Масгрейв увидел цепь рифов с подветренного борта, протянувшуюся насколько хватало глаз. Полагая, что это те рифы, что опоясывают северо-восточное побережье острова Окленд, он посоветовал Кроссу отойти на расстояние примерно в десять миль от суши и миновать их стороной.

«Эти рифы очень опасны, и не будет излишней предосторожностью держаться от них подальше, пока они не исследованы».

Обогнув это грозное препятствие, они снова повернули к югу и подошли ближе к берегу. В этот момент они неожиданно увидели дым, который поднимался со склона горы, что возвышалась примерно в восьми милях к северу от Эпигуайтта. Неужто Энри с Джорджем поднялись туда и подожгли траву? Или это причудливо вытянувшееся облако тумана? У них не было никакой возможности выяснить природу этого явления, и они продолжили путь на юг.

Вход в бухту Карнли сопровождался отчаянной борьбой с западным ветром, который с дикой яростью дул из пролива, неся с собой мокрый снег и град. Сначала возникли сомнения, выдержит ли «Флаинг скад» в этих условиях, но, по словам Масгрейва, они «привели его к ветру, стоя у фалов и спуская все паруса, когда налетали шквалы, которые, в противном случае, опрокинули бы судно или сорвали паруса». Далее Масгрейв продолжает: «Мы с большим трудом шли против ветра, и маленькое судно с достоинством справилось с этой задачей».

Кросс стоял на руле; ежесекундно нависала опасность того, что очередной порыв ветра вырвет единственную мачту судна, которая гнулась взад-вперед, как тростинка, или перевернет куттер, то и дело сильно кренившийся. Капитан Масгрейв вспоминал: «Вода заливала люки, а фонтаны брызг взлетали выше мачты, от которых все захлебывались и практически слепли».

Тем не менее, невзирая на все препятствия, которые им чинила природа, к восьми часам вечера «Флаинг скад» вошел в Привальную бухту, и Масгрейв снова оказался в том месте, где он поднял парус пять недель тому назад. «Как сильно отличаются мои нынешние чувства от того, что я испытывал тогда!» – восклицает он.

«Четверг, 24 августа, – записал он на следующий день. – Мы встали и высадились на берег, как только рассвело».

Его удивило то, что палатка, в которой он жил вместе со своими подчиненными, пока они готовили «Спасение» к плаванию, возлагая на него свои последние надежды, исчезла вместе с инструментами и прочим скарбом. По всей видимости, Энри и Джордж их забрали. Но как, не имея лодки? Вероятно, подумал Масгрейв, они соорудили плот. Затем он укрепился в этой догадке, найдя половину туши тюленя, висящую на дереве, а также грубо выстроганное весло и мачту. Гавань все еще кипела белой пеной, так что они не могли двинуться на поиски и поэтому отправились на охоту. К слову, Масгрейв добыл самку и детеныша морского льва.

С этим было связано происшествие, которое Масгрейв счел забавным. Он убил детеныша, и, после того как выстрелил, «Кросс увидел, что на него мчится старая самка, и тут же дал деру вниз со скалы к лодке». Животное пронеслось мимо в ином направлении, а Масгрейв кинулся за ним следом, и тогда Том Кросс, осмелев, вернулся. Увидев лежащего рядом детеныша, он решил, что тот спит, и накинулся на него со своей дубиной, после чего торжествующе воскликнул: «Парни, вы где? Я убил тюленя!»

Вернувшись, Масгрейв задумчиво взглянул на тушу.

– Вы уверены, что убили его? – поинтересовался Масгрейв.

– Уверен? Конечно, вон у него мозги вывалились изо рта.

При ближайшем рассмотрении Масгрейв обнаружил, что детеныш срыгнул молоко в предсмертных конвульсиях. Он показал весьма погрустневшему Кроссу на дырку от пули в голове зверя.

– Вот как, – огорченно произнес Кросс, – а я думал, что убил тюленя.

Дождь по-прежнему не прекращался, но днем ливень немного утих, ветер ослаб, и они двинулись в путь. Когда они пришли в Эпигуайтт, лагерь был погружен в густой туман. Стало понятно, что парни не могли увидеть «Флаинг скад», тем более что Масгрейв и Кросс дошли до берега на лодке, «оставив куттер в дрейфе, так как ветер и волны были слишком сильны, чтобы ставить его на якорь».

Увидев их, Энри «стал бледным как смерть и, шатаясь, дошел до столба, к которому привалился, чтобы устоять, поскольку явно был на грани потери сознания». Второй, Джордж, сжал руку Масгрейва в своих ладонях и, отчаянно ее тряся, воскликнул: «Капитан, как ваши дела? Как вы?» – явно не в силах вымолвить что-либо еще».

Усилием воли англичанин сумел овладеть собою, но по-прежнему «в его глазах стояли слезы» безбрежной радости. Склонившись над Энри, который теперь уже был в обмороке, Джордж с Масгрейвом принялись его трясти и брызгать в лицо холодной водой, которую капитан Кросс «принес в своей непромокаемой кепке из ручья поблизости», но прошло еще немало времени, прежде чем бедный парень открыл глаза.

Так как уже вечерело, Масгрейв и Кросс, не теряя времени на вопросы и ответы, поспешили доставить обоих отшельников на куттер. С попутным ветром они домчались до Привальной бухты, где и поужинали. Масгрейв пишет, что ужин «состоял из рыбы с картофелем, чая, хлеба с маслом, и оба бедолаги накинулись на него с таким рвением, какое нечасто увидишь за столом».

Удивляться не приходится – они сразу же поведали, что временами донельзя оскудевший рацион вынуждал их ловить и есть мышей. Что еще хуже, у них произошла крупная ссора и они «были близки к тому, чтобы разойтись и жить порознь!»

То, что ничего подобного не случалось до того, как Масгрейв покинул остров, было заслугой его руководства, но также свидетельствовало о том духе товарищества, что объединял их в сплоченный коллектив.

Однако мысли Масгрейва крутились вокруг облака дыма, который они заметили с куттера, подходя к берегу. Энри и Джордж ничего об этом сказать не могли, сообщив ему, что не были вблизи гор с того дня, как «Спасение» ушло в море, так что, размышлял он, была вероятность того, что на острове есть и другие несчастные. В таком случае нужно было обязательно снова пройти вдоль берега сразу же, как только погодные условия это позволят. Мысль о том, чтобы бросить людей, претерпевающих те же бедствия и лишения, что он и его маленький коллектив испытывали в течение долгих девятнадцати месяцев, была для него совершенно неприемлемой.

Следующее утро началось мертвым штилем, так что выйти из бухты Карнли не представлялось возможным. Впрочем, в остальном погода была довольно сносной, поэтому моряки Кросса взяли в руки длинные весла и привели «Флаинг скад» в Эпигуайтт, что дало возможность Масгрейву, Энри и Джорджу взять себе что-нибудь на память об их долгом заточении. Вспомнив о Райнале, ожидающем их в Инверкаргилле, Масгрейв отсоединил кузнечные мехи и отнес их на куттер.

Тогда же Масгрейв узнал от Энри и Джорджа, как они забрали палатку из Привальной бухты. Когда нужда заставила их питаться мышами, они сделали плот из четырех пустых бочек, который явился для них серьезным подспорьем, так как теперь они могли ходить в гавани на охоту, а также забрать имущество, оставленное в Привальной бухте. Неудачно сделанные весло и мачту они бросили там после того, как изготовили другие, лучше прежних. Половину туши им пришлось оставить в ходе одной из их охотничьих вылазок, потому что взрослого тюленя они вдвоем съесть были бы не в состоянии.

Этот разговор об охоте на тюленей побудил капитана Кросса предпринять еще одну попытку, и они отправились с его собакой – большим благородным зверем.

«Такой пес, – пишет о нем Масгрейв, – принес бы нам много пользы во время нашего пребывания здесь».

Когда они подняли старую самку из кустарника, собака бросилась за ней следом и отпустила ее только после того, как один из матросов Кросса, возбужденный погоней, стукнул пса по голове вместо тюленя.

Правда, в следующие несколько дней, когда им пришлось задержаться из-за шторма, члены команды куттера обрели и опыт, и храбрость, добыв несколько шкур и вытопив немало жиру, несмотря на непрекращающийся проливной дождь. Для Масгрейва, по-прежнему мучительно переживающего разлуку со своей семьей, время тянулось невыносимо медленно.

«Сегодня ровно месяц, как мы вышли из Инверкаргилла, – записал он 30 августа. – Каким же печально долгим был для меня этот месяц».

Ночью 31 августа ветер достиг бешеной силы, но после полуночи существенно успокоился и к рассвету ослаб до шести баллов. По голубому небу мчались рваные облака, и в десять утра они подняли якорь и вышли в море. Масгрейв испытал поистине огромную радость, покидая место, где ему «довелось пережить величайшие страдания в своей жизни».

Соблюдая все предосторожности, чтобы избежать рифов, они пошли вдоль восточного побережья, а Масгрейв тем временем делал заметки о местности. Каждый всматривался в поисках дыма, но ничего не было видно. Примерно в полпятого дня они миновали северо-восточную оконечность острова Окленд и осторожно двинулись среди россыпи мелких островков, скрывающих вход в Порт-Росс, продолжая искать людей, которые могли зажечь костер, хотя и все больше сомневались в том, что виденное ими было дымом.

В поисках места для стоянки на якоре в этой северной части острова Окленд Масгрейв мог опереться только на короткую главу в тонком томике под названием «История золота», опубликованном в 1853 году, который он раздобыл в Инверкаргилле. После сообщения о том, что архипелаг находится «на 51-й параллели южной широты и 166-м меридиане восточной долготы» и «примерно в 180 милях к югу от Новой Зеландии и в 900 милях к юго-востоку от Земли Ван-Димена» (Тасмания), книга далее повествует об открытии Бристоу, о выпущенных на острове свиньях, о поселении Эндерби в Порт-Россе. Далее следовали физические, биологические и метеорологические описания, основанные лишь на слухах. Автор книги, Джеймс Уорд, сам на архипелаге не был, а всего лишь скомпилировал свои заметки из писем, присланных ему другом, врачом с сиднейского китобойного судна «Лорд Хардвик».

Читая эту книгу, Масгрейв многое узнал из истории островов, кое-что его весьма заинтересовало, что вполне естественно. Однако важнее всего в тот момент для него были инструкции по заходу в Порт-Росс.

«Порт-Росс расположен в северной оконечности острова, и здесь имеются безопасные места для стоянки на якоре», – уверяет автор книги.

Если они войдут в бухту с севера, оставив остров Эндерби справа и пройдя рядом с маленьким полуостровом, поросшим лесом, то смогут стать на якорь «совершенно безопасно в любом месте». Узкий залив позади мыса «прекрасно защищен сушей со всех сторон», по словам автора, «а высокий южный берег создает превосходные условия для разгрузки и погрузки судов».

Масгрейв и Кросс вскоре выяснили, что эти рекомендации – полнейшая ерунда. У них ушло несколько часов на то, чтобы обойти полуостров, так как Масгрейв, отправившись на шлюпке, дабы замерить глубину лотом, обнаружил, что дно находится на опасном расстоянии менее фатома от поверхности. Наконец они взялись за длинные весла и отвели куттер к месту стоянки как раз тогда, когда хлынул проливной дождь. Однако то ли это место? Вокруг них повсюду уходили вдаль от воды низкие холмы, поросшие травой и суховершинным кустарником. Местность во всех направлениях продувалась свистящим ветром, и нигде не было видно ничего похожего на высокий берег. Окружающая их обстановка настолько не соответствовала описанной в книге, что Масгрейв не мог поверить, что они действительно прибыли туда, куда следует, но тем не менее они были там.

«Какое разочарование!» – записал он.

После неспокойной ночи, проведенной в качке на высоких волнах, накатывающихся из-за мыса, Масгрейв с Томом Кроссом отправились на берег осмотреться. Очевидно, здесь уже были до них люди, так как большие площади кустарника были вырублены. Но где же поселение Хардвик, о котором пишет в своей книге Уорд? Как и выжившие с «Инверколда», наткнувшиеся на это место пятнадцать месяцев тому назад, Масгрейв и Кросс озирались по сторонам в полнейшем замешательстве.

«Ничего не осталось, – пишет Масгрейв. – Почти никаких следов от домов, только голые ровные площадки дают представление о том, где они стояли, равно как и остатки грубо сделанных заборов показывают, где были расположены многочисленные маленькие сады. Земля везде, кроме тех мест, где, по всей видимости, стояли дома, заросла высокой травой, и нигде не видно никаких намеков на культурные овощные растения».

Очень хорошо, решил он, что ему ничего не было известно о поселении Хардвик к тому времени, когда они были выброшены на берег в бухте Карнли. Если бы он знал о его существовании, то приложил бы все силы, чтобы сюда добраться, и при этом наверняка обрек бы на гибель всех пятерых выживших из команды «Графтона», так как здесь нигде не было видно морских львов, а корней, которыми они питались, оказалось совсем мало.

Начался сильный дождь со штормовым северо-западным ветром, поэтому Масгрейв с Кроссом вернулись на куттер, чтобы бросить второй якорь. После еще одной отвратительной ночи они снова сошли на берег, и на этот раз с ними отправился Джордж Харрис. Опять хлынул ливень, и Масгрейв укрылся под кустом новозеландского льна, а Кросс с Джорджем пошли дальше. Вскоре они скрылись из виду. Устав сидеть на корточках под проливным дождем, Масгрейв вернулся на борт «Флаинг скад». Не успел он еще спуститься вниз, как они примчались назад в сильном возбуждении.

Том Кросс и Джордж Харрис нашли мертвеца, «который, по всей видимости, умер голодной смертью, причем, надо полагать, умер недавно, так как на руках еще оставалась плоть. Рядом с трупом они нашли плиту кровельного шифера и принесли ее с собой, решив, что она представляет интерес, поскольку на ней были начертаны какие-то каракули, «написанные, несомненно, умершим перед смертью», решил Масгрейв. Из-за того, что надпись была сильно испорчена дождями, он не мог предположить, что она оставлена товарищами по несчастью в память о погибшем.

«Мы не смогли ничего разобрать, кроме имени – Джеймс», – вспоминал позже Масгрейв.

Задержавшись, чтобы пообедать, Кросс и Джордж повели Масгрейва к тому месту, где лежал мертвец. Масгрейв осмотрел его с чрезвычайно противоречивыми чувствами, а потом сделал подробные записи.

«Останки лежали на траве, постеленной на нескольких досках, что на несколько дюймов возвышались над землей, – записал он, – рядом с западной стеной дома, которая вместе с остальными обрушилась наружу, а крыша, сдвинутая ветром в противоположную сторону дома, повалившись, не задела покойника».

Позже он рассказывал Райналю, что «руки мертвеца были вытянуты вдоль тела, а пальцы выпрямлены», что он истолковал это как «признак спокойной и, очевидно, смиренно принятой смерти». «Одна нога слегка свешивалась с лежанки, вторая, распрямленная, лежала на ней, – записал он в своем журнале. – Левая нога была обута, на правой, по всей видимости поврежденной, находилась повязка. На покойном была надета форма матроса. Кроме того, кое-какая одежда, среди которой непромокаемый плащ, наброшена сверху в качестве одеял».

В своих записках Масгрейв характеризует останки как принадлежащие мужчине ростом около пяти футов и семь дюймов, со светло-каштановыми волосами, низким лбом, выделяющимися широкими скулами, выступающей верхней челюстью, в которой отсутствовал один передний зуб, и заостренным подбородком. На скелете была надета широкополая непромокаемая шляпа, три теплых шарфа, темно-коричневое простое пальто и брюки того же цвета, синий шерстяной жилет, три рубахи, «хлопчатобумажные исподние панталоны, штаны и шерстяные панталоны поверх всего этого и три-четыре пары носков и чулок».

На его шее висело то, что Масгрейв счел медальоном, какие носят католики. Он забрал его вместе с «прядью волос несчастного», так как они могли помочь в его опознании. Рядом с лежанкой высилась небольшая кучка раковин морских блюдечек и пара стеклянных бутылок, в одной из которых была вода для питья.

«Несомненно, он умер от истощения», – хмуро заключил Масгрейв.

Весть о крушении «Инверколда» и спасении троих выживших тогда еще не достигла Новой Зеландии, и Масгрейв, Джордж и капитан Кросс могли лишь строить догадки о судьбе погибшего. Вероятно, размышлял Масгрейв, корабль затонул, а этот человек был единственным спасшимся из его команды, при этом ему, по всей видимости, удалось снять одежду с трупов своих несчастных коллег прежде, чем их тела унесло море. Возможно, выжили несколько человек, но остальные ушли, бросив раненого товарища. Или, хуже того, мертвец был матросом, которого высадил на необитаемом острове какой-нибудь бесчеловечный капитан.

Странно было то, что, похоже, этот человек укрывался в доме, а рухнул он, скорее всего, уже после его смерти.

«Перед смертью он, несомненно, находился под крышей старого каркасного дома, уже тогда частично разрушенного, а после его смерти, и довольно недавно, он развалился окончательно, не задев при этом труп, но оставив его под открытым небом», – заключил Масгрейв, не подозревая, что кто-то мог специально сорвать доски.

Разумеется, он не мог не задуматься и о том, что такая же участь вполне могла постичь и членов экипажа «Графтона».

«Это прискорбное зрелище, вне всякого сомнения, побудило бы любого к серьезным размышлениям, но меня несравнимо больше. Меня, чьи кости могли точно так же сейчас валяться на земле, если бы рука Провидения столь милостиво не берегла меня, возможно, наименее этого достойного. Какое поле для глубоких раздумий!»

Закончив осмотр останков, они выкопали могилу и похоронили покойника, вознеся короткую молитву. Впоследствии Масгрейв говорил Райналю, что они поместили в изголовье холма деревянный крест, а кроме того разожгли костер из зеленых веток, подняв в воздух облака дыма, чтобы привлечь внимание тех, кто мог находиться в окрестностях. Но холмы, окружающие разрушенное поселение, хранили молчание, а обходить округу пешком было слишком трудно в течение более или менее продолжительного времени отчасти потому, что дождь был слишком силен, а также из-за чрезвычайно густого кустарника.

Масгрейв был крайне неудовлетворен. Вернувшись в Инверкаргилл, он рассказывал, что они не смогли установить со всей определенностью, остались ли на острове потерпевшие крушение или нет, и признавался, что его терзают сомнения. «Мысль о том, что какие-нибудь горемыки остались там претерпевать то, что пережили мы, преследует меня неотступно», – говорил он.

Однако больше они ничего сделать не могли. Капитан Кросс и Масгрейв рвались поскорее вернуться в Новую Зеландию, так как «им порядком надоело это затянувшееся путешествие». Масгрейв понимал, что Райналь и Алик в Инверкаргилле с нетерпением ждут его возвращения с Энри и Джорджем, но, кроме того, его мысли постоянно были в Сиднее, с его семьей, с женой, которая к этому времени должна была уже получить его письмо.

В девять часов утра 13 сентября якорь был поднят и куттер вышел на веслах из Порт-Росса, подгоняемый отливом. За мысами бухты с востока катились огромные волны, лил проливной дождь, но благоприятный восточный ветер донес их до Новой Зеландии так быстро, что в восемь вечера того же числа они бросили якорь в Порт-Пегасусе, что на юго-восточной оконечности острова Стьюарт.