– Посторонних нету?

Закаморный просунул в щель плосковатую голову. Показалось, что он прищемил ее, и голова сплющилась. Войдя, облокотился о косяк. Яков Маркович снял очки и устало протер глаза. Он вдруг сообразил, что серая папка, подложенная Макарцеву, вполне могла быть делом рук Максима Петровича. Все подходит: и наивность, и нахальство, и знание французского. Может, прямо спросить? Но Максим – человек с закидонами, не ответит. Захотел бы – сам сказал… И вообще, зачем Якову Марковичу знать лишнее?

– Входи, дружище, – ласково произнес Тавров. – Есть возможность заработать.

– Ассенизатор предложил ювелиру кооперироваться…

– Погоди! – Яков Маркович глянул на часы. – Никудышнее здоровье – это единственное, что у меня еще осталось. Он вынул из портфеля сверточек с сыром, в две чашки бросил по щепотке заварки. Налил кипяток, разрезал кусок сыру пополам.

– Выпить не найдется? Голова со вчерашнего похмелья хрустит.

– Здоровая голова, раз терпишь. Потерпи еще немного, старче, заработаешь – напьешься.

– Напиться? Я вообще бросаю пить! Говори, где деньги?

– Поможешь организовать субботник.

– Субботник – это бесплатно. А я спрашиваю серьезно.

– Для других – бесплатно. А для нас с тобой – серьезно. Со мной в лагере, Максик, сидел начальник пожарной охраны. Однажды ему позвонили из газеты и сказали, что горком партии отметил хорошую работу пожарной службы и постановил осветить ее в печати. Корреспондент приедет фотографировать пожарных за работой. Пожарник им:

– Пожалуйста, мол, приезжайте. Но у нас пожаров нет.

– Почему нет?

– А потому, что мы хорошо работаем.

– Ладно, – отвечают из газеты. – Подождем. Загорится, сразу нас вызывайте.

Через день те звонят:

– Вам повезло: пожар, выезжаем.

– Выезжайте на здоровье, – говорят из газеты. – Но до нашего прибытия не тушите. Помните: указание горкома!

Пожарные посмеялись. Приехал корреспондент, а дом уже погасили…

– За что же начальнику дали срок?

– За срыв решения горкома партии – за что же еще! Так что поезжай с Богом, пока горит, и раскручивай.

– Сколько наклебздонить?

– Чего? – не понял Тавров.

– То есть написать…

– Сам придумал? Беру на вооружение… Строк двести, не меньше… Митинг я уже для тебя организовал.

– Я раньше не понимал, – проговорил Максим, – как это полуграмотные люди с трибуны шпарят готовыми кусками все, чего от них ждут. Как их выучила Софья Власьевна?

– И понял? – с ухмылкой спросил Раппопорт.

– Понял. Знаешь, как учат петь молодых кенарей? Их сажают в одну клетку с опытными, умеющими петь. И юнец начинает повторять за старшими. Наши журналисты – типичные кенари. Наслушаются и твердят, не вникая в смысл. А сходят с трибуны и говорят: «Шумит, как улей, родной завод, а мне-то нулик и прямо в рот». Но я-то, Яша, не кенарь!… «Никто не может… служить Богу и мамоне».

– Это было раньше, Макс, а теперь – теперь мы можем. Да, насчет твоих генотипов… Проследи, чтобы на станции Сортировочной было поменьше евреев. Они меня уже подвели с движением за коммунистический труд.

– Мало им революции? – загоготал Закаморный. – Нет, все же Павлов рефлексы должен был изучать не на собаках.

– В противном случае Ягубов все материалы зажмет.

– Разве он уже у власти?

– А то! Макарцев залег с инфарктом.

– Не так страшен черт, как его Малюта. Ты задумывался, Рап, откуда берутся ответработники?

– Небось, опять биологические ассоциации?

– Раньше на кораблях уничтожали крыс так. Сперва моряки ловили в клетки четырех крыс, сдвигали клетки попарно и открывали дверцы. Крысы бросались друг на друга, и те две, что злее и сильнее, загрызали тех, что слабее. Тогда ловили еще двух крыс и подсаживали в клетки. А потом еще. Оставшихся двух самых кровожадных и агрессивных выпускали на волю, поморив голодом. Они исчезали в норах и догрызали крыс, не готовых к борьбе.

– От твоей биологии тошнит! – проворчал Раппопорт.

Он опять подумал о серой папке. Ну, держишь Самиздат в надежном месте. Зачем же вылезать? Всех ведь начнут тормошить.

– Макс, не слыхал, у нас рукопись читают?…

– Не слышал, – отрезал Максим. – Если достанешь, дай. Я поехал на твой субботник.

– Погоди! Как ты сказал?

– Клебздонить…

– Во! Наклебздонить успеешь. А фотарь? Без снимков не прозвучит! Звоню Какабадзе.