Каких-либо героических деяний мне совершить не пришлось. Слава богу, обошлось без этого.

Неизвестным КК в голове кометы оказался малый десантный рейдер совершавший чартерный перелет с Третьей марсианской базы на Вторую орбитальную научную базу Нептуна. База славилась тем, что, по коллективному мнению личного состава Космофлота, там собрались одни придурки – все сплошь крупные ученые. Крупные, поскольку они таковыми и являлись. А придурки, потому что они потоком и без всякой системы слали заявки на разные замысловатые приборы, которые им приходилось доставлять чуть ли не штучно. Наш малый рейдер как раз и должен был доставить на базу научное оборудование, а в дополнение к нему, четырех ученых пассажиров, которых только и не хватало возле Нептуна.

И вот уже на подходе к точке назначения, примерно в четверти астрономической единицы, рейдер чуть ли не в лоб столкнулся с кометой. Разумеется, не буквально. Просто штурман, проверяя курс, проводил дежурные астронаблюдения и визуально обнаружил две яркие светящиеся точки на фоне звезд. Он бросился сверяться по звездным каталогам – эти объекты там не значились. Доложил капитану, тот связался с базой – там никто ничего не знал, но по наводке база тоже обнаружила объекты.

С этого момента в данном секторе радиуса воцаряется бедлам, а эфир наполняется всхлипами, воплями, императивами и точными указаниями. Пассажиры на борту каким-то образом узнают обо всем, а поскольку являются учеными, хватают капитана за галстук, требуя во имя науки изменить курс и идти на сближение с объектами. Капитан – сравнительно молодой, но уже достаточно опытный – просто вышвыривает их из каюты. Он понимает, что, во-первых, не имеет права менять курс без приказа, а во-вторых, если он погонится за объектом, у него потом просто не хватит рабочего тела для ЯДУ, чтобы добраться до какой-нибудь базы. Тем не менее, он запрашивает базу у Нептуна и совершенно неожиданно получает указание выйти на синхронную с объектом траекторию. Кто и почему дал такое указание – Гире предстояло еще разобраться. Капитан его выполнить отказался, мотивируя тем, что не желает остаться без ресурса активной тяги где-нибудь между орбитами Нептуна и Сатурном, и пару месяцев болтаться в космосе как дерьмо в проруби. Он прямо так и объявил на весь эфир, что подтверждено аудиозаписью. Ему было сказано, что если он упустит объект, а тот представляет опасность… И так далее.

Позже, когда я встретился с капитаном, он сказал, что совершенно не понимает, почему поддался на уговоры, и ссылался на то, что, вероятно, кто-то на него наслал морок. Так или иначе, но он перевел реактор в режим активной тяги, сошел со своего эллипса и начал совершать маневр выхода на траекторию кометы. На борту среди ученых царил энтузиазм. Экипаж тоже был в приподнятом настроении. Ну, как же: погоня с перспективой научных открытий! Ученые сообщили, что этой кометы нет ни в одном каталоге крупных объектов Солнечной системы. А между тем, диаметр ядра второй кометы никак не меньше пятидесяти километров, орбита системы чуть ли не гиперболическая и она вполне может быть внесолнечным объектом. Уяснив это, капитан тоже ощутил азарт и вибрацию пяточного нерва. Действительно, возможность исследовать внесолнечный объект, залетевший к нам невесть откуда предоставляется очень и очень не часто, и отнюдь не всякому. И это было примерно то, из-за чего он, собственно, и подался в капитаны. Капитан, кстати, сообщил мне, что когда учился в школе навигаторов, до них дошел слух о каком-то подобном случае. Тогда весь курс свихнулся, и целый месяц перетирал его языками. Теперь же амплитуда нервных импульсов в головах экипажа возросла до критического уровня, а в головах пассажиров и вообще зашкалила.

Но этот капитан был настоящим капитаном. Он окрылился поставленной задачей, однако не потерял хладнокровия. Он понимал, что кометы две, их могут сопровождать более мелкие фрагменты, но в силу гравитационной связанности, фрагменты должны концентрироваться в пространстве между ними. Головная комета имела сравнительно небольшое ядро – километров десять. И безопаснее всего было сблизиться именно с ней спереди по курсу ее полета, а уж там будет видно. Что он и проделал, погасив относительную скорость почти до нуля. Рейдер, разумеется, имел тенденцию к падению на комету, ибо она его притягивала. Приходилось периодически включать маневровую тягу и корректировать расстояние до поверхности, что усугубляло проблему нехватки рабочего тела и вызывало беспокойство. Но ученые рьяно взялись за дело и вскоре получили какие-то сногсшибательные результаты – какие именно, капитан не вполне понимал. И немедленно потребовали осуществить высадку на поверхность. Капитан отказался категорически. Что-что, а опасность этого предприятия он понимал отлично. Кроме спасательных гулетов, никаких иных средств для высадки на борту он не имел, а использовать их не по назначению не имел права. Ученые возроптали. Консультации с членами экипажа, сохранившими остатки здравого смысла, показали, что ситуация критическая, но капитан ею пока владел. Ситуация вышла в закритическую область в тот момент, когда один из ученых – самый именитый и самый настырный – явился к капитану и заявил, что хочет сообщить ему некоторые важные сведения. А именно: на поверхности кометы имеется некий объект, похожий на большой глаз, и этот глаз… подмигивает! Капитан не поверил. И не верил, пока ему этот глаз не показали. И деватся ему стало некуда. "Понимаешь, – сказал он мне, – я этот глаз видел собственными глазами! Поставь себя на мое место."

Разумеется, никакой это был не глаз, а нечто вроде овальной дыры, в центре которой просматривалось что-то темное. Но самое главное: он периодически закрывался какой-то диафрагмой. Похоже, объект был искусственного происхождения. Или, во всяком случае, не очень естественного. Капитан заколебался. У него был выбор. Вообще говоря он мог продолжать гнуть свою линию и запретить все подряд, но у него возникло ощущение, что экипаж не на его стороне. Склонись он к этому варианту, его могли просто начать игнорировать. И что бы он тогда делал? Не бегать же по отсекам с пистолетом-парализатором и обездвиживать личный состав! Да, конечно, если понимать предписания Устава буквально, следовало поступить именно так. Но что бы он делал без бортинженера и штурмана? И что бы сделал с ним экипаж, когда очнулся?

Но и не это было главным. Капитан долго мялся, но я его таки раскрутил на откровенность.

Он понимал, что запас рабочего тела у него уже на исходе. Ошибку он, капитан, совершил раньше, приняв решение отклониться от рейсового курса, а теперь должен ее расхлебывать. Как? Предположим, он задавил крамолу, и что дальше? Торчать возле кометы неизвестно сколько, оглашая эфир воплями? И где окажется его реноме? Или отойти от нее, избавив экипаж и пассажиров от соблазна высадки, и, опять-таки, оглашать эфир, дрейфуя параллельно с кометами неизвестно куда? Все это было во-первых. А во-вторых было вот что. Он – всего лишь капитан, и выполняет свою задачу. Его задача состоит в том, чтобы доставить научное оборудование и ученых туда, куда нужно. Кому нужно? Ученым. Что должны будут делать там ученые? Он точно не знает, но, вероятно, что-то изучать. И вот появляются кометы, и эти самые ученые ему говорят: изучить кометы для науки гораздо важнее, нежели то, что они собирались изучить у Нептуна, потому что неизвестно, что с ней случится дальше, а Нептун может и подождать. То есть, отклонившись от курса, он, в сущности, поступил правильно.Теперь обнаружен этот "глаз", и те же ученые требуют предоставить им возможность его исследовать. Можно конечно такую возможность им не предоставить, а заявить, что о феномене будет сообщено в ГУК, там разберутся, запланируют экспедицию и вот тогда… Но ведь это смешно! Вот она экспедиция, вот комета с "глазом", а вот и достаточно компетентные люди, готовые выполнить свою работу. Пока там, в ГУКе, будут разбираться (а он примерно представлял, сколько это займет времени), пока соберут людей, найдут судно, загрузятся, разгонятся и затормозятся, комета улетит далеко. А скорость ее уже приличная, а в фокусе эллипса траектории любой кометы Солнце, а при подходе к Солнцу кометы нагреваются и окутываются облаком газа. И тогда ищи-свищи этот "глаз", да и вообще он может выйти из орбиты от перегрева. А ведь, возможно, это внеземной объект искусственного происхождения…

Капитан ошибался. Эта комета не могла подойти к Солнцу. Ее орбита была слишком большой. Она не лежала в плоскости эклиптики и почти касалась орбиты Юпитера в двух точках. И теперь должна была с ним встретиться.

Но всего этого капитан не знал, и принял решение. Он разрешил высадку в аварийном гулете двум ученым и второму пилоту. Для подстраховки он решил подойти к поверхности кометы как можно ближе и приказал аварийной команде второго гулета находиться на своих местах.

Узнав о решении капитана, экипаж заметно повеселел, а пассажиры наполнились энтузиазмом до краев. Началась подготовка к высадке.

Но осуществить ее не удалось. Произошло следующее.

Пространство вокруг ядра кометы было чистым – видимо, все, что могло упасть, уже упало, а что могло улететь – улетело. Ядро медленно вращалось. Капитан решил перевести рейдер на стационарную синхронную орбиту, с тем чтобы рейдер повис над "глазом", и начал осуществлять маневр сближения. Действовал он очень осторожно, понимая, что его рейдер хотя и малый, но все же в части маневренности это отнюдь не драккар. Все шло нормально, но когда маневр был выполнен и судно повисло на расстоянии километров в тридцать над поверхностью, оно испытало какое-то мощное внешнее воздействие. Последовал сильный удар, и на борту вдруг отказала вся электроника. Вся и одновременно! Но мало того, произошла несанкционированная отстыковка реакторного отсека, и он, как выяснилось позже, повис неподалеку на каких-то кабелях.

После того, как экипаж пришел в себя и осмыслил свое положение, приступили к ремонтным работам. Про "глаз", естественно, тотчас забыли, тем более, что он постепенно ушел за горизонт. Большую часть электроники удалось запустить простой заменой предохранителей в бортовых аварийных источниках питания. Главный источник, питавшийся от реактора, естественно, ремонту не подлежал. Сам реактор, предположительно, был автоматически аварийно заглушен – с ним предстояло еще разбираться, хотя все понимали, что своими силами экипаж с ним ничего сделать не сможет. То есть, ресурс основного хода утрачен, а на маневровом далеко не улетишь, тем более, что и центровка вектора тяги нарушена. Но, пробоин в корпусе нет, отсеки герметичность не утратили, основные системы жизнеобеспечения фунционируют, аварийные средства и бортовые запасы не пострадали, то есть, жить можно. Однако все, что было связано с внешними антеннами и иными выпирающими конструкциями, вышло из строя, причем большая часть электроники выгорела, что называется, дотла. Не буквально, разумеется, иначе случился бы пожар, но, как выразился радист, "ремонту не подлежала". Осмотр внешних конструкций показал, что они подверглось сильному нагреву, деформировались и даже частично оплавились.

На вопрос капитана о том, какова же причина случившегося, присмиревшие ученые мужи, посовещавшись, ответили, что, вероятно, произошел колоссальный электрический разряд, иначе говоря, в рейдер ударила гигантская молния. Такие явления наблюдаются, например, в системе спутников больших планет. Капитан знал, что за разделение зарядов ответственно трение и попенял себе за то, что слишком долго, как он выразился, "отирался" в атмосфере кометы. Ученым, однако, он ничего не сказал, ибо как всякий квалифицированный капитан, был неплохим психологом, и понимал, когда, что и кому следует говорить. И в какой форме.

Дальнейшие события не предоставили капитану возможность выяснить истиные причины происшедшего, а в тот момент, когда я фиксировал его показания, и мне и ему было понятно, что их уже никто не выяснит, ибо через считаные сутки последствия этих причин вместе с рейдером, "глазом" и кометой в целом исчезнут в недрах Юпитера.

Вообще, этот капитан мне понравился как таковой, и вызвал симпатию, как личность. В сложившейся ситуации он сделал все, что нужно, а, главное, вовремя. Первое, что он сделал – погасил панику в зародыше. Второе: он предельно четко озадачил каждого члена экипажа, а пассажирам объявил, что, хотя, в связи с возникшими трудностями, высадка на ядро кометы отменяется, тем не менее необходимо (чтобы не путались под ногами) составить программу дистанционного исследования как самого "глаза", так и ядра в целом, а в дальнейшем приступить к ее реализации. Тем самым, он дал понять, что ситуацию контролирует и намерен это делать впредь, хотя и ему, и всем остальным было понятно, что без посторонней помощи им не выкрутиться.

Единственным средствами связи, не вышедшими из строя, были радиопередатчики аварийных гулетов. Но они могли работать на полную мощность только при включенной двигательной установке, а в пассивном состоянии мощности бортовых аккумуляторов гулетов хватало только на выдачу пеленг-сигнала. Включать эти сигналы капитан не счел целесообразным, понимая, что в ближайшей окрестности судов скорее всего нет, а при заглушенном и отстыкованном реакторе им следует экономить каждый ватт энергии. Основные его надежды были связаны с тем, что руководство базы у Нептуна знало о его намерениях, и должно было уведомить руководство ГУК об исчезновении рейдера. Кроме того, комета шла в зону Приземелья, а чем ближе к этой зоне, тем больше шансов использовать ресурс связи эффективно. То есть, капитан иллюзий не питал, и ориентировал экипаж на долгосрочное существование в автономном режиме.

Однако, спустя примерно полторы недели, штурман вдруг доложил, что телескопическими наблюдениями в телесном угле вокруг второй кометы имевшимся на борту пассажиром-планетологом обнаружены какие-то слабо светящиеся объекты, и они ее как будто догоняют. Капитану было не до светящихся объектов – он с инженером по ЯДУ занимался реактором, но все же решил, что надо взглянуть на феномен своими глазами. Этими самыми глазами он действительно увидел светящиеся точки, художественно располагавшие вокруг довольно большого пятна второй кометы, после чего пожал плечами. Да, действительно точки, и что? Но через несколько часов ему доложили, что две точки начали медленно приближаться к их комете, и они подмигивают. Капитан высказался в том смысле, что вблизи этой кометы все подмигивают, но дал указание продолжить наблюдения. А еще через пару суток ему доложили, что на подходе к комете два пока еще не опознанных космических объекта, но судя по миганию позиционных огней, это какие-то суда. Капитан облегченно выдохнул воздух, скопившийся в нем за последние четыре недели непрерывного нервного напряжения, и дал указание включить аварийный пеленг спасательных гулетов. Но только через неделю капитан отдал приказ экипажу и пассажирам занять места в гулетах и сам покинул свой корабль. На достаточно приличном расстоянии от ядра кометы их подобрали два десантных драккара.

Как сейчас понятно, эта последняя неделя ушла на переговоры между, условно говоря, Асеевым и Гирей, Гирей и Асеевым, Асеева с капитанами его судов, и, после некоторого периода недопонимания, между капитанами судов с нашим капитаном. Капитан просил оказать помощь в ремонте и снабдить рабочим телом. Контрагенты же требовали, чтобы он немедленно покинул судно вместе со всеми остальными членами экипажа и бортовой кошкой, если таковая имеется. Далее все переговоры осуществлялись в обратном порядке, после чего осуществлялись переговоры между ГУКом и базой у Нептуна, и уже в прямом порядке между Гирей и Асеевым. Активизировалось и Солнце, сопровождая эти переговоры своими комментариями в виде помех. Впрочем, трудности сопровождали только переговоры, и закончились вместе с ними, поскольку и наш капитан, и капитаны Асеева свое дело знали. Сообщение о том, что инцидент исчерпан, и указание разобраться в деталях я получил уже находясь на борту Челленджера, и вместе с сопровождавшими меня лицами ускоряясь к месту событий. К слову, "в деталях" мне пришлось разбираться гораздо позже, и разбирать эпизод на детали я тогда мог только со слов очевидцев…

Оказавшись на борту одного из подошедших рейдеров, капитан оказался в информационном вакууме. От ответов на его вопросы все, с кем он имел дело, вежливо уклонялись, а информацию о наличии "глаза" на поверхности ядра вежливо выслушали и не то, чтобы не поверели, а скорее проигнорировали. Настаивать на том, чтобы экипажи подошедших судов занялись исследованием феномена, капитан не стал, ибо воспоминания были еще свежи. Спустя сутки, он обнаружил, что судно, на борту которого он оказался, переместилось и легло в дрейф неподалеку от второй кометы. Никаких разъяснений по этому поводу капитан не получил, и оставался в полном неведении до моего прибытия, хотя его личную свободу, как, впрочем, свободу членов его экипажа и пассажиров никто не ограничивал. А спустя еще какое-то время один из его ученых пассажиров по секрету сообщил, что комету сопровождают еще тринадцать судов, причем два КК подошли совсем недавно, а вскоре подойдут еще шесть. И это отнюдь не предел!

Услышав это сообщение, капитан совершенно обалдел, тем более, что вскоре оно подтвердилось. Тогда он обратился к другому капитану с прямым вопросом: что, собственно, здесь происходит? Второй капитан сделал официальное деревянное лицо и ответил, что полномочиями давать какие либо разъяснения по поводу проводимой операции он не располагает, но вот буквально через неделю прибудет лайнер "Челленджер", на борту которого, как ему стало известным, находится лицо, наделенное какими-то чрезвычайными полномочиями, и, тогда, надо полагать, его коллега получит всю необходимую информацию. После этого второй капитан убрал деревянное выражение с лица, улыбнулся и заявил, что кое-какую информацию он сообщить может. А именно: в данный момент обе кометы сближаются с планетой Юпитер. В дальнейшем первая комета войдет в атмосферу этой планеты, а вот вторая проскочит мимо. Он понимает беспокойство коллеги по поводу того, что не предпринято никаких мер для выяснения причин аварии на его судне, но полагает, что на фоне предстоящих событий это – пустяки. Тогда первый капитан, вспомнив про "мигающий глаз", заявил, что это отнюдь не пустяки, и он настаивает… Но, увидев что лицо его коллеги вновь обретает твердость дерева, вежливо откланялся. Оба они были хорошими капитанами, и каждый из них, помимо прочих полезных навыков, умел владеть своим лицом таким образом, чтобы его не терять.

Что касается лица, наделенного полномочиями, то, вероятно, им был не кто иной, как я. Уже в полете, иследовав свои сопроводительные документы, я понял что мои полномочия простираются очень далеко. Но в бумагах я обнаружил только сами полномочия, и не обнаружил никаких указаний относительно того, когда и как их следует применять. Вероятно, Петр Янович, по своему обыкновению, положился на мою "сметку и трезвый расчет". Их я и проявил, стараясь не соваться, куда меня не просят, до тех пор, пока не призойдет нечто экстраординарное, и никто не будет знать, что нужно делать, а чего делать не нужно. Тогда мне, волей-неволей, придется опять проявить сметку и трезвый расчет, но, возможно, все и так обойдется.

Так и случилось. То есть, мои надежды полностью оправдались – никаких экстраординарных событий не произошло. Никто нигде ни с кем не столкнулся, никто не разгерметизировался и не сделал попытки выйти в открытый космос без скафандра. Ни один реактор не взорвался, и даже ни один не вышел на закритический режим. Возможно, кто-то и уснул на вахте, но его сновидения не привели к трагическим последствиям.

С одной стороны, это, конечно было отнюдь даже не плохо, но, с другой стороны, я испытал некоторое разочарование. Какого черта меня гнали в такую даль? Понятно, что здесь делают все эти люди, но я-то даже пальцем о палец не ударил. Впервые в моих руках были значительные полномочия, а я не имел возможности их применить. Они никому не понадобились.

Своим огорчением я поделился с Бодуном, который оставался на "Челленджере" и тоже бил баклуши, почти непрерывно обыгрывая Эндрю Джоновича и его орлов в двумерные шахматы или в трехмерный бильярд – на выбор. Бодун зевнул и сказал, что я чрезмерно привередлив. Быть может именно мое присутствие здесь и привело к тому, что ничего плохого не случилось, а не будь меня, мало ли что могло произойти. Это меня несколько приободрило, и я с удовольствием проиграл ему две партии. Одну белыми, а другую – всухую.

Почти каждый вечер мы выходили на открытую палубу и любовались на закат Юпитера. Разумеется, вечер был бортовой, закат обеспечивался корпусом "Челленджера", да и "выходили" мы весьма своеобразно, зато уж Юпитер и звезды были просто великолепны. Но им не хватало разнообразия. Уж не знаю, о чем в такие минуты думал Бодун, я лично думал именно о разнообразии. Мне его явно не хватало, но у меня впереди маячила хоть какая-то перспектива сменить обстановку. А у Бодуна и его компании впереди было одно только бесконечное однообразие при полном отсутствие видимой космологической перспективы и какого либо горизонта событий.

Я поделился своей мыслью. Сергей хмыкнул и, подумав, сказал, что есть по крайней мере один способ борьбы с отсутствием разнообразия и видимой перспективы: нужно мыслить лозунгами. Например: "Будущее светло и прекрасно!" – это, безусловно, основополагающий. "Мы унесем в наших сердцах светлый образ Матери-Земли к звездам!" – это вспомогательный. В запасе имеются следующие: "Мы первыми твердо встали на путь к звездам, и пройдем его до конца Вселенной!", "Только смелым покоряются моря вакуума!", "Придет время, мы покорим и пространство!", "Твердой поступью по Млечному Пути!", и, наконец: "Даешь Галактику!".

"Все это лирика. – сказал я. – Не приведет ли она вашу компанию к поголовному помешательству?"

"Нет, – возразил он, – все это романтика, а всякая романтика есть базис новых свершений".

Еще Бодун выдвинул такой тезис: когда разнообразие приедается, оно превращается в свою противоположность. А по существу, в одной капле воды ничуть не меньше разнообразия, нежели во всей Вселенной. При одном, разумеется, условии: если там имеется какая-то жизнь. Он, Сергей Бодун, ничуть не хуже капли воды, и в борьбе с помрачением рассудка крепко рассчитывает на свое внутреннее разнообразие, при умеренной поддержке со стороны коллег, разумеется.

Капитан "Челленджера" уже знал меня по эпизоду на Первой лунной. Был он намного старше, выглядел солидно и строго, всегда был одет по форме и в общении держал дистанцию. Как только я прибыл на лайнер, он сразу же дал понять, что именно я теперь старший на борту, подчеркнуто соблюдал субординацию, все радиограммы, адресованные мне, передавал лично, и при входе в мою каюту салютовал приложением руки к козырьку фуражки – я даже не всегда успевал вскакивать. Мне становилось страшно неудобно, а в глазах капитана мелькали какие-то искорки. Мол, знай наших, штафирка! В общем, это был настоящий космический волк. Он был осведомлен о том, что ему предстоит сдать судно на орбите, и гонял экипаж, требуя, чтобы на борту был идеальный порядок. Похоже, он знал также, кому именно сдаст лайнер, и с какой целью, но от разговоров на эту тему вежливо уклонялся.

Спустя четыре недели, когда мы сблизились с кометой и легли в дрейф на согласованной дистанции, капитан зашел ко мне явно чем-то озабоченный. Салютовать он не стал, поскольку был без фуражки, а вместо этого попросил разрешения сесть. Я, в свою очередь, попросил не церемониться, и поинтересовался, что случилось.

"Да вот, понимаешь, какие странные дела, – сказал капитан, переходя на "ты", – обычно каждые десять часов Гиря выходил на связь. А тут молчит уже вторые сутки. Связь у нас устойчивая – чего это он?"

"Не знаю", – сказал я. И ощутил смутное беспокойство.

"Но это бы – ладно, – капитан расстегнул китель и достал из внутреннего кармана две бумажки. – Это бы все – ничего. Но я получил две какие-то странные радиограммы. По-моему, это шифровки. Вашего шифра я не знаю, так что сам разбирайся"

И протянул мне бумажки.

Первая гласила: "Поздравляю продолжай в том же духе дед"

Вторая звучала более определенно: "Привет как дела девочка и мальчик как обещала здорова твоя валя вася".

У меня гора упала с плеч. Огромная каменная гора с пропастями, скалами и осыпями. Эверест.

И тут я впервые увидел улыбку на лице своего капитана.

"Вот то-то же, – проворчал он. – Мы тут с тобой большие начальники, но самые главные начальники – там. Потому что когда нас спишут, понадобятся резервы, а все резервы у них в руках, – и, помолчав, добавил: – У меня, ты знаешь, перед самым рейсом тоже внук родился. Надо ехать, – он так и сказал: "ехать", – смотреть, а тут вся эта канитель. Скоро она кончится?"

"Скоро", – сказал я.

"А ускорить нельзя?"

"Нет, – сказал я. – Таких ЯДУ, чтобы кометы ускорять, еще не придумали".

"Ладно, – сказал капитан поднимаясь. – Деваться некуда – пойду командовать… Гиря предупреждает, что Асеев будет здесь примерно через неделю. Эвакуационный рейдер уже на подходе. Готовься."

Второй неслужебный визит капитана состоялся незадолго до прибытия Асеева. Капитан имел при себе какой-то основательный пакет. Вид у него был несколько смущенный, но строго официальный.

"Это парадная форма летного состава, – сказал он, глядя куда-то в сторону. – Предстоит церемония… Мне кажется, вам удобней будет в этом… Впрочем, на ваше усмотрение. Имейте только в виду, что я имею распоряжение принять указание о передаче судна от вас лично."

"В каком смысле? – изумился я.

"В прямом. Решение об этом должны принять вы".

"А в какой момент я должен его принять?"

"В любой для вас удобный, – невозмутимо сказал капитан. – Но сообщить мне об этом лучше в тот момент, когда вы поймете, что кто-то хочет и может принять судно под свое управление. Ведь таковой может не обнаружиться, и тогда я вряд ли смогу выполнить ваше решение. Согласитесь, это разумный подход."

"Пожалуй, – согласился я. – А что за церемония, в которой я должен участвовать?"

"Просто дань традиции. Общее построение основного и сменного экипажей, внесение записей в бортовой журнал и подписание акта передачи. При этом от вас ничего не требуется, кроме подписи в акте".

"А зачем он вообще нужен, этот акт?"

Этот вопрос развеселил капитана.

"Ну, как же.., – сказал он улыбаясь. – Я ведь капитан. У меня было судно, а потом его у меня не стало. Должен я что-то получить взамен, как вы полагаете? Иначе, потом спросят, куда же оно подевалось, а мне и ответить будет нечего."

"Логично!", – сказал я.

"Я полагаю, – сказал капитан, в заключение, – вам придется произнести нечто вроде напутствия. Постарайтесь подобрать соответствующие слова, и не забудьте на церемонию надеть головной убор".

И ушел, оставив меня в некоторой растерянности.

В пакете оказался комплект парадной формы летного состава с шевронами, эмблемами и прочими атрибутами. Капитан определял мой размер на глазок, но определил точно. Форма на мне сидела идеально. Какое-то время я таращился на себя в зеркало, потом надел фуражку и сам себе отсалютовал приложением руки к козырьку. Получилось недурно. Я попробовал еще раз. "Предстоит церемония, – вспомнил я слова капитана, и вдруг ощутил какое-то волнение. – Решение должны принять вы"…

Решение уже давно было принято. Вероятно, слова капитана должны были означать, что Гиря предоставляет мне возможно это решение отменить при возникновении каких-то экстраординарных обстоятельствю. Каких? Я не стал над этим размышлять. Пусть они сначала возникнут. А если нет, тогда это решение будет выполнено независимо от того, сумею я подобрать нужные слова для церемонии, или нет. Но я вдруг понял, что если я не сумею их подобрать, решение это будет выполнено не до конца. Какая-то точка не будет поставлена. И я принял твердое решение эти слова подобрать…