Рита сидела на крыльце, закутавшись в одеяло, и смотрела, как встает солнце. Лес, окружавший большой загородный дом, казалось, спал — так было тихо. Клочья молочного тумана, зацепившись за верхушки высоких елей, таяли на глазах, едва их касался бледный, чуть розоватый солнечный луч. Было свежо, даже холодно, и пахло хвоей, близкой речной водой и слабым ароматом кофе.

Она давно ждала минуты тишины и покоя, чтобы попытаться восстановить ход событий последней недели, и вот теперь, когда этот момент наконец наступил, мысли разлетелись, подобно стае бабочек, выпущенных из марлевого сачка... В голове ворочалась тяжелая ватная пустота. Сердце еще билось, но готово было остановиться в любую минуту, чтобы оборвалась наконец та последняя часть жизни, осознать которую Рита была уже не в силах, как ни старалась.

Вот уже несколько дней (кажется, семь — или десять?), как она вышла из своей квартиры в сопровождении мужа, доктора Оскара Арама, направляясь на вечеринку к своим близким друзьям Ащепковым — Вере и Леониду. Но домой Рита не вернулась. Расхожая фраза из криминальной хроники: ушла и не вернулась.

Мысль, словно пьяная женщина, устав бродить вокруг парковой скамейки, никак не хотела занять свое логическое место в сознании и ответить на вопрос: что же, собственно, произошло?

 

Вечеринка

У Ащепковых было много разодетых в пух и прах веселящихся гостей. Под икру и дорогой коньяк все говорили о крушении Российской империи (ни больше ни меньше), хотя прекрасно уживались на этом самом последнем витке истории. И не желали поверить в то, что это самое крушение рано или поздно коснется и их холеных тел. А не исключено, что низвергнет их, сытых и пьяненьких, в лаву унизительных компромиссов с Америкой или Западом. Пустые, ни к чему не ведущие разговоры, принятые в современном обществе.

Вера Ащепкова, сверкая новыми бриллиантами, отвела Риту на кухню и там, дыша ей в лицо коньячным духом, бухнула:

— Они все — дураки... — Она имела в виду гостей, забивших до отказа их огромную квартиру и уже около четырех часов находящихся там как у себя дома. — Но я люблю, когда вокруг меня народ, мне важно чувствовать, что я не одна... — И тут же добавила, всхлипнув: — У меня с Леней все разладилось, он вот уже целую неделю спит с какой-то хохлушкой, Оксаной, своей родственницей, которая приехала из Калуша, поселилась в гостинице и похоже, не собирается никуда уезжать... Кузина, мать ее... В гробу я видела таких кузин.

— Может, ты все это придумала? — Рита всегда старалась утешить любую женщину, страдающую от ревности. Она почитала это за святой долг.

— Нет, не придумала. Сама видела, в гостинице была, они даже дверь не закрыли. И теперь я совсем одна, понимаешь, одна. Мне плохо, ужасно плохо. А тишина в пустой квартире меня просто добивает.

Вера приготовилась заплакать, но Рита ласково потрепала подругу по плечу:

— Не надо. Ты же все знаешь. Не стоит унижаться. Посмотри, как много в твоем доме гостей, они все смотрят на тебя — и мужчины, и женщины. И они ничего не должны знать. Пусть думают, что ты самая красивая и счастливая, глядишь, и сама в это поверишь...

— Ты думаешь, что я на самом деле пригласила сюда этих разряженных попугаев для того, чтобы смотреть, как они будут пожирать рулеты и салаты? Мне нужен фон, понимаешь?

Но Рита ничего не понимала. Больше того, слушая опьяневшую Веру, она вдруг остро почувствовала свое собственное одиночество. И хотя у Оскара, ее мужа, не было на стороне кузины-хохлушки, которой бы он снимал номер в гостинице, его присутствие рядом с ней она уже давно воспринимала лишь как сопровождение, не более того. Он сопровождал ее по жизни вот уже почти десять лет, и все это время она привычно ощущала его заботу и ласку, отеческую опеку и ревность собственника и словно кожей чувствовала на себе его постоянный твердый взгляд, от которого невозможно было спрятаться. Никуда.

— Ты меня не слушаешь... — Вера навалилась на Риту всем телом и почти прижала ее к стене.

— Да нет же, я тебя слушаю. Ты говорила что-то о фоне, что мы все служим тебе фоном. Вот только для чего? И вообще, тебе больше не надо сегодня пить, ты же хозяйка! — Пора было прекращать этот дурацкий разговор и возвращаться к Оскару, иначе он сам появится на кухне и положит конец полупьяным откровениям Веры.

— Для чего? Молчи... — Она довольно грубо зажала ей рот ладонью. — Не для чего, а для кого.

Но она так и не успела ничего сказать, потому что на кухню вошел, сияя оранжевым, как апельсин, влажным лицом, сам Леонид Ащепков, ее муж — красивый, уверенный в себе, улыбчивый мужчина, в песочного цвета костюме и с курительной трубкой в руке. Его голубые глаза излучали радость и удовлетворение. Гостеприимный хозяин, душа общества, он любил собирать вокруг себя друзей, угощать их, поить и приближать к себе, насколько это только было возможно. Именно после таких вот вечеринок завязывались ценные знакомства, которые давали начало новым партнерским отношениям и превращали жизнь коммерсанта Леонида Ащепкова, этого «вечного посредника», в «perpetuum mobile» — вечный двигатель. Вычисляя для себя пару интересных друг для друга потенциальных партнеров, одному из которых надо было что-то продать, а другому купить, Леня всегда так незаметно и ловко устраивался между ними, что мимо его хватких рук не проходила ни одна чугунная болванка, ни одна труба из нержавейки, ни одна мраморная плита. Он перекупал и перепродавал фактически все.

— А-а, вот вы где спрятались! А мы вас ищем... — Леня вытянул из угла едва стоящую на высоких каблуках жену и торжественно поцеловал ее в щеку. — Говорили тост за женщин, а самых красивых потеряли. Пойдемте за стол, девочки, нечего здесь секретничать. Без вас скучно. Кстати, Верочка, ты не знаешь, куда я подевал свою новую трубку? Сашка хочет попробовать хорошего табака, а я не могу найти новую трубку...

— Она в гостинице «Москва», Охотный ряд, два, забыл? — ледяным тоном процедила Вера и сузила свои не менее ледяные фиолетовые глаза.

Леня сразу изменился в лице, уголки губ опустились, а лицо пошло красными пятнами.

— Нет, не забыл... — с вызовом ответил он. — Но я не о той трубке, а о другой, которую мне Филлис привез из Испании... А что касается Оксаны, так ее здесь нет, я все сделал, как ты просила...

Рита, не желая оказаться свидетельницей супружеской сцены, поспешила покинуть кухню. Она вошла в сизую от табачного дыма гостиную, и, встретившись глазами с тотчас поймавшим ее в поле своего зрения Оскаром — высоким, сухим и загорелым сорокапятилетним мужчиной в светлом костюме и серебристом галстуке, — поняла, что вернулась вовремя. Он был озабочен ее отсутствием, но не более, то есть еще не раздражен. Больше того, увидев жену, он даже улыбнулся и жестом позвал ее сесть за стол рядом с собой. Она с трудом протиснулась между стульями, на которых сидели жарко спорящие о чем-то раскрасневшиеся мужчины и молча поедающие что-то со своих тарелок потные женщины.

— Ты говорила с Верой? — спросил Оскар, нежно обнимая ее, и осторожно, словно боясь повредить тонкую кожу, поцеловал сухими губами ее шею. — Что там случилось? Она сегодня не в духе, хотя усиленно делает вид, что счастлива...

— Здесь мерзко, скучно, пошло. Оскар, пойдем домой... Ты же доктор, какие дела у тебя могут быть с этими коммерсантами?

— Леня обещал познакомить меня с одним человеком, который хочет вложить деньги в частную стоматологическую клинику.

— Ты решил переквалифицироваться из гинеколога в стоматолога?

— Не язви, малышка. Мы с Леней должны убедить его вложить деньги в мою клинику, точнее, в ее расширение. Думаю, тебе не надо объяснять...

— Вот и собирались бы по этому поводу отдельно, в какой-нибудь сауне или бане! — в сердцах воскликнула Рита, чувствуя, что ее присутствие в этом доме с каждой минутой приобретает характер вынужденного плена. — Мне здесь скучно, я не хочу видеть этих людей, мне с ними неинтересно. Я бы с большей пользой прогулялась по парку или покаталась в Крылатском на велосипеде.

— Говори тише, нас могут услышать. Ну же. — Он взял ее руку в свою и мягко сжал. — Ты же хорошая девочка. Потерпи еще немного. Такие разговоры все равно ни к чему никогда не приводят. И я не виноват, что устраивать свои дела нам, мужчинам, приходится именно здесь, делая вид, что мы наслаждаемся обществом друг друга. Ты права, вам, женщинам, совершенно необязательно присутствовать на таких застольях. Но таковы правила, не я их выдумал. Поэтому возьми себя в руки и попытайся получить от сегодняшнего вечера максимум удовольствия. Хочешь, я достану тебе вон ту роскошную виноградную кисть?

И, не дожидаясь ответа, Оскар приподнялся и снял с гигантской банановой грозди венчавшую ее перламутрово-лиловую кисть винограда. И пока его рука несла эту кисть над столом (ей показалось, что прошла целая вечность), Рита вдруг увидела все, что будет происходить на этом вечере. Вот они с Оскаром выходят из квартиры Ащепковых, он держит ее под руку и жмется к ней, предвкушая тот момент, когда они наконец останутся вдвоем. Они едут на такси по ночной Москве, и рука Оскара скользит между ее коленями, напоминая голову довольно крупной змеи, своим упругим и раздвоенным языком пытающейся коснуться самого чувствительного места. Теперь они входят в их подъезд, и Оскар, возбужденный до предела, уже в лифте начинает ее обнимать, расстегивать блузку. И вот наконец она лежит в гостиной на диване, устремив глаза в потолок, и считает, как счетные палочки, все удары, сотрясающие ее лоно. И, как всегда, ей удивительны те звуки, выражающие мужской восторг, которые исторгает из себя Оскар. И, как обычно, она не понимает, разве может быть счастлив мужчина, почти насильно взявший ее — безвольную и бесчувственную?..

От всего, что Рита представила себе, ее затошнило — привычное состояние, сопутствующее их близости с мужем. И так продолжается все десять лет. Несколько тысяч половых актов, заканчивающихся неизменно одними и теми же стонами и словами благодарности с одной стороны...

 

Происшествие в лесу. Доктор Арама

Виноград показался ей пресным, как и вся ее сегодняшняя жизнь. Рита вдруг вспомнила свое недавнее ощущение, которое ей пришлось испытать, случайно подслушав разговор двух женщин в автобусе. Они говорили о простых вещах, о рыночных ценах, предстоящей стирке и о том, стоит ли в борщ добавлять фасоль. Их речь была спокойной, неспешной и преисполненной глубокого смысла. У обеих женщин мужья пили, поэтому им было чем поделиться и о чем поплакаться друг другу. И Рита вдруг почувствовала, что ее жизнь проходит мимо. Вот у женщин есть эта самая жизнь со всеми ее разнообразными красками, впечатлениями, слезами, смехом и заботами, а у нее, у холеной и обеспеченной молодой женщины, не знающей, чем себя занять и попросту бесящейся, что называется, с жиру, нет! Существование в комфортной квартире, оснащенной современной бытовой техникой и выстланной изнутри белым плюшем, шерстью и газом, было сродни томлению в хрустальном шаре с его безвоздушным пространством и чистотой.

Слово, данное Оскаром Ритиной матери в один из самых тяжелых моментов ее жизни, выполнялось свято: Рите были созданы оранжерейные условия и никакие потрясения не касались маленькой, но дорогой семейной лодочки, управляемой Арамой. И хотя официально брак Риты Панариной и Оскара Арамы длился восемь лет, они стали жить вместе, когда Рите исполнилось только четырнадцать. Трагедия, разыгравшаяся в семье, улеглась, как море после шторма, стоило только тридцатипятилетнему Оскару предложить Рите руку и сердце. Сейчас эта история казалась ей полувымышленной и представляла собой обрывки болезненных воспоминаний, связанных с тем, что произошло с Ритой-подростком однажды в лесу, где она отдыхала с родителями. И в памяти остались лишь широко распахнутые мамины глаза и тот ужас, который парализовал ее после того, как она увидела появившуюся на поляне маленькую Риту в разорванном сарафане и босиком. Волосы на голове девочки были в беспорядке: вместо ровной плотной косы — копна спутанных волос с забившимися в них травинками и цветами. По белым тонким ногам Риты текла кровь, а желтый батистовый сарафан был испачкан сажей или землей... На локтях — зеленые от сока травы или хвои ссадины, а под ногтями — черная грязь.

Пока родители готовили шашлык на поляне, Риту изнасиловал в лесу неизвестный мужчина, которого так и не нашли. Доктор Арама, знакомый гинеколог, взял на себя заботу о здоровье Риты и уже через несколько месяцев объявил ее родителям о намерении связать свою жизнь с их дочерью. Он так часто приходил к ним, наполняя квартиру тихим и мягким говором, букетами цветов и коробками с подарками «для Ритули», так много времени уделял заботе о здоровье «девочки», что семья скоро привыкла к доктору и стала воспринимать его уже как близкого и родного человека. Оскар Арама был красивым и воспитанным молодым мужчиной, самостоятельным, состоятельным, насколько ему позволяла завуалированная приемами в районной поликлинике все же частная практика. Обаятельный и ненавязчивый, спокойный и уверенный в себе, он внушал как пациентам, так и всем, с кем он общался, что главное в жизни — это физическое здоровье. И все его тихие и вдохновенные беседы содержали бездну драгоценных советов, прислушиваясь к которым, как всем казалось, можно было легко избавиться от болезней, а также предупредить многие из них. Большое впечатление на незнакомых людей всегда производил его цветущий вид — розовые щеки, веселые блестящие глаза и мягкая улыбка. Высокий, стройный, тщательно за собой следящий и прекрасно одевающийся, доктор Арама считался в семье Панариных идеалом их будущего зятя. Но об этом можно было только мечтать, ведь Оскар, во-первых, был старше Риты на двадцать один год, во-вторых, самой Ритуле в то время, когда с ней произошло это несчастье, исполнилось только четырнадцать. Клара Панарина, мама Риты, и сама втайне имела виды на обаятельного доктора. Все то время, пока Оскар проводил в комнате дочери, она постоянно прикидывала, как долго еще Арама останется холостым, дождется ли он совершеннолетия Риты или женится на другой, более подходящей ему по возрасту и положению женщине. Для Клары Панариной не было секретом, что его интерес к Рите с каждым днем становится все более очевидным. Но всякий раз, видя его, элегантного, респектабельного и явно созревшего для женитьбы, она расстраивалась из-за того, что все ее планы в отношении Риты все же не представляются реальными. Уж слишком велика разница в возрасте, слишком юна Рита, все слишком... А для брака необходима гармония.

Сам факт изнасилования обсуждался в семье за закрытыми от Риты дверьми, но в обществе Оскара довольно долго. Невероятно странная выходила история. Небольшая рощица в пригороде Москвы, открытая для любителей отдохнуть на свежем воздухе, казалось, просматривалась как на ладони. Клара с мужем занимались шашлыком под звуки доносящейся из машины музыки и не слышали ни шума, ни криков — ничего такого, что могло бы встревожить их. В лесу стояла тишина, если не считать пения одуревших от солнца и лета птиц да треска горящих поленьев в костре. На вопрос Клары, что произошло с Ритой в лесу, как выглядел напавший на нее мужчина, кричала ли она и почему не бросилась бежать от незнакомца, Рита лишь пожимала плечами и, казалось, не понимала, о чем идет речь. Где-то сутки она вообще не могла говорить. И первым врачом, осмотревшим ее, был как раз Оскар — доверенное лицо лучшей подруги Клары Панариной, Татьяны, ее гинеколог и любовник в одном лице. И хотя Оскар и Татьяна расстались давно, они все равно поддерживали приятельские и даже нежные отношения, которые, правда, последнее время строились уже на взаимном интересе: Татьяна поставляла врачу пациенток и имела от этого проценты с его гонораров.

Правда, в случае с Ритой все выглядело по-другому. Оскар не взял с Панариных денег за осмотр их изнасилованной дочери. Он произвел с ней необходимые в таких случаях действия медицинского характера и спросил ее отца, Виктора Панарина, собираются ли они обращаться в милицию и подавать заявление об изнасиловании. Потому что в этом случае ему необходимо будет позвонить знакомому прокурору, чтобы, заручившись его поддержкой, как можно быстрее провести экспертизу потерпевшей. Но когда он понял, что Панарины не собираются поднимать шум вокруг своей беды, считая, что насильника, случайно оказавшегося в том лесу, им все равно не найти, решил предложить им свою помощь не только в качестве гинеколога, но и психолога. Оскар уверял, что сумеет помочь Рите, поскольку помимо имеющихся у него документов, свидетельствующих об окончании курсов психологов, у него есть довольно большой опыт работы с женщинами — жертвами насилия. Для Клары же, которой в тот момент было важно, чтобы все, что случилось с ее дочерью, оставалось в тайне, возможность иметь под рукой и гинеколога, и психолога в одном лице показалась подарком судьбы. И она согласилась на частные визиты Арама, сколько бы они ни стоили. Так Арама вошел в дом Панариных.

Первые недели Рита воспринимала его только как своего врача, вяло слушала наставления, старалась выполнять все требования и поражалась тому обстоятельству, что родители сквозь пальцы смотрят на их многочасовое общение. Оскар приходил обычно в пять часов вечера, после окончания приема в поликлинике, а уходил в полночь! Первые их беседы были связаны с тем, что произошло с ней в лесу. Оскар пытался восстановить в памяти девочки ее прогулку, просил описать внешность мужчины, напавшего на нее, передать их разговор или угрозы, предшествующие изнасилованию. А позже, убедившись в бесполезности этих расспросов, он заговорил с ней уже совершенно о другом. Арама все перевернул и вывалил на голову ошалевшей Риты такие мужские откровения, услышав которые, ее родители немедленно выставили бы его вон, если бы вообще не подали в суд за растление малолетки... Он объяснял Рите природу инстинкта, рассказывал о животных, приносил видеокассеты опять же об образе жизни представителей фауны и на этих простых и роскошных в визуальном плане примерах объяснял, что могло толкнуть неизвестного мужчину на изнасилование. И Рита, успевшая уже за пару недель прийти в себя и начавшая забывать пережитый ею кошмар, уже с интересом слушала своего доктора, рассказывающего ей о том, как просто и несовершенно устроен организм человека и как легко сделать зверя по имени мужчина счастливым.

Еще он много говорил о стыде, классифицируя его и пытаясь втолковать девочке-подростку признаки истинного стыда и ложного, особенно когда речь идет об обнаженном женском или мужском теле. Из его пространных речей выходило, что истинный стыд имеет место лишь в категории нравственности и морали, но никак не связан с физической красотой. А потому ненавязчиво опять-таки прививал своей юной подопечной некоторые первичные ростки эксгибиционизма, предлагая ей, по сути, как можно чаще раздеваться перед зеркалом и рассматривать себя, привыкая к обнаженному телу.

Рита, слушая Оскара, ощущала себя оглушенной новизной открывавшейся перед ней взрослой жизни и не могла долгое время решить, рассказать ли матери о том, чему учит ее доктор Арама, или нет. И лишь когда они с Оскаром подошли к наиболее опасной теме истинной причины совокупления живых существ, и, в частности, мужчины и женщины, заговорили о браке и его роли в сексуальной жизни людей, она поняла, что никогда не сможет перешагнуть грань стыда, обратившись с вопросами на эти темы к матери. Пусть будет один Оскар с его «ликбезом», ей и этого вполне достаточно. Тем более что такие разговоры будили в ней непонятные чувства, осложняя и без того непростую девичью жизнь. Ведь она, безусловно, помнила все до мельчайших подробностей, что произошло с ней в лесу. И не только лицо мужчины, с которым она там познакомилась, но и каждое слово, каждое его движение. И если с чем-то не могла справиться ее память, так это с полчищем непередаваемых по силе чувств, которые она испытала там, на жесткой и усыпанной хвойными иголками земле, где ее взял незнакомец. Доктору Араме просто повезло, что его откровенные разговоры с Ритой легли на уже подготовленную, распаханную другим мужчиной благодатную почву этих самых чувств. Иначе скандала было бы не избежать. И оранжерейная девочка вроде Риты, но, в отличие от нее, не испытавшая на себе боль и сладость первого соития, непременно поделилась бы с матерью своими мыслями по поводу бесстыдных бесед с молодым и отчаянно смелым, до цинизма, домашним доктором.

Поэтому весной, когда Риту решили свозить на море (последние полгода она обучалась дома по специальной программе, поэтому вопросов с пропусками занятий не возникало), она нисколько не удивилась, когда узнала, что они отправляются отдыхать вчетвером: она, мама, папа и Оскар.

 

На море

Море, солнце, тихий закрытый пансионат в горах, купание, игры на свежем воздухе — все это помогло Рите окончательно забыть о случившемся, и она снова превратилась в живую, любознательную девочку со всеми вытекающими отсюда желаниями и поведением. И если за завтраком или обедом в присутствии родителей она старалась вести себя тихо и не привлекать лишний раз внимания, то, оставшись наедине с Оскаром, напропалую кокетничала с ним, краснела, когда он слегка придерживал ее за талию или нечаянно касался рукой груди. Особенно сильной и веселой Рита чувствовала себя в воде. Ей казалось, что она большая и гибкая рыба, легко выскальзывающая из рук Оскара. Придумав, что она не умеет плавать, Рита с удовольствием стала «учиться», лежа на вытянутых сильных руках своего доктора, стоящего по плечи в голубой воде. Она чувствовала грудью и животом его прикосновения и пыталась понять, нравится ли ей это или нет. Но почему-то получалось, что нет. Казалось, что упругая вода ей нравится куда больше, чем руки Оскара. Вода представлялась ей стихией, исполненной невиданной силы и тайны, в то время как худой и уже успевший загореть Оскар по-прежнему производил впечатление очень осторожного и трусливого ухажера. Она знала и чувствовала, что он только и мечтает сделать с ней то, что сотворил неизвестный счастливчик в лесу, но у него для этого не хватает той самой стихийности чувств, того безумия, которое охватило неизвестного мужчину. А поэтому, вместо того чтобы уважать Оскара, она, напротив, потихоньку его презирала. И даже дразнила нарочно, не понимая, что же ею движет на самом деле, помимо подростковой дерзости, разумеется: желание ли досадить влюбленному в нее взрослому мужчине за его пассивность и выжидательную позицию (и это на море, среди буйства красок, тепла, неги и звездных ночей, и это при том, что в соседней комнате время от времени ритмично поскрипывала кровать ее родителей) или же другое желание, проснувшееся в ней так рано?

Сколько ловушек расставляла Рита для своего «сопровождающего», пытаясь спровоцировать его на отчаянный поступок, который она представляла себе не иначе, как нападение и изнасилование. Она сходила с ума от желания почувствовать вновь все то, что испытала с обезумевшим от страсти взрослым мужчиной всего лишь в нескольких шагах от поляны, откуда доносились мирные и спокойные голоса ее родителей. Она заманивала Оскара к себе в комнату, дождавшись, пока родители уедут куда-нибудь в горы на экскурсию, давая тем самым понять, что они совершенно одни. Или предлагала устроить рано утром на берегу «нудистскую вотчину» с раздеваниями. Но Арама, все отлично понимая, продолжал держаться. И уже перед самым отъездом из пансионата вдруг случилось нечто такое, что разом перевернуло жизнь Риты.

Однажды после ужина к ней в комнату вошла мама и, страшно нервничая и заикаясь, сказала дочери о том, что Оскар — единственный человек, которого она хотела бы видеть своим зятем. Дальше последовала большая пауза, во время которой Рита почувствовала подкатывающую к самому горлу волну тошноты. Словно мамины слова подействовали на нее физически.

— Но мне же только четырнадцать. Это во-первых. Во-вторых, ты говоришь о своем желании. А Оскар хочет стать моим мужем? Это он тебя послал?

— Не совсем он. — Клара долго не могла решиться произнести это вслух, боясь непредсказуемой отрицательной реакции дочери. — Он любит тебя, ты же не можешь этого не чувствовать...

— Но он мне о своей любви ничего не говорил, — пожала плечами Рита, почему-то получая удовольствие от этого странного разговора с матерью. — Вы с папой решили его заморозить до моего совершеннолетия, чтобы мы тогда могли пожениться?

— Нет, мы не собираемся его замораживать, даже наоборот. Просто я не знаю, как тебе это сказать. Мы, то есть я хотела бы у тебя узнать, нравится ли тебе доктор Арама? Любишь ли ты его или нет?

— Однозначно — нет! — усмехнулась, словно в противовес всей серьезности матери, Рита и покачала головой. — Но, с другой стороны, я не знаю, что такое любовь... Может, и люблю. Он же хороший, заботится обо мне. Это не может не нравиться... Я чувствую себя взрослее, старше, и мне интересно с ним. То, что он всегда находится рядом со мной, возвышает меня в глазах моих подруг, знакомых, даже наших мальчиков из класса...

— И ты говорила с кем-нибудь об Оскаре? — Любопытство взяло верх, и Клара поймала себя на мысли, что ведет себя пошло, беззастенчиво выуживая информацию из дочери, особенно если учесть причину, заставившую ее затеять этот разговор.

— А как ты думаешь? Даже если я не хожу в школу, прикрываясь поздними детскими болезнями, то это не значит, что я не встречаюсь со своими друзьями, не перезваниваюсь с ними по телефону... Мои прогулки по городу в обществе красивого доктора Арамы не могут не вызывать интереса или даже... подозрения...

— И что же?

— Ничего особенного... Просто все считают, что Оскар — твой любовник! А мной он прикрывается как ширмой.

Рита и сама не знала, зачем сказала об этом матери. Ведь она солгала. Но реакция Клары была удивительной. Она улыбнулась, а на ее лице застыла довольная гримаса. По-видимому, Клара была счастлива, что оказалась в объятиях Оскара хотя бы на словах. И это тоже не понравилось Рите.

— Так что ты хотела мне сказать? Возьмешь с меня клятву, что я когда-нибудь выйду за него замуж?

— Нет. — Теперь уже Клара решила идти до конца. — Дело в том, что после случившегося тебе будет очень трудно найти мужчину, с которым бы ты могла... ну, ты понимаешь меня.

— С которым я могла бы лечь в постель? Ты об этом?

— Примерно, — теперь уже раздраженной казалась Клара. — Мы с отцом переживаем за тебя. Я перечитала много литературы, даже встречалась с женщинами, которые перенесли такую же травму. Многие из них остались неврастеничками... Ты уж извини меня, Рита, что я так прямо... в лоб... И они не устроили свою личную жизнь. Секс стал для них, — она густо покраснела, — запретом. Они не подпускали к себе ни одного мужчину. Вот я и подумала, раз Оскар любит тебя и мы любим его...

— Кто это — мы?

— Мы — это значит мы. И я, и отец — мы уважаем его, он замечательный человек... Оскар знает о твоей беде и никогда не упрекнет тебя. Догадываешься, о чем я? Рита, ты взрослая девочка. Пойми, Оскар — единственный мужчина, который может стать для тебя мужем.

Но Рита ничего не понимала. Кроме того, что ее родители хотят, чтобы она когда-нибудь вышла замуж за доктора.

— Вы хотите, чтобы я вышла за него замуж?

— Ну вот, наконец! — вздохнула Клара и откинулась на спинку стула. — А то я уж подумала, что ты у меня...

— ...совсем сошла с ума?.. Так бы и сказала. Открытым текстом: мол, Ритуля, мы бы хотели, чтобы ты вышла замуж за Оскара. Но ведь ему уже далеко за тридцать...

— Это неважно, — быстро, скороговоркой вставила Клара. — Совсем неважно... Главное, что мы согласны.

— А что, если я до совершеннолетия влюблюсь в кого-нибудь?

Клара побледнела:

— Боже, Рита, да ты же ничего так и не осознала... Мы с отцом решились на крайний шаг, но только ради твоей пользы. Оскар не в состоянии ждать, за эти два года он может найти другую девушку и жениться на ней... Он же мужчина. Ему нужна женщина!

— Мама... Ты что, хочешь, чтобы я с Оскаром... до моего совершеннолетия? — У Риты все поплыло перед глазами.

— Рита, я пришла предложить тебе стать его женой уже сейчас, — выдохнула Клара и закрыла лицо руками. — И никто ничего не узнает. Он будет жить с нами. А через два года вы официально оформите отношения. Доктор Арама согласен. Теперь дело за тобой...

 

Амфиарай: грек, француз, испанец, мадьяр

Вера Ащепкова все-таки напилась. Леня незаметно для гостей увел ее в спальню и уложил в постель. Рита, единственная из всех понимающая причину такого поведения хозяйки дома, наблюдала за веселым и неунывающим Леней с тщательно скрываемым презрением. Она вдруг представила себя на месте Веры, и холод одиночества накрыл ее с головой. «Если Оскар когда-нибудь изменит мне, я никогда ему не прощу и не останусь с ним». Она не понимала, как может Вера вообще жить прежней жизнью рядом с человеком, который так подло обманывает ее, выставляя свою супружескую жизнь на обозрение, словно ничего не произошло, как будто они счастливы.

Задумавшись, Рита не сразу сообразила, что произошло. Какой-то молодой человек, стоя за спиной Оскара, говорил ему что-то на ухо. Громкая музыка, под которую танцевали редкие парочки, заглушала его голос, но понять, о чем идет речь, все-таки было можно. Незнакомец просил разрешения у Оскара потанцевать с Ритой. И вот они уже стояли полуобнявшись в темном углу гостиной, плавающей в дыму, и мужчина, назвавшийся Раем, шептал ей на ухо милые глупости.

— Вы получили «Оскара»? — шутил он, имея в виду, конечно, мужа, а не кинематографическую премию.

— Нет, — смеялась она, радуясь тому, что появилась возможность внести хоть какое-то разнообразие в этот вечер пусть даже в лице малознакомого молодого мужчины. — Скорее, это он получил меня... вместо премии...

— Не понял...

— А вам и не надо ничего понимать. Вы вот назвались Раем. Вас так зовут — Рай?

— Да, а разве вы не почувствовали, что вот уже несколько минут вы находитесь в самом настоящем раю? — Он очень аккуратно и нежно держал ее в своих объятиях и не позволял прикоснуться своим губам даже к ее щеке, которая находилась совсем близко от него. — Ваш муж ведь старше вас?

— Какое это имеет значение сейчас, тем более для вас... Вы ведь меня совсем не знаете.

— Почему же? Знаю. Вас, к примеру, зовут Маргаритой, вы — жена Оскара Арамы, у вас нет детей, вы живете...

Она вдруг отшатнулась от него:

— Вы знакомы с моим мужем?

— Я знаком с Ащепковым, который весь вечер пытается заинтересовать меня новым проектом. Он хочет, чтобы я вложил деньги в клинику вашего мужа, а потому, дорогая Маргарита, вы должны быть со мной поласковее. Я ведь должен согласиться.

Он, конечно, шутил. Уж слишком несерьезное у него было лицо, слишком лукавое и веселое. Он был красив, этот ухоженный мальчик с тщательно уложенными густыми черными волосами и холеной двухдневной щетиной. Белоснежная рубашка, сверкающие на фоне смуглых рук запонки, изумрудного оттенка галстук, прекрасно гармонировавший с такими же незрелыми, как июньская смородина, зелеными глазами. А еще Риту поразили тяжелые веки и красивый, зовущий рот.

— Но какой резон Лене уговаривать вас? Он снова хочет взять свои проценты? — улыбнулась она, чувствуя, что ей приятен этот разговор.

— Здесь каждый сам за себя, разве вы не заметили? И ваш муж тоже не дремлет, он же охотник, такой, как и мы все...

— Но я не охотница...

— Значит, вы — дичь...

— Я здесь никто, если честно. Мне давно хотелось уйти, но из-за Оскара я осталась, хотя частично и из-за Веры.

— Вы с ней подруги? — Он все же коснулся своей щекой ее щеки, и Рите показалось, что она обожглась...

— Нет, скорее приятельницы. Но она мне нравится, она добрая...

Танец закончился, взрослый мальчик по имени Рай отвел Риту на место и поклонился. Он не мог знать, каким вдруг удивительно легким стало ее тело, как не мог увидеть и проснувшуюся в ней дикую хищную кошку, почуявшую запах настоящего свежего мяса.

— У вас удивительно красивая жена, Оскар. Я завидую. Не хотите ли выпить со мной за ее здоровье?

Оскар, побледнев, даже привстал, и Рите показалось, что он готов бросить в лицо этому молодому человеку какую-нибудь резкость. Но вместо этого она услышала:

— Я с большим удовольствием выпью с вами, Рай, и не только за здоровье моей жены. Леня уже успел передать мне ваше решение. Поверьте, вы не пожалеете, что приняли участие в моем проекте. Частный родильный дом — это перспективно. Тем более в последнее время наши женщины перестали бояться родов и даже начали обзаводиться детьми после сорока!

У Риты, не имевшей детей, эта тема вызвала раздражение. То, что современные женщины стали рожать в таком возрасте, она объясняла не исчезновением страха перед родами, а совершенно другими причинами, первой из которых было желание женщины, как правило, жены преуспевающего бизнесмена, родить мужу наследников. Молодые женщины, не имеющие собственного угла, не могут себе позволить иметь даже одного ребенка. Молодожены с дипломами о высшем образовании, полные сил и физически здоровые, работая за низкую зарплату в фирмах-однодневках, последние деньги отдают за снимаемое жилье, и никто не знает, что ждет их впереди. А дети? Какие дети, если нет денег? Но в одном был прав Оскар: состоятельные дамы предпочитают рожать в комфортных условиях, а потому строительство частного родительного дома действительно являлось перспективным делом, тем более что земля, на которой Оскар собирался его возводить, уже была полностью выкуплена и ждала своего часа.

Оскар предложил Раю сесть рядом с ними за стол, налил ему водки и, незаметно подмигнув Рите, чокнулся со своим будущим, как он уже полагал, партнером. Леня Ащепков, мгновенно возникший у них за спиной, успел протянуть между ними и свою рюмку, хрустальным звоном оглушив Риту и заставив ее вздрогнуть.

— Хотели обойтись без меня, черти? — Он как-то нехорошо захихикал и опрокинул в себя водку. — Не получится. Где тут у нас мои любимые грибочки? С луком, пожалуйста... Оскар, я вот что хотел предложить. Я познакомился еще с одним человечком, который занимается немецким медицинским оборудованием.

Рита вдруг почувствовала на своем колене мужскую руку и подняла глаза на сидящего почти вплотную к ней Рая. Ей представилось, что они оказались вдруг на большой солнечной поляне, прижавшись друг к другу, и вдыхают запах свежескошенной травы или сена. Вероятно, такую свежесть распространял одеколон этого рафинированного мальчика с повадками дикого зверька.

— Здесь душно, — сказал он так, словно его рука жила своей жизнью, а все остальное тело — своей, и колено сидящей рядом Риты никак не волновало его. В глазах — ни блеска, ни похоти. Ангельское бледное лицо, поражающее своей невинностью и наивностью. — Может, подышим свежим воздухом?

И он, вдруг крепко схватив Риту за руку, вывел из-за стола и потянул за собой к выходу. Поступок — неслыханный, неожиданный и дерзкий. Все произошло молниеносно. Оскар, занятый разговором с Леней, к счастью, даже не заметил ухода жены. Спустя минуту они стояли уже на лестничной площадке рядом с открытым окном, и Рай все так же крепко держал ее руку в своей. Шум двора с детскими голосами и шелестом тополей вливался в окно вместе со свежим ветром.

— Вы обманули Оскара? Ведь вы нисколько не заинтересовались его родильным домом.

— Не знаю, я еще не решил. Но сейчас я заинтересован куда больше вами.

— Почему вы называете себя Раем?

— Мое настоящее имя Амфиарай, мой дед — грек, а бабка — русская. У нас в семье намешано много кровей: французская, испанская, и даже мадьярская...

— Я не должна стоять здесь с вами, мне надо вернуться к Оскару...

— Он ревнив?

— Да. Не хочу, чтобы он нас здесь застал. Вы не знаете его...

— Тогда вернемся... — И он, по-прежнему не выпуская ее руки, повел Риту за собой к двери.

Ей казалось, что прошел не один час, как она ушла от Оскара. Как ребенок, живущий во чреве своей матери и связанный с ее организмом жизненно важными сосудами и пуповиной, она была, оказывается, накрепко привязана к своему мужу. Но, увидев сквозь толпу танцующих пар мужа, так же увлеченно беседующего теперь уже с другим мужчиной, вероятно, тем самым, которого ему порекомендовал Леня, она почувствовала себя лишней. Или свободной?

 

Страсть, безумие, бегство

Она не поняла, как они оказались в спальне Веры. Идеальное место, где было тихо и Рита могла спокойно, не боясь быть замеченной кем бы то ни было, рассмотреть того, кто осмелился вот уже несколько раз силой овладеть пока только еще ее рукой. Игра, доставлявшая ей удовольствие, заставляющая пылать ее лицо и чувствовать себя слабой, вялой, но одновременно испытывать чудесное предвкушение любовного потрясения, только начиналась. Опасность быть застигнутой врасплох ревнивым собственником Оскаром, уже давно заявившим свои мужские права на ее тело, вносила в эту игру элемент животного страха и даже ужаса. Ведь никогда еще за все время их совместной жизни с Оскаром она не позволяла никому уводить себя с вечеринки даже под предлогом подышать свежим воздухом.

Арама расценил бы ее поступок как преступление, как потенциальную измену, как предательство. Рита принадлежала ему, и в этом состоял истинный смысл их брака. Арама мыл ее по утрам, называя своей девочкой, вытирал досуха полотенцем, приговаривая что-то очень ласковое, нежное и вместе с тем животное, хрипяще-просящее, после чего овладевал ею в ванной ли комнате, в кухне (где всегда так некстати закипало какао), в зефирно-кремовой кружевной спальне, в гостиной — везде, где только желание его достигало своего пика. Он всегда, словно оправдываясь за свою несдержанность (внешне выглядевшую как хозяйская вседозволенность), связывал свои акты с пользой для здоровья, чем сильно злил еще молодую, не собирающуюся ничем болеть и не терпящую всех этих «профилактических» разговоров Риту. Из книг, кино и редких бесед на эту тему с другими женщинами (подруг как таковых у Риты не могло быть в принципе, об этом также позаботился ее любвеобильный супруг-однолюб Арама; Вера Ащепкова, к примеру, лишь считалась подругой, ее статус был только озвучен, не более, на самом же деле они являлись всего лишь приятельницами) Рита знала, что то, что проделывает с ней муж по утрам, изредка днем и довольно утомительно и долго вечером, меньше всего связывается у других пар со здоровьем. Любовь, на худой конец, страсть, о которой она знала лишь понаслышке (хотя отголоски этого чувства заставляли ее стонать и метаться на горячих простынях во сне, когда она снилась себе распластанной на жесткой земле с качающимися над ней зелеными лапами елей, размазанными по высокому голубому небу кипенно-белыми облаками и смутно различимым лицом мужчины), двигали в основном живыми существами, сливающимися в единое целое, как сросшиеся намертво лепестки двух так непохожих друг на друга цветков. Мужчина и женщина. Факт соития был непонятен ей, и она, отдаваясь во власть сильных и властных рук Оскара, терпеливо и покорно выполняла свой супружеский долг, словно расплачиваясь таким образом за свое комфортное во всех других смыслах существование в браке. Кроме того, ей было приятно осознавать, что ее тело доставляет такое наслаждение Оскару. Ведь ей, не разбуженной, было его все равно не понять, хотя с опытом к ней пришла и спасительная, и отравляющая ее все больше и больше ложь, в которой она боялась признаться даже себе: она научилась симулировать оргазм.

Розовые стены, розовое белье на кровати и розовое крепкое тело спящей Веры, которая даже во сне не переставала страдать — брови застыли в трагическом изломе. Далее: запахи крепких духов и крепких напитков, перемешанные с душным ароматом белых лилий, букет которых стоял на комоде и отражался во всех зеркалах спальни. Вот тот пошловатый фон, на котором предстояло разыграться неожиданной, но зато хорошо отрепетированной в снах сцене, смысл которой по-прежнему ускользал от Риты.

Она еще не знала, зачем пришла сюда и чего хочет ее тело, ее душа. Спрятавшись за придуманную обиду на Араму, якобы бросившего жену ради деловых переговоров и предоставившего ей таким образом некоторую свободу действий, Рита подсознательно уже была готова на что-то большее, и это что-то кружило голову и делало ее непредсказуемой даже в собственных глазах. Кроме того, ее сильно влекло к этому молодому, похожему на рано повзрослевшего мальчика, красивому мужчине. Она едва сдерживалась, чтобы не прикоснуться к нему первой.

Несколько шагов по мягкому и упругому розовому ковру — и они оказались на длинной лоджии, превращенной в зимний сад, заполненный журчанием электрического водопадика, шумом работающего кондиционера и гигантским аквариумом.

Рай обнял ее и нашел губами ее губы. Запах сена и цветов, который она вдохнула, казалось, исходил от кожи и волос Рая. Закрыв глаза, Рита вдруг увидела раскинувшееся над ее головой ярко-голубое небо в пышных, как юбки танцовщиц-виллис из «Жизели», облаках.

Звук тихий и одновременно резкий, как влажный треск разрезаемой плоти, — это от затылка и вдоль спины, до самой ложбинки, просвистела, прозмеилась «молния». Плотная эластичная ткань была стянута с плеч, талии, бедер и брошена на плетеное кресло.

— Если закричишь, — услышала она прямо над ухом, — я разобью аквариум. Проснется Вера, рыбки погибнут, гости бросятся смотреть на тебя, голенькую, а я уже все равно не остановлюсь.

И она молчала. На деревянном полу, под тихий плеск воды в аквариуме и шелест обвеваемых ветром комнатных растений Рита качалась в объятиях незнакомого мужчины до тех пор, пока не почувствовала в себе невероятно сильную и сытую бурю, судорожный шторм, после которого наступила оглушительная, ватная тишина. Тело ее обмякло, а взгляд теперь уже с равнодушием скользил по мерцающим в зеленоватой воде аквариума перламутровым рыбкам.

Амфиарай помог ей застегнуть платье и подняться. Тяжело дыша, он достал из кармана платок, вытер пот сначала с ее лба, потом со своего, поцеловал и усадил ее как безвольную куклу в плетеное кресло. Достал ручку, выдернул из блокнота листок бумаги:

— На, пиши.

Она непонимающе смотрела на него.

— Пиши: «Оскар, я жива и здорова. Я позвоню тебе. Рита».

И она написала. Рай, вырвав у нее из рук листок, спрятал его в карман.

— У меня внизу машина.

Пуповина разрывалась на глазах, кровеносные сосуды разлетались в пыль, лопались тонкие перегородки плоти, образовывая кровавый вакуумный тоннель. А впереди была свобода, непредсказуемость, жизнь, заполненная до краев событиями, переживаниями, впечатлениями и переливами чувств.

Они незаметно покинули квартиру Ащепковых, сели в черный запыленный автомобиль, припаркованный прямо возле подъезда, и, резко развернувшись, помчались в сторону Садового кольца.

 

Рай в загородном доме

Амфиарай спал, раскинув руки на черных простынях, и его совершенное тело обдувал ворвавшийся в распахнутое окно свежий ветер. Вокруг кровати на полу были раскиданы подушки, книги, журналы, пепельницы, коробки с сигарами и конфетами. На столе стояла высокая корзинка, доверху наполненная апельсинами. Еще вчера вечером они служили им, безумным, бильярдными шарами, лениво перекатывающимися по зеленому сукну и не желающими помещаться в лузы. Весь огромный дом служил им вот уже несколько дней как верный и умный пес. К услугам ослабевших от страсти Риты и Рая был бассейн, джакузи, бар, теннисный корт и четыре спальни...

— Ни о чем не думай, — говорил Рай, заметив затуманившийся печалью взгляд Риты в тот момент, когда мысли ее плавно перетекали к Оскару.

— Как я могу не думать о нем, если он наверняка ищет меня, думает обо мне, обзванивает больницы и морги?

В такие минуты она жалела, что была так откровенна с ним, что рассказала ему многое из своей ранней супружеской жизни.

— Ты прожила с этим человеком почти десять лет, что связывало тебя с ним?

— Тебе не надо этого знать, — отвечала она намеренно грубо, оставляя в тайне ту часть жизни, о которой имел право говорить только Оскар, да и то только как врач.

— Мне нравится, что ты так отвечаешь. Но, с другой стороны, этот ответ не подходит для той Риты, которую я встретил там, у Ащепковых... Ты сильно изменилась за последние дни.

Она и сама знала, что изменилась. Сначала морально — ушла от мужа прямо с вечеринки, даже не попрощавшись. Как поступают бунинские барышни, миллеровские стервы, сагановские красавицы и бюнюэлевские роскошные шлюхи. Затем физически. Она словно освободилась, разорвала все путы, которыми ее обвязывал, обволакивал страстный (теперь-то она это понимала) и чувствительный собственник — Арама. Исчез страх перед ним.

«Ну и пусть ищет, находит и упрекает... Мне тоже есть, что ему сказать». Хотя на самом деле ничего такого не было. Просто сама мысль о том, что она встретит здесь, в другой жизни, своего Оскара, казалась ей нереальной. Он там, где-то в кипящей и бурлящей Москве, трудится в своей клинике, прослушивает деревянной трубочкой (похожей на детскую игрушку) вздувшиеся животы своих хронически беременных пациенток. И этот загородный дом — с обнаженным Амфиараем, корзиной апельсиновых бильярдных шаров и мягкими просторными спальнями — просто выпал из времени и ждет часа, когда ему позволено будет снова превратиться в черную запыленную машину, стоящую возле подъезда Ащепковых, или в гостиную Веры, заполненную подвыпившими гостями, среди которых достопочтенный Оскар Арама собственной персоной...

Рита несколько раз выходила на крыльцо, смотрела на встающее солнце и ждала, что вот сейчас что-то произойдет: она откроет, к примеру, глаза и увидит себя уже в своей спальне рядом с Оскаром. Но пробуждения не наступало. Замирая, она слышала в тишине нарождающегося утра спокойное дыхание спящего Амфиарая. И эти звуки были так же реальны, как и поднявшийся наконец над верхушками елей косматый огненный шар — солнце.

 

Бедный Саша

Саша Алфимов вернулся домой за полночь, открыл двери своими ключами и, стараясь не разбудить спящих родителей, прокрался к себе в комнату, заперся и включил лампу. Несмотря на конец мая, вечер выдался прохладным, влажным, несколько раз брызгал скупой дождь с громом и молнией. Саша видел собственными глазами, что на этот раз Оскар вернулся домой один. Он приехал на такси, вышел и, пошатываясь, направился в подъезд. А поскольку они с Сашей жили в одном дворе и внешняя жизнь доктора Арамы для соседей являла собой скучный фильм, сводящийся к приездам домой и отъездам из дома с женой или без нее, то сегодняшнее возвращение Оскара в одиночестве стало для влюбленного в Риту Саши событием. Он же видел, как они вместе садились в такси, которое заказывали (новенькая желтая «Волга» с шашечками ждала их под окнами минут десять), как отъехали, но вот вернулся Арама почему-то один.

Саша еще какое-то время сидел, тупо уставившись в стену, завешенную старым персидским ковром, пытаясь осознать, что случилось, пока сон не сморил его. И снилась ему красивая Рита, женщина его мечты, в развевающихся красных одеждах, с разметавшимися от ветра волосами, словом, такая, о какой может только мечтать влюбленный во взрослую женщину шестнадцатилетний мальчик. Его зоркое мальчишеское око поместило в свой очередной волнительный сон все женские прелести: округлую полную грудь Риты (которую он никогда не видел и пока еще только себе представлял) и просвечивающие сквозь прозрачную красную ткань стройные бедра с полненьким темным бугорком меж ними.

Тихий телефонный звонок вырвал его из сладкого полусна, и он торопливо взял трубку, словно кто-то неизвестный мог бы помочь ему в столь поздний час объяснить, что сделал доктор Арама со своей женой, где бросил, куда дел и не убил ли...

— Да, слушаю. — Сон отступил, голова стала ясная, пустая и звонкая, как тонкий серебряный колокольчик.

— Саша? Ты еще не спишь?

Это был женский голос, от которого Сашу бросило в жар. Ему вдруг представилось, что звонит сама Рита. Он увидел недосягаемое, прекрасное женское тело, едва прикрытое прозрачным летним платьем, удивительное лицо с нежными губами и ласковым взглядом...

— Нет, не сплю...

«Я сплю, и все это мне только снится».

— Ты меня не знаешь, хотя я и живу в соседнем доме. Меня зовут Тая.

Услышав конкретное имя, Саша вернулся в реальность и начал лихорадочно соображать, какая Тая и почему может звонить ему так поздно.

— Я вас знаю? — спросил он на всякий случай.

— Нет, не думаю... Дело в том, что я немножко выпила, поэтому осмелилась позвонить тебе. Мой муж в командировке, и я решила пригласить тебя в гости. Ты не против?

— Меня? Но почему? Я вас не знаю...

— Ты нравишься мне, Саша. Видишь, как все просто. Я могла бы познакомиться с тобой уже сто раз и найти тысячу предлогов для встречи. Но, как видишь, пока не сделала этого. Хочешь, чтобы я иногда звонила тебе?

— Нет, не надо. Зачем?

Он отшвырнул от себя телефонную трубку, как будто ему в руки попало что-то мерзкое и неприличное. Щеки его пылали, уши тоже. Внизу живота что-то набухло и заломило. Тая с внешностью Риты обнимала его прохладными руками, целовала влажными губами. Чувствуя дрожь во всем теле, он подошел к окну и посмотрел на светящийся редкими окнами противоположный дом. Где-то там, за одним из таких вот неодушевленных окон стоит возле телефона и страдает от одиночества молодая женщина по имени Тая. Молодая ли? Она влюблена в него? Нет, едва ли. Просто ей скучно, к тому же муж в командировке. Но он нравится ей, как красивый породистый щенок, которого можно пощекотать за ушами, прижать к себе, уложить в ногах, прикрыв одеялом.

Когда снова раздался звонок, он мысленно поблагодарил себя за то, что кто-то из родителей догадался оставить телефон именно в его комнате, иначе два звонка подряд в полночь могли бы разбудить их, и последствия были бы непредсказуемыми. Что может быть хуже ночного звонка пьяной скучающей женщины?

— Запиши мой номер... — услышал он все тот же голос и понял, что для того, чтобы запомнить семь цифр, ему не понадобится ручка. — Записываешь?

Он молчал, чувствуя, какую власть почему-то стала иметь над ним эта незнакомая ночная женщина. «Как странно, — подумал он, — а ведь я только что мечтал о совершенно другой, о Рите!»

— Смажь дверные петли машинным маслом и ничего не бойся...

«Какое еще масло? Какие петли? Она что же, думает, что я прямо сейчас и рвану к ней? Сумасшедшая». И снова он отключил телефон, не выдержав такого потока самоуверенности, решимости и желаний, которые источала трубка.

Саша повернулся к зеркалу и увидел себя, красного, задавленного стыдом и распираемого смутными и зудяще-неистовыми желаниями. Если бы он мог только заставить себя не думать об этих странных существах, именуемых женщинами! Они, эти мечты и сопряженные с ними физические и нравственные страдания, отвлекали его от школьных занятий, от целого шкафа еще не прочитанных книг, которые ему привезли откуда-то из глубинки — наследство покойной тетки-филолога — от компьютера, наконец! А ведь все свои карманные деньги (он вот уже полгода как подключился к Интернету) тратил на эту заразу, на эти тошнотворные и вместе с тем любопытные, как говорится, до потери пульса порнографические сайты. Саша пытался понять, постигнуть вместе с красотой женского тела его притягательность, заставить себя не думать о них и о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются вдвоем. Он знал, что уже совсем скоро его жизнь изменится, что он станет чище, много чище; что он сотрет из памяти все интернетовские адреса этих гадких сайтов, что сожжет где-нибудь за домом, в парке, на поляне, кипу журналов «Playboy» и ему подобных, а купленные на подарочные деньги диски с порнофильмами вроде «Super fuckers» или пресловутой итальянской «Красной Шапочкой» оставит на ступенях родной школы, совершая тем самым что-то вроде жертвоприношения. И все ради нее, той женщины, «пленницы доктора Арамы», как он ее про себя называл, которая одним лишь своим взглядом могла осчастливить его на всю жизнь.

Когда же она позвонила в третий раз, он, выслушав и запомнив номер телефона, тихо ответил:

— Вы извините, у меня завтра контрольная по алгебре, мне надо готовиться. Созвонимся позже.

Саша сказал этот так, словно ему только что стало известно, что их разговор кем-то прослушивается. И снова отключился. Предательские мысли о незнакомой женщине, приглашавшей его к себе на ночь, столпились в голове и совсем заслонили, грубо затоптали мечту о Рите. Еще один предатель — сон — навалился на него со всей неотвратимостью и покоем. И победил. Саша, едва успев раздеться, упал в постель и мгновенно заснул.

 

Оскар и вишневый пирог

Оскар, вернувшись домой один, с запиской в кулаке («Оскар, я жива и здорова... Я позвоню тебе. Рита»; он нашел ее случайно возле своей тарелки и был уверен, что ее оставила не сама Рита, а кто-то другой, но по ее просьбе), прошел в дом не разуваясь, чего никогда не позволял себе прежде, налил водки и выпил залпом, не закусывая. Затем некурящий Арама закурил.

От Ащепковых он ушел незаметно, ни с кем не попрощавшись и даже не попытавшись найти Риту или расспросить, не видел ли кто, куда она ушла и с кем. Это было бы унизительно и бесполезно. Да и о каких поисках вообще может идти речь, когда Рита его бросила. То, что с ней все в порядке, в том смысле, что она жива-здорова и совершила дерзкий побег по своей воле, он нисколько не сомневался. А вот с кем она ушла, Оскар вычислил не сразу, а когда понял, то всю дорогу до дома скрипел зубами от злости и досады.

Красивый и дорогой Амфиарай! Счастливый и удачливый коммерсант, делающий деньги из воздуха. Так, во всяком случае, говорил о нем Леня. Этот мальчик нравился и самому Оскару, но именно как совершенное существо, как этрусская ваза или чудесный свежий куст молодого цветущего шиповника, как понравилась ему в свое время маленькая Маргаритка...

В голову лезли мысли о том, что они заранее были в сговоре и что его появление у Ащепковых — всего лишь возможность встретиться и решиться на такой шаг. А не замешан ли в этой истории Леня? Не заработал ли он свои проценты на другой сделке, не коммерческой, а нравственной: не он ли познакомил этих совершенных созданий, чтобы они соединились в безукоризненную пару, давая понять одному ослепшему от счастья доктору, кто кого заслуживает?

«Ты идиот, Оскар. — Он налил себе еще водки и отрезал кусочек лимона. — Рита не могла быть с ним знакома, это исключено. Рита — открытый и добрый человечек, она предана мне, она любит меня, боготворит. К тому же я прожил с ней десять лет, а это большой срок. Удивительно, что я за все эти годы изменил ей всего лишь три раза, да и то... так, случайно. По большому же счету я всегда любил только ее».

Он откусил сочный и кислый до судорог кусок лимона и заел ложкой сахара.

Безусловно, он ждал звонка. Он не верил, что она не позвонит, а потому сидел часа три, не шевелясь, на одном месте, ожидая драгоценных звуков: вот она выходит из лифта, покачиваясь на каблучках, вот вставляет ключ в замок, вот открывает дверь.

«Оскар? Это я. Устала ужасно. И есть хочу. Ты слышишь меня?» Да, он слышал то, чего не было и, судя по всему, уже не могло быть. Она ушла от него, бросила его, как старый башмак, швырнула прочь, подальше от себя. Но почему? Должна же быть причина.

В два часа ночи он двинулся по квартире. Ему вдруг пришло в голову, что она могла заранее подготовиться к побегу и взять свои вещи. Но после экскурсии по спальне с изучением внутренностей тихих и словно присмиревших шкафов и комода, где все прелестное, шелковое, кружевное, бархатное, кожаное и шерстяное лежало и висело на плечиках аккуратно, как, впрочем, и всегда, он понял, что побег не был запланирован. Значит, его спровоцировал Амфиарай. То есть его жену, Маргариту, унесла стихия.

Он подумал о том, что за вещами его жены могут прийти незнакомые люди, и, скорее всего, такие же бесцеремонные и молодые, да ранние, как и сам Амфиарай, — загадочная личность, человек, о котором никто ничего не знает, кроме того, что у него водятся деньги. И он ищет, куда бы выгоднее их вложить.

На кухне он нашел пирог с вишней — любимое лакомство Риты. Еще утром, когда она пекла его, они были счастливы и ничто не предвещало такого чудовищного по своей несправедливости вечера. Их семейная жизнь, в которой царили гармония, спокойствие и здоровые физические отношения, была единственным источником сил и вдохновения Оскара. Только зная о том, что дома его ждет Рита, он мог сутками оперировать пациенток, не спать и не есть в предвкушении возвращения домой. Все женщины, с которыми он имел слабость вступать в близость, по сути изменяя жене, казались ему на одно лицо и не представляли для него никакого интереса. Чаще всего его охватывала после подобных случайных встреч такая апатия, что он чувствовал себя заболевшим.

Но он был мужчиной и быстро справлялся с подобным проявлением негативных чувств. Оскар знал, что нравится женщинам, а потому временами ему требовалось проверять как свои мужские способности, так и лишний раз удостоверяться в силе своего обаяния. Это было своеобразным спортом, игрой, которые также составляли часть его мужского существования. Иное дело — Рита. Влечение, которое он почувствовал тогда, еще много лет назад, к находящейся в шоковом состоянии девочке, со временем становилось сильнее и не ослабевало даже во время его увлечения очередной женщиной. Он сам для себя объяснял это очень просто: в его отношении к ней присутствовал элемент самого настоящего преступления. И как бы Рита ни старалась подыгрывать ему, он знал, что всякий раз, когда он прикасается к ней, она не испытывает к нему ничего, кроме тщательно скрываемого презрения, помноженного, как это ни парадоксально, на уважение. То, что она никогда не любила его, он знал с самого начала. Да Рита никогда и не пыталась лгать ему. Он — любит, она — нет. Очень распространенная и прочная тем не менее психологическая конструкция, на которой держится большая часть считающихся счастливыми браков. И, быть может, именно этот фактор и сыграл в свое время решающую роль в тех отношениях, которые сложились между ними еще в самом начале их супружеской жизни и которые до поры до времени были взаимно удобны.

 

История необычной семейной жизни

Рита Панарина попала к доктору Араме в четырнадцатилетнем возрасте и, по легенде родителей, была изнасилована каким-то неизвестным в лесу. Да, в чисто медицинском смысле — на ее теле присутствовали явные признаки изнасилования: разрыв девственной плевы, сопутствующее кровотечение, ссадины на бедрах и синяки, оставленные мужчиной, и, соответственно, следы спермы. Но вот поведение девочки с психологической точки зрения не укладывалось ни в какие общеизвестные рамки. Да, Рита казалась подавленной, некоторое время не могла ничего сказать, та говоря уже о том, чтобы отвечать на вопросы. Но в остальном она вела себя как маленькая, вкусившая радость первой близости женщина. И дело было даже не в кокетстве, которое она тогда еще и продемонстрировать-то толком не умела, а в той благодатной понятливости, с которой он столкнулся уже во время своих первых визитов к Панариным.

Договорившись с Кларой о том, что он будет лечить ее дочку от стресса, вызванного изнасилованием, чтобы девочка, оправившись, смогла в дальнейшем построить нормальные, здоровые отношения с мужчиной в принципе, он понял, что никакого стресса в отрицательном смысле этого слова не было. И если что-то и травмировало ее нежную подростковую психику, то не столько сам факт изнасилования, сколько исчезновение из жизни Риты того мужчины, которому она отдалась (или которым была взята силой) в лесу. Вероятно, ее мучило не само изнасилование в его хрестоматийном, унизительном значении, а сомнения в том, что все это произошло с ней наяву, а не во сне, о чем она как-то упомянула в самом начале их долгих бесед на эту тему. К такому выводу пришел явно обескураженный поведением Риты доктор Арама, и именно это впоследствии помогло ему построить свои отношения с ней уже не как с пациенткой, а как с чудесной, рано сформировавшейся девушкой.

Его визиты, носившие в первые дни характер трогательной заботы молодого еще доктора к девочке-подростку, уже за неделю изменились, и вектор его чувств очень скоро оказался направленным совершенно в другую сторону. Доктор Арама влюбился как мальчишка, и двадцать один год разницы в возрасте растаял, как сливочное мороженое в июльское пекло. Мало того, что Рита оказалась умна (что для Оскара было немаловажно, поскольку большую часть времени они все же проводили в разговорах на самые разные темы, и Оскар был приятно удивлен, что его пассия начитанна и хорошо разбирается в искусстве), она к тому же в свои четырнадцать вполне созрела и как женщина. Он понял это во время первого осмотра, успев, помимо интересующей его как гинеколога определенной части тела, разглядеть и начавшую красиво полнеть нежную грудь с бледными сосками, и тонкую талию, и идеальной формы бедра. Умные и чуть насмешливые взгляды, которые бросала на него его юная пациентка, он уже тогда принимал как вызов, не понимая, что Рита, все еще находящаяся под гипнозом своей внезапно вспыхнувшей страсти к незнакомцу (которого они впоследствии будут называть почему-то лесником), непроизвольно сравнивала его со своим первым мужчиной. И вот тогда Оскар, рискуя своей карьерой и добрым именем, решился на отчаянный шаг. Он, «работая» с Ритой и загружая ее огромным количеством психологических тестов, без труда подвел девочку к мысли о браке, как единственном способе выхода из якобы существующего психологического же кризиса. Как антиквар, случайно обнаруживший никем еще не замеченный шедевр и пожелавший во что бы то ни было купить его, Оскар решил как можно быстрее заявить свое право на Риту, связав ее брачными узами. И в этом ему сильно помогла Клара, потенциальная теща, которая в нем души не чаяла и которой он нравился так сильно, как может нравиться даже не столько будущий зять, сколько мужчина и человек вообще. Не сопротивлялся и отец Риты, потенциальный тесть. Оставалось только спросить девочку...

Сейчас, десять лет спустя, когда Арама вспоминал то время, ему становилось не по себе от сознания всей легкомысленности и даже преступности этого заговора взрослых. А ведь все тогда преследовали исключительно свои, личные цели. Родители Риты хотели заручиться согласием Оскара на брак с их подпорченной дочерью (фраза Клары Панариной после трех рюмок коньяка на следующий день после того, что случилось в лесу), чтобы быть уверенными в том, что они отдали ее, как внезапно заболевшую дорогую, породистую собаку, в хорошие руки. Их цинизм так и просвечивал за трагической маской оскорбленных за дочь родителей, и именно он-то во многом развязал руки Оскару, позволив ему поселиться у Панариных до достижения Ритой совершеннолетия, когда их отношения предстояло оформить уже официально. Чудовищный план, аморальный, безнравственный, был ими, однако же, принят и поддержан сгорающим от страсти к Рите Оскаром.

А почему бы и нет? И что греховного в том, что любовник их несовершеннолетней дочери станет жить со всей семьей под одной крышей? Их связь будет только у них на виду, и разве придет кому-то чужому в голову, какие истинные отношения связывают доктора и пациентку, раз рядом находятся денно и нощно ее родители?! Но если Клару понять было легко (Оскар подозревал, что она влюбилась в него и даже где-то на подсознательном уровне на что-то надеется), то поведение Виктора Панарина, тихого и спокойного человека, отца, дочь которого недавно изнасиловали, вызывало по меньшей мере удивление. Согласие на сожительство его травмированной дочери с доктором надо было еще осмыслить, понять, чтобы не случилось так, что прозрение отца наступит позже, когда изменить что-либо будет уже невозможно.

Разве он не понимал, что девочке требуется душевное спокойствие, а не скоропалительный гражданский брак, пусть даже с доктором? Но шли дни, Панарины обговаривали детали совместного существования (где будет спальня молодых, раздельно или вместе пары будут питаться и прочее, и прочее...), так и не выяснив до конца, согласна ли на этот, попахивающий криминалом, сговор сама Рита, а мнения своего Виктор так и не изменил. И тогда Оскар, однажды поставив себя на его место, почти понял причину его согласия. Отцу Риты, вероятно, было трудно представить на месте мужа своей дочери какого-то другого человека, не Оскара, словно все остальные мужчины, которые могли бы возникнуть в ее жизни, были похожи в его глазах на дремучего и грубого лесника.

Понятное дело, Клара не раз пыталась выяснить мнение Оскара по поводу того, как же отнесется сама Рита к тому предложению, которое уже назрело и готово было быть высказанным вслух всеми троими взрослыми. И всякий раз оказывалась недовольной, узнав, что, несмотря на их предельно доверительные отношения, конкретного разговора на эту тему они не вели. И он не лгал. Они ни о чем не договаривались, просто так получилось, что спустя несколько недель после их первой встречи Рита, уже на море, куда они выехали вчетвером («мама, папа, я и Арама») и поселились в закрытом частном пансионате в горах, сама начала провоцировать его на близость. Когда же он попытался что-то предпринять, например, сделал вид, что нечаянно коснулся ее пониже живота в море, где он якобы учил ее держаться на воде, хотя она явно симулировала, что не умеет плавать (о чем ему сразу же поторопилась доложить издали ревниво наблюдающая за развитием их отношений Клара), Рита ясно дала понять, что все это только игра и что никакого продолжения быть не может. Она ничего не говорила, но Оскар прочитал это в ее взгляде. И вот в таких пытках прошла неделя, другая.

Но однажды, лежа на горячем песке и слушая плеск волн, Оскар, глядя, как сверкают на солнце уже наполовину выгоревшие волосы дремлющей Риты (целое утро она мучила его тем, что просила то намазать ее плечи кремом от загара, то застегнуть купальник сзади, то купить ей инжиру или орехов, то поучить ее плавать «как следует», и под конец, утомленная солнцем и сытным обедом из жареной форели и легкого красного вина, уснула), вдруг понял, что происходит и чего добивается от него сильно похудевшая и загоревшая буквально за несколько дней Маргарита. От этих мыслей он пришел в ужас.

Ему стало стыдно, что он, врач с несколькими дипломами, дающими право на медицинскую практику, и опытом работы исключительно с женщинами, так поздно понял мотивы довольно дерзких поступков своей подопечной.

Как ангел, почувствовав за своей спиной крылья, так и он, полагаясь на исключительное доверие к нему четы Панариных, отправившихся осматривать очередной дендрарий, вошел в залитую оранжевым закатным сиянием комнату, где заснула с книжкой в руках их единственная дочь, и, мягко разбудив ее поцелуями, сказал, что любит ее и что хочет быть с ней. Не раскрывая глаз, Рита взяла его голову в свои руки и, как-то счастливо и глубоко вздохнув, потянула его, всего дрожащего и леденеющего от страха и желания одновременно, к себе в объятия. Она снизошла до него, позволила ему сыграть роль своего лесного возлюбленного, но, когда все закончилось, пожала плечами и отвернулась к стене. Она была разочарована, но не смогла откровенно ему в этом признаться. Игра во взрослую женщину завораживала ее и интриговала своими последствиями.

— Ты теперь будешь жить с нами? — Она впервые обратилась к нему на «ты», чему не могла не способствовать ее отчаянная нагота и то, что только что произошло между ними. Натянув на себя до подбородка простыню, доктор Арама, повернувшись лицом к затылку своей смуглой возлюбленной и уткнувшись в ее пахнувшие морем и каким-то фруктовым шампунем волосы, прошептал, что да, он теперь будет жить с ними.

— С тобой, вот так... — И он крепко обнял ее, прижал к себе и замер, слушая, как бухает где-то пониже живота его сердце.

— Мне мама сказала, что вы хотите... — Рита снова съехала на привычное «вы» и тут же, поправившись, добавила: — Только жить будем с тобой в дальней комнате и запираться на ключ.

Они вернулись в Москву, Оскар вложил немалые деньги в ремонт большой, но сильно запущенной Панаринской квартиры, купил мебель и, сильно переживая, что не найдет себе места с Кларой и Виктором под одной крышей, постепенно переехал туда с минимумом вещей, компьютером и коллекцией настольных книг. Для окружающих, однако, он по-прежнему жил в квартире в старом доме в Брюсовом переулке, где изредка принимал гостей, преимущественно своих коллег по работе или пациенток, желающих поближе познакомиться со своим доктором в камерной обстановке, и где, как правило, он и получал свои скромные гонорары.

Понятное дело, что постоянное присутствие рядом Клары и ее мужа сильно отравляли жизнь Оскара и вносили в его отношения с Ритой что-то тоскливо-пошлое. Утренние сборы на работу и в школу, когда приходилось подолгу дожидаться своей очереди в ванную или туалет, скомканные и торопливые завтраки с жирными кашами и ветчиной, обмен взглядами, любопытными — с одной стороны и прячущимися — с другой, обильные и долгие ужины с непременными котлетами и картофельным пюре, во время которых доктору Араме приходилось поддерживать разговор, и много чего другого, омерзительного по причине сомнительности самого пребывания Оскара в этом доме, — это не могло не отразиться на Рите. Все понимающая и тонко чувствующая фальшь со стороны заботливых до патологии родителей, она стала пленницей в собственном же доме и практически не выходила из комнаты. Оскар все чаще и чаще стал привозить ее в Брюсов переулок. Обычно они уезжали под покровом ночи, и он чувствовал себя чуть ли не растлителем, преступником. У Оскара дома Рите нравилось все. И просторные, чистые комнаты со свежим кондиционированным воздухом, и хорошая классическая музыка, которая начинала звучать, едва Арама переступал порог квартиры, и даже сам Оскар, который на «холостяцкой» территории словно преображался и превращался совершенно в другого человека, с открытым взглядом, искренней улыбкой и распахнутым сердцем. Случалось так, что, не успев приготовить домашнее задание дома, Рита занималась за письменным столом Арамы и даже просила его помочь ей по химии или геометрии.

— У тебя полностью отсутствует пространственное мышление, — говорил ей Оскар, на сырых картофелинах объясняя правила сечения, в то время как Рита сидела у него на коленях и на ней, кроме маленьких коралловых бус, не было ничего. Ради таких вот блаженных часов, проведенных в тишине, где не было места чужим голосам и запахам, Арама с Ритой и терпели последние месяцы своего проживания вместе с ее родителями. Когда же ей исполнилось шестнадцать, Оскар, воспользовавшись своими связями, довольно быстро получил разрешение местной управы на брак, после чего была сыграна свадьба и молодые на месяц отправились в Египет.

...Доктор Арама уснул в своем кресле лишь под утро, так и не дождавшись звонка. Записка, написанная рукой его жены и продиктованная ей мерзавцем Амфиараем (он словно слышал его голос и даже видел, как он тискает Риту где-нибудь в подъезде или в прихожей Ащепкинской квартиры, мечтая поскорее умыкнуть ее, но прежде решив предусмотрительно запастись этим сомнительным документом), валялась рядом на полу.

 

Ночной звонок в загородном доме

Молодое тело Рая, его непохожесть во всем с Оскаром, его резкость и ласковость, категоричность и бешеный темперамент поначалу оглушили Риту, не привыкшую к таким бурным отношениям с мужчиной, а потому превратили неделю ее добровольного плена в загородном доме своего молодого любовника в испытание. У нее было не так уж и много времени на осознание того, что с ней происходит. Она уединялась лишь, когда Амфиарай спал.

— Я должна проснуться, так больше не может продолжаться, ведь Оскар сходит с ума. Нужно ему хотя бы позвонить и успокоить, сказать, что я жива... — говорила Рита проснувшемуся Амфиараю, но в ответ слышала каждый раз одно и то же:

— Я оставил ему записку, он все понял и знает, что ты со мной.

Но откуда ему знать, где она и с кем ушла? Записка — пустяк, клочок бумаги не может остановить такого дотошного и педантичного человека, каким Рита знала своего мужа. Он непременно станет ее разыскивать, обратится в милицию, и ее, Риту Араму, будут искать, вернее, начали искать уже спустя три дня после ее исчезновения. Если не раньше. И если Оскар был внимательным, а он всегда внимателен, особенно если что-то касается Риты, то он не мог не заметить, что она вышла из гостиной Ащепковых вместе с Амфиараем. И если учесть, что почти все общество, собравшееся на ту злосчастную вечеринку к Вере, состояло из друзей, приятелей и знакомых Лени, то первый, к кому обратится Оскар с вопросом, кто такой Амфиарай и где его можно найти, будет именно он. С другой стороны, Оскар больше всего на свете боится показать себя в невыгодном свете. Это его жизненное кредо. И он, чтобы не унижаться, выпытывая у Лени адрес Амфиарая, будет пытаться разыскать его сам. Хотя возможен и другой вариант: Оскар, потрясенный исчезновением жены, забудет о своих дурацких принципах и бросится к Лене, умоляя его чуть ли не на коленях помочь ему найти этого проклятого грека или ассирийца...

Вечером шестого дня воскрес сотовый телефон, который считался умершим. И Рита поняла, что ее обманули, что Рай просто не хотел, чтобы она звонила Оскару. Она видела, как это смуглое животное, не стесняющееся своей наготы, с полотенцем на плечах скрылся в обнимку с телефоном в соседней комнате и там довольно долго разговаривал с кем-то. После чего вернулся с довольной улыбкой на лице, подошел к примостившейся на краешке софы Рите, встал перед ней на колени и сказал, что у него для нее есть сюрприз.

— Рай, мне не до сюрпризов, отвези меня домой... Я устала. Боюсь, я сама не знаю, что со мной...

— Я люблю тебя, и ничего не бойся. У меня большая квартира на Варварке, туда я тебя сегодня и отвезу. Но прежде, — и он обнял ее бедра, обвился вокруг них виноградной лозой, поцеловав едва заметный шрам на левом колене, — мы заедем с тобой в одно волшебное место, которое я очень люблю и где теперь будешь часто бывать ты...

— Мне нужно собираться? Что мне делать? — Она несколько растерялась. Мысль о том, что они поедут на машине, из которой она постарается выскользнуть, добраться до дома и броситься в ноги Оскару, согревала ее и придавала сил. Главное, чтобы он ничего не заметил.

— Собираться? Нет, за тебя это сделают другие люди. Ты должна просто жить и ни о чем не задумываться. Только не думай, что я буду таким же цербером, как и твой муж...

— Он не цербер, — вырвалось у Риты.

— Все равно, насколько я знаю, он взял тебя совсем девчонкой и превратил в свою наложницу, попросту говоря, купил тебя у родителей...

Рита почувствовала, что ей стало трудно дышать. Амфиарай знал историю их раннего скоропалительного брака, а это могло означать только одно: он заинтересовался ею прежде, чем они встретились у Ащепковых.

— Скажи мне, откуда эти сведения? И почему ты выбрал именно меня?

Разумеется, похожие вопросы задавались ею и раньше, но Амфиарай лишь отмалчивался, а чтобы она не смогла продолжить свои расспросы, закрывал ей рот поцелуями. Теперь же, отойдя от любовника подальше, Рита повторила вопрос и напряглась, боясь услышать в отчет нечто такое, от чего ей станет еще более неспокойно, если не страшно.

— Я видел твои фотографии у Лени с Верой. Они показывали мне свои фотоальбомы и даже любительский фильм... Вообще-то я терпеть не могу все эти пьяные, как я их называю, съемки, где сюжет всегда один и тот же: застолье.

— Ты часто бывал у Лени? Ты давно их знаешь?

— Где-то с полгода, а что?

— Нет, ничего, просто интересно... — Ей хотелось стать маленькой птичкой и вылететь в окно. Стыд прожег ее до самых пяток. Она изменила мужу, предала его и десять лет их совместной жизни. Ради чего? И какой ветер несет ее в неизвестность?

— Так вот, — продолжал между тем Рай, целуя ее колени, — меня привлекла там одна молодая женщина. Необыкновенно красивая, она резко выделялась на фоне остальных. Ащепков так и заявил: а это наш бриллиант, Рита Арама.

— Серьезно?

— Конечно. Он же мне и рассказал о том, что Арама женился, когда тебе только исполнилось шестнадцать. Это правда?

«Правда в том, что он стал моим мужем, когда мне исполнилось четырнадцать».

— Да, правда.

— И хотя меня тогда совершенно не интересовала твоя супружеская жизнь и тем более подробности ваших отношений с Оскаром, эту информацию я, как видишь, запомнил. А ведь ты мне так и не объяснила, почему так рано вышла замуж. Насколько я понял, ты нигде не училась, то есть не получила образования, не имеешь специальности. Как же твои родители могли допустить такое? Они были на все сто процентов уверены, что твой доктор никогда не бросит тебя, не найдет другую девочку или, наконец, что он будет жить вечно? Разве можно находиться в постоянной зависимости? Тебе не страшно?

 

Хроника семьи Арама. Клара

Вот так просто и прямо с ней еще никто не разговаривал. Образование. Ей в течение всего года, пока она училась в десятом классе, внушали мысль о том, что ей незачем учиться, поскольку получать образование должен лишь тот, кто в дальнейшем собирается работать и делать себе карьеру. Ее же удел — быть женой Оскара.

— Зачем, глупенькая, учиться, когда у твоего мужа столько денег? — Эти слова принадлежали Кларе Панариной.

Рита, доверяющая матери, слушала ее и на примере жизни самой Клары, которая никогда в жизни не работала по специальности (в ящике комода хранился диплом швеи-мотористки, хотя работать ей приходилось кем угодно, начиная от продавца в молочном магазине до повара в правительственной столовой), вскоре тоже пришла к выводу, что учиться вовсе и необязательно. У нее, в отличие от подружек-ровесниц, не связанных замужеством и готовящихся куда-нибудь поступать после школы, было множество других, не менее важных (опять же таки по словам Клары) обязанностей.

— Думаешь, моя дорогая, вышла замуж — и все? — с некоторой раздражительностью сказала ей однажды Клара, и Рита тогда так и не поняла, почему мать разговаривала с ней таким тоном. — Теперь ты должна заняться обустройством вашей новой квартиры (речь шла о квартире, которую Арама купил сразу же после свадьбы, а первую, в Брюсовом переулке, они потом только сдавали), принять участие во всем, что будет касаться ремонта и покупки мебели, ковров и даже постельного белья. Только на первый взгляд все кажется простым, на самом же деле для тебя это будет настоящим испытанием...

Сейчас взрослой Рите понятны чувства матери: Клара завидовала дочери, которой с неба упал не только хороший и богатый муж, но и достаток, о котором можно было только мечтать. Ей тогда и в голову не приходило, что Рита в силу своего возраста все равно не оценит те блага, которые обрушились на нее сразу и, получается, на всю жизнь. Что же касается разговоров об обустройстве новой квартиры, то здесь Клара попросту измывалась над своей совершенно неопытной дочерью. Ожидая от Риты растерянности, в результате которой непременно последовали бы одна ошибка за другой, Клара была сильно разочарована, когда узнала, что Арама нанял дорогого дизайнера, который проследил за всеми ремонтными работами и лично занимался выбором и покупкой всего необходимого. Так что Рита въехала в новую квартиру, даже «не выпачкав и пальца в мелу». Опять же таки выражение Клары. И вот тут-то вот между Арамой и семьей Панариных произошел разрыв, можно даже сказать, скандал, после чего они практически не встречались.

Дело в том, что, как только Рита покинула родительский дом и переехала с Оскаром в новую квартиру, ее мать, привыкшая вмешиваться в семейную жизнь дочери и считающая, что имеет полное право распоряжаться имуществом и деньгами Риты и Оскара, поскольку Арама за два года своего тайного сожительства с Ритой успел приучить ее к этому, ринулась и там наводить свои порядки. Но, понятное дело, Клара встретила жесткий отпор со стороны зятя. Являясь уже официально мужем Риты, Оскар с молчаливого согласия жены, которая уже во время переезда была на грани нервного срыва из-за несносного характера матери, старавшейся из всего извлечь материальную выгоду (еще бы, ведь с уходом Арамы она лишалась весомой материальной поддержки, благодаря которой Клара два года ни в чем себе не отказывала и даже успела приобрести две шубы и подержанный BMW, не считая кое-какого золотишка и даже колечка со скромным бриллиантом), объявил своей теще, что у нее есть собственная квартира и своя, наконец, жизнь. А Рита теперь замужняя женщина, не нуждающаяся в материнской опеке.

— Послушай, Оскар, — цеплялась Клара за последнюю возможность хотя бы что-то отхватить напоследок, — но ведь у Риточки нет образования... Ты не подумал об этом? А что, если ты заболеешь, к примеру? Или умрешь? И что же будет? Она останется без специальности, с ребенком на руках... — С ребенком она, конечно, загнула, но какая-то правда, безусловно, в ее словах была, а потому вежливый и воспитанный Арама счел своим долгом объяснить зарвавшейся теще, что квартира оформлена на Риту, так же как и одна из трех машин. Кроме того, Рита является собственницей двухэтажной дачи в Переделкине. Помимо этого, и в банке у его жены лежит приличная сумма. Есть и валюта. Оскару даже пришлось специально приехать к Кларе с документами, чтобы успокоить ее и доказать, что вся эта недвижимость и деньги существуют в реальности. (Присутствовавший при этом разговоре Виктор все время молчал, по всей вероятности испытывая стыд за свою жадную и мелочную жену.) После предъявления всех документов, подтверждающих, что Рита обеспечена на много лет вперед, Клара не успокоилась и потребовала какого-то залога, который якобы должен будет остаться в семье Панариных в том случае, если Арама решит бросить Риту.

— Клара, что вы хотите конкретно? Денег?

— Можно и в золоте... — снизошла она.

— Вы хотите, чтобы я откупился от вас?

— Нет, Оскар. Вы прекрасно понимаете, чего я добиваюсь. Вы сожительствовали с моей дочерью два года, и я на это глаза закрывала, потому что знала — вы не обманете меня и женитесь на ней...

— Я и женился. Я люблю вашу дочь.

— Да, но так же, как вы влюбились в нее, вы позже, когда Риточка постареет, влюбитесь еще в кого-нибудь, и что тогда останется ей? Жалкая квартира? Занюханная дача? Ржавая железка с красивым названием «Мерседес»? Валюта, которая съестся и от нее останутся лишь воспоминания?

— Предлагайте...

— Купите своей любимой жене золотые часики, бриллиантовое колье, несколько колец — словом, то, что не обесценится никогда и в трудную минуту можно будет без особых потерь превратить в средства существования...

— Но у нее и так все есть... Вы же знаете. Я за свадебное колье отдал двенадцать тысяч...

— Тем проще. Отдайте мне все это в качестве залога, а Риточке купите новые украшения. И тогда я от вас отстану... — Клара прикусила губу, поняв, что сказала лишнее, опошлила и свела к грубой сделке счастье своей дочери.

— Я не собираюсь вам ничего отдавать. Больше того, — рассвирепел Оскар, — я могу сделать так, что вы никогда больше не увидитесь с Ритой, а следовательно, не получите с нее ни копейки...

Клара побелела.

— Но я не сделаю этого, чтобы только не травмировать ее. Мы поступим следующим образом. Да, в чем-то вы правы, жизнь непредсказуема, и Рита сама может скорее бросить меня и уйти к молодому мужчине. Ведь вы это хотели сказать?

Клара молчала, уставившись в пространство.

— Я пойду вам навстречу, соберу все Ритины драгоценности и попрошу ее положить на хранение в банк, но это все, Клара. Пусть она живет спокойно и ни о чем не переживает. А вас чтобы я у себя дома не видел, вы слышите меня? Я и так достаточно натерпелся за два года...

Ему хотелось, конечно, бросить ей в лицо многое, выговориться, произнести, наконец, ту цифру, исчисляемую не одним десятком рублей, которую он, как-то подсчитав под настроение, потратил исключительно на саму Клару. Но сдержался и промолчал. И у него была на это причина. Дело в том, что Оскар занимался продажей наркотиков, о чем никто не догадывался, а потому разговор о деньгах мог рано или поздно свестись к источнику его денег. Поэтому он и остановился. Понимая, что для таких людей, как Клара, материальная сторона разговора всегда куда более важна моральной, Оскар, как бы ставя точку на этой теме, достал бумажник, положил на стол несколько сотенных купюр.

— А это вам от Риты. Если она захочет, то позвонит вам.

И ушел. В тот же день бригада мастеров поставила в их квартире две металлические двери, сигнализацию и встроила в стену спальни сейф, куда Оскар переложил большую часть американских долларов и немецких марок, хранившихся у него в тайниках в Брюсовом переулке.

Рита, целиком и полностью поддерживающая все действия, направленные Оскаром на разрыв с ее матерью, была счастлива от сознания того, что именно она является хозяйкой большой и прекрасно обставленной квартиры. Теперь ей предстояло распоряжаться деньгами, самой определять, что готовить и покупать. И, главное, ей было необходимо понять, как вообще жить дальше, тем более что Оскар поощрял ее стремление к самостоятельности. Хотя эта самая пресловутая самостоятельность очень скоро все равно обрела свои границы — они совпали с границами их квартиры и лишь частично с Центральным округом Москвы, где Рита изучила все магазины и рынки. Развлечения, которым она предавалась, пока Оскар был на работе, сводились к просмотру видеофильмов, слушанию музыки и игре на компьютере. Еще допускался безобидный пасьянс и нейтральные разговоры с приятельницами по телефону. Что касалось остального (театры, кино, выставки, рестораны, вечеринки), то все было срежиссировано Оскаром вплоть до линии поведения и ее туалетов. А в целом получалось, что Рита должна была быть счастлива!

Однако она ушла от Арамы. От человека, к которому, как ей казалось раньше, она приросла и пустила корни.

 

Треть миллиона

— Ты молчишь? Не хочешь отвечать? Ну и не надо... — Теплая виноградная лоза скользнула вниз и распласталась на ковре. — Я счастлив, что увез тебя. Теперь ты будешь только моей...

— Оскар тоже так говорил, — не выдержала Рита. — Неужели вам, мужчинам, так важно быть собственниками?

— Да, без этого я, к примеру, не мужчина.

— А что будет, если я и от тебя уйду? — Она вяло усмехнулась. «Интересно, куда и с кем теперь?»

— Найду и обезглавлю. А твою красивую голову насажу на крест какой-нибудь церкви...

— И много голов ты уже насадил?..

— Как правило, первым ухожу от женщины я. — Амфиарай вдруг поднялся резко и поймал взглядом часы. — Одевайся, милая, мы же опаздываем...

...Волшебным местом, куда ее привез красавец Амфиарай, оказался большой ювелирный магазин на Тверской, название которого выветрилось из Ритиной головы, едва только она переступила порог этого выложенного голубым мрамором и задрапированного синим бархатом чуда дизайна и архитектуры. В центре круглого зала стояло три колонны, между которыми сверкала круглая же витрина, подсвеченная невидимыми огнями откуда-то сверху.

Риту, понятное дело, удивило, что магазин открыт в столь позднее время (было уже далеко за полночь). Но нетрудно было догадаться, что Амфиарая здесь знали и, разумеется, ждали.

Появился худой смуглый человек в белоснежном костюме в окружении четырех молчаливых, с каменными лицами мордоворотов в черных костюмах. «Телохранители или охранники», — определила Рита. Не зная, куда ее везут, она надела, к счастью, свое платье, в котором была у Ащепковых. Ее любовник собирался ей явно что-то подарить. Рите, немного искушенной в подобного рода подарках, было любопытно узнать, обладает ли Рай вкусом, и, понятное дело, хотелось выяснить, какой суммой он располагает. Ей, стоящей сейчас рядом с малознакомым мужчиной, с которым она провела в постели почти семь дней и о котором ровным счетом ничего не знала, стало нестерпимо грустно при мысли, что ее собираются купить очередной раз. Она не понимала еще своих чувств к Амфиараю, а потому ей было сложно определиться в создавшейся ситуации: принять ли подарок или нет? Если она откажется, то Амфиарай может обидеться, а если наоборот, то будет чувствовать себя обязанной ему.

— Не робей, здесь мы как дома, — успел шепнуть ей на ухо Рай, прежде чем отойти от нее к господину в белом. — Выбери что хочешь, на свое усмотрение. Цена значения не имеет. Если я захочу, то смогу купить тебе весь магазин...

Ей не понравился снисходительно-дружеский тон, но она молча двинулась вдоль овальных витрин, скользя взглядом по сверкающим на бархате и атласе бриллиантам, золоту, жемчугам... В большом магазине, помимо хозяина и его свиты, их было двое, а потому тишина стояла оглушительная. Рита боялась нарушить эту тишину цоканьем своих острых тоненьких каблучков. Боковым взглядом она видела, как Амфиарай и тот, другой человек, тихо беседуя, подошли к центральной витрине, ярко освещенной, и остановились там.

Страсть к красивым камням, привитая ей Оскаром, заставила Риту на некоторое время позабыть о том, где она и с кем. Завороженная радужными переливами драгоценностей, она до головокружения высматривала для себя какую-нибудь необычную вещицу, пока ее выбор не пал на платиновый набор — колье, толстый браслет, кольцо и серьги, украшенные зеленными и желтыми бриллиантами. Она нарочно решила указать именно на этот, один из самых дорогих наборов, чтобы посмотреть, как будет вести себя мальчишка Амфиарай, когда увидит цену почти в шестьдесят тысяч долларов.

— Милая, подойди к нам, — вдруг услышала она и, вспыхнув от стыда за собственные мысли, неверным шагом направилась центр зала.

Словно остров, витрина покачивалась у нее перед глазами. Ослабевшая физически и сильно нервничая, Рита подошла к Амфиараю и только тогда увидела поблескивающий у него на ладони, переливающийся радужными волнами довольно крупный бриллиант странного, табачного, оттенка. Необычная форма его, напоминающая каплю, навела Риту на мысль, что она видит перед собой кулон.

— Это очень дорогая вещь, господин Амфиарай, — услышала она тихий и какой-то глухой голос стоящего рядом ювелира. Слабый запах лимона и мяты, исходящий от этого почти неподвижного истукана, вызывал в ней какие-то неясные ассоциации. Когда она поняла, то ей стало еще хуже: такими же изысканными мужскими духами или одеколоном пользовался и брошенный ею Оскар.

«Надо бежать отсюда, пока не поздно», — подумала Рита, но было уже поздно. Она очнулась, когда на ее шее зазмеилась светлого золота цепь с каплеобразным кулоном. Рите поднесли зеркало, и когда она заглянула туда, то сразу отшатнулась. Там, в прозрачной и пространственной глубине амальгамы, она увидела совершенно незнакомую ей женщину. «Неужели это я?» Сильно похудевшая, с горящими глазами и нездоровым румянцем во всю щеку.

— Тебе нравится?

— Такая вещь не может не понравиться, — сказала Рита с едва заметной насмешкой.

— Сколько? — Амфиарай быстро повернулся к ювелиру. — Говорите же!

— Двести пятьдесят.

— Беру. А еще что? — Теперь уже он обращался к Рите.

— Платиновый набор, — не моргнув глазом, ответила она.

— И платиновый набор. Покажи, какой именно.

Она видела, как он расплачивается наличными. Амфиарай оставлял в этом призрачном магазине чуть больше трети миллиона долларов с таким видом, словно покупал колбасу салями или сыр сулугуни.

— Ты выйдешь за меня? — услышала она уже в машине, на которой они летели уже в витрину ночного города: то же сверканье ночных огней, те же бриллианты, сапфиры, изумруды...

— Ты, как и мой муж, хочешь меня купить за эти стекляшки?

— Нет, просто я захотел потратить на тебя много денег. Ты этого стоишь. Ты красивая, Маргарита, и я люблю тебя... Так выйдешь?

— Хорошо, выйду, но прежде мне надо будет встретиться с Оскаром. Я не преступница, я не могу оставить его просто так.

— Так позвони, какие проблемы?

Он крепко держал руль в своих руках, но ни разу не обернулся на ту, кому он только что сделал предложение.

Завизжали тормоза, и машина остановилась возле цирка на Цветном бульваре, в нескольких метрах от которого раскинулась ярко освещенная цветочная палатка. Мгновение, и на колени к Рите упал букет красных роз.

— Говорят, что красные розы дарить неприлично, — зачем-то сказала она, вдыхая аромат мокрых, тугих бархатистых роз. — Это как приглашение к любви...

— Так ты выйдешь за меня? — грубовато перебил он Риту, словно от ее ответа зависело, куда он повернет руль в следующую минуту.

— Да выйду, хватит об этом. Я устала...

И она, откинувшись на сиденье, закрыла глаза. «Господи, помоги».

 

Грецкий орех

Как и обещал, Амфиарай привез ее в свою квартиру на Варварке. Наверху, возле лифта, их встретили двое незнакомых ей молчаливых мужчин в строгих костюмах и при галстуках, которые, пошептавшись в стороне с Раем, исчезли, оставив на просторной лестничной площадке лишь их двоих перед распахнутой дверью, ведущей непосредственно в квартиру.

— Кто эти люди? — спросила Рита, когда они вошли и он тщательно запер за собой две бронированные двери. — И зачем тебе одному такая большая квартира?

Она еще из передней, напоминавшей своими размерами скорее театральный вестибюль, нежели прихожую холостяка, бросив взгляд на множество дверей, расположенных по обе стороны бесконечно длинного, уходящего куда-то в глубь дома коридора, успела оценить ее нестандартные размеры.

Скользкий новый паркет янтарного тона, веселые оранжевые двери с мутно-молочными стеклянными вставками и золочеными гнутыми ручками и запах свежеотремонтированного жилья привели Риту к выводу, что она, быть может, первая девушка Амфиарая, которая посетила эти царские хоромы.

— Теперь ты будешь жить здесь. Пойдем, — он взял ее за руку так, как будто она маленький ребенок, которого выводят из детского сада на прогулку в парк, — я покажу тебе кухню, где ты будешь готовить мне еду, ванную комнату, спальню... Тебе нравится здесь?

Сон продолжался. Рита на слабеющих ногах пошла за Раем, чувствуя за всем происходящим какую-то неестественность. Ей не нравилось, что он так рано заговорил о замужестве, что, кроме как в постели, он еще никак не доказал ей своей любви или хотя бы простого человеческого расположения. Ласки Амфиарая были какими-то механическими, сам он — неэмоционален, даже сух и грубоват. Тогда, спрашивается, что же с ней случилось?

Она задавала себе этот вопрос и позже, когда вновь оказалась в объятиях этого странного молодого человека. Физическое наслаждение, которое она испытывала с ним в постели, не могло заменить ей, привыкшей к экспрессивной ласке и нежности Оскара, чувства любви и привязанности, без которых совместная жизнь с мужчиной, по ее мнению, не могла бы состояться ни при каких других обстоятельствах. Амфиарай — грецкий орех, и сколько должно пройти времени, чтобы она поняла, что он за человек, чем живет и дышит, что любит и ненавидит?

Помимо грецкого ореха его можно было сравнить с мчащимся навстречу ветру диким и сильным животным — настолько движения его были ритмичны, яростны, губительны и страшны в своей стихийности. Даже в любви он был ненасытен, жесток и не терпел ни малейшего сопротивления. Время от времени примерно такие же необузданные желания просыпались и в Ритином теле, но только не в голове. И если там, на лоджии пресловутых Ащепковых она рассудок все же потеряла, отдавшись незнакомому парню прямо на полу, то, обретя его уже через несколько часов в машине Амфиарая, увозившего ее подальше от Москвы, просто не смогла им воспользоваться, оказалась слабой и глупой.

Еще она винила в своих безумствах выпитое ею за столом сладкое красное вино. Но ведь это же был не первый бокал в ее жизни! Неужели все дело во внешней красоте Амфиарая, которая потрясла ее воображение и сделала своей покорной рабыней?

В ванной комнате, ярко освещенной и пахнувшей мылом, ночью Рита обнаружила напольные весы. Встала на них и поняла, что за несколько дней похудела на пять килограммов.

Амфиарай спал, разметавшись во сне, как застывший ветер. «Я бы хотела, чтобы он уменьшился в размерах настолько, чтобы мог поместиться в карман. И тогда у меня был бы карманный мальчик-возлюбленный, красивый, как драгоценный камень. Как смуглый бриллиант в тысячу карат».

Ее неожиданно вырвало. Организм чему-то противился. На ужин Рита из тех продуктов, что нашлись в холодильнике, приготовила зеленый салат и легкую грибную запеканку. Все было свежее, о том, чтобы любовники ни в чем не нуждались, кто-то явно позаботился, а потому об отравлении не могло быть и речи. Беременность? Рита бесплодна. Арама сам поставил ей этот диагноз, объяснив Рите суть проблемы специальными медицинскими терминами. Проще говоря, внутренние органы ее были устроены таким образом, что сперматозоиды почему-то физически не достигали своей цели.

— Словно внутри у тебя сложная по форме виньетка, — говорил Оскар. Хотя он же высказывал предположение и об их несовместимости...

«Это нервы». Она вернулась в спальню. Амфиарай тоже проснулся и курил в постели. Его темные волосы блестели от света горящей на столе красной ароматической свечи. Кожа казалась покрытой золотой пылью, а глаза сверкали как влажные черносливины.

— А вот днем твои глаза зеленые, — сказала Рита, опускаясь на низкое ковровое ложе, занимавшее треть спальни и расположенное напротив широкой кровати с зеркальной спинкой. Она уже успела оценить мягкий узорчатый ковер и аромат курительных палочек, которым были пропитаны все покрывала и подушки, раскиданные на этом поле любви.

— Иди ко мне...

— Нет, нет... Я хотела поговорить.

— Давай поговорим. Хочешь сигаретку?

— Я не курю, ты же знаешь...

— А ты покури... — Он легко соскользнул с постели и змеей свернулся между подушек. — Сделай хоть одну затяжку...

Ускользающий взгляд, по которому было трудно определить его истинное настроение, блуждал по лицу Риты, словно исследуя его.

— Скажи, Амфиарай, что происходит?

— А что у нас происходит?

— Почему я пошла за тобой? Ведь я была счастлива с Оскаром.

— Тебе захотелось другого мужчину, вот и все, — просто ответил Амфиарай и холодно улыбнулся. — И этим мужчиной, к счастью, оказался я. А что касается твоего мужа, так ты его никогда не любила. Уважение, преклонение, материальная зависимость и страх остаться одной без средств к существованию — вот и все, что связывало тебя с Оскаром.

— Как просто ты рассуждаешь! — всплеснула Рита руками. — Ты же ничего, совершенно ничего обо мне не знаешь. Как можно так вот... примитивно рассуждать? Оскар — красивый и умный мужчина.

— Да, но ты его не любишь...

— Кроме того, он не беден, это правда...

— Но ты все равно не любишь его...

— Он пользуется у женщин бешеным успехом!

— Но это еще ни о чем не говорит. Для того чтобы полюбить, нужно другое...

— Но что?

— Не знаю.

— А что такое любовь?

— Сумасшествие.

— Но я не хочу быть сумасшедшей. Я хочу жить размеренной и спокойной жизнью, как жила прежде. Рано вставать и готовить кофе, варить овсянку, принимать душ и отправлять на работу мужа. Затем варить ему обед, смотреть телевизор, ходить на рынок, по магазинам, устраивать небольшие вечера, наряжаться... Я — нормальная женщина, я не хочу двадцать часов в сутки проводить в постели, теряя силы и ощущение реальности происходящего. Я не хочу вливать в себя ведра шампанского и икры, кататься по ночной Москве и покупать в сомнительных магазинах баснословно дорогие кольца и браслеты... Я не хочу зависеть теперь уже от тебя! Я ничего не понимаю! Зачем ты тратишь на меня столько денег? Остановись. Да, мне кажется, что я влюбилась в тебя, иначе бы я не смогла совершить всех тех поступков, которые совершила. Мы узнали друг друга, провели чудесную неделю, а теперь пора возвращаться в реальную жизнь. Я уверена, что и у тебя полно дел. Ведь просто так десятки тысяч долларов с неба не падают... Кстати, — вдруг опомнилась она, — а чем ты занимаешься конкретно? Каким бизнесом?

— Всем, — ответил он уклончиво. — Я делаю деньги из всего, из чего только можно, живя здесь.

— И все-таки? Вот мой муж, к примеру, гинеколог...

— Твой муж, моя дорогая, у тебя за спиной продает наркотики. Не травку, нет, и не героин, а такие препараты, которые можно достать лишь в медицинских учреждениях. Ты думаешь, как я вышел на него?

— Через Леню...

— Правильно, потому что этот твой Леня, как ты его зовешь, доставал для моих друзей наркотики, те самые... Гинекология... Смешно. Откуда у простого врача, пусть даже и талантливого, такие деньги? Кроме этого, он торгует квартирами...

— Какими еще квартирами?

— А теми, которые якобы отходят в пользу государства...

— Ничего не поняла.

— Да чего же тут непонятного? Умер человек, одинокий, наследников нет. Квартира пустая. И сразу же, откуда ни возьмись, находятся люди, которые быстренько переоформляют документы, делают в этой квартире ремонт и продают ее каким-нибудь чеченцами. Твой муж, моя дорогая Марго, деловой человек, и за это я его уважаю. Я бы даже дал ему денег на строительство роддома, но теперь, когда ты здесь, со мной, думаю, что это будет выглядеть по меньшей мере аморально...

Оглушенная, Рита слушала его и покрывалась гусиной кожей. «Оскар — делец, мошенник?»

— Ты все это придумал?

Она ожидала от себя серьезного выброса эмоций, но вместо этого ее тон получился усталым, как и она сама. Она так и не решила для себя, поверить ей Амфиараю или нет.

— Так ты предлагаешь расстаться? Ты хочешь вернуться к мужу?

Рита, представив себе мгновенно возвращение домой с неизбежным тяжелым разговором и градом упреков, внутренне содрогнулась. Затем в ее сознании промелькнули кадры — попахивающие болотным и затхлым лекарственным душком — продолжения их совместной жизни, где снова Оскар предстал перед ней, как и тогда на вечеринке, когда он предложил ей кисть винограда, в самом неприглядном виде.

— Он примет меня, в этом я не сомневаюсь, да только вот после того, что произошло у меня с тобой, как же я буду жить с ним?

— Мне кажется, я понимаю тебя. Тебе хочется порядка? Порядка во всем. Семья для тебя — это совместные завтраки с овсянкой, размеренная жизнь и предсказуемость. Так я могу тебя обеспечить всем этим на много лет вперед...

— Ты издеваешься надо мной...

— Ничуть. Ты хочешь определенности, и она будет. Ты встретишься с Оскаром, поговоришь с ним спокойно, насколько это, конечно, возможно, объяснишь, что встретила другого мужчину. Договоришься о разводе, выйдешь за меня замуж и поселишься здесь со своими любимыми вещами и книгами, кассетами, вязаньем. Ну, я не знаю, с чем еще...

— Но у меня не может быть детей. Я забыла тебе сказать.

— Это тоже не проблема. Возьмем на воспитание из детского приюта или прямо из родильного дома. За деньги сейчас можно купить хоть черта лысого.

— Но ведь ты ни разу не сказал о любви.

— Я говорил, просто ты не слышала меня.

— Любовь... Мне страшно... А мои родители... — Мрачная тень Клары, подхваченная ветром, заплясала на стене. Это были тонкие, как живые, занавески на окне. — Что скажут они?

— Вот уж нашла из-за кого переживать. Родители — сами по себе, а ты — сама по себе.

— А кулон... Зачем ты купил его? Вложил деньги?

— Нет, это мой свадебный подарок, как и те штуки из платины.

— А почему мы ездили в магазин ночью? Разве нельзя было подождать до утра?

— Значит, нельзя, — уклончиво ответил он. — Хозяин знает меня, я покупал у него запонки, часы и просто камни. Деньги — ведь это бумага. А камни — они, как говорится, и в Африке камни. Тот кулон, что я подарил тебе, уникален. Я как-нибудь в другой раз расскажу об этом бриллианте. Ты заметила, что он необыкновенного цвета?

Но Рите этот разговор уже наскучил. Кроме того, ее зазнобило.

— Укрой меня, пожалуйста, что-то мне стало холодно... — Ей показалось, что спальня начала опрокидываться вместе с коврами, подушками и занавесками...

— Спи... Завтра сходишь к Оскару и поговоришь. Если хочешь, я подожду на лестнице. А то вдруг он тебя зарежет...

Но Рита его уже не слышала — она спала.

 

Визит гиены

Он ожидал увидеть на пороге кого угодно, даже Клару, каким-то невероятным образом узнавшую об исчезновении ее дочери и собирающуюся потребовать у зятя объяснений (еще один кошмарный сон!), но только не Леню Ащепкова. Как гиена бежит на запах падали, так и он появился на запах разложившейся семьи. Прошло два дня, а Рита так и не позвонила.

Свежий, розовый, в новом костюме, благоухающий как яблочный пирог с корицей, Ащепков, едва увидев Оскара, бросился к нему чуть ли не с соболезнованиями, схватил за рукава и принялся трясти:

— Оскар, только не надо ничего говорить, я все знаю.

— Что именно? — на всякий случай проговорил тяжко болевший с похмелья Арама. — И не тряси меня, и так худо...

— А вот пить нельзя! — трезвый, здоровый и румяный Леня поднял вверх указательный палец. — Поверь, дружище, они этого не стоят.

Под «они», стало быть, подразумевались женщины. И в первую голову, конечно, сбежавшая от мужа неверная Рита.

— Выпьешь?

— Говорю же: пить — это все равно что расписываться в собственной слабости. Ба-а... — Он по-гитлеровски успел слегка похлопать Араму по черной от волос щеке. — Да ты к тому же еще и не брит, и не умыт, да от тебя разит, как от...

— Хватит, зачем пришел? — И Оскар, внезапно сообразив, какому только что подвергся унижению, побледнев, собрал последние силы и, накинувшись на гостя, схватил его за грудки и прижал к вешалке, вдавив его в висящие плащи и дождевики: — Говори, мерзавец, ты знал? Ты что-нибудь знал о них?

— Я? Да помилуй Бог, Оскар! Я ничего не знал, да ничего и не было, хотя Амфиарай давно положил глаз на твою жену. Он был у нас дома несколько раз, видел альбомы, я крутил ему любительский видеофильм, где вы были с Ритой. Он сразу выделил ее из всех, сказал, что красивая женщина. Вот и все!!!

— И все? И больше ничего не говорил? Или, может, ты ему что-то доложил? Или познакомил их раньше?

— Оскар, успокойся и отпусти меня. Задушишь! Уф... Вот дурак! Все-все, молчу... — почувствовав свободу, он даже отбежал от Оскара и спрятался за дверь. — Я виноват, конечно, что пригласил в дом человека, которого практически не знаю, но ведь у него столько денег, что тебе и не снилось! И я уже почти уговорил его вложить в тебя... Разве мог я тогда подумать, что все так закончится? Да когда я увидел из окна, как они вдвоем садятся в его машину... Вот негодяй! Вот мерзавец!

Леня осторожно вышел из своего укрытия и теперь стоял, привалившись к стене и тяжело дыша, скороговоркой выдавая ему все, что только знал об Амфиарае.

— Он то ли грек, то ли ассириец, хрен его знает. Я продавал ему твои пузырьки, он брал не торгуясь и помногу. Я еще, грешным делом, подумал тогда, уж не обкалывает ли он баб. Потому что однажды нечаянно подслушал его телефонный разговор, и мне показалось, что он имеет отношение к порнофильмам. Ну, знаешь, обкалывают девушек, запускают к ним мужиков, тоже обкуренных или обколотых, я не знаю, а потом те такое вытворяют... И все это снимается на пленку и потом продается за бешеные бабки.

Оскар застонал.

— Это хорошо, что ты пришел, — начал он тихо, медленно двигаясь в сторону побелевшего от страха Лени, — это очень даже хорошо, что ты пришел...

— Ты это, того... Ты сейчас ничего не соображаешь и, вместо того чтобы думать, как спасать свою жену, собираешься бить ни в чем не повинного человека, меня, — своего друга! Ты разве еще не понял, что твоя жена ушла с ним сама, по своей воле. Вот и делай вывод, старый пень!

Он говорил так быстро, что Арама едва понимал его.

— Спрашиваю последний раз: ты знаешь, где она?

— Откуда же мне знать?

— Тогда выкладывай, где познакомился с этим греком, что о нем известно. Адрес, телефон...

— Адреса не знаю, а телефон вот, пожалуйста... — И Леня, словно заранее зная, что у него будут спрашивать номер телефона Амфиарая, четко, без запинки назвал совершенно немыслимое количество цифр. — Хочешь ему позвонить? Пожалуйста, я даже сам могу набрать номер. Вот только о чем вы будете говорить? О том, чтобы тот вернул тебе сбежавшую жену? Подумай...

До прихода Лени телефон Амфиарая представлялся Оскару тайной за семью печатями, и вдруг теперь, когда номер стал известен и стоило только набрать его, он вдруг растерялся. А что, если эта греческая сволочь спокойно отзовется и даже сама предложит ему поговорить с Ритой? Как будет тогда вести себя Оскар? О чем говорить?

— Все равно. Звони, — решился он. — Так я хотя бы узнаю, здорова ли она. А там... пусть сама решает. Она же не маленькая девочка, чтобы ее можно было привести за руку, отшлепать и поставить в угол.

И Леня позвонил, но никто так и не ответил.

— Раз так, значит, надо сообщить в милицию. Пусть она ушла от меня, пусть бросила, все равно я не успокоюсь до тех пор, пока не услышу ее голос или не увижу ее собственными глазами. А уж после того, что ты мне рассказал про этого парня, тем более...

— Постой, не спеши. — Леня ласково, как женщина, положил ему руку на плечо и насильно, манерно и даже как-то театрально усадил в кресло. — Послушай меня внимательно. Я ведь, собственно, затем и пришел, чтобы кое-что предложить тебе. У меня есть один человечек, имя назвать не могу, который мог бы помочь тебе разыскать Риту. Он, конечно, дорого берет, но зато работу выполняет... — И Леня с чувством, изящно поцеловал свою щепоть, лепестками ядовитого плотоядного цветка растопырив пальцы. — Мало того, что он узнает адрес, где находится клетка, в которой сидит птичка, но еще и сделает снимки специальной техникой. Может по желанию клиента и записать разговор на большом расстоянии... Если хочешь, могу посодействовать.

— Леня, какая же ты все-таки свинья. Сколько?

— Для начала две штуки, а потом, когда появятся снимки, еще столько же. Амфиарай — таинственная фигура, его в Москве почти никто не знает, а потому работа будет сложная, кропотливая.

— И твои десять процентов, скотина? Хочешь поживиться на чужом несчастье?

— О чем ты говоришь, Арама? Проценты. Нет, вы только посмотрите на этого несчастного брошенного мужа! Неужели тебе все равно, что делают где-то там с твоей Ритой? А что, если на самом деле фильм снимают? Ты время не тяни, лучше соглашайся. У тебя на раздумье всего пять минут. Я же деловой человек...

— Не понял...

— Он там, внизу, в машине ждет. И вообще, старик, две штуки — в наше-то время — это еще по-божески.

— Когда-нибудь, Леня, тебе башку...

— Вот только не надо угроз. — Леня вытянул руки и занял оборонительную позицию. — Каждый живет так, как может. Я свожу людей, делаю полезное дело и получаю за это деньги. Чем не бизнес, не понимаю... Ты — извлекаешь свои деньги... не буду даже называть это священное... Так что все, доставай свои денежки и спускайся вниз, я тебя там подожду. Только без глупостей, я имею в виду милицию. Иначе все испортишь.

 

Друзья по несчастью

Она вот уже неделю не появлялась во дворе дома, и доктор Арама выходил из подъезда один. Саше, устраивая наблюдательный пост возле окна, пришлось даже развернуть свой письменный стол с компьютером перпендикулярно подоконнику, чтобы весь двор был у него как на ладони. Зная примерное время, когда Рита отправлялась по хозяйственным делам (Саша уже успел выучить наизусть ее маршрут: магазины, рынки, аптеки...), он словно прилипал к окну и до рези в глазах всматривался в прямоугольный козырек подъезда, обрамленный, будто портретами в белых рамках, окнами первого этажа со всей прилегающей к этому центральному объекту местностью, включающей в себя посаженные как попало липы, тополя и кусты сирени, серую асфальтовую площадку и невзрачный слепой уличный фонарь. Иногда в появлявшейся в поле его зрения женщине он явственно видел Риту и даже угадывал ее походку, но спустя несколько мгновений понимал, что это самый настоящий обман зрения, и только лишний раз убеждался в том, что человек — удивительное существо, склонное к самообману и которое всякий раз видит то, что хочет...

Между тем версии исчезновения Риты, одна чудовищнее другой, бродили в голове как привидения. «А ведь она могла умереть... Скоропостижно. Но, с другой стороны, если бы она умерла, то ее бы хоронили и весь бы подъезд собрался, чтобы поглазеть на это пышное, торжественное и, главное, бесплатное зрелище. Нет, значит, она не умерла. Но тогда куда же она могла деться? Разве что доктор Арама убил свою жену? А труп закопал, как водится, в лесу».

Рисуя страшные картины зверского убийства Маргариты, Саша стал находить в этом какое-то щемяще-сладостное, сродни мазохистскому, наслаждение. Но это скоро прошло, и тогда другая мысль овладела им. «Рита заболела, и доктор на своей машине ездит ее навещать в больницу, возит цветы и фрукты». И хотя ни того, ни другого Саша не видел в руках своего, ставшего в одночасье одиноким и несчастным, соперника, все равно, Оскар мог купить все это по дороге в больницу. И тогда Саша решил во что бы то ни стало выяснить, где именно находится его возлюбленная, с тем чтобы самому купить ей букет роз и принести в больницу. Представляя, как его, с огромным букетом, пропускают в палату, где лежит обложенная подушками и изнуренная капельницами Маргарита, он весь покрывался испариной, до того нежной и трогательной казалась ему эта необыкновенно красивая и страшно несчастная в браке (Саша в этом никогда не сомневался) женщина.

Приняв решение разыскать ее, он, представившись пасынком Маргариты Арама (сыном он не решился назваться главным образом из этических соображений и попросту, чтобы не накликать беду на собственную мать; для племянника же поиски пропавшей тетки выглядели бы не столь, на его взгляд, убедительными, не говоря уже о других категориях родства), сначала позвонил в бюро по регистрации несчастных случаев. И там, предварительно успокоив его тем, что женщина с такой фамилией у них не числится, Саше, на удивление вежливо и с сочувствием, объяснили, как ему следует действовать дальше, куда звонить, чтобы выяснить, в какой больнице лежит его мачеха. Он сидел у телефона почти целый день, но ничего полезного для себя так и не узнал. Обзванивать же морги Саша не решился. Оставался один выход — идти к самому доктору Араме и любыми путями выведать у него, где он прячет свою жену.

По природе замкнутый и внешне стеснительный и робкий, но в глубине души дерзкий и упрямый, Саша в этот же день вышел из дома и сел на скамейку возле подъезда дома, где жил Оскар, и стал поджидать его возвращения с работы. Он еще не знал, о чем говорить с незнакомым ему человеком, но на всякий случай запасся пакетом с бананами, которые якобы предназначались больной. Без какого-либо плана, полагаясь лишь на интуицию и решив действовать в соответствии с обстановкой, он, дождавшись приезда Оскара, встал со скамейки, подошел к нему и, краснея, произнес первое, что пришло ему в голову:

— Добрый вечер. Меня прислала подруга вашей жены...

И тут, на его счастье, Арама, которого вывел из задумчивости голос незнакомого молодого человека, вдруг вздрогнул, резко повернулся и нечаянно выдал ему чудесную подсказку. Он спросил:

— Вы от Веры?

— Да, от Веры, — солгал радостно Саша. — Она хотела прийти к вам сама, но у нее что-то не получилось. Вы не могли бы сказать, где находится ваша жена, Маргарита, чтобы Вера навестила ее? Она бы съездила в больницу уже сегодня...

— В какую еще больницу?

— А разве ваша жена не в больнице?

Но вместо того чтобы ответить, Арама, внимательно оглядев стоящего перед ним паренька с головы до ног, вдруг пригласил его зайти к нему. Понимая, что самое страшное, что может произойти на квартире Арамы, это полное Сашино разоблачение, тот немедленно согласился. Они поднялись, и за это время доктор не произнес ни слова. Открыл дверь и жестом пригласил Сашу войти.

— Проходите сюда, молодой человек... Можете не разуваться. Вот кресло, присаживайтесь. Хотите чего-нибудь выпить?

— Нет, спасибо, я не пью...

— Вот и замечательно. Так, значит, вы от Веры? И что же вам сказала Вера о моей жене?

— Ничего... — Саша почувствовал, как защипали его глаза, а в ушах зазвенело. Ему захотелось ясности, и немедленно. — Больше того, я не знаю никакой Веры. Я ваш сосед, живу в доме напротив. Мы с вашей женой немного знакомы. — Он посчитал этой вполне безобидной ложью, поскольку сейчас самым важным для него было все-таки выяснить хотя бы что-нибудь об ее исчезновении. — Я несколько раз помогал ей донести сумки, мы разговаривали... А потом она стала давать мне книги... (Он не смог придумать ничего более нейтрального и безобидного, чем книги, тем более что они наверняка имелись в каждом доме, и что могло быть дурного в том, что взрослая женщина по дружбе или просто в знак симпатии к соседу, почти мальчику, снабжала его хорошей и, главное, полезной в его возрасте литературой?)

— Значит, наврал? — Арама выглядел разочарованным.

— Наврал.

— А про Веру откуда знаешь?

— Так вы же сами сказали.

— А... Правда. Значит, ты подошел ко мне, чтобы выяснить, где моя жена? Ты случайно не в юридическом учишься? На следователя или прокурора?

— Нет, а почему вы так решили?

— Это не я решил, а ты наверняка решил, что я убил твою соседку, то бишь свою жену...

Саша густо покраснел и, не выдержав, улыбнулся.

— Да, примерно такие мысли у меня и были. Это глупо?

— А ты не боишься, что ты не выйдешь отсюда?

— Боюсь... — честно признался он. — Но перед тем как дать мне выпить яду или застрелить меня из пистолета с глушителем, вы все-таки скажите: где ваша жена?

И тут он увидел, что в глазах Арамы блеснули слезы. Настоящие слезы.

— Я и сам не знаю, где она...

— Но ведь вы же были в тот вечер вместе! — выпалил Саша, не успев подумать о последствиях. — Я же сам видел!

— Бедолага! Да ты влюблен в мою Риту. И следил за ней? Понятно. Интересно, и много вас таких?

— И где же вы ее потеряли? — не обращая внимания на издевательский тон доктора, спросил Саша. — Поссорились, она вышла из машины...

— Не фантазируй. Все гораздо проще... Мы были в гостях, и оттуда уже она ушла с другим мужчиной. Вот и все.

— И она больше не вернется?

— Не знаю. Мы с ней больше не виделись, она не звонила. Вот такие дела, парень... Тебя как зовут-то?

— Саша.

— Так может, все-таки выпьешь? Хотя бы пивка?

— От пива не откажусь.

— Вот и отлично. — Оскар пошел на кухню.

— Послушайте, — крикнул ему вдогонку Саша, — но как же вы могли за это время не разыскать ее и не убедиться хотя бы в том, что с ней все в порядке? А что, если вы ошиблись и ее похитили, к примеру? Вы точно знаете, куда и с кем она ушла?

— Можно сказать, знаю... — Он вернулся и поставил на стол перед гостем банку с пивом. — Давай выпьем за знакомство... Знаешь, это даже хорошо, что ты не побоялся и подошел ко мне. Люблю таких людей. Правда, приврал самую малость, но это ничего... Ты действительно встречался с моей женой, разговаривал с нею?

— Не совсем... Просто я ходил за ней: куда она, туда и я. На рынке наблюдал, как она покупала продукты, как смешно торговалась... Она у вас красивая, и я хотел бы познакомиться с ней поближе, конечно. Я понимаю, все это глупо. И то, что мы сидим здесь с вами и пьем пиво, разговаривая о ней, и то, что я признался вам в том, что влюблен в вашу жену...

— Ну, о любви, положим, я слышу первый раз...

— Какая разница. Просто я извелся за эту неделю. Даже стол придвинул к окну, чтобы лучше виден был двор, ваш подъезд... Я и сам не знаю, что со мной.

— Выходит, мы с тобой друзья по несчастью? Да уж, ну и дела...

— Вы мне не ответили: она здорова? Вы наводили справки?..

— Один человек обещал мне ее разыскать, я даже заплатил ему, но пока все безрезультатно.

— А в милицию не обращались?

— Хотел обратиться, но меня отговорили. Если бы это было настоящее похищение, я бы, разумеется, не раздумывал. Но Рита ушла сама, ее никто не заставлял. И один мой приятель видел, как она садилась вместе с этим типом в его машину. Так какой смысл обращаться в милицию? Меня же на смех подымут.

— Я мог бы вам помочь, если бы знал хотя бы имя и фамилию того... с кем она ушла.

— Он не москвич, а потому бесполезно искать через паспортный стол или подобную контору. Он птица хоть и высокого полета, но залетная, хищная. К тому же он не русский, вот только национальность я его так и не понял. Зовут Амфиарай. Ты когда-нибудь слышал такое имя?

— Нет, но похоже на что-то греческое.

— Вот я его греком про себя и зову.

— Они давно знакомы? — осторожно спросил Саша, тихо ставя пустую банку на стол. — Амфиарай и Рита?

— Мой приятель, тот самый, Ащепков, мать его, утверждает, что они познакомились как раз на той вечеринке... И я даже верю ему. Одного не могу понять: как это моя Рита, такая домашняя клуша, вдруг решилась сбежать с первым встречным, даже не позвонив мне. Если бы мы с ней ругались или жили плохо, то было бы понятно. Но... ведь ничего подобного! Все было замечательно.

Саша вдруг понял, что этот несчастный доктор, даже и сам того не подозревая, страшно рад, что наконец-то ему есть перед кем выговориться, а потому слушал его, не перебивая.

— А ты говоришь... Может, перекусим? Хочешь, я пожарю яичницу?

— Нет, мне пора. Вы уж извините, что я так нахально вторгся к вам, разбередил душу. Я попробую найти этого Амфиарая. Фамилию его знаете?

— Знаю. Динос. Амфиарай Динос. Так ты не забывай меня, заходи. Запиши мой телефон...

— А вы на всякий случай мой. Вдруг пригожусь.

Саша вышел от доктора Арамы с приятным чувством: ему доверились, ему открыли душу, ему дали номер телефона, по которому он теперь имеет полное право звонить. Для первого раза это неплохо. Да и вообще, дружба с таким человеком, как Оскар Арама, многого стоит.

О нем, как и о Рите, Саша впервые услышал от своей матери, которая в свое время лечилась у него. Она, несмотря на все свое уважение к доктору, все равно считала его слишком старым для такой молодой и красивой жены, как Рита. И так случилось, что отчасти именно ее разговоры и послужили причиной повышенного интереса Саши к взрослой женщине, видеть которую он мог каждый день из своего окна. Сашина мама, не подозревая об этом, время от времени лишь подогревала этот интерес, рассказывая какие-нибудь пикантные подробности из супружеской жизни доктора Арамы, суть которых всегда и неизменно сводилась к одному: Рите нужен другой мужчина, который мог бы в корне изменить ее жизнь и наполнить другим смыслом. «Я вообще не понимаю, что их связывает. Говорят, что он даже не позволил ей в свое время учиться, представляешь? Ненавижу таких мужиков! Он что же это думает, что она так всю жизнь и просидит взаперти? Вот увидишь, когда-нибудь она его бросит...»

Понятное дело, что разговоры эти не были предназначены для ушей сына-подростка, а потому велись они преимущественно на кухне, когда Сашины родители оставались одни. Окно кухни выходило как раз во двор, и появление Риты уже само по себе являлось своеобразным источником темы для разговора. И Саша, сначала невольно, а потом уже и специально, стал подслушивать, что же такого нового расскажет его мать про эту семью, про Риту. И получалось, что Рита, рано вышедшая замуж за Оскара, глубоко несчастна. Слушая все это, Саша никак не мог взять в толк, с чего это его мать приходит к таким выводам, ведь он сам видит Риту чуть ли не каждый день, и она вовсе не похожа на несчастного человека. Лицо у нее, как правило, спокойное, взгляд приветливый, она охотно здоровается с соседями, улыбается. Ей нравится делать покупки, она любит разговаривать с продавщицами, смеется, шутит. Разве так может себя вести особа, чей психологический портрет в сугубо мрачных тонах рисовала Сашина мама? И однажды Саша вдруг все понял. Это произошло в тот незабываемый пасмурный день, когда его мать, Ирина Васильевна Алфимова, вдруг появилась перед сыном и мужем в новом голубом платье, сильно напоминающем по фасону платье Риты, и распущенными на ее же манер длинными волосами и объявила чуть ли не со слезами радости на глазах двум своим близким людям, что она полюбила другого человека и уходит к нему. И ушла. А спустя несколько дней, когда отец рассказал сыну, что Ирина Васильевна ушла к мужчине много младше ее, Саша сразу понял, почему его мать так интересовалась жизнью своей молодой соседки. Она словно подготавливала своего мужа психологически к тому, что и ей, не старой еще женщине, не поздно начать все сначала с другим, более молодым мужчиной. И хотя отец был старше матери всего на шесть лет, Ирине Васильевне, видимо, и этой разницы в возрасте оказалось достаточно, чтобы бросить мужа и уйти к другому мужчине. Но ее сомнительное счастье продлилось не больше недели, и она вернулась домой. Ее новоиспеченный сожитель, жених и любовник в одном лице, оказался уголовником, обобравшим свою «возлюбленную» подчистую. Она вернулась рано утром, с синим лицом, выбитым зубом и в одном халате на голое тело.

С тех самых пор о семье Арамы в доме не упоминали, даже когда Рита исчезла. И только Саша иногда, оставшись дома один, доставал материно голубое платье и, надевая его на себя перед зеркалом, представлял себе, что видит Риту.

...Задумавшись, Саша постоял какое-то время на крыльце, вспоминая свой разговор с Оскаром, после чего быстрым шагом двинулся к своему дому. «Амфиарай Динос. Амфиарай Динос. Грек проклятый». Он боялся повторения истории со своей матерью, а потому гнал от себя эту жуткую картину возвращения Риты домой...

И вдруг земля покачнулась под ним, а голова закружилась, как закружилась совсем недавно от выпитой натощак (в обществе одноклассников, решивших испытать на себе действие «настоящей водяры») водки «Гжелки». Прямо на его глазах из подъехавшей к их дому и затормозившей на огромной скорости большой черной машины вышла Рита и, ничего не видя перед собой, бросилась к подъезду. Она была в запахнутом небрежно и придерживаемом на груди руками темно-синем плаще, из-под которого снизу выбивались густые складки какого-то черного прозрачного наряда, и в туфельках на каблучках. Облако духов, сладкий ветер, призрачное видение...

«Она пришла просить развода», — с горечью подумал Саша, и сердце его при этом сжалось, и он почти рухнул на скамейку.

Понятное дело, он не мог не взглянуть на сидящего в машине мужчину. Отойдя за угол, откуда лучше всего просматривался салон, он несколько минут оценивал его, счастливого соперника, сидящего на переднем сиденье и казавшегося крайне задумчивым, после чего вернулся на скамейку и теперь уже следил не только за машиной, но и за подъездом. Да, ни доктор Арама, ни даже сам Ален Делон и Том Круз не шли ни в какое сравнение с этим молодым греческим богом с его блестящими черными волосами, матовой кожей и огромными зелеными глазами. Мужчин такой редкой красоты Саша еще не встречал, разве что на портретах кисти Иванова... Но голова Амфиарая была даже совершеннее знаменитой головы Иоанна Крестителя. И Саша понял, что потерял свою возлюбленную. Как потерял ее и Оскар. И теперь они, брошенные, будут дружить, перезваниваться, ходить друг к другу в гости, пить пиво и вместе тосковать. Смешно. Скорее всего, доктор Арама продаст эту квартиру и переедет в какое-нибудь другое место, чтобы ничего не напоминало ему о его прошлой счастливой жизни.

Такая вот странная и нелепая цепочка из мыслей прозвенела в голове и рассыпалась, растворилась в новых впечатлениях, когда он друг увидел, как длинные и тонкие пальца Амфиарая обняли обтянутый кожей руль. Мягко заурчал мотор, и машина неслышно, как сытый лоснящийся жук, выехала со двора. «Этот Амфиарай не дурак, он понял, что разговор у Риты с Оскаром будет длинным и за это время он успеет не только заправить машину бензином и купить сигарет, но даже поспать».

На крыльце показалась женская фигура, и сердце Саши забилось. Но нет, это была не Рита. Женщина покурила и снова зашла в подъезд. Через некоторое время снова вышла, покурила. Она была так похожа на Риту, что Саша даже успел разозлиться на нее. Шло время. Сашкина голова готова была раскалиться от солнца, но он не уходил — ждал развязки...

 

Прокрустово ложе

Она была слишком взволнована, чтобы подумать о таких мелочах, как сумочка с ключами и деньгами. И хотя мысль о том, что Оскара может не оказаться дома, а потому она не попадет в квартиру, и промелькнула, но все равно вышло так, что Рита вышла из квартиры на Варварке в сопровождении молчаливого и чем-то озадаченного Амфиарая без сумки. И даже в машине, когда левая рука ее машинально опустилась вниз, на бедро, где пальцы привыкли находить гладкую поверхность ее любимой сумочки из потертой черной замши, она снова вспомнила о ключах...

— Я, кажется, забыла сумочку... — прошептала Рита, положив руку на плечо Рая. — Это хорошо или плохо?

— Мы можем вернуться... — не отрывая взгляда от дороги, ответил он. — Но тогда я подумаю, что это уловка и ты передумала встречаться со своим мужем.

Да, он был прав, она вся дрожала от страха перед этой встречей, а потому, видимо, подсознательно оставила в прихожей на столике сумку, чтобы был повод вернуться. Рита где-то читала, что человек устроен таким образом, что организм подчас сам подсказывает или помогает ему принять необходимое решение. Одним из самых простых примеров, в частности, приводится ситуация, когда школьник не хочет идти в школу, но не может найти причину, чтобы остаться дома. И вот тогда у него вдруг по-настоящему начинает болеть живот и даже подниматься температура. Или вас собираются отправить в неприятную командировку, и тут вы подворачиваете ногу, которая распухает настолько, что приходится обращаться в травмопункт со всеми вытекающими из этого последствиями... Не зря же говорят: он подвернул ногу. Словно он это сделал не случайно, а нарочно — взял себе и подвернул. Или того хуже: он сломал ногу.

Быстрые и глупые мысли мешали ей сосредоточиться и подготовиться к разговору с мужем. Что она ему скажет? Сразу перейдет к делу и попросит о разводе или же сначала объяснит свой поступок и попросит прощения? Ведь он ее муж, и между ними никогда не было серьезных ссор. Она не может вот так просто бросить ему в лицо, что она его больше не любит или что-нибудь в этом роде. Человек, который не знает, что такое любовь, не может говорить о ней, словно он ее уже испытал. Любовь в ее представлении была сильным чувством, и никакие Амфиараи не смогли бы убить ее одним лишь выстрелом своих нахальных зеленых глаз. Значит, те чувства, на которых держался их брак (во всяком случае те, которые имели отношение к Рите), нельзя было назвать любовью. Но такого уж сильного чувства, ради которого она посмела бы сделать несчастным Оскара, развалив семью, Рита тоже не испытывала. Тогда куда же она едет? И зачем? Да она же просто бежит от этого грека, и если Оскар окажется дома, то бросится к нему в ноги и будет вымаливать прощение, попросится обратно. Вот зачем она сейчас в этой машине. И черт бы побрал эту сумку с ключами и деньгами, тем более что денег-то там всего ничего: пятьсот рублей и сто долларов. Даже паспорта нет.

Если бы Рите когда-нибудь сказали, что такая история произойдет с ней, она бы ни за что не поверила. Уж слишком долго Оскар приучал ее к порядку во всем: в вещах, мыслях и даже чувствах. Это вносило в жизнь размеренность и уверенность. Так было проще жить. И вдруг это животное чувство, это дикое желание к незнакомому мужчине, это торопливое и бурное совокупление... Она наблюдала нечто подобное у Оскара, когда он набрасывался на нее и даже рычал, срывая с нее одежду. Но это ведь был Оскар, ее муж, которому многое позволялось. К тому же он любит ее и всегда любил и, быть может, именно поэтому ведет себя с ней настолько раскованно, не скрывая своих чувств и желаний. Даже проститутки, — вдруг подумалось ей, — не ведут себя так распущенно, как повела себя она. Они просто делают свою работу, чаще всего не получая никакого удовольствия и получая за это деньги. Отношения проститутки с мужчиной просты и понятны. А как понять то, что случилось с ней, с Ритой? Или это и есть самое что ни на есть падение?! Мало того, что она отдалась незнакомому мужчине на лоджии в чужой квартире под храп подвыпившей хозяйки и плеск комнатных рыбок, так она же еще и сбежала. А сбежав, не удовлетворилась одним днем полной свободы, но и провела в постели с Амфиараем целую неделю! Затем позволила ему подарить безумно дорогие драгоценности, словно продавая себя ему целиком и полностью. Кроме того, она все эти дни пила вино и курила какие-то маленькие тонкие сигареты, от которых ее потом тошнило.

— Приехали, — донеслось до нее откуда-то издалека.

Она очнулась, когда узнала свой двор, дом.

— Ты подождешь меня в машине?

— Сходи, поднимись, если он дома, поговори с ним. Ничего не бойся, объясни, что хочешь развода. Если же его дома не окажется, сразу возвращайся, я буду тебя ждать минут пять. В случае, если тебя долго не будет, я пойму, что у вас там семейная сцена, и съезжу на заправку, у меня масло кончается. Сигарет куплю, минералки. Тебе соку взять?

«Сок! Вот тоже мне, проявление заботы. Какой сок, когда тут такое».

— Мне все равно... Зря я сумку оставила...

Рита вышла из машины и почти бегом бросилась к подъезду. По дороге ее шатнуло, и она чуть не сбила с ног парня, того самого, который вот уже полгода ходит за ней по пятам... Влюбленный подросток — что может быть печальнее? До самой своей двери Рита думала об этом мальчике, представляя его подглядывающим за ее окнами в полевой бинокль. Думала даже о рыжей кошке, которую встретила возле лифта, с раздувшимся животом. Должно быть, он набит крохотными мокрыми рыжими котятами... Думала о чем угодно, только не о том, что ожидает ее за дверью.

Рита остановилась, перевела дух и позвонила.

Она не ожидала, что дверь так быстро откроется и она увидит Оскара.

Он тоже, казалось, остолбенел. Осунувшееся лицо со следами бессонных ночей, страдальческий взгляд и поднятые в удивлении брови. Это был уже другой Оскар.

— Мне надо с тобой поговорить. Пустишь? — Она старалась держаться и не раскисать.

— Проходи... Я рад, что ты жива и что с тобой ничего не сделали...

Она прошла сразу в комнату, села в кресло и сжала пальцами подлокотники.

— А что со мной могли сделать? — спросила она, понимая, что должна была не так начать разговор. — Что ты имеешь в виду?

В ее тоне чувствовалась агрессия, направленная на всех, в том числе и на себя в первую очередь.

— Твой новый друг (великодушный Оскар употребил самое безобидное определение, какое только можно было применить к сопернику) — опасный человек, и ты должна об этом знать. Он связан с порнобизнесом...

— Ты ничего о нем не знаешь.

— Возможно, но ты поговори с Ащепковым, он сам тебе расскажет, чем занимается Амфиарай.

— Оскар, меня не интересует, чем занимается Амфиарай. В наше время многие добывают деньги сомнительным путем. Вот ты, например. Я и понятия не имела, что ты торгуешь наркотиками!

Это был удар ниже пояса, к которому Оскар не был готов.

— Кто тебе это сказал?

— Догадайся...

— Все это ложь. У меня практика...

— Это ты лжешь. Оскар, я приехала не для того, чтобы ругаться. По-моему, все предельно ясно. Я совершила преступление, ушла с другим, даже не предупредив тебя. Согласна, я вела себя как последняя... Прости меня.

Она произнесла это, не поднимая головы и не зная, что последует за ее словами. И тут Оскар, который все эти дни только и мечтал о встрече с ней, неожиданно для самого себя заговорил с ней незнакомым ей языком: применяя сложный и хлесткий русский мат, он высказал ей все, что накопилось у него в душе, нисколько тоже не задумываясь о последствиях. Суть его невероятно длинной и грубой тирады сводилась к следующему: ты неделю провела в постели с другим и теперь еще посмела прийти сюда, ко мне, к своему мужу, чтобы просить прощения? Что такого с тобой проделывал этот грек, что ты променяла мои ласки на его? Или тебе было мало денег? Весь цинизм, заложенный самой природой в каждом мужчине по отношению к женщине как к существу, призванному удовлетворять его половой инстинкт, уязвленный Оскар выплеснул на голову своей неверной жены. Даже понимание того, что каждое слово, произнесенное им в запальчивости и злости, все ближе и ближе подводит к полному разрыву (чего он не хотел и, представляя себе их встречу, все же надеялся вернуть Риту), все равно не спасало, Оскар уже не мог остановиться... Он бросился на Риту, сорвал с нее плащ и, не владея собой, принялся стаскивать с нее платье, то самое, в котором он видел ее последний раз и которое теперь казалось ему оскверненным, грязным, носящим на себе следы и запахи другого мужчины. Но шелк был прочным, он разорвал лишь прозрачные оборки в клочья.

Звук расстегиваемого замка на спине привел обезумевшую от страха Риту в чувство. Этот звук был из другого мира, из мира Амфиарая. Это он расстегивал это платье там, на лоджии у Ащепковых. И если сейчас Оскар попробует хоть дотронуться до нее пальцем, она не выдержит этого...

Они боролись на полу, Оскар безуспешно пытался уложить ее на живот, с тем чтобы расстегнуть «молнию» и содрать, как старую и грязную кожу, это ставшее ему ненавистным платье. Словно это оно изменило ему с Амфиараем, а не извивающаяся под ним женщина. Когда же ему это удалось и платье осталось у него в руках, Рита выскользнула и бросилась к двери. И уже там, в полуразорванном белье, белая и дрожащая, она, уцепившись руками за косяк и едва держась на ногах, выкрикнула ему в лицо:

— Никогда, слышишь, никогда больше ты не прикоснешься ко мне. Я ненавижу тебя! Ненавижу твои руки, твои губы, твой живот, твое тело. Ты превратил мою жизнь в один сплошной медицинский половой акт, от которого мне даже негде было спрятаться! Ты сделал все, чтобы мои родители позволили тебе забрать меня к себе, глупую, ничего не понимающую девчонку, которая только и годилась для того, чтобы ложиться под тебя всякий раз, когда ты этого захочешь. А я никогда, слышишь, никогда этого не хотела! И терпела, молчала, потому что у меня не было другого выхода. Ты же купил меня, как теперь меня собирается купить этот проклятый грек. Но я выйду за него замуж, потому что он хотя бы богат, баснословно богат и не любит меня, в отличие от тебя. Скоро, очень скоро, когда он ко мне остынет и у него появится другая женщина, я буду предоставлена сама себе. У меня начнется новая жизнь. Я буду путешествовать, посмотрю мир, я попробую заняться чем-нибудь и даже постараюсь вылечиться от бесплодия где-нибудь за границей, чтобы родить ребенка. Да, мне никто не нужен: ни ты, ни он! Я устала от вас. Но если с Амфиараем я хотя бы испытала свой первый оргазм и последующие, раскрывшие мне глаза на природу физической любви, то с тобой у меня не было ничего! Я понимаю, тебе больно это слышать, но это правда. Я и сама не понимаю, как же смогла столько лет прожить с человеком, с которым меня не связывает ничего, кроме прямой финансовой зависимости. Сколько ты заплатил моей маме, которая так легко избавилась от своей ненаглядной дочурки, продав ее доброму доктору? Я ведь знаю ее, она своего не упустит. Тысячу долларов? Две тысячи долларов? Или за все десять? Сколько я стою? Не подходи ко мне! — завизжала она и вся подобралась, словно медленно приближающийся к ней Оскар держал в руке нож. — Не подходи, я ударю... Я не могу тебя видеть! А-а-а...

Она закричала так, что испугалась сама. Содрогаясь всем телом, она бросилась в ванную комнату, накинула халат и села на край ванны, пытаясь успокоиться. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, воздуха не хватало.

«Арама не может меня убить, но разбить лицо, чтобы Амфиарай ужаснулся, пожалуй, да... У него глаза сумасшедшего. Господи, что я такого ему наговорила? Ведь это же все неправда! Я люблю его по-своему, он хороший, добрый... Что я наделала?»

Он постучал.

— Рита, это правда? — услышала она его тихий голос. Такой, каким он всегда говорил с ней. Словно тот, другой Арама, который только что оскорблял ее, ушел, а вместо него по квартире бродил прежний, спокойный и уравновешенный Оскар.

— Нет, неправда, — нашла она в себе силы ответить через дверь. Глотая слезы, она уже горько сожалела о сказанном. Но это случилось, он все слышал, а потому не забудет теперь до конца своих дней. — Но это теперь все равно. Ты не простишь меня, да и я сама себя не прощу. Ты лучше меня, Оскар, чище, и уже только поэтому я не смогу остаться с тобой. Хотя я шла сюда для того, чтобы вернуться...

Ей намного легче было говорить через дверь, не видя его.

— Ты любишь его?

— Нет, не люблю. Я вообще не умею любить. И не хочу. Я десять лет варила тебе обеды, стирала и гладила, но не понимала, зачем все это. Разве это жизнь? Я мечтала о каких-то событиях, которые могли бы перевернуть что-то во мне, открыть что-то новое, встряхнуть меня, наконец! Сколько чувств испытывает человек за всю свою жизнь! А я? Чувство голода, холода, комфорта...

— Теперь тебя встряхнули?

— Я не знаю, но мне с ним пока хорошо. Все новое, удивительное. Очень жаль, что нам дана всего одна жизнь. А вот если бы жизней было много, как дверей в этой квартире (зашел в одну — там одна жизнь, в другую — другая), тогда бы я постоянно сравнивала эти жизни и, может, к концу своих дней поняла, где же была по-настоящему счастлива. Оскар, принеси мне джинсы и свитер, я пойду. Меня ждут. И давай не будем тянуть, пойдем в загс и разведемся. У нас ведь даже суда не будет, потому что нет детей. Я уйду от тебя лишь в джинсах и свитере, мне ничего не надо. И постараюсь не беспокоить тебя впредь и не попадаться на глаза.

Она слышала, как он отошел от двери, а потому решилась выйти. Он вернулся через минуту с ее одеждой.

— Спасибо.

— Рита, но если ты не любишь его, то почему уходишь от меня? — Он не заметил, как перешел на тонкий, истеричный фальцет. — Ну, хочешь, мы поедем с тобой куда-нибудь за границу... Мы же были и в Испании, и в Германии, и в Париже...

— Опять «мы». Я не хочу. Не могу. Мне плохо. Выпусти меня отсюда. Меня ждут...

Волна тошноты подкатывала к горлу. В желудке словно образовался кусок острого льда. Голова раскалывалась от боли и кружилась.

У нее уже не было сил сопротивляться, когда Оскар подошел к ней, обнял и поцеловал в щеку:

— Бедная ты моя девочка, и куда же тебя несет? Я же хотел твоего счастья, я все делал для этого. В чем моя ошибка?

— Ты, Оскар, хотел, чтобы я приняла форму твоей жизни, а я не смогла. Ты подделывал меня под себя, как если бы у меня были длинные ноги, а ты, уложив меня к себе в постель, решил мне их подпилить, чтобы я там уместилась. Как там по мифологии? Прокрустово ложе[1]Прокруст (Дамаст или Полипемон) — знаменитый разбойник, который подстерегал путников на дороге между Мегарой и Афинами. Он изготовил два ложа. На большое укладывал невысоких путников и бил их молотом, чтобы растянуть тела; на малое ложе — высоких ростом и отпиливал те части тела, которые там не помещались. Прокруст был убит вблизи реки Кефис Тесеем, когда тот, устанавливая порядок в Аттике, очистил ее от чудовищ и преступников.
?

— Но там другая история...

— А у меня — своя история. И я не хочу, чтобы ты меня по кусочкам отрезал, отрывал, подпиливал. Я такая, какая есть. Все, прощай...

Она не помнила, как вышла, как ехала в лифте. В дверях подъезда она столкнулась с какой-то женщиной, чуть не сбив ее с ног. Во дворе машины не было. Амфиарай еще не вернулся. Рита села на скамейку и закрыла глаза.

— Вам плохо? — услышала она над головой, но глаза так и не открыла. Она уже знала, кому принадлежит этот голос.

— Тебя как звать?

— Саша.

— Я знаю, ты следил за мной... Робкий, застенчивый... Что же это ты ни разу не предложил мне что-нибудь помочь донести с рынка? — Она говорила, но сквозь боль и гул в голове почти не слышала произнесенных слов.

— Не знаю. Не смог подойти...

— А я вот смогла... — Глаза открылись, она оглянулась, и ей показалось, что все, что произошло с ней в последнее время — вечеринка у Лени с Верой, какой-то призрачный загородный дом с апельсинами вместо бильярдных шаров, пахнувшее корицей молодое мужское тело, платиновый браслет и разрыв с Оскаром — наваждение, фантазии, попытка взглянуть на свой брак со стороны. В то время как реальность вот она, в лице этого парня по имени Саша, влюбленного в нее безнадежно и ловящего ее взгляды. Знакомый и тихий двор, зеленый, с мирным жужжаньем мух и пчел, и теплая от солнечных лучей скамейка...

— Саша, будь другом. У тебя есть деньги?

— Есть.

— Купи мне коробочку с соком «Джей севен», пожалуйста.

— ???

— Я люблю персиковый. А если не будет, то виноградный, из черного винограда...

 

Три часа на солнечной скамейке

Вместо одной коробки Саша купил и принес Рите три: персиковый, из черного винограда и яблочный. А себе — бутылку пива. Ему хотелось выглядеть перед материализовавшейся внезапно мечтой более взрослым. Припекало солнце, они говорили ни о чем, хотя его так и распирали вопросы: как прошел разговор с Оскаром? они помирились или поссорились? где Амфиарай, который должен был вернуться уже часа два тому назад? где и с кем она останется жить? кого любит?

— Наверное, я выгляжу смешным. Сижу с вами, говорю, и мне кажется, что все это не со мной. Я не знаю, что я могу для вас сделать, но все равно, запишите мой телефон, мало ли что... — Он еще помнил возвращение своей «блудной матери», а потому не исключал и такой вариант. Хотя представить, чтобы кто-нибудь бил Риту, было просто невозможно. Но, с другой стороны, Амфиарай-то исчез. И Рита, делая вид, что она просто сидит и беседует с ним, все равно посматривает в сторону арки, где может появиться черная машина грека.

— Вы ждете кого-то? — наконец решился спросить он, после того как его номер телефона был тщательно, большими и жирными цифрами, написан на вырванном листке записной книжки и почти насильно вложен в руку Рите.

— Если честно, то да. Один человек должен приехать за мной сюда, но почему-то не приехал... Подумал, наверное, что я возьму такси... Скорее всего, так и придется сделать. Ты не поможешь мне? Не вызовешь машину? Я ужасно боюсь ездить с частниками. Мне столько страшных историй рассказывали об этом.

«Значит, она все-таки ушла от Оскара».

— Рита, можно я буду вас так называть?

— Да конечно можно. Так ты вызовешь такси?

— Это не мое дело, я понимаю, но ведь вы же ушли от мужа.

Она даже поднялась с места, чтобы взглянуть ему в глаза.

— Послушай, а вот это действительно не твое дело.

У нее лицо стало розовым, а глаза заблестели, словно он сказал что-то неприличное.

— Может, и не мое, но ваш муж переживает, он страдает...

— А ты откуда знаешь?

— Я разговаривал с ним. Сегодня. Мы познакомились... — И он в двух словах рассказал ей о своей вполне удачной попытке познакомиться и войти в доверие к Араме.

— Да, парень, тебе палец в рот не клади. Значит, ты был у него? И он сам рассказал тебе обо мне?

— Но ведь он должен с кем-то поделиться, он тоже живой человек...

— Живой! — передразнила она его. — Если бы ты только слышал, что этот живой человек наговорил мне, когда я пришла к нему и честно призналась, что ухожу к другому мужчине. Ты вот, к примеру, любишь меня. А ты знаешь, что такое любовь?

— Знаю, — сказал он, чувствуя, как у него начинают гореть уши. — Любовь — это когда целый день, а то и сутки, торчишь возле окна и ждешь появления объекта своего желания. Может, я, конечно, и коряво выражаюсь, но я бы все сделал, чтобы только видеть вас часто. Я готов мыть у вас полы, выбрасывать мусор — словом, делать всю грязную работу, только чтобы видеть вас. Слышать ваш голос.

— Все ты врешь. И все вы, мужики, врете. Ты бы приходил ко мне не для того, чтобы мыть полы, а чтобы получить возможность увидеть меня раздетой, чтобы подсматривать. Да ты не тушуйся, это нормально, особенно в твоем возрасте, но только мне все это не надо. Секс, если ты хочешь знать, меня начал уже раздражать. Куда ни посмотри — один секс.

— Но ведь все этим только и занимаются, — тихо сказал Саша и чуть не задохнулся от собственной дерзости. — Вот сейчас уже вечер, стемнело, а потом наступит ночь, и почти за каждым окном люди лягут в постель и займутся вот этим самым.

— А без этого что, нельзя прожить?

— Я не знаю, как у вас, у женщин, но мне парни из нашего класса рассказывали, что мужики без этого точно не могут жить. И если сначала им этого хочется ради удовольствия, то потом... как бы это сказать... В общем, они самоутверждаются, что ли, за счет женщин. И хотя я совсем не такой...

— Ты себя просто не знаешь, но зато сказал чистую правду. Послушай, раз уж у нас пошла такая доверительная беседа, можно я попрошу тебя об одолжении. Понимаешь, я выпила так много сока, а домой вернуться не могу. Мне туда путь заказан. Короче, мне надо в одно место. Ты можешь это устроить?

Саша, представив себе, как отреагируют его родители, если он придет домой с незнакомой женщиной, которой надо в туалет, слегка замешкался, но потом, решив, что иного выхода нет, предложил зайти к нему.

— Э-э, нет, я имела в виду совсем другое. Здесь неподалеку есть гаражи, вокруг кусты. Ты просто покараулишь меня, и все. Знаешь пословицу: на войне как на войне.

— Знаю... — У него просто гора свалилась с плеч. — Да я вас там могу хоть сто часов караулить...

— Нет, я управлюсь за полминутки. Ну что, пойдем?

Саша ничего не видел и не слышал, но он знал, что Рига делает в кустах, и от этого его бросало в жар, он не понимал, что с ним происходит. Несомненно, сегодняшний день он не забудет никогда: знакомство с Оскаром Арамой, рассказавшим ему историю связи его жены с Амфиараем Диносом, сам грек, сидящий в машине и куда-то исчезнувший, вместо того чтобы увезти Риту, и, наконец, сама Рита, с которой он провел три незабываемых часа на скамейке прямо под ее окнами. А теперь еще и эта интимная просьба покараулить ее. Да от таких событий не то что голова закружится, вообще ее потерять можно.

Она вышла из темных зарослей и улыбнулась ему:

— Ну, вот и все. Одной проблемой меньше. У тебя еще есть время?

— Есть, а что?

— Чтобы тебе не вызывать для меня такси и не рисоваться перед своими родителями, проводи меня, пожалуйста, на Варварку. Я думаю, что часам к одиннадцати мы будем уже на месте.

— Это там живет этот...

— Да, там. Я думаю, что у него дела, он закружился или же случилось что-то серьезное. Мне в любом случае больше некуда идти. Если Амфиарая... Это, кстати, его имя. Красивое, правда?

— Странное, похожее на греческую амфору.

— А он и есть греческая амфора. — Она улыбнулась и ласково потрепала его по плечу. — Ты только не убегай, Саша, и ничего не бойся...

— А чего это я должен бояться?

— Да нет, ты меня не понял. Ты увидишь Амфиарая, подумаешь, что тебе пора идти, и уйдешь. А мне бы хотелось в благодарность за то, что ты мне сегодня так помог...

— Да ничего особенного и не делал...

— Делал, мне с тобой было хорошо, легко и спокойно. Я же вышла от Оскара сама не своя, думала, что на лестнице упаду и умру, так мне было плохо... Так вот, мне бы хотелось в благодарность пригласить тебя к нам, угостить разными вкусными вещами...

— Я вообще-то сыт.

— Да ну тебя! Все, нечего тратить время. Ты идешь?

— Иду.

И они довольно быстрым шагом переулками вышли на Садовое кольцо, а оттуда уже направились на Варварку.

 

Варварка. У Саши

Рита стояла у входа в дом, где жил Амфиарай, и испытывала при этом сильное беспокойство: куда он делся? почему не подъехал за ней на машине? он что же, решил, что она останется с Оскаром?

— Шикарный дом, — присвистнул Саша. — Вы боитесь туда идти?

— Честно? Боюсь. А что, если его там не окажется? Я видела, конечно, его свиту, каких-то мордоворотов, которых мы встретили здесь вчера, и они должны были запомнить меня, но кто знает... Ладно, пойдем.

И она, словно найдя в Саше опору, взяла его за руку и, крепко держась за нее, вошла в подъезд.

...Она звонила несколько раз, прежде чем раздался звук отпираемых замков. Дверь распахнулась, и перед Ритой появилась толстая пожилая дама в шелковом халате. Мысль заработала: «Кто это — домработница? мать? родственница? соседка? Но для домработницы она слишком богато и чисто одета, для матери — слишком светлая кожа и волосы, для соседки... А что здесь делать соседке и к чему ей запираться в чужой квартире?»

— Вы кто? — спросила Рита, не зная, как себя вести с незнакомой и явно недовольной ее приходом женщиной. Ее презрительный взгляд, ухмылка не могли не задеть ее.

— Это вы меня спрашиваете, кто я? Я-то здесь живу, а вот вы кто?

— Ой, извините, я, наверное, перепутала этаж. Я приехала к Амфиараю...

— Да нет, ничего вы не спутали. Уехал он. Заплатил мне и уехал. Он снимал эту квартиру.

— Уехал? Но куда?

— Откуда же мне знать.

— А он... извините, а он ничего не просил мне передать?

— Нет, он никому и ничего не просил передавать. Деточка, разве вы не поняли, кто этот человек?

Рита не знала, что ответить. Она и в самом деле не поняла, что это за человек. Прошло слишком мало времени, чтобы вообще что-то понять...

Она пришла в себя уже на улице. Начался дождь. Они с Сашей стояли на крыльце и молчали. Амфиарай уехал. И вдруг, вспомнив о своей сумочке, забытой в передней на столике, Рита снова бросилась в подъезд, поднялась к квартире и позвонила. Дверь открылась почти сразу же, и Рита увидела эту же женщину, но теперь уже с жирным от крема лицом.

— Я тут сумочку свою оставила...

Молча, без слов, та, словно фокусница, достала непонятно откуда, чуть ли не из-за пазухи, маленькую замшевую сумочку и протянула Рите:

— На, детка, мне ничего чужого не надо...

Рита схватила сумку, быстрым движением раскрыла ее, но, обнаружив, что она совершенно пуста, полными от слез глазами посмотрела на хозяйку квартиры:

— Там были деньги, ключи...

— Извини, моя хорошая, но я ничего не брала. Вот те крест. — И женщина перекрестилась. После чего сразу же захлопнула дверь.

Саша, наблюдавший всю эту невероятно унизительную для Риты сцену, боялся даже проронить слово.

Они вновь вышли на улицу, Рита начала как-то нехорошо похихикивать. Приближалась истерика, он не мог этого не почувствовать, а потому необходимо было что-то предпринять, чтобы не дать ей выплеснуться вот здесь, в чужом месте, где никто не поможет даже стаканом воды.

— Рита, пойдемте домой. Я провожу вас к мужу. Вам нельзя больше оставаться здесь. Пойдемте...

Он и сам испугался, что Рита сейчас не выдержит — у нее разорвется сердце и она умрет. Еще бы: она только что ушла от мужа, а мужчина, ради которого она решилась на такой отчаянный шаг, исчез без предупреждения. Даже записки не оставил, вот гад.

— Я не могу... Я туда не вернусь. А ты иди, Сашенька, спасибо тебе за все... — Она сказала это слишком ласково, и это сразу насторожило.

— Тогда пойдемте ко мне. Я уложу вас спать, дам каких-нибудь успокоительных таблеток...

Во двор въехала черная машина, и Рита сразу же оживилась, бросилась к ней. Но Саша даже со своего места определил, что это не та машина. И это не Амфиарай. Но сам факт того, что во дворе появилась машина, Саша воспринял как знак. Он тоже кинулся вслед за Ритой, подошел к водителю, молодому парню в спортивном костюме и вполне симпатичным лицом, и, страшно волнуясь, спросил, не сможет ли тот подвезти их хотя бы до Садового кольца и сколько это будет стоить. Рита стояла рядом с отсутствующим видом и казалась больной.

— Это моя сестра, ей плохо, довезите, пожалуйста. Только денег у нас всего двадцать рублей...

— Да ладно, какие деньги... Что же я, не человек что ли? Говори, куда надо, доставлю. У меня сегодня такой денек, что я бы вас, если нужно, даже в Домодедово бесплатно отвез.

Саша только сейчас почувствовал запах спиртного, исходящий от парня. Но выбора все равно не было.

Рита во всем подчинялась Саше. Она покорно села в машину и всю дорогу молча держала его за руку.

— Сверните, пожалуйста, вот сюда, и еще метров триста, будет арка... — Саша вез свою драгоценность и с трепетом ощущал в своей ладони ее безжизненную руку. В эту минуту он чувствовал себя необычайно сильным и ответственным за нее.

Оказавшись вновь в родном дворе, они, не сговариваясь, сели на скамейку, где еще совсем недавно, казалось, пили сок и поджидали возвращения Амфиарая.

Судя по тому, что окна в его квартире погасли, родители легли спать. А это означало, что можно беспрепятственно открыть двери своими ключами и тихонько пробраться к себе в комнату. Родители по ночам не встают, значит, Рита до утра может спокойно отдохнуть у него в комнате, на его кровати. А себе он постелит на полу...

— Я поеду к маме, на Краснодонскую, — сказала Рита, глядя тупо перед собой. Плечи ее были опущены, волосы скрывали пол-лица, но Саша чувствовал, что она плачет.

— Вы никуда не поедете. Мы сейчас поднимемся ко мне. Родители уже спят, я постелю вам в своей комнате и запру дверь, чтобы к нам никто не зашел... — Говоря эту, исполненную интимности фразу «к нам», он испытал невероятное блаженство, граничащее с высшим любовным восторгом. Никакие эротические сны, никакие цветные «плейбоевские» картинки с зарядом сексуальности и обещанием сладостного конца наваждения не могли сравниться с той внезапно нахлынувшей на него чудесной реальностью. Ведь Рита, та самая виртуальная возлюбленная, редкая жительница его визуального оконного пейзажа, по сути, ожившая мечта в облике прекрасной молодой женщины, сейчас сидела рядом с ним и принадлежала ему полностью. И он знал, что будет так, как он придумает, как решит.

А потому он взял ее за руку и молча повел за собой. Он действовал уверенно и решительно, даже и не пытаясь представить себе, что в тот миг, когда они будут пересекать переднюю, чтобы запереться в его комнате, может появиться Ирина Васильевна. Потому что знал: что бы ни произошло, она все равно останется у него и никто не посмеет помешать этому, даже если ему и придется выбирать между родителями и Ритой.

Но, на их счастье, никто не вышел, квартира успокаивала своей тишиной и приятными домашними запахами.

— Если хотите, можете согреться в ванне...

Но Рита, войдя в комнату Саши и увидев маленький уютный диван в углу, сразу же направилась к нему, разулась и легла на него, свернувшись калачиком. Закрыла глаза. Саша видел, как ее трясет, а потому сам принял решение накормить ее чем-нибудь горячим и даже налить водки. Укрыв ее теплым пледом, причем так, чтобы ее почти не было видно, он набросил на колпак ночника свою красную клетчатую рубаху и, оставив Риту вот в таком красном полумраке, пошел на кухню. Там он быстро разогрел котлеты, нарезал хлеб, соленые огурцы и, налив в рюмку граммов сто водки, поставил все это на поднос и на цыпочках вернулся к себе в комнату. Поставив поднос на стол, он кинулся к двери и, лишь закрыв ее на замок (оставшийся еще со времен холодной войны между супругами Алфимовыми в период любовных метаний Ирины Васильевны, предпочитавшей во время бурных ссор с мужем запираться в комнате сына), немного успокоился.

— Рита, я принес вам немного поесть и выпить...

Он откинул плед, слегка прикрывавший и одновременно маскировавший ее, и, к своей радости, понял, что она еще не спит.

— Ну же, ну же, — пытался он расшевелить ее, — сейчас вы полностью согреетесь...

И Рита на самом деле словно очнулась, села прямо и, поеживаясь, приняла из рук Саши поднос.

— Как вкусно пахнет... Знаешь, я так, оказывается, хочу есть... Ты молодец, что догадался... А вот насчет водки — я и не знаю, как...

— Вам надо выпить чисто из профилактических целей, чтобы не простудиться и немного успокоиться.

— Саша, — она подняла на него глаза, — а что будет, если сюда кто-нибудь войдет?

— Если мы будем разговаривать шепотом, то никто не войдет. Мои предки пашут, устают сильно, а потому ночью дрыхнут как убитые.

Он с удовольствием наблюдал, как Рита ест, обжигаясь, горячие котлеты, как смешно пьет маленькими глоточками (как лекарство) водку.

— Спасибо тебе, ты — настоящий друг.

— Ложитесь поудобнее, я вам дам еще одну подушку...

Он не мог предложить ей раздеться, да и если бы предложил, она все равно наверняка отказалась бы. Джинсы и свитер в такой полувоенной ситуации — самая удобная одежда. Он в который раз укрывал ее пледом, всячески подворачивая концы, чтобы ей было удобнее, теплее и уютнее, пока не понял, что и сам устал и хочет спать.

Бросив на пол, на ковер, две думки и достав из шкафа старое ватное одеяло, Сашка завернулся в него и сразу же заснул.

А когда проснулся, то понял, что Риты в комнате нет. А на столе, рядом с подносом с остатками еды, записка: «Саша, спасибо за все. Не поминай лихом, Р».

 

Шкатулка. Вид на зеленую поляну

— Мама, это я, открой...

Клара открыла, но перед тем как впустить дочь, какое-то время с любопытством разглядывала ее.

— А я уж думала, что ты никогда не навестишь свою мать... — ухмыльнулась она.

— Может, ты все-таки пустишь меня?

Рита не знала, насколько ее внешний облик изменился с тех самых пор, что они не виделись. Мятые джинсы и свитер, спутанные волосы, черные пятна размазанной туши под глазами, бледные губы, потускневший взгляд...

Клара распахнула дверь, давая ей пройти.

— Откуда ты, прелестное дитя...

Но Рита, не слушая ее, бросилась в ванную, там пустила в ванну горячую воду, сняла с себя все и, наклонившись, сунула под струю голову. Нашарив рукой поблизости от себя какой-то пузырек, в котором, к счастью, оказался все же шампунь, а не какая-нибудь дешевая краска для волос, она взбила пену и принялась привычными движениями мыть голову.

Она вышла из ванной комнаты с тюрбаном из полотенца на голове и в мамином, пахнувшем почему-то жареным луком, полосатом махровом халате. Зато чистая.

— У тебя кофе есть? — Рита попыталась похозяйничать на кухне, которую, несмотря на всю пропасть в общении и временном пространстве между нею и матерью, считала своей, как вдруг услышала:

— А ты меня спросила, можно брать кофе или нет? Ты хотя бы представляешь, сколько стоит сегодня такая вот маленькая баночка? Даже я уж насколько люблю его, а пью далеко не каждый день...

— Ма, ты что? Тебе жалко для меня кофе?

— А вот ты бы взяла да и принесла мне в подарок кофе, чаю, шоколаду. А то пришла, ни слова не сказала, бросилась мыться моим шампунем, а теперь вот захотела побаловаться кофейком.

— Ма, ты что, сбрендила? Это же я, твоя дочь, Рита!

Но Клара, казалось, и не слышала ее. Сев на табурет и закинув ногу на ногу, показывая при этом дочери фиолетовую сетку вздувшихся тонких сосудов на ляжке, она уставилась в окно.

Рита, чувствуя, что ей не рады в ее же собственном доме, лишь пожала плечами и налила в кастрюльку воды, поставила на огонь. Молотый кофе, самый дешевый, какой только можно было найти на оптовых продуктовых рынках, пах тем не менее все-таки кофе.

— Можешь мне ничего не объяснять, — вдруг услышала Рита и повернулась к матери. — Мне твой звонил, все рассказал. Вот уж не знала, что выращу блядь.

— Ма! Что такое ты говоришь?

— Что слышишь, то и говорю. Моталась где-то всю ночь, а теперь принесла заразу в мой дом...

Но и это Рита пропустила мимо ушей. Ее больше всего заинтересовал звонок Оскара.

— Он звонил? Но зачем?

— Зачем? Снизошел до разговора с тещей. Спрашивал, не появлялась ли ты у меня. Сказал, что вы расстались, что ты собираешься замуж за другого. Ну, я подумала, конечно, что уж если моя Ритка бросила этого старого перечника Араму, значит, нашла себе помоложе и побогаче. И вдруг ты появляешься у меня ни свет ни заря, вся помятая, с лицом, напоминающим палитру пьяного художника, запираешься в ванной... Откуда ты?

— Ниоткуда. Я пришла к тебе не для того, чтобы плакаться в жилетку. Ты никогда не умела выслушивать слова о чужой боли. Я приехала, чтобы забрать свое.

— Не понимаю...

— Все ты прекрасно понимаешь. Отдавай шкатулку...

Речь шла о тех самых драгоценностях, которые Оскар велел Рите в свое время, еще восемь лет тому назад, положить в ячейку банка на хранение, на так называемый «черный» день, но которые Рита, не послушав Араму, по настоянию Клары принесла и спрятала в родительском доме, то есть у матери. Это были те самые золотые и бриллиантовые вещицы, которые являлись неприкосновенным запасом Риты на тот случай, если они разойдутся с Арамой и она останется без средств к существованию. И хотя в банке на имя Риты лежала довольно приличная сумма в долларах и рублях, она не могла ими воспользоваться прямо сейчас хотя бы по той причине, что у нее не было ни одного документа, подтверждающего ее личность. Не представляя себе жизнь без наличных денег и остро испытывая желание как можно скорее снять какую-нибудь квартиру и отделиться от всех и вся, Рита решила забрать шкатулку с драгоценностями и отнести в первый же ломбард одно из колец. Этих денег хватило бы на первое время. А позже, когда она раздобудет документы и получит возможность пользоваться своими валютными вкладами, купит скромное жилье и заживет независимой жизнью. Возможно даже, поступит в университет или медицинский институт. Это были смутные, лихорадочно и наспех составленные в сознании планы, где не было места ни Оскару, ни Амфиараю (даже в том случае, если встрече с ней помешали форс-мажорные обстоятельства и даже смерть), ни даже родителям. Не в силах простить им свой патологически ранний брак с Арамой и желание матери как можно скорее сбагрить свою «подпорченную» дочку подвернувшемуся под руку доктору, она не видела причин видеться с ними и тем более общаться по-родственному. Лишь шкатулка и желание помыться горячей водой и выпить горячего кофе привели ее на Краснодонскую.

— Какую еще шкатулку? О чем ты, Риточка? — Мать разговаривала с ней явно издевательским тоном, тихо и вкрадчиво произнося окончания вопросительных фраз.

Рита оглянулась. Несмотря на внешнюю непривлекательность матери (засаленный халат, растрепанные жирные волосы и сбитые и растоптанные плюшевые домашние тапки), она держалась довольно уверенно, словно новый сверкающий кафель на стенах, новенький смеситель и раковина, белоснежный кухонный гарнитур и веселенькие желтые занавесочки стоимостью по сто долларов за один метр (Рита видела такие недавно в ЦУМе) придавали ей вес и определяли манеру поведения со своей блудной дочерью.

Рита бросилась в комнату и остановилась, пораженная отлично наклеенными обоями, толстым шерстяным ковром на полу и сверкающей хрусталем горкой. Тяжелые портьеры явно итальянского производства добили ее. Она заглянула в ванную комнату, в которой провела полчаса, но даже не обратила внимания на дорогой унитаз и саму ванну. Привыкшая ко всему дорогому и роскошному, что окружало ее дома, она, думая об Амфиарае, даже не заметила колоссальных перемен в жилище своих родителей.

— Откуда деньги? — Ей вдруг стало страшно от собственных предположений. «Неужели она присвоила себе мою шкатулку? Но она не могла так поступить. Это мои вещи. Это мой черный день».

— Заработала.

— Еде?

— Не твое дело.

— Хорошо, пусть это будет не мое дело. Давай мою шкатулку, и на этом все. Я обещаю, что больше не потревожу твой покой. Ведь это именно то, о чем ты всегда мечтала: не быть ни за кого ответственной, никому не быть обязанной и все в таком роде. Кстати, где отец?

— Вспомнила... Он умер.

— Как это умер?

— А вот так. Заболел воспалением легких и умер.

— И ты мне не позвонила? Когда это случилось?

— В августе. Я звонила, но вас, господ, дома не оказалось. Мне тогда срочно понадобились деньги на похороны, но я вас так и не нашла. Звонила даже в поликлинику к Оскару, и только там мне вежливо ответили, что уважаемый доктор Арама, видите ли, в отпуске. Отдыхает...

— Да, мы как раз были в Испании...

— Вы отдыхали, а я тут сама организовала похороны... Залезла в долги...

— Но ведь я же переводила на твой счет деньги... — Последний раз она отправила ей почтой триста долларов, да и то для очищения души. — Папа... Господи...

Рита, забыв о кофе, села и разрыдалась. Отец был всегда лишь тенью матери и почти постоянно испытывал жгучий стыд за все поступки своей жены. И конечно, не он, а именно она настояла на браке Риты с Арамой. Мягкий, добрый и совершенно безвольный, он делал всегда все под диктовку жены.

— У тебя кофе ушло... Плиту сама будешь мыть... — услышала она ставший ей сразу ненавистным голос матери.

— Какой кофе... Как ты могла столько времени молчать?! Почему не позвонила хотя бы на сорок дней?

— Я была уверена, что ты почувствуешь. Если бы ты была настоящей дочерью и любила своих родителей, то не оказалась бы сейчас в такой ситуации...

— Тогда скажи мне, где его могила, на каком кладбище?

— Не скажу. Сама найдешь, если захочешь. Это тебе наукой будет...

— Мама, но разве так можно?

— Пей кофе, мой плиту и уходи. Мне пора на работу, а у меня еще голова не вымыта, я еще не завтракала...

— Я могу сама приготовить тебе завтрак...

— Нет уж, спасибо, мне ничего от тебя не нужно...

Рите вдруг подумалось, что ее мать не в себе, что у нее нарушилась психика, потому что реагировать так на приход своей дочери нельзя! Как нельзя было скрывать смерть отца.

— Мама, где шкатулка? — Ей захотелось как можно быстрее уйти из этого дома и выпить кофе в каком-нибудь другом месте. — Не тяни, тем более что ты и сама опаздываешь...

Клара вышла из кухни и вернулась со шкатулкой.

— Вот, пожалуйста... — Она поставила ее на стол, села все на тот же табурет и повернулась к окну.

Рита открыла расписанную маслом кустарную деревянную шкатулку. Она была пуста.

— Где драгоценности?

— Ты же просила шкатулку.

— Ты продала все?

— Мне же надо было хоронить твоего отца, покупать землю на кладбище, заказывать гроб, оградку, памятник... Да и ремонт в квартире тоже пора было делать. К тому же я тогда осталась без работы... Вот я и подумала. У тебя дом — полная чаша. Денег полно...

— Но ведь это же были мои драгоценности.

— Ну и что? Ты же тоже моя дочь. Кроме того, если бы не я, ты бы не стала такой богачкой. Ведь это же я охмурила твоего Араму...

— Что значит — охмурила?

— А то и значит, что слышала. Ты что же это, думаешь, он польстился на твои ребра и острые тазовые кости?

— Я не понимаю...

— Да чего уж там понимать-то, я прямо не знаю. Твой гинеколог был мастер по части женских прелестей. Он же помешан на сексе... Ты сходи к нему в клинику и спроси, с кем он там только не переспал! А сюда, к нам, он переехал из-за меня, вот так-то вот. Мы, конечно, тщательно скрывали это, но теперь, когда твоего отца нет в живых, ты можешь узнать правду из первых, так сказать, уст... Так что эти драгоценности по праву принадлежали мне, моя дорогая доченька. Это я отрабатывала их в течение двух лет, пока он разыгрывал перед тобой любовь...

Рита встала и наотмашь ударила свою мать по лицу. Она заметила, как хлынула кровь, и, ничего не видя уже перед собой, бросилась вон из этой квартиры. Она не поверила ни единому слову своей матери, но и оставаться рядом с ней уже не могла. Да и зачем, если и так ясно, что мать ее обобрала, обокрала, поступила как самая настоящая мошенница.

Амфиарай — бросил меня. Оскар — изменял мне. Мать — обворовала... Амфиарай — бросил меня... Оскар — подлый изменник... Мать — воровка...

Захлебываясь слезами, она выбежала из подъезда и вдруг взлетела...

Она парила долго над крышами каких-то невероятно ярких — фиолетовых, розовых и желтых — машин, пока не погрузилась в спасительный, солоновато-красный, но удивительно теплый и сонный колодец, из которого она вдруг стремительно полетела навстречу ослепительно белому, слепящему тоннелю, в самом конце которого неожиданно увидела солнечную зеленую поляну...

 

Клеопатра

Саша поднимался к доктору Араме, уверенный в том, что вместе они обязательно что-нибудь придумают для того, чтобы разыскать сбежавшую теперь уже и от Саши Риту. Ведь он шел к нему не с пустыми руками, а с хорошей вестью: Рита одна и нет никакого Амфиарая — любовника-призрака, любовника-однодневки, а это заметно облегчает задачу. С другой стороны, Оскар мог отреагировать на это совершенно иначе и, вместо того чтобы направить все силы на поиски где-то скитающейся по Москве неприкаянной Риты, сказать Саше, что ему все равно, одна она теперь или нет. Ведь для каждого мужчины измена женщины — трагедия, удар по мужскому самолюбию, а потому он может где-то в душе даже позлорадствовать по поводу того, что Риту бросили. Но может и пожалеть. Саша не знал Оскара настолько, чтобы суметь предсказать его реакцию, а потому был готов к любому проявлению чувств.

Перед дверью Арамы Саша остановился и хотел позвонить, как вдруг услышал:

— Привет...

Он вздрогнул, потому что ему показалось, что слышит Ритин голос. Но, повернувшись, увидел на лестнице, на один пролет ниже, аппетитную молодую брюнетку в кроваво-красном костюме и такого же оттенка туфельках и с черной сумочкой на плече. Женщина улыбалась, показывая Саше хорошие зубы. На вид ей было около сорока, то есть она была примерно одного возраста с его матерью.

— Саша?

— Да... — И тут он понял, кто это, и колени его ослабли. «Как же не вовремя она здесь появилась, как же все не вовремя...»

— Ты меня не знаешь? Или все-таки вспомнишь? — Она поднялась к нему и жестом, словно они были знакомы давно, нежно провела рукой по его груди. — Я... Тая...

От нее пахло духами и спиртным. Но она была так красива, что Саша в душе простил ей эту слабость. По сравнению с изысканной красотой Риты эта женщина напоминала Элизабет Тейлор в молодости. Нахальные и удивительно голубые глаза рассматривали Сашу с нескрываемым желанием.

— Да, я понял, вы та самая... Тая...

— Ты пришел к доктору Араме? У тебя проблемы? Забеременел ты или твоя подружка? — Саша услышал простой, здоровый и заливистый смех, как смеются не знающие волнений и забот подвыпившие люди. — Или ты еще девственник? Да ты не тушуйся. В этом мире все просто, настолько просто, что дальше некуда... Ты помнишь, я приглашала тебя к себе?

— Помню... — Саша потихоньку двигался подальше от двери Оскара, чтобы не привлекать шумом внимания и без того находящегося на грани нервного срыва Оскара. Ведь человек, перенесший такой удар, как уход жены, по мнению Саши, нервно реагирует на действительность и не может не обращать внимания на голоса за дверью. Кроме того, Саша был просто уверен, что Арама все еще верит в скорое возвращение Риты. А что, если ему кто-то из его окружения, какой-нибудь общий с Амфиараем знакомый, тот самый, у которого на вечеринке и произошла встреча его Риты с греком, позвонил ему и уже рассказал об исчезновении Амфиарая?

— Так вот, — продолжала зазывно улыбаться женщина по имени Тая, — мое предложение остается в силе. А к доктору зайдешь попозже. Кстати, я живу как раз под ним. Он славный человек, между прочим, этот Арама... Фамилия, правда, какая-то странная. Так ты пойдешь ко мне?

Саша не понимал, что с ним происходит. Ведь еще вчера он сходил с ума от Риты, а теперь вот, стоило этой невероятной женщине подойти к нему, улыбнуться своими полными, алыми губами, как он готов идти уже и за ней. А, собственно, что особенного произойдет, если он немного побудет в гостях? Ну не съест же она его, на самом же деле.

Саша медленно поднял голову, словно боясь, что она по глазам вычислит его согласие. Еще у него было такое чувство, что они понимают друг друга без слов. Когда же взгляд его встретился с ее прозрачными огромными глазами (черные длинные ресницы и брови снова напомнили ему американскую кинозвезду, сладострастную Клеопатру), все было решено, и он, не чувствуя своего тела, пошел за ней вниз.

Ее квартира — точная копия арамовской — была не убрана, но поражала своей роскошью, красивой мебелью, коврами. В распахнутые окна врывался ветер, от которого вздувались прозрачные занавески в гостиной. Тая, не зажигая света, предложила ему сесть в глубокое мягкое кресло и как ни в чем не бывало сняла с себя жакет от костюма, оставшись сверху лишь в черном белье.

— Я знаю, ты еще школьник, но немного бренди тебе не помешает.

Она разговаривала с ним, уже находясь на кухне, откуда вскоре прикатила столик, заставленный красивыми бутылками и чистой пепельницей, в центре которой лежала непочатая пачка сигарет «Парламент». Из шкафа были извлечены два высоких стакана тонкого стекла, куда Тая, бросив на Сашу лукавый взгляд, плеснула по очереди каждый из напитков, после чего поболтала синхронно немного жидкость в руках и один стакан протянула гостю.

— Ты пей, а я пойду приготовлю нам что-нибудь поесть... Ты когда-нибудь ел яблочный салат?

Нет, он не ел яблочный салат, но съел бы его с удовольствием. Он ловил себя на том, что эта огромная, запущенная, но прекрасная квартира вызывает в нем все желания разом: и выпить, и что-нибудь съесть. И даже до конца раздеть эту удивительно доступную женщину, прижаться к ней всем телом и...

Тая принесла блюдо с бледно-зеленым салатом: большие куски яблок и сельдерея в орехах и майонезе. Затем, потрепав ласково Сашу по затылку и поворошив ему волосы, поцеловала, склонившись низко, его прямо в губы — быстро, словно мазнула губами по губам, — и снова исчезла на кухне и на этот раз принесла прозрачную миску с другим уже салатом, приготовленным на скорую руку: крупно порезанные помидоры, перцы, огурцы и блестящие от масла оливы...

— Попробуй вот эти два салата и угадай, из чего они сделаны...

Саша, осторожно нанизывая на вилку один за другим кусочки яблок, вдруг рассмеялся. Должно быть, ему в голову уже успело ударить бренди вместе с виски и мартини одновременно...

— Вы думаете, что я не вычислю, что это сельдерей?

— А как ты догадался? — Тая состроила разочарованную гримаску, и Саша вдруг подумал, что она совсем не старая, что у нее совершенно нет морщин и что женщины в сорок лет еще вполне привлекательны и будят в таких вот мальчиках вроде него целую бездну жгучих желаний.

— Просто знаю, и все... Я по запаху определил...

Тая вдруг скользнула на пол, села прямо возле его ног и раздвинула его колени. Под джинсами произошло какое-то движение, комната поплыла перед глазами вместе с развевающимися занавесками и столиком, заставленным выпивкой и тарелками. Прогремел гром, в комнату ворвался крепкий запах влажного асфальта и земли, мокрой листвы, шумящей за окном, и бензина — это начался бурный майский дождь. Прикрыв глаза, Саша видел лишь покачивающуюся на невидимых зыбких волнах черноволосую маленькую голову Таи.

Она вдруг отпрянула от него, подняла голову и, смерив его затуманенным взглядом мерцающих в сумраке комнаты глаз, облизнула и без того влажные свои полные губы и, прошептав «не торопись», продолжила свои восхитительные ласки...

Когда же она, легко поднявшись с ковра, пересела к нему, обхватив его ногами, и он впервые почувствовал себя в женщине, его прорвало, и, движимый мощным, заспавшимся и теперь проснувшимся инстинктом, крепко обнял горячую и извивающуюся на нем Таю руками и довел дело до конца.

— Отдыхай, — услышал он и открыл глаза. Тая, покачивая бедрами, совершенно нагая, стояла рядом и пила большими глотками золотую жидкость. — Если хочешь, я приготовлю тебе кофе...

Он не помнил, сколько прошло времени с тех пор, как он переступил порог этой квартиры, и как случилось, что Тая, рисовавшаяся прежде в его воображении старой похотливой старухой, стала ему родным и близким человеком. Словом, не справившись с навалившимися на него чувствами, опьяненный вином и той вседозволенностью, которую он уже успел вкусить рядом с этой женщиной, он рассказал Тае о том, что случилось с Ритой, и объяснил ей, зачем приходил к Араме.

Промокнув ему лоб простыней, Тая опустилась рядом с ним и вытянулась на постели. «Я лежу рядом с женщиной. Я — настоящий мужчина. Я — ее любовник. Я кончил три раза. Могу еще...»

— Давай вместе сходим к нему. Вернее, ты позвонишь, а я подожду тебя на лестнице, а потом ты все мне расскажешь... Грустная история, но Рита сама виновата. Я знала ее еще совсем девочкой. И тогда еще мне было ее жалко. Понимаешь, Рита не справилась с ролью жены, она и не могла бы справиться, потому что никогда не любила этого Араму... Злые языки утверждают...

— Какие еще злые языки?

— Я думаю, что в распространении этих грязных слухов замешана ее мать, первостатейная стерва, которая мечтала переспать с Оскаром, но у нее ничего не получилось...

— Ну и дела. Так что же это за грязные слухи?

— Говорят, что Риту лет в тринадцать изнасиловали в лесу. Вроде бы какие-то солдаты. Родители были рядом, но ничего не слышали. Представляешь, какая трагедия?! Так вот, Клара, ее мать, обратилась к Араме, преуспевающему доктору-гинекологу, с просьбой помочь девочке и с медицинской точки зрения, и, само собой, с психологической. То есть она попала прямо в точку, потому что он, пожалуй, один из немногих гинекологов, имел к тому времени еще и какие-то корочки не то психотерапевта, не то психиатра. Словом, он взялся опекать Риту, да так усердно, что сам не выдержал и даже переехал к ним, чтобы иметь возможность «практиковать» прямо там, почти на глазах у ее родителей.

— Ерунда, такого не может быть. Родители — они же не слепые.

— Правильно, они не слепые, а потому уже очень скоро рассмотрели, кого им послал Бог. Ведь Арама — состоятельный человек, к тому же он влюбился в их дочку. Вот они и решили позволить ему вступить с Ритой в гражданский брак и долгое время держали это в тайне. И только когда девочка достигла совершеннолетия, Оскар женился на ней официально. Вот и посуди сам, могла ли она в свои тринадцать лет, оказавшись во власти такого обаятельнейшего мужчины, понять, хорошо ли она поступает, что живет с ним половой жизнью, или нет. Тем более что мать только поощряла этот союз. Говорят еще, что как только Арама купил вторую квартиру, отремонтировал ее, обустроил и они переехали, тещу туда свою он уже не пускал. Ходят слухи, что она страшная женщина, жадная до денег.

— Но если Рита не любила Оскара, то почему же не ушла от него тогда, когда немного повзрослела и поняла, что не счастлива с ним?

— Во-первых, она привязалась к нему, ведь он же стал ей родным человеком, а человеческие отношения — это сложно.

— Но ведь вы же сами там, на лестнице, сказали мне, что в жизни все просто...

— Мало ли что я говорила. Это было на лестнице, а сейчас мы где? В постели. И ты мне очень нравишься, Саша. Мне именно такого мальчика и не хватало. Не скрою, тебя еще предстоит многому обучить, но поверь, это стоит того. Ты, я вижу, уже снова созрел. Как же вы, мальчики, быстро восстанавливаетесь. Ну что ж, попробуем теперь...

И тут что-то произошло. Саша поймал взгляд своей подруги, устремленный в сторону двери.

— Что, муж? — спросил он осипшим от волнения голосом, припоминая все истории и анекдоты, начинающиеся со слов: муж уехал в командировку, к жене пришел любовник. Ему от страха стало жарко, внизу живота заломило.

— Какой, к черту, муж? Он в Нигерии. А вот у нас беда. Потоп, смотри, из прихожей льется вода и прямо на паркет. — Она сорвалась с него и кинулась в ванную. — Саша, быстрее к Араме. Горячая вода хлещет прямо на нас. Господи, какой ужас. Нет, подожди, я с тобой, вот только халат накину... Вот черт, сколько воды... Смотри, пар идет.

Они взлетели на этаж и стали звонить. Но им так никто и не открыл. И тогда Тая без каких-либо усилий, простым нажатием на ручку двери раскрыла ее. Затем вторую.

— Господи, сколько пара... Саша, иди, не отставай, мне страшно...

Пробираясь по горячей воде, которой была залита вся прихожая, к ванной комнате, Тая начала голосить еще в дверях, словно животное, почуявшее опасность.

Они нашли доктора Араму в переполненной горячей водой ванне. Видимо, он давно уже вскрыл себе вены, потому что вода, небольшой струей пополнявшая ванну и медленно перекатывающаяся через ее край, была чуть розоватая, а тело Оскара распухло и клубилось от горячего пара.

Саша, не веря своим глазам, медленно, как во сне, закрутил кран. Стало тихо. Послышался тихий всхлип, затем хлюпающие шаги, после чего из глубины квартиры раздался истеричный крик Таи:

— Милиция, труп в квартире... Мужчина вскрыл себе вены... Записывайте адрес...

 

После трепанации

Рита очнулась, и почти сразу же включилось обоняние: она уловила характерный запах больницы. Вслед за этим перед глазами возникло лицо матери, мелькнуло дно пустой деревянной шкатулки, прошелестел, пролетая над головой, черными крыльями изящный дьявол Амфиарай и откуда-то подул холодный кладбищенский ветер — где-то совсем рядом появился зеленый холм, могила отца...

Она тоже уже успела подготовиться к смерти, а потому не боялась раскрыть глаза. Да, вот сейчас она все и увидит: как там, в аду?

«Господи, помоги. Сделай так, чтобы хотя бы мое пребывание по ту сторону жизни оказалось не таким одиноким, не дай мне совершить ошибок, а дай мне силы, много силы, чтобы кровь мою остывшую не волновали черные волосы демонов и их роскошные крылья».

— Она приходит в себя, — услышала Рита, и облако надежды накрыло ее душистой волной.

Когда же она открыла глаза, то поняла, что этим облаком оказалась хрупкая женщина в бирюзовом медицинском халате, склонившаяся прямо над ней и касающаяся рукой ее лба.

— Температура нормальная, но надо бы поставить еще раз градусник. Здравствуйте. Вы в больнице. Меня зовут Марина Николаевна. Я — ваш врач. Вы слышите меня?

Она слышала, но словно сквозь какую-то невидимую плотную помеху, как если бы она была в меховой шапке.

— Если вы слышите меня, то хотя бы кивните...

Рита попыталась это сделать и сразу же почувствовала, что ни шея, ни голова ей словно не подчиняются и что кивнула она лишь теоретически.

— Что со мной? — Она говорила с трудом, потому что ей мешали распирающие рот посторонние предметы, горьковатые на вкус и резиновые или пластмассовые, если коснуться их непослушным языком.

— С вами, слава богу, ничего страшного. Операция прошла успешно, все параметры в норме...

— Какая еще операция? — Ей каждое слово давалось с трудом. Вязкость во всем, даже в плавающем зеленоватом мармеладном воздухе, угнетала и наводила на страшные подозрения.

— С вами произошел несчастный случай, вы попали под машину. Повреждена затылочная часть головы, переломы ребер, ссадины... Мы быстро поднимем вас на ноги. У меня к вам только одна просьба... — Марина Николаевна почти вплотную приблизила свое холеное, с едва заметным макияжем лицо к Рите и прошептала: — Прошу вас, не поднимайте шум и не обращайтесь в милицию. Человек, который сбил вас, заплатил и за операцию, и за все дальнейшее лечение, а это надо ценить. К тому же вы сами виноваты...

— Это удивительно, что я жива и слышу человеческий голос...

Марина Николаевна, сразу догадавшись, что может стоять за этой фразой, оживилась:

— Вы хотите сказать, что сами бросились под машину?

— Нет. Но мне тогда было все равно... — Она чувствовала боль во рту, словно все десны и тонкая перегородка под языком были повреждены и кровоточили.

— Назовите свое имя...

— Я не хочу... Не могу...

— Вы не помните свое имя? А фамилию?

— Мне бы не хотелось...

И тут она увидела Амфиарая. По его знаку Марина Николаевна быстро вышла из палаты, Рита даже услышала звук осторожно прикрываемой двери.

— Как вы себя чувствуете?

Ей показалось удивительным, что он обращается к ней на «вы».

— Давай на «ты»...

— Хорошо, как вам будет угодно. Как вас зовут?

— Ты же знаешь, Рита...

— Отлично. — Он с удовлетворенным видом сел прямо к ней на постель и взял ее руку в свою. — Рита, я виноват перед вами...

— Зачем ты ушел? Как ты мог? Моя сумка... ключи... Верни...

— Рита, послушайте меня...

Но она уже не видела его, слезы горячими неуютными ручейками покатились из глаз к ушам, но до ушей не дотекли, где-то остановились, а глаза нестерпимо защипали.

— Амфиарай... — шептала она, давясь слезами. — Как ты мог? Я же была у Оскара, говорила с ним, я ушла от него...

«Она бредит, она бредит, называет себя Ритой, потом произносит слово, похожее на «амфору», и упоминает имя Оскар...»

Рита слышала, как Амфиарай разговаривает с кем-то, кого она не могла видеть — говорящие выпали из поля ее зрения.

Тогда она попробовала пошевелить рукой, и ей это, к счастью, удалось. «Значит, я не совсем парализована». Медленно поднося руку к голове и пытаясь понять, куда делись слезы, она наткнулась на что-то жесткое и шершавое, что заменяло ей голову. И тогда она поняла, что это либо гипс, либо засохший и окаменевший бинт, который ей и мешал хорошо слышать голоса и который она приняла за меховую шапку. Ближе к вискам он был влажен. «От моих слез».

Он снова появился перед ней, и она даже разглядела его улыбку.

— Амфиарай...

— Рита, сейчас сестра сделает укол, и вы еще немного поспите. Я уверен, что уже к вечеру вам будет лучше, и тогда вы сможете мне рассказать и про амфоры, и про другие интересные вещи...

— Амфиарай — это имя, это не амфора, — вдруг довольно четко, несмотря на мешавшие ей при разговоре трубки, которые (она поняла это уже позже) проникали ей прямо внутрь, садня горло и мешая дышать.

— Имя? Женское?

— Нет...

— Значит, мужское...

Она, утомленная столь долгим разговором, кивнула головой.

— Это ваш муж?

Она повернула голову: нет.

— Сын?

— Нет.

— Брат?

— Нет.

— Родственник?

— Нет.

— У вас есть муж?

— Да.

— Вы можете назвать его имя?

— Оскар Арама.

— Значит, вы Маргарита Арамова?

— А-ра-ма.

— Это фамилия такая странная: Арама?

— Да.

— А меня зовут Сергей Можаров.

— Да.

— Вы сами выбежали на дорогу... Я понимаю, конечно, что сейчас не время выяснять такие вещи, кто виноват, а кто нет, но вы должны знать, что я сделаю все, чтобы поднять вас на ноги... Сейчас вы находитесь в отдельной палате, за вами следят лучшие специалисты этой клиники... Вы можете пообещать мне, что не подадите на меня в суд?

— Да.

— Тогда до встречи, Рита... У вас красивое имя... Жаль, что все так получилось.

Бирюзовое пятно, закрывшее перед ней все пространство, доставило ей облегчение: откуда-то хлынуло что-то горячее, похожее на закипевшую и полную сонной дури кровь, и Рита уснула.

 

Новые знакомства

Сергей Можаров вышел из палаты, сел на белый кожаный диван в холле и задумался. Вся его жизнь, все будущее сейчас зависело от лежащей в палате под капельницей девушки по имени Маргарита. И он, зная об этом, все равно не выдержал и из трусости повел себя перед ней как последняя свинья.

«Вы сами выбежали на дорогу...» Как будто ей сейчас до этого. Да, безусловно, его деньги обладают могуществом: главврач, лечащий врач и практически весь медперсонал, имеющий отношение к этой Маргарите, подкуплен и все будут молчать. Но ведь он ничего не знает о потерпевшей и даже предположить не может, как она себя поведет, когда окрепнет и встанет на ноги. Хотя и здесь тоже можно все решить с помощью денег. Но что? Если, к примеру, она замужем за человеком, который сейчас разыскивает ее и который рано или поздно все равно выяснит, кто сбил его жену и так долго (уже почти двое суток!) не сообщает никому о случившемся, то никакие деньги здесь не помогут. Но опять же если только эти люди настолько состоятельны, что смогут позволить себе не принять его помощи. С другой стороны, рассуждал не спавший вот уже две ночи Можаров, какой смысл им будет обращаться в милицию и требовать завести против него уголовное дело о наезде, если в результате все равно ему придется платить им деньги за нанесенный этой несчастной девушке ущерб. Другое дело, если им захочется возмездия, нормального, здорового возмездия, заключавшегося в том, чтобы увидеть Можарова за решеткой. Хотя он искренне не считал себя виноватым, и уж никак не преступником. Вот если бы он, сбив девушку, скрылся с места происшествия, независимо от того, кто виноват в том, что она угодила к нему под колеса, тогда — другое дело. Такой водитель должен понести наказание. Но ведь он же сразу привез ее сюда, заплатил всем, кому только можно было, чтобы ее, окровавленную и не подающую признаков жизни, сразу прооперировали, сделали трепанацию черепа. Надо было срочно извлечь из мягкой части головы обломки черепных костей и наложить швы.

Обо всем этом он вспоминал теперь как о кошмаре. Зато когда Сергей увидел потерпевшую и даже немного поговорил с ней, он немного успокоился. Она жива, хотя пока еще и находится в полубредовом состоянии. Но ему объяснили, что это вполне нормальное явление после такой операции и наркоза.

Сергей Можаров был директором фирмы, занимающейся продажей и установкой пластиковых окон, и снимал офис на втором этаже одного из самых старых домов на Цветном бульваре. Два года тому назад он развелся со своей женой, связавшейся в Турции с молодым «шоколадником» и в течение целого года челноком катавшейся к нему в Стамбул и обратно под прикрытием традиционного и теперь уже малоприбыльного «кожаного» бизнеса. В результате этих частых поездок жена вышла замуж за своего «шоколадника» и переехала в Турцию, а Сергей с головой ушел в работу. Он стал редко появляться дома, ничего не готовил, предпочитая питаться в небольшом гриль-баре пельменями и грибными супами, а чтобы не увязнуть полностью в грязи, пропадая все время в офисе, попросил свою соседку Эмму Викторовну — одинокую молодящуюся пенсионерку — взять на себя уборку квартиры и стирку белья. Старушка, услышав, сколько ей будут платить за в общем-то привычную для каждой женщины работу, сразу согласилась. Сергей знал, что заработанные таким образом деньги она будет тратить на свой крохотный самодеятельный театр, которым старушка руководила вот уже почти десять лет и где проводила почти все свое время, ставя спектакли на собственные сюжеты и даже гастролируя по провинциальным клубам.

И так бы все продолжалось, если бы на Краснодонской улице ему под колеса не метнулась какая-то ненормальная... Арама. Ну и фамилия. Ее муж еврей. Оскар Арама. Представив себе, что происходит сейчас в семье Маргариты и как должен чувствовать себя муж, жена которого исчезла и не появлялась дома двое суток, Сергей испытывал угрызения совести. Но что-то предпринимать, чтобы разыскать этого человека, зная имя и фамилию, пока не мог решиться. Боялся. И все же, подумав хорошенько, пришел к выводу, что действовать следует очень осторожно и выйти на этого Араму таким образом, чтобы тот ничего не заподозрил...

Приехав из больницы к себе домой, он вставил в компьютер диск с номерами абонентов всей Москвы, набрал «Арама Оскар», и на экране почти сразу же возник номер телефона. Что теперь? Ну, позвонит он, что дальше-то? «Здрасте, я сбил машиной вашу жену, ей сделали трепанацию черепа, а в остальном все прекрасно, она пришла в себя...»

Надо было придумать такой ход, чтобы ему по телефону назвали адрес, где проживали супруги Арама, а уж там он разберется, с какой стороны подойти к этому Оскару...

Он набрал номер и сначала долго слышал длинные гудки, пока наконец трубку не взяли и юный мальчишеский голос не спросил:

— Вам кого?

— Я бы хотел поговорить с Маргаритой.

— Вас зовут Амфиарай?

— Нет...

— Дело в том, что Маргариты сейчас нет дома... Может, ей что передать?

— Да, я хотел бы вернуть ей книги, которые она мне давала еще зимой. Дело в том, что я уезжаю и не знаю, когда вернусь. С кем я, собственно, говорю? Вы случайно не ее муж, Оскар?

— Нет. Но я их друг, и вы можете прямо сейчас завезти эти книги, я обязательно передам Маргарите.

— Напомните мне, пожалуйста, адрес...

Сергей быстро записывал, не веря в свою удачу. Он и сам не мог понять, как это ему в голову пришла такая удачная мысль заговорить о книгах.

— Спасибо, я буду уже через полчаса...

Сергей даже книги подобрал — Бунин, Набоков, Чехов, чтобы хотя первые минуты общения с людьми, имеющими отношение к Рите, прошли более-менее спокойно, нейтрально. А уж когда он поймет, с какими людьми имеет дело, ему будет уже проще говорить с ними о том, что произошло с Ритой.

И все же он страшно переживал. Уже в машине разговор с неизвестным представился ему довольно странным. Ведь если учесть, что Рита исчезла и что ее все ищут, то первое, что должны были спросить у всякого, кто позвонит в эту квартиру — «Где Рита?» Кроме того, телефон мог прослушиваться милицией, а вот об этом Сергей и не подумал. Поэтому, подъезжая к дому, где жила его «потерпевшая», Можаров испытывал самые неприятные в своей жизни минуты. Даже когда он узнал об измене жены, он так не переживал, потому что знал, что их брак рано или поздно развалится. Ольга была женщиной чрезмерно активной, чтобы довольствоваться ролью домохозяйки. Ее всегда тянуло на подвиги, и, как правило, все ее увлечения и тайные, как она считала, романы, были связаны с какой-то выгодой для себя. Она и за Можарова-то вышла потому, что он один из первых организовал свою фирму, быстро встал на ноги, купил сначала одну квартиру, потом еще две. Но Ольге вскоре и этих денег стало мало, она стала таскаться со своей подружкой (мечтавшей выйти замуж за иностранца и уже три раза побывавшей в «пробных» браках в Швеции, Голландии и Германии) на какие-то презентации, тусовки, где можно было подцепить богатого иностранца. Но если подружка нашла себе очередного «пробного» мужа именно на одной из таких вот презентаций, то Ольга встретила своего «шоколадника» прямо на улице, возле «Макдональдса», где потом они и продолжили общение. Обменялись адресами, и уже через месяц она отпросилась у мужа в Турцию «за плащами». Вот с этого-то все и началось...

Сергей поднялся и позвонил. И ему сразу открыли дверь. Красивая брюнетка во всем черном проводила его в квартиру, пропитанную запахом сырости и размокшего дерева и мела, и, принимая из его рук пакет с книгами, поднесла платочек к покрасневшим глазам.

— Вы, я вижу, ничего не знаете... Я соседка, меня зовут Тая. Дело в том, что вчера Оскара Арамы, мужа Маргариты... не стало. Он трагически погиб...

Сергей быстро оглянулся — его окружали затянутые черной прозрачной тканью зеркала...

— Панихида состоится послезавтра в клинике доктора Арамы, на Сандуновской улице...

— А где же Рита?

— Рита? Дело в том, что она здесь уже не живет. Я не знаю, кто вы, и поэтому не уверена, что имею право говорить вам что-либо о ней.

— Вы хотите сказать, что она ничего не знает? Она не знает о смерти мужа?

— Думаю, что нет... Понимаете...

Но в эту минуту в комнату вошел молодой человек в джинсах и черном глухом свитере. Глаза его тоже были заплаканы. «Сын? Племянник?»

— Я с вами, наверное, разговаривал, — догадался Сергей. — Вы брат Риты?

— Нет, я ее друг...

— Ах да... Но ведь если случилось такое несчастье, то вы же должны предупредить Риту...

— Понимаете, — сказала Тая и, оглянувшись на стоящего рядом молодого человека, продолжала: — Мы не знаем, где она. Накануне она ушла от Оскара, и это оказалось для него настоящей трагедией...

«Господи, куда я влип? Муж наверняка покончил с собой, жена бросилась под машину, но почему-то именно под мою! И как же мне теперь сказать этой бедной Рите, что ее муж погиб? Ей же сейчас нельзя волноваться... И кто эти люди? Что, если все рассказать им? Но что проку? Навряд ли они примут участие в ней, тем более что эта женщина всего лишь соседка...»

— А вы давно знакомы с Ритой? — спросил молодой человек довольно строго. — И когда она давала вам эти книги?

— А... Да... мы знакомы с ней еще со студенческих времен.

— Вот даже как? — теперь уже удивилась и женщина, назвавшая себя Таей. — Значит, со студенческих времен? А можно узнать ваше имя?

— Зачем вам это?

— Просто так, на всякий случай. Дело в том, что с Ритой могло случиться несчастье. Два дня тому назад она перенесла серьезную психологическую травму, и мы разыскиваем ее. А поскольку вы пришли сюда с какими-то дурацкими книгами и врете нам, что знакомы с ней со студенческих времен, то мы с Сашей вас просто не отпустим до тех пор, пока вы не покажете нам хотя бы свои документы.

— Это еще зачем? Я ничего плохого не сделал. И я не солгал вам.

— Солгали, — сказал парень по имени Саша. — Дело в том, что никаких студенческих времен у Риты не было. Она никогда и нигде не училась. Вам лучше сказать, кто вас прислал. Амфиарай?

«Снова этот Амфиарай... Что это за имена такие? И что за проклятье нависло над этой странной семьей? И при чем здесь я?»

— Хорошо. Если вы принесете мне воды, я расскажу вам, кто я, потому что и сам уже весь извелся... Вы, я вижу, хорошие люди.

— Саша, принеси, пожалуйста, воды...

Сергей сел, достал сигареты и закурил, затем выпил воды.

— Понимаете, я ехал по Краснодонской улице на большой скорости. Там везде металлические бордюры, трава перед домами, а между ними такой небольшой проход... Короче, оттуда вдруг выбежала девушка и бросилась прямо на мою машину...

— На Краснодонской у нее живет мать, — вдруг вспомнил Саша. — Скажите, она жива?

Бедный мальчик побелел, и Сергей поспешил его успокоить. Он рассказал все, как есть, не скрывая и того, что подкупил весь медперсонал больницы, и стараясь внести в свой монолог как можно больше оптимистических нот. Получалось, что Риту спасли и она идет на поправку. Кроме того, ей обеспечен прекрасный уход.

— Вы должны меня понять, я не знал, как себя вести, но ведь на моем месте мог оказаться кто-нибудь другой, который бросил бы девушку на дороге и скрылся с места преступления... А я сразу отвез ее в больницу, и сейчас жизни Риты уже ничего не угрожает...

— Вот черт, да вы хороший человек, — вдруг сказала Тая. — Хотя все, что вы рассказали, ужасно и мне до смерти жалко эту девочку. Но как счастливо все сложилось в том смысле, что в машине действительно оказались вы... Я и сама бы испугалась не меньше вашего. Больше того, я сама бы поступила не лучшим образом, окажись на вашем месте... И что же теперь делать? Ведь, насколько я понимаю, ей нельзя сейчас говорить о смерти Оскара. А с другой стороны, она никогда не смирится с тем, что не простилась с ним. Тем более что она теперь будет всю жизнь винить себя в его смерти. Боже, какая трагедия!

Саша, отойдя к окну, вздрагивал всем телом. Он рыдал, не в силах перенести известие, его молодой ум не справлялся с таким количеством эмоций и стрессов. У него не было даже сил спросить, где находится клиника и как ему туда попасть, чтобы его пропустили к Рите: он просто захлебывался в слезах. Сергей, которому и в голову не могло прийти, что этот мальчик плачет не столько из-за того, что с его соседкой или просто знакомой случилась беда, сколько из-за того, что он предал ее, направив все свои любовные чувства на стоящую рядом Таю, принял его слезы близко к сердцу. Он видел, как Тая подошла к Саше и по-матерински нежно обняла его и поцеловала.

— Поплачь, милый, поплачь... Я и сама уже ничего не соображаю... Ну надо же: Оскар перерезал себе вены и Рита бросилась под машину... Да что же это такое? Разве можно так распускать свои чувства?

— А кто такой Амфиарай? — спросил Сергей. — Рита говорила что-то о нем, а я поначалу принял ее слова за бред об амфорах...

— Это мужчина, ради которого она бросила Оскара. Но он, представьте себе, оказался подлецом и оставил ее... Причем в тот самый день, когда она объявила Оскару, что уходит от него. Думаю, что она поехала за помощью к матери, но они поссорились... Видите, как все гадко получилось... Я всегда говорила, что любовь до добра не доведет. И что проще и спокойнее жить без любви. Вот взять, к примеру, моего мужа... Хотя о чем это я... Извините...

— Если хотите, я могу отвезти вас к ней. Прямо сейчас, — предложил Сергей, почувствовав заметное облегчение от того, что нашлись Люди, которые по достоинству оценили его поступок и даже в душе где-то посочувствовали.

— Нет-нет, я не поеду, — замахала руками Тая, словно открещиваясь разом от подобного визита. — Мы же с ней совершенно не знакомы, а вот Сашу она будет рада увидеть...

— Ты поедешь, Саша?

Тот повернулся и кивнул. При этом он старался даже не смотреть в сторону женщины, с которой его теперь связывали такие странные я непривычные отношения. Он так для себя и не понял, относится ли она к нему как к мужчине или же просто забавляется им как молодым, здоровым и обладающим массой определенных физических достоинств, диковатым и сильным зверенышем. Когда-нибудь он разберется в своих подлинных чувствах к этой женщине, как и в своем отношении к Рите. Но сейчас ему было не до любви. Он чувствовал свою вину за то, что его крепкий утренний сон позволил Рите уйти. Ведь если бы он тогда проснулся, он не пустил бы ее к матери или хотя бы поехал с ней, зная, в каком она находится состоянии. И тогда бы она не поссорилась с матерью, а если бы даже и поссорилась, то, выйдя от нее, была бы рядом с ним, а значит, в полной безопасности. И он бы не позволил ей бросаться под машину. Еще Саша постарался бы убедить ее позвонить Оскару или же спросил у нее разрешение самому навестить Араму. Он поговорил бы с ним о том, что произошло с Ритой, что она одна, что Амфиарай бросил ее. В любом случае, вмешайся Саша раньше, все могло бы повернуться иначе. Атак... Мертвого Араму, прикрытого простыней (которую Тая нашла в бельевом шкафу в спальне), вынесли из квартиры вперед ногами. И не стало такого замечательного человека, такого доктора... А еще Саша был уверен, что, потосковав и устав от одиночества, Рита все равно бы вернулась к мужу и они зажили бы новой жизнью, счастливо.

— Ты мне позвонишь, когда вернешься? — спросила Тая, провожая Сашу до двери.

— Да, конечно. Обязательно. Я даже могу зайти, если хотите...

— Вот и отлично. Я буду ждать... — И она снова поцеловала его.

Сергей, наблюдавший эту сцену, был тронут таким отношением соседей друг к другу. Но потом, уже в машине, не выдержал и все-таки спросил у сидящего в трагическом молчании Саши:

— А кем тебе приходится эта женщина? Она твоя родственница? И что тебя связывает с Ритой? — Теперь, когда Сергей рассказал им все, ему хотелось ясности и в отношениях между этой троицей: Сашей, Ритой и Таей. Ему было любопытно, что делали эти двое в квартире погибшего доктора. И почему там не было родных и близких людей.

— Рита — мой друг, я живу в соседнем доме и все знаю о ней. А в тот день, когда за ней не приехал этот гад Амфиарай, я был с ней, успокаивал как мог, мы даже ходили на Варварку к нему, но оказалось, что он съехал с квартиры... Вы бы видели, что с ней стало... А было уже поздно, и я привел ее ночевать к себе. Она уже тогда была никакая... А утром, представляете, я ее проспал! Проснулся на полу, а кровать пуста! Она сбежала! И тогда я решил пойти к Оскару, с которым был знаком куда меньше, чем с Ритой. Я хотел рассказать ему о том, что Амфиарай бросил ее, чтобы толкнуть его на какие-то действия. Я был уверен, что он примет все меры к тому, чтобы она вернулась...

— И не успел? — с сочувствием спросил Сергей. — Опоздал?

Саша, который не мог без стыда вспоминать, по какой причине он опоздал к доктору Араме и где был и чем занимался все то время, что жизнь уходила из него, вновь почувствовал приближающиеся слезы. Он ненавидел себя сейчас.

— Да... — прошептал он. — Я опоздал... Вернее... я ошибся этажом, — солгал он, чтобы объяснить, почему они с Таей оказались в квартире Арамы. — Позвонил в квартиру этажом ниже, и дверь мне открыла эта женщина. Прежде я не был с ней знаком... Она спала, а когда подошла к двери, то увидела, что на полу в прихожей вода. Натекло с потолка... И тогда я понял, что ошибся, что доктор живет выше и что у него потоп... И мы с Таей бросились к нему. Дверь была открыта... Мы и нашли труп. Он лежал в переполненной горячей водой ванне, в которой еще были остатки крови... Он, как сказала Тая, очень умело и аккуратно разрезал себе вены... Потом позвонили в милицию, тело увезли... Все было словно не со мной... Мы понимали, что надо срочно искать Риту, но где? Я надеялся, что она из газет узнает о смерти Оскара и успеет хотя бы на панихиду, а тут оказалось, что она сама чудом осталась жива...

— Если хочешь, мы можем остановиться у какого-нибудь магазина и ты купишь ей цветы... Она, слава богу, видит и слышит. Ты только не пугайся, если увидишь, что она вся в бинтах и в трубках. На самом деле все самое страшное уже позади.

— Но у меня нет денег на цветы, — покраснел Саша. — Я же еще в школе учусь...

— Да без проблем, у меня есть деньги. Мне главное, чтобы она увидела знакомое лицо. Тогда, может, она быстрее пойдет на поправку...

Сергей остановился у супермаркета и купил букет ирисов.

— Как ты думаешь, ей понравится? — спросил он, вкладывая красиво упакованный букет в руки испытывающему чувство неловкости Саше. — По-моему, классный...

— Мне неудобно... Но я когда-нибудь вам обязательно отдам эти деньги...

— Брось ерунду говорить. Ты, наверное, забыл, что это я сбил твою Риту... Признайся, она, наверное, нравилась тебе, а?

— Еще бы... Вы ее просто не видели без бинтов...

— Видел, но она тогда была еще хуже, чем в бинтах... А что касается денег, то тоже нет проблем. Ты приходи ко мне в офис, мы с тобой что-нибудь придумаем. И если ты захочешь заработать уже этим летом, я постараюсь научить тебя кое-чему и даже установлю гибкий и удобный для тебя график работы. Будешь ездить с бригадой и вставлять окна. Поначалу трудно, конечно, придется, но зато ты сразу почувствуешь себя мужчиной. Я же тоже когда-то был школьником, вот как ты, и ужасно комплексовал по поводу безденежья. Но я помогу тебе, и ты поймешь, что такое зарабатывать своим трудом.

Они остановились перед воротами незнакомой Саше больницы. Сергей повел его за собой через проходную, они миновали небольшой, засаженный цветами и молодыми березками двор и вошли в прохладный стеклянный холл. Поднялись на лифте, и, уже оказавшись в длинном пустынном и чистом коридоре, Сергей на собственном примере показал, как здесь положено ходить — неслышно, на цыпочках:

— Сам понимаешь, реанимация!

Он позвонил в одну из дверей, и ему сразу же открыли. Медсестра в пышной шапочке бирюзового цвета улыбнулась Сергею.

— Ну как, все в порядке? — спросил он ее сухо, проходя в реанимацию с видом хозяина.

— Да, все отлично, она поела даже немного бульона и манной каши.

— Оксана, вот этот молодой человек тоже теперь будет навещать ее.

— Я все поняла, — чуть ли не склонилась в почтительном поклоне чистенькая и хрустящая, как обертка хирургического бинта, Оксана. — Пойдемте, она как раз проснулась...

Сергей с Сашей вошли в палату и остановились в дверях. Солнце заливало все видимое пространство вместе с высокой и массивной кроватью, на которой, как на ложе, возлежала непохожая на себя Рита. Этакий белый кокон, обмотанный трубками. Саша увидел у нее чуть пониже шеи марлевый квадрат, приклеенный к коже пластырем крест-на-крест, придерживающий у артерии трубку с прозрачной, поступающей из капельницы жидкостью. Рита не слышала, как они вошли, а потому даже не открыла глаз. И хотя Саша был немного подготовлен к бинтам и трубкам, но, увидев страшные гематомы под глазами — результат разбитой головы, содрогнулся. Он не понимал, за что Рите посланы все эти страдания. Мало ли женщин уходит от своих мужей, но почему же именно Рите судьба посылает такие испытания? К тому же, продолжал он оправдывать хотя бы в своих глазах Риту, она поступила честно, придя к Араме и попросив развода. Она не лгала, не изменяла тайно, а просто сказала, что любит другого. Или пусть даже и не любит, но все равно из них двоих выбирает этого проклятого грека...

Саша подошел к кровати и позвал Риту. Она сразу же открыла глаза. Увидев Сашу, сразу зажмурилась и покачала головой, словно ей стало больно.

— Ты можешь говорить? — прошептал он.

— Говори немного громче, она не слышит из-за бинтов... — посоветовал ему Сергей.

— Рита, ты можешь говорить?

— Да... — Она разлепила губы, и слезы снова покатились из глаз. — Саша... Пришел... Не плачь... я в п-порядке...

«Господи, как же и когда она узнает об Оскаре? Кто ей расскажет? Кто нанесет удар в самое сердце? И выдержит ли она его?»

— К-как тебе мое... ло-же? П-п-прок-русто-во... Мне д-душу подрезали... И сердце. И г-го-ло-ву... Меня т-так нак-каза-ли... Т-трубки м-ме-шают го-ворить...

И все-таки она не бредила. Она хотела сказать ему, что получила по заслугам, что несет свое наказание безропотно и со всем согласна.

— Все это ерунда. — Саша подошел к ней еще ближе и осторожно склонился над ее лицом. Не выдержал и, воспользовавшись ее неподвижностью, поцеловал прямо в плотно перебинтованное лицо, в разные места и несколько раз, вдыхая запах лекарства... Бинты были влажные и солоноватые на вкус. Она плакала. Она плакала, и некому ей было вытереть слезы...

— Ты не должна вбивать себе в голову всякую чушь, ты просто случайно выбежала на дорогу, вот и все. Ты не совершала преступления, ты ушла от своего мужа, потому что не любила его. Это нормально. Так поступают все женщины.

Он и не заметил, что обращается к ней на «ты», и это естественное сближение оказалось куда более интимным, чем все его прежние любовные фантазии. Теперь, когда у него была Тая, женщина совершенно другая, нежели Рита, он мог испытать чувства к Рите куда более высокие и нежные, чем даже прежде. Словно переоценив всю палитру своих чувств, он был счастлив, что причастен и к Рите, и к Тае. Радость полноты жизни переполняла его, и только тяжелая ноша, яд — известие о смерти Оскара — отравляли встречу с Ритой.

— Ц-цветы... Какие к-краси-вые... С-спасибо... Ири-сы. Оскар дарил мне т-только к-красные цветы... А эти неж-нее. П-по-зови того п-парня, мне нужно ему ч-что-то сказать...

Сергей, который никуда не уходил и стоял возле двери, так, что его не было видно, подошел к ней.

— Ты как? — Ему вдруг показалось, что он уже близко знает эту женщину, так много он уже успел о ней узнать. — Ничего?

Она слабо улыбнулась, и снова заструились слезы к бинтам.

— Не плачь, прорвемся... Ты мне хотела что-то сказать? Попросить?

— Да... Я никому и ничего не с-ска-жу. Я с-сама вино-ва-та. Мне хо-т-телось п-переживаний, я с-слиш-ком с-спо-койно и хорошо жила. Оскар — он не за-служил т-акого... Он не должен д-думать обо мне. С-са-ша... — Она слегка повернула голову в сторону Саши. — Не говори ему, г-где я, обещай мне. П-пусть он забудет меня.

— Он уехал... На море... Ему надо подлечить нервы, я разговаривал с ним...

— Ой, к-как хорошо... Правильно... С такой женой его может хватить к-кондрашка... Я устала... Не бросай меня...

Саша в порыве бросился к ней и, схватив ее руку, принялся целовать ее, каждый палец, каждый ноготок. Он словно просил прощения за вынужденную ложь. Но он не мог сказать ей об Оскаре. Вот когда она окрепнет, выздоровеет...

— Я приду. Завтра, сразу после школы... Мы уже скоро заканчиваем... Будет лето, много времени, может, я заработаю денег, и мы поедем на море...

Ему хотелось сказать ей что-то необыкновенно хорошее, что придаст ей сил, пусть даже это было похоже лишь на мечту, на глупую фантазию.

— У меня есть д-деньги, а вот п-паспорт... Саша, возьми его у Оскара... Тогда я смогу сходить в б-банк. И мы обязательно п-поедем на море... А т-теперь я сплю...

На улице, вдохнув свежего воздуха, Сергей предложил Саше поехать к нему.

— Выпьем пивка, посидим... Ты мне нравишься. А заодно я тебе расскажу о нашей работе...

— Ты молодец! — Саша ударил его по руке, чувствуя, что это рука друга. — Я рад, что познакомился с тобой... Веришь, еще несколько дней тому назад я жил совершенно другой жизнью...

— Ну вот и отлично... — Сергею тоже показалось, что черная полоса его жизни заканчивается и что теперь у него есть не только друг, но и Рита, о которой он будет заботиться столько, сколько она того пожелает. — Мы с тобой потом вместе подумаем, как ей обо всем рассказать...