной темы.

– А какая у нас была тема? – спросил он озадаченно. – Разве была тема? По-моему, мы просто болтали.

– Как можно, Валерий Алексеевич! Мы обсуждали ваши взаимоотношения с виртуальной реальностью. И не вообще с таковой, а именно с той, с которой вы имели дело недавно. Что вас там так поразило?

– Ах, да, конечно… Я скажу!.. Меня поразил виртуальный Гиря.

– Он что же, какие-то экстравагантные штучки там проделывал?

– Нет, хотя, конечно, сама обстановка… Он меня поразил тем, что это был именно Гиря, и никто другой.

– Помилосердствуйте, Валерий Алексеевич! Ведь было сказано, что в ящике будет предъявлен виртуальный Гиря. Кого же еще вы ожидали там увидеть!? И чем конкретно он вас удивил?

– Своей деловитостью. Ты ведь тоже с ним общался?

– Да.

– И он выглядел деловитым?

– Естественно, – я даже растерялся. – Но какой бы это был Гиря, если бы он не был деловит. Я вообще не припомню такого случая. Разве что в семейном кругу, да и то…

– Вот это-то и странно.

– Помилуйте, что же в этом странного!?

– Глеб, ты меня просто удивляешь. Представь себе, что там, в этом ящике, сидит не Гиря, а ты. Вот перед тобой находился некто, потом, вдруг, он исчез и появился совсем другой – я, например. Потом третий… А ты знаешь, что на самом деле тебя, как такового, нет. Да и того, кто тебя посетил, по существу, тоже нет – в реальности он сидит на стуле с присосками на лбу. И что же, ты, как ни в чем не бывало, начнешь обсуждать с ним какие-то земные делишки?

– Действительно.., – сказал я растерянно.

– И более того! Представь себе, какие я сам испытал ощущения, попав в ящик. А он даже глазом не моргнув, занялся "стабилизацией психического состояния" – моего, разумеется, – потом начал выуживать из меня общее состояние наших дел, и через какое-то время я уже почти забыл, где мы, и что мы тут делаем. Как будто мы не в ящике, а в его кабинете!.. Я сказал "почти", ведь на самом-то деле я непрерывно осознавал, что происходит. И исподволь его прощупывал. Так вот, он это почувствовал, и начал мне подыгрывать. И когда я это понял, я сказал ему, что хватит валять дурака. А он поинтересовался результатами моего прощупывания. Интересуешься, в каких выражениях?

– Да. Меня он тоже спрашивал, сильно ли, на мой взгляд, отличается от оригинала.

– Он мне сказал: "Валера, ты знаешь меня, как никто другой. Сейчас принципиально важно выяснить, чем виртуальный Гиря отличается от натурального. Это важно и для меня, и для вас. Судя по всему, в ваше распоряжение такой ящик предоставлен не будет. Хорошо это, или плохо, я еще не вполне взвесил. Но сам по себе ящик – ерунда. Придет время, вы его сделаете. Сейчас мы узнали, что существование подобных ящиков не противоречит законам природы. Но это – пройденный этап. Гораздо важнее для вас заранее получить сведения о каких-то свойствах виртуальных личностей и их отличиях от реальных. Сам я этим заняться не в состоянии – мне не с чем сравнивать. Бодун утверждает, что раньше этим активно занимался Калуца, но куда девались его материалы, он не знает. Крайне желательно, чтобы материалы попали к вам и подверглись изучению. Убедительно тебя прошу отследить этот момент. Я для нашего общения нахально потребовал у Бодуна три часа. Он сказал, что ты можешь тут сидеть хоть год, если это необходимо. Из чего я делаю вывод, что, по крайней мере с Бодуном, Гиря позиции согласовал. Я бы хотел тоже войти в курс того, что конкретно собирается предпринять Гиря, но не настаиваю. Зная тебя, могу предположить, что без его санкции ты воздержишься, а моей санкции здесь недостаточно, поскольку я не уверен, что мной нельзя манипулировать. Решай сам. Бодун сказал, что там, снаружи, сидит Кукса. Он бы мог запросить эту санкцию немедленно, да и вообще можно было бы устроить вечер вопросов и ответов. Но мы от этого воздержимся. Время пока терпит. Сказать по правде, я дорого бы дал, чтобы на твоем месте сидел первородный Гиря. И почему это невозможно, просто не понимаю. Скорее всего, оно просто нежелательно, но, похоже, Бодун в опаске, как бы, с Гирей не стряслась какая-то неприятность. Он спит и видит "Челленжер" в составе межзвездной флотилии и действует по принципу: от греха подальше".

Сюняев остановился, повернулся ко мне всем корпусом и поинтересовался:

– Не находишь все это странным?

– Совершенно классический Гиря. – буркнул я. – Не пойму, что вы к нему придираетесь?

– Я не придираюсь, – серьезно сказал он, глядя куда-то в сторону. – Я пытаюсь понять. И не понимаю. Этот Гиря человек, или уже нет? Что он вообще такое? Например, у меня довольно часто болит голова. А у него она может болеть? И вообще, есть ли она у него?

Я пожал плечами:

– Даже не задумывался об этом.

– Ну, ладно – голова, – продолжил он с жаром. – Если меня разозлить, у меня в крови появляется адреналин. Как у того Брута. Я возбуждаюсь, и мои эмоции влияют на ход мыслительного процесса. И обратно. И я начинаю бегать по комнате, рычу на всех и даже плююсь. А он? Что ему заменяет все это? Он испытывает эмоции? Чувство голода? Страх. И если да, то из чего все это сделано? Ну, ладно – чувства. Это всего лишь возбуждение нейронов. А адреналин? Он у него что?

– Валерий Алексеевич, ну что вы, ей богу, раскипятились? – сказал я, чувствуя, что уровень этого проклятого адреналина в крови Сюняева начинает зашкаливать. – Постепенно во всем разберемся.

– Разбираться надо сейчас, пока в нашем распоряжении еще есть виртуальная личность! Потом они умоются, а мы тут останемся со всеми своими приятными впечатлениями и вопросами… Вот я и горячусь!.. Что мы вообще знаем о свойствах личности? Да ничего!

– Вы правы – тут есть с чем разбираться.

– И даже существенно более того! – воскликнул Сюняев. – Бездна вопросов… Но возвратимся к конкретному Гире. Почему он всегда находит правильное решение почти во всех ситуациях? Я вот не могу, а он может. Я думал над этим, поскольку завистлив от природы. Если кто-то что-то может, а я нет, я ему начинаю инстинктивно завидовать. Понимаешь?

– Более или менее, – произнес я нейтрально.

– И вот что я надумал. Как действует Гиря? Пока ситуация стабильна, работают предыдущие решения. Но вот она изменилась, появились новые обстоятельства, возникла проблема. Он начинает искать решение. Но всякое решение предполагает последующее действие. А всякое действие, в свою очередь, предполагает наличие какой-то цели. А цель… Цель – это вещь в себе. И откуда она возникает в мозгу человека – уму непостижимо! Я знаю, что большая часть людей не имеет внутри себя источника целеполагания. Как правило человек действует исходя из нейтрализации внешнего воздействия. Что-то стряслось. Куда бежать? Да куда все! Что делать? Да то же, что и все! Только на первый взгляд кажется, что ты сам определяешь свою цель. На самом же деле, как правило, тебе ее уже кто-то указал или навязал тем или иным способом. Так вот, Гиря имеет в своей голове некий агрегат для определения цели, причем такой, что его продукция почти всегда приемлема для его окружения, и когда цель обозначена, все с энтузиазмом к ней устремляются. Что удивительно, достижение этой цели почти у каждого вызывает чувство внутреннего удовлетворения. Вот поэтому я и сказал, что Петр Янович – великий человек. Поверь мне, Глеб, такие люди попадаются чрезвычайно редко. Их – штуки. Они ни хорошие, ни плохие – разные. Македонский, Цезарь, Наполеон, Ленин… Они могут не выделяться иными способностями, но почти каждый из них в истории что-то наворочал. Это особый дар, или талант, или я не знаю, что… Скажу без ложной скромности: я – талантливый человек, но этим даром я не обладаю. К счастью, или к несчастью, но чего нет – того нет. И большая часть людей из моего круга общения в этом пункте особых дарований не проявляет. А вот у тебя, Глеб, такая способность, похоже, есть. И я думаю, что Гиря тебя выделил среди всех именно по этому признаку… А сегодня я обнаружил поразительную вещь: виртуальный Гиря эту способность сохранил! Понимаешь? Уму непостижимо! Ведь это означает, что умение выбирать цель определяется не физиологией, не инстинктами и не какими-то текущими потребностями. А тогда чем? Подумай над этим как-нибудь на досуге.

– Валерий Алексеевич, в очередной раз снимаю перед вами шляпу! – произнес я торжественно. – Вы предъявили мне тему виртуальной реальности с совершенно неожиданной стороны.

Произнося эту фразу, я имел в виду, на всякий случай, потешить тщеславие будущего тестя, хотя, разумеется, он сформулировал интересный вопрос. Действительно, какова мотивация бытия виртуальной личности, осознающей свое положение относительно реальности.

– А? – сказал Сюняев, улыбнулся и подмигнул. – Молодец! Интересно, ты делаешь это инстинктивно, или осознанно?

– Что именно?

– Обихаживаешь мое самолюбие.

Я несколько смутился, но таки признался:

– Осознанно, Валерий Алексеевич. Имею задание стабилизировать ваше психическое состояние. Использую все доступные мне методы.

– Еще раз молодец! – произнес он удовлетворенно. – Глеб, способность отдать должное чужому дарованию – это очень важная черта личности. У меня она отсутствует. В силу своей завистливости, я подсознательно пытаюсь обесценить чужие достижения, и всякий раз ловлю себя на этом. И стыжусь – оттого и задираюсь. А ты вот – нет… Я все пытался понять, почему Валентина в тебя сразу вцепилась? Мгновенно! Ведь по характеру она – стерва. И Ольга моя – тоже стерва.

– Валерий Алексеевич, – воскликнул я укоризненно, – зачем же так!

– Глеб, – сказал он строго, – тебе следует научиться называть вещи своими именами. Я ведь не кричу об этом на каждом углу. Но мы с тобой – не чужие люди, и в приватной беседе можем не стесняться в выражениях. Эпитет, который мной был использован, имеет негативный оттенок, но я вовсе не имел в виду оскорбить наших дам, или как-то принизить их в твоих глазах. Стервозность характера, обычно, проистекает из стремления добиться своего во что бы то ни стало, вопреки всему. Такие люди всегда идут напролом, и очень часто обжигаются. Но они всегда знают, чего хотят, а значит, умеют ставить перед собой цели. Я тебе уже говорил, что начисто лишен этого качества, поэтому наш брак с Ольгой можно считать успешным. Она мной манипулирует, я пытаюсь капризничать, и, в целом, мы как-то уживаемся. Но я совершенно не могу понять, как ты уживешься с Валентиной! Ведь она если что-то вобьет себе в голову, будет тебя изводить до тех пор, пока не добьется своего. А ты, насколько я успел заметить, чужому влиянию практически не подвержен.

– Мне кажется, что вы преувеличиваете, – сказал я. – И потом, я человек бесхарактерный, то есть достаточно легко адаптирую свое поведение к характеру тех, с кем имею дело.

– Весьма сомнительный тезис, весьма!.. Ну, да жизнь покажет… Обращаю твое внимание, что у Пети стервозность в характере отсутствует начисто, между тем как функция целеполагания развита необычайно. Как это все умещается в одной натуре, и как функционирует, я понять не в силах! Единственное, что могу сказать: человечество определенно нуждается в разных вариантах характеров – оно не может состоять из однотипных людей. А почему?

– Ну, это-то понятно, – сказал я. – Были бы условия жизни одинаковы и неизменны во времени – и люди были бы одинаковые.

– А вот я так не думаю. Даже пчелы в одном улье различаются функционально, да и те же муравьи.., – Валерий Алексеевич не закончил фразу, отвлекшись на проходящую мимо даму привлекательной наружности, одежда которой умело подчеркивала именно то, что обычно вызывает повышенный интерес в такого рода дамах.

– Вы что же, намекаете на то, что у каждого человека от самого рождения есть свое предназначение, и характер к нему прилагается? – сказал я.

– Что? – Сюняев бросил на даму прощальный взгляд и повернулся ко мне. – Извини, я как-то рассеялся. Повтори свой последний тезис.

Я повторил.

– Как тебе сказать.., – он поджал губы и задумчиво покивал. – Лично мне эта мысль не близка. Я сторонник свободы воли, и свободы выбора своей стези. Да и вообще, всяческой свободы. Но жизнь, понимаешь, сама жизнь постоянно меня подталкивает к такому выводу.

– Да, против жизни не попрешь, – заметил я философски. – И где, по-вашему, записано это предназначение? В генах? В структуре мозга?

– В Книге бытия, – Сюняев прокашлялся. – Это, разумеется, шутка. Я не знаю, где это записано. Но представь себе на минуту, что мы с Петей обменялись положениями. То есть, условно говоря, я начальник – он дурак. Как бы ты расценил такую диспозицию с точки зрения здравого смысла?

– Вы, Валерий Алексеевич, ставите меня в неловкое положение. При любой оценке я должен кого-то признать дураком, но вы меня извините.., – я развел руками. – Тем не менее, эту диспозицию я оцениваю как нереальную.

– Вот видишь! – воскликнул Сюняев. – А ведь мы по жизни идем почти параллельными курсами. Он даже в свое время чуть было не женился на моей Ольге, и с моей стороны потребовались титанические усилия, чтобы нейтрализовать его устремления.

– Неужели! И как же вам это удалось? Ведь Петр Янович – отпетый интриган.

– Хе-хе… И на старуху бывает проруха… У Ольги была подруга, и в нужный момент я Пете ее подсунул вместо Ольги. Это была классически исполненная любовная интрига с переодеваниями. Татьяна действовала стремительно – Петя даже и пикнуть не успел!

– Не с тех ли пор Петр Янович исповедует принцип: "браки свершаются на небесах"?

– Еще бы! – буркнул Сюняев самодовольно. – Они теперь как с Ольгой встретятся, так и давай свои шашни вспоминать.

– Не могу поверить, что Петр Янович орудовал на два фронта!

– Ты о чем, – Сюняев озадаченно поднял брови. – А-а, понимаю… Нет, он почти мгновенно женился на Татьяне, а уже через год родился Вовка, так что Пете стало не до шашней. Шашни с Ольгой у него были до того. Я был третий лишний.

– Запутанная история, – произнес я многозначительно. – И я не понимаю, почему Валентина на целых десять лет моложе Владимира Петровича.

– Да потому что я на Ольге женился только спустя семь лет. Это сейчас она классная дама, а тогда была – оторви и брось! Поклонников – тьма, – Сюняев повел рукой, обозначая количество поклонников у моей будущей тещи. – Как только Петя женился, мы с Ольгой поссорились. Потом помирились. Потом в дело вступил Олег Олегович. Я имел с ним крупный разговор, и в присутствии третьих лиц он мне заявил, что пока его дочь не закончит образование, о замужестве не может быть и речи. Страсти накалились – рыдали все! Я, естественно, гордо удалился и вскорости оказался на марсианской орбитальной базе. Только через шесть лет, когда мы с Петром случайно столкнулись на Марсе в связи с одним происшествием, и он меня переманил к Спиридонову, я вернулся на Землю. Все уже быльем поросло, я совершенно успокоился, но однажды на вечеринке у Гирей появилась Ольга, и, как ты понимаешь…

– Понимаю, – сказал я.

– Вряд ли. Разумеется, мне пришлось ее провожать. Я повел себя нейтрально – дело, как говорится, прошлое, да и мы уже были не дети. А вот Ольга… Вообрази, с ней вдруг приключилась истерика, она рыдала, кляла на чем свет родителей, ну, и прочее… Я был ошеломлен и раздавлен. Но я полагал, что она просто выпила лишнего, и благополучно доставил в отчий дом, где очень интеллигентно побеседовал с ее матерью. Все вроде бы обошлось, однако через два дня Ольга явилась ко мне и… И в результате я женился. Клянусь, Глеб, я до сих пор не понимаю, что она во мне нашла? Ведь за шесть лет…

– Что же тут непонятного – любовь…

– …Зла – полюбишь и козла, – продолжил Сюняев. – Ты, вероятно, это имел в виду? А как ты полагаешь, возможна ли любовь в виртуальной среде? Ну, скажем точнее, какой-то ее аналог?

– Валерий Алексеевич, – сказал я с улыбкой, – вы неисправимы. Мне на ум приходит бессмертная фраза: "Она меня за муки полюбила, а я ее – за состраданье к ним". Только теперь я понял, о чем здесь идет речь.

– О чем? – заинтересовался Сюняев.

– О муках творчества и философского осмысления бытия.

– Должно быть, так, – он вздохнул. – Никаких иных достоинств у себя я не вижу. А этого – хоть отбавляй. Что до любви, то она, как я думаю, в любой среде связана с продолжением рода.

– И с наличием двух полов.

– А с чем связано наличие именно двух полов – мне неведомо, – Он опять вздохнул.

– Это понятно, – сказал я. – С муками творчества. Один пол мучается, второй вдохновляет на мучение.

– Как ни крути, а оно так, – согласился Сюняев.

Мы помолчали. И тут Валерий Алексеевич озадачил меня еще одним соображением в форме вопроса:

– Как ты полагаешь Глеб, цивилизации размножаются половым путем?

– Э-э.., – я воспользовался его же методом. – Вы как-то странно э-э… ставите вопрос.

– У нас, похоже, тот самый случай… Кстати, с продолжением рода у меня тоже были проблемы. Плод у Ольги лежал как-то не так, или пуповина не там прошла – я не понял. Я тогда вообще был невменяем. Когда я узнал, что предстоит операция.., – Сюняев махнул рукой, – Врачи пытались мне что-то втолковать, но тщетно…

– Какая операция? – удивился я.

– Ах, да – ты не в курсе. Валентину Ольга рожала кесаревым сечением.

Я был не в курсе. И мне на ум вдруг пришла мысль, что я вполне мог не только не встретиться с Валентиной – она могла вообще не существовать! От этой мысли у меня в голове помутилось и зарябило в глазах. Я остановился и замер. И, вероятно, побледнел, потому что Валерий Алексеевич засуетился, схватил меня за руку, заглянул в лицо и участливо посоветовал:

– Вдохни глубже. Помотай головой.

Я вдохнул и помотал – стало лучше.

– Сердчишко-то у тебя – того.., – пробормотал Сюняев. – Надо обследоваться.

– Не надо, – сказал я. – Просто, это любовь.

Валерий Алексеевич еще раз заглянул мне в лицо – на этот раз с любопытством. И что-то, он, видимо, понял, потому что пробурчал:

– Черт побери, действительно любовь! Кто бы мог подумать… И то сказать, какая в твои годы может быть недостаточность. Впрочем, это дело наживное. Так оно всегда и бывает: сначала сердечная избыточность, а уже потом недостаточность. Как естественное следствие мук творчества. А практический смысл всего лишь в том, чтобы появился плод любви…