«Прошло уже более двух месяцев с тех пор, как я писал последний раз, – начинает Масгрейв свою запись за 23 июня и далее объясняет причины такого длительного перерыва. – За это время нам пришлось претерпеть больше тягот и испытаний, чем когда-либо прежде».

Все пятеро с большими трудностями добывали себе пропитание и одновременно готовили лодку к длительному плаванию. Погода препятствовала им, засыпая снегом, и Масгрейв был слишком занят, чтобы уделять время записям.

«Встав в шесть утра, мы немедленно приступали к работе и с небольшими перерывами, необходимыми для приема пищи, продолжали до одиннадцати вечера», – впоследствии писал Райналь. В течение дня, если погода позволяла, они работали над лодкой, а вечером «обязательно уделяли внимание кузнице, чтобы подготовить необходимые материалы на следующий день: гвозди, нагели, болты и тому подобное». «Иногда Энри или Джордж сменяли Масгрейва у мехов, помогая мне сваривать и ковать железо, а Масгрейв тем временем шил новые паруса из старой парусины с «Графтона» или занимался такелажем для лодки», – уточняет француз.

Все это сопровождалось невероятными трудностями. Райналь сообщает, что они надеялись использовать доски обшивки «Графтона» для наращивания бортов лодки, но «оказалось, что они не выдерживают сгибания, даже будучи хорошо распаренными». Поэтому им пришлось самим добывать материал, рубить лес, что с учетом кривизны деревьев представляло собой трудновыполнимую задачу: «прямые стволы длиной хотя бы в шесть футов и шести дюймов в диаметре были редкостью». Масгрейв стал у них дровосеком; бродя в снегу выше колена в поисках подходящих деревьев, он валил их и стаскивал на берег, где они устроили лесопилку, оснащенную пилой, которую Райналь с большими трудностями сделал из куска листового железа.

«Каждый ствол сначала пилили на квадратный брус, а потом, в зависимости от его толщины, распускали на три или четыре доски толщиной в один дюйм и шириной пять дюймов», – пишет Райналь.

«Чрезвычайно утомительная операция», – отмечает Масгрейв, поскольку их примитивную пилу приходилось точить каждые полчаса.

К тому же убывающий световой день ограничивал работу на стапеле до семи-восьми часов в сутки, да и то, если позволяла погода.

«С другой стороны, – оптимистично продолжает Райналь, – у нас были долгие вечера», что позволяло им проводить больше времени в кузнице, изготовляя гвозди.

«Молот мистера Райналя по-прежнему звенит в кузнице, – констатирует Масгрейв в той же записи в своем журнале от 23 июня, отмечая, что делает он это в час ночи. – Эта маленькая лодка требует невероятного объема кузнечных работ, которые он производит с поразительным мастерством и трудится в поте лица».

Что касается самого Масгрейва, то он уверен, что никогда прежде в своей жизни не работал так много, как в последние шесть месяцев: «Мы должны сделать паруса, мачты и все прочее». Затем возникло очередное препятствие: их всех сразила тяжелая форма дизентерии. Они выздоровели, но у Масгрейва остались ревматические боли и судороги, которые, как он считал, не оставят его до конца жизни».

Нехватка пищи проявлялась острее, чем когда-либо раньше. Для поддержания жизни они по большей части довольствовались водой и корневищами Stilbocarpa, хотя иногда удавалось подстрелить чайку, а однажды они наткнулись на жутко израненного морского льва.

«Один его ласт был полностью оторван от тела», – рассказывает Масгрейв и далее описывает иные страшные увечья.

То была беременная самка, и он объясняет ее состояние дракой с другим тюленем, не подумав о диких собаках, морских леопардах и акулах. Избавленная от мучений, она пополнила их столь скудный рацион.

«Но, слава богу, – продолжает Масгрейв свою запись в журнале под конец июня, – теперь мы действительно подошли вплотную к преодолению или окончанию наших несчастий и страданий. Лодка закончена, оснащена, паруса привязаны, и она готова к спуску на воду».

Грот-рей «Графтона» превратился в отличную мачту, сделали они также и бушприт. Борта обшили распаренными и согнутыми досками, настелили палубу, а все стыки зашпаклевали.

«Вооружившись киянкой и очень тонкой стамеской, – описывает Райналь, – я набил в них паклю, которую Энри и Джордж заготовили накануне из старой веревки».

Не имея смолы, он сделал густую смесь из тюленьего жира и извести. Немало хлопот ему доставил руль, особенно разработка и изготовление подходящих петель. Тем не менее теперь он был надежно закреплен на ахтерштевне и послушно поворачивался от легкого прикосновения. Еще одной непростой задачей стало оснащение лодки помпой. Выйти в море без нее было бы равносильно самоубийству, и Райналь, припоминая, что видел одну из помп шхуны, выброшенную на берег, отправился на ее поиски.

«Я не ошибся, – пишет он. – Я нашел помпу на том же самом месте. Она была сильно повреждена, но, поскольку была десяти футов в длину, я отрубил от нее кусок примерно в четыре фута, который еще мог послужить».

Он укоротил ее топором на нужную длину – у ее основания приладил клапан; еще один поставил наверху поршня, к железному штоку которого приделал крестообразную ручку; и в результате, по словам француза, у них «появилась отличная помпа, которую установили на лодке сразу позади мачты».

Затем он осуществил еще одну идею, которая, вполне вероятно, всем им спасла жизнь. В палубе он прорубил три маленьких лаза площадью около квадратного фута каждый, затем, сшив из парусины чехлы длиной в пять футов, прибил их к краям лазов. Мысль состояла в том, чтобы три человека, которые будут управлять лодкой, влезли в них ногами, а остаток тканевого чехла натянули вверх на туловище, надев на плечи специально для этого пришитые лямки.

«Этим мы надеялись решить две задачи: во-первых, обезопасить себя от смывания волной за борт и, во-вторых, предотвратить затопление водой трюма нашего маленького корабля».

«Кроме того, – продолжает Райналь, – время от времени нам нужно было бы меняться местами, чтобы дать отдохнуть рулевому», поэтому им нужно было за что-то держаться. С этой целью они установили на палубе восемь стоек, каждая в фут высотой, со сквозными отверстиями наверху, чтобы пропустить сквозь них веревку. В трюме поставили большую бочку с пресной водой, закрытую хорошо притертой крышкой с маленьким отверстием в ней, и закрепили четырьмя досками. Наконец, на палубе поместили компас с «Графтона» между двумя лазами, рядом с рулем, и закрепили таким же образом.

«Итак, работа окончена, и ее результат, по крайней мере тем, кто ее выполнил, казался весьма грандиозным», – пишет Райналь. Теперь у них была «лодка с палубой, семнадцати футов в длину, шести футов в ширину и трех футов в глубину, грузоподъемностью в две с половиной тонны и вооруженная двумя кливерами и гротом, на котором можно было трижды взять рифы».

Оставалось только спустить ее на воду, для чего они должны были дождаться более спокойной погоды. И все же, как отмечает Масгрейв, они «были в прекрасном настроении, несмотря на все невзгоды нашей жизни».

Было еще одно относительно несложное дело, которому следовало уделить внимание. Чтобы обезопасить плод своих тяжких трудов от разрушения, мужчины из досок соорудили слип – гладкий желоб, нисходящий к берегу к линии воды при отливе.

И вот наконец наступил этот знаменательный день.

«27 июня, – записал Масгрейв, – мы спустили лодку на воду и взяли с собой все то, что нам могло понадобиться, пока мы будем стоять в Привальной бухте» – бухточке, где они собирались провести окончательные приготовления. «Прилив затопил конец нашего слипа», – пишет Райналь.

Масгрейв и Энри взялись за один борт, Алик и Джордж – за другой, Райналь поддел корму длинным рычагом, и все вместе они подняли лодку, с тем чтобы одну за другой выбить из-под нее все подпорки.

«И так, неспешно и спокойно, шаг за шагом, ее спустили в водную стихию, которая тут же подхватила ее и понесла на себе», – повествует Райналь.

Настало время дать ей имя, и они с достойным восхищения оптимизмом нарекли ее «Спасением».

Оказавшись в воде, лодка, будучи очень легкой, стала раскачиваться самым неподобающим образом, поэтому «нельзя было терять ни секунды и требовалось побыстрее загрузить ее балластом». Это и сделал Райналь, спустившись в трюм в один из лазов в палубе. Стопка старых железяк, что служили балластом на «Графтоне», лежала наготове на берегу, и остальные, кусок за куском, передали ему на борт.

После того как Райналь распределил их вдоль киля от кормы к носу, лодка стала значительно более остойчивой.

«Когда лодку загрузили в достаточной степени – требовалось около тонны веса, – мы накрыли балласт досками, которые прибили к новому остову».

Это должно было удерживать балласт на своем месте, как на «Графтоне», и уберечь судно от переворачивания. Затем погрузили просоленные тюленьи шкуры.

«С балластом наш корабль погрузился в воду на два с половиной фута», так что на виду осталась только новая часть корпуса лодки, а старая обшивка скрылась под водой.

Масгрейв считал, что в Новую Зеландию они должны отправиться вместе, поэтому все пятеро были на борту по пути от верфи в бухту, и вот тогда у него появились первые сомнения. Им повезло, что погода стояла чрезвычайно тихая, признает он, ведь, спустив лодку на воду, они выяснили, что она «очень чувствительна – от малейшего движения сильно кренилась». Капитан отметил: «Право же, кое-кто был так напуган, что захотел вернуться на берег».

Он успокоил всех, уверив, что им ничего не грозит, так как вес балласта достаточен, но, честно говоря, был и сам разочарован.

До Привальной бухты было всего семь миль, но они пришли туда, когда уже стемнело, и были вынуждены стать лагерем на берегу под парой запасных парусов. Погода заставила их там задержаться на две недели, до 11 июля. За это время Масгрейв перераспределил балласт, а также поменял оснастку, присущую куттеру, на рейковый парус и кливер. «Такое вооружение я счел наиболее подходящим», – констатировал он.

Вместе с тем Масгрейв осознал, что было бы безумием идти в море с таким количеством людей на борту, поэтому в итоге предложил, чтобы двое остались на острове. Он же с двумя помощниками постарается дойти до Новой Зеландии и в случае благополучного завершения похода (в чем он сильно сомневался) незамедлительно изыщет возможность послать за оставшимися.

Остальные это не одобрили, заявив: «Что ж, если кому-то из нас суждено утонуть, то пусть мы утонем все вместе». Правда, Энри не стал скрывать, что совсем не в восторге от плавания в такой «скорлупке» и что он, пожалуй, предпочел бы остаться, если бы с ним был еще кто-то. Пока длилось это обсуждение, они отправлялись на лодке к лежбищу тюленей за добычей, и Масгрейв, делая очередную запись, признался: «Чем больше я на ней ходил, тем больше укреплялся во мнении, что лодка не способна взять всех нас на борт».

Споры не утихали.

«Похоже, у меня с ними возникнут определенные трудности. Они боятся отправиться в путь, но вместе с тем отказываются остаться на острове».

В итоге 13 июля Масгрейв решил, что двое должны остаться в Эпигуайтте, а именно Джордж Харрис и Энри Форжес. Энри был выбран потому, что все время говорил о своем страхе пускаться в дальнее плавание в такой маленькой и утлой лодке, а Джордж всегда хорошо ладил с ним. «Поэтому я решил, что лучше всего остаться этим двоим, снабдив их всем, что мы можем им предоставить».

Они вернулись в Эпигуайтт, чтобы там ждать благоприятной погоды.

«19 июля подул юго-западный ветер, – пишет Райналь. – Погода стояла ясная, хотя и холодная (была середина зимы). Пришло время отправиться в путь».

Близился час, когда он, Масгрейв и Алик расстанутся с Энри и Джорджем.

Они сердечно распрощались. Все они были друг другу товарищами последние двадцать месяцев. С 12 ноября, дня, когда они вышли из Сиднея, они вместе терпели лишения, преодолевали трудности, плечом к плечу, как братья, работали для общего блага. Благодаря добросовестному руководству, изобретательности в технических решениях, самоотверженному труду и несокрушимому товарищескому духу они выжили в невероятно сложных условиях. Теперь, так или иначе, их удивительное приключение подходило к концу.

«Все мы были глубоко взволнованы», – пишет Райналь.

Собравшись в Эпигуайтте в последний раз, они «объединили свои молитвы Богу о помощи тем, кому предстояло бросить вызов бурному океану в хрупком суденышке, и тем, кто оставался на скалистом острове бороться с нуждой и отчаянием».

Затем, сжав напоследок друг друга в объятиях, они расстались у стапеля. Масгрейв, Райналь и Алик подняли парус. Наконец скрылся из виду Эпигуайтт, осталось лишь облачко дыма от печи, поднимающееся в небо позади разбросанных остатков шхуны. Это было утро 19 июля 1865 года. Члены экипажа «Графтона» были узниками архипелага Окленд один год, шесть месяцев и шестнадцать дней.