— Шире рот!.. Рот, а не ухо... Так. Глотай. Глотай! Молодец, прогло... Если еще раз выплюнешь кашу — не получишь молока. Зачем ты кружку переворачиваешь?! Подумаешь, обиделась. Родной отец уже не может тебе замечание сделать. Перестань реветь. И не хватай папину газету — я ведь в твою кашу не лезу. Эх, Лелька! Вот, послушай, агентство печати «Новости» сообщает нам с тобой из Югославии: там девочка трех недель от роду заговорила. Мама ее спрашивает: «Есть хочешь?» А та ей и брякни: «Хочу». Мама, само собой, в обморок, до сих пор откачать не могут... Ты дальше про эту девочку слушай! В три месяца она уже спрашивала, который час и что новенького. Сейчас ей семь месяцев, она ходит на пуантах и песенки поет. Это, я понимаю, человек!.. Теперь возьмем тебя... Шире рот! Рот, а не ухо... Дай-ка я тебе морденцию оближу, пока нас мамка не застукала. Да не ты — мою, а я — твою. Что за манера лизать небритого отца?.. Возьмем, говорю, тебя. Тебе скоро год, а все дуреха дурехой. Зубов две штуки и те, когда ковыляешь, от страха стучат. А словарный фонд? Какая скудость, сплошные междометия. Настоящих слов — смешно сказать! — всего одно. И какое? Не «папа», не «мама», а такая ерунда, что и обнародовать неудобно: «тапки». Какие тапки, почему тапки? Ладно, предположим, отец приходит с работы и первым делом кричит: «Где тапки? Человек пришел домой, отдохнуть мечтает, а тут ползай под диваном, тапки ищи!» Но ведь я это всего раз в сутки говорю. А сколько раз тебе показывают: вот мамочка, вот папочка, вот твой носик, вот наш носик, нет, это глазик, а это ушко, а это пуговка. Но что тебе ни покажи, о чем ни спроси, у тебя на все один ответ.
— Леля, есть хочешь?
— Тапки.
— Спать хочешь?
— Тапки.
— На горшок желаешь?
— Тапки.
— Эх, Лелька... У всех дети как дети, у всех вундеркинды. Другие в твоем возрасте и ладушки, и в ямку бух. В искусстве разбираются. А ты... Не радуешь родителей. Прямо скажу, обижаешь. Так, на мордочку, ты ничего. Глазки ясные, голубые. Но нет в них интеллектуального огня. Не чувствуется игры мыслей. Непохоже, чтоб ты что-нибудь там анализировала, понимаешь, систематизировала. А ведь папа у тебя — работник умственного труда. Вон, «Иностранная литература» на пианино валяется. Время-то, Лелька, какое — двадцатый век! Отчуждение, остранение, экзистенциализм. Какие мозги нужны, какое развитие! А?! Вывези тебя такую за рубеж, что будет?
— Мисс Лелькинсон, ваше мнение о поп-арте?
— Тапки.
— О театре абсурда?
— Тапки.
— О додекафонической музыке?
— Трр-ррр!!! Фрр-ррр!!! Хрр-ррр!
— Вот я и говорю: позора с тобой не оберешься. Мой тебе совет, Лелька: кончай оригинальничать, выделяться. Доедай кашу и становись вундеркиндом, как все.