—   Минутку внимания! — громко произнес Ленский.

Дирижер в ужасе выронил палочку — и оркестр умолк.

Публика оживилась.

—   Извините, товарищи, что останавливаю спектакль на самом интересном месте,— взволнованно продолжал Ленский. Он стащил с головы парик и нервно пере­бирал витые кудельки.— Но я хотел бы задать всем присутствующим один вопрос. Вот вы, уважаемая пуб­лика, сидите здесь, такие нарядные, конфетки жуете. И вы, в оркестре, пилите на своих скрипочках, мурлы­каете на своих гобоях. И вы, товарищ дирижер, машете себе палочкой, а там хоть трава не расти. И все вы вместе делаете вид, что ничего особенного не происхо­дит. А между тем сейчас выйдет Онегин и у вас на гла­зах, с вашего, можно сказать, молчаливого согласия, застрелит меня в расцвете лет. Вот, пожалуйста. Вот он, вышел. Обратите внимание, целится. Я давно обо всем этом думаю и сегодня решил высказаться откро­венно, далее терпеть просто не могу. Я так формули­рую: почему он меня, а не я его? Чем я хуже? Чем?

В зале и на сцене воцарилось молчание. Онегин хладнокровно наводил оружие.

—   Я вас спрашиваю, а вы не отвечаете! — с отча­янием воскликнул Ленский.— Тогда я отвечу сам.

И он выстрелил в Онегина. Он выстрелил в него, подошел, наклонился, пощупал пульс.

—   Готов,— сказал Ленский.— Можно продолжать, товарищ дирижер. Немного волнуюсь, но ноты помню.

Но тут на сцену выбежали директор, председатель месткома, Татьяна, Ольга, Гремин, Трике и хор девушек.

—   Володя! — сердито сказал председатель мест­кома.— Как вы могли на такое пойти, если по воле авто­ров ваша роль кончается именно на этом месте! Начи­ная с этой минуты вам надо выплачивать сверхурочные, но имейте в виду, профсоюз на это не пойдет.

—   Мало ли что кончается! — запальчиво возразил Ленский.— А я, может, не наигрался. Я жить хочу, ра­ботать, учиться, быть полезным людям. Я стихи пишу. Из меня, может, второй Пушкин получится. И потом, я юный, честный, порывистый. А он был пустым и надмен­ным, и пользы от него общественному прогрессу — как от козла молока. Он и любить-то по-настоящему не умел — спросите у женщин.

—   Володенька, Володенька, люби, пока молодень­кий! — спел хор девушек и покраснел.

—   Нет,— задумчиво сказал директор, склоняясь над бездыханным Онегиным,— не так надо работать с кад­рами. А может быть, и так. Уберите.

Хор девушек унес Онегина.

—   А я его понимаю,— вдруг сказала Татьяна.— Нравится мне этот порывистый юноша.

—   А я не понимаю,— сказала Ольга.— Я привыкла замыкаться в своем горе. В этом горе я нашла свое счастье. Я не одобряю твоего поведения, Владимир.

—   И не одобряй,— презрительно ответил Ленский.— Вот возьму и на Татьяне женюсь.

—   Это уж слишком! — запротестовал дирижер.— У меня на такие номера музыки нет.

—   Жизнь неодолима,— вежливо заметил Трике.— Что поделаешь, где-то мы проморгали нашу молодежь.

—   Женись, женись на Татьяне! — закричала публи­ка. Но, конечно, не вся, а наиболее малокультурная.

—   Подождите,— возмутился генерал Гремин.— А мне как прикажете? Вызываю вас, молодой человек, на дуэль.

—   Принимаю ваш вызов,— гордо ответил Ленский.

Их развели, и генерал, опытный военный, прихлоп­нул Ленского, как муху, не целясь.

Дирижер обрадовался и дал знак играть последнюю картину.

Татьяна быстренько вышла замуж за Гремина, зашу­мел великолепный бал, и все начало помаленьку устра­иваться.

А тут еще и Онегин появился. Он сказал:

—   Хорошенький бы я был заслуженный артист, если бы из-за такого пустяка, как преждевременная смерть, пропустил свой выход. Тем более что местком согласен оплатить мою гибель как производственную травму.