Прошло несколько месяцев. Я находился в странном состоянии. Утром бежал в институт словно угорелый. Все науки отскакивали от зубов словно семечки. Преподаватели диву давались, честно признаться, я и сам был в легком шоке. Никогда за собой не замечал такого рвения к наукам. Но внутри меня как будто кто-то сидел и подгонял, и подгонял, не давая ни на миг расслабиться. И я раскручивал свой мозг, как угорелый. Роланд радовался, глядя на меня, представлял, наверное, как я, с таким-то рвением лет через пять, получу красный диплом.

Но потом начал подозрительно ко мне присматриваться. Учуял что-то. Но на все его заковыристые вопросы я отвечал четко, кратко как по военному. Дескать, грызу гранит науки, все очень нравиться, горжусь будущей профессией. К тому же любовные увлечения мешают обучению и все в таком же духе. Роланд слушал, согласно кивал головой, а глаза смотрели очень серьезно. И не без повода. Я ни на миг не переставал думать о Джалии. Мне даже иногда становилось не по себе. Получалось, обманывал друга.

Незаметно мы сдружились. Недаром говорят братья по оружию и крови. Не зря он меня забрал и приметил. Короче говоря, сошлись характерами. И если со стороны Роланда все было честно, то с моей…да что там говорить. Волков бояться в лес не ходить. Тем более, не могу же я жениться на Роланде?

Но Джалия, как в воду канула. Наткнулся в столовой на Ника, так от него ничего не добился. Антон и Игорь вообще при виде меня старались убраться подальше. Отловил Ирку между парами — она сделала заговорщицкий вид и рассказала, что ее подругу держат под домашним арестом. Само собой помочь влюбленным, она не прочь, но обстоятельства. Обстоятельства те же, читай выше. Папа — ректор, сынок — крутой. Но адресок все же шепнула. Хоть какой-то просвет в конце туннеля. Главное, чтобы не прожектора приближающего локомотива. Решено, завтра после пар, найду Джулию и все как на духу ей скажу. Не дети же от родителей прятаться. Тем более Ирка вселила в меня надежду. Да замужем, но живут, как в разводе. А муженек и «сам не ам и другим не дам». Чистая собака на сене. Правда очень большая и злая.

И вот наступил счастливый день.

До конца учебного дня оставалась всего одна лишь пара. «Приметология», на мой взгляд, совсем не нужная наука. Ну где это видано, чтобы мы будущие охотники сверяли свои дальнейшие действия со старыми народными приметами. Да и препод был немножко не в себе. А если откровенно — совсем не в себе! Представьте картину: вечно ссутуленный, растрепанные пегие волосы не расчесывались лет десять (а как расчесывать-то, счастья не будет — примета такая), изношенный камзол, потерявший давно свой первоначальный цвет. Деревянные башмаки (чтобы не обидеть домового) и куча всякого хлама в рюкзаке за спиной. На моей памяти, он его никогда не снимал. Если что достать надо щелкнет пальцами и предмет тут как тут в руках или в том месте, где ему нужно.

Говорили, что до того как стать преподавателем в нашем институте, был неплохим оперативником. Специализировался на смежных измерениях. Был у него дар, открывать двери между измерениями, да так, что никто ему и в подметки не годился. Но потом старик свихнулся на одном из своих заданий. Да ничего страшного. Не буйный. Часть своего умения, конечно, растерял, говорит, голова не та стала, но и остатка его дара хватало за глаза. Бывало такое учудит, что диву даешься. И уж больно нравился ему его предмет. Всегда говаривал, хочешь быть лучшим, присматривайся и принюхивайся к окружающему. Мол, наши прадеды не зря приметам верили и нам завещали. Короче мучил нас, спасу нет.

Порой спросит — а почему нельзя брать булавку, если она лежит острием к тебе? А ты напрягай мозг, вспоминай. Не ответишь — пара гарантирована. Три двойки подряд и домашнее задание. Этого все студенты боялись как огня. А как не боятся. Если у него дома, очевидцы говорили, наслоение аж пяти измерений. А давать задания Бартоломей Зигизмундович (имечко то какое) был мастак. Закрутит, завертит в измерении, дверь не найдешь и пока не ответишь на вопросы, не выпустит. И что делать, если здесь пять минут пройдет, а там лет пять. Вот и сидишь, как в тюрьме и мучаешься. Изверг, одним словом. И главное, не было ни одной записи, ни в одном деле, что эта приметалогия кому-то помогла.

Сегодня Зигизмунд (как мы его за глаза называли) явно был в ударе. Притащил большущего и ленивого черного кота. Кот был килограмм двадцать и явно кастрированный. Он невозмутимо с достоинством выполнял все задания преподавателя. Надо — замяучит, значит, скоро ребенок появиться, надо — передними лапами в стекло упрется. Гостей жди. Ну а про то, если дорогу перейдет, и так все знают. Но тут у нашего препода возник один заковыристый вопрос. И кому вы думали его задали.

— Итак, Иван, — Зигизмунд потер руки в предвкушении, у меня то уже две двойки были, — с черным котом мы определились, а что делать, если дорогу перейдет трехцветный кот?

Попадос, как я говорю. Начал лихорадочно вспоминать, что же там, в учебнике про трехцветного кота говорилось. А вместо того, чтобы внятный ответ найти в моей дурной голове, образ Джалии и адресок заветный. И все. Вселенская пустота! Дался ему этот кот трехцветный!

— Так, так Синицын, сколько у вас уже двоечек? — он потянулся за журналом.

И тут произошло чудо. Открылась дверь, и в лекционный зал вошел секретарь Ректора. Он что-то проговорил тихо Зигизмунду и удалился.

— Повезло тебе Синицын. К Ректору, срочно!

Час от часу не легче. И что же означает этот треклятый трехцветный котяра?!

— Ну те-с, здравствуйте молодой человек. Как здоровье?

Олег Павлович внимательно посмотрел на меня поверх очков.

И не поймешь, смеется, или действительно переживает.

— Спасибо, господин Ректор, — гаркнул я молодцевато, — все хорошо. Здоровье отличное!

— Гляди ж ты, орет как на параде и формулировка официальная. Ты брось то официоз свой, и присаживайся, дело у меня к тебе есть.

Я секунду размышлял, не пойти ли напролом и не выложить ли все как на духу ему про сыночка буйного и про зазнобу мою, но решил пока рано. Отодвинув стул, аккуратно присел на краешек. Мало ли что.

— Ты Иван не сердись на Дэва, он горяч и молод. Весь в маму. Я не буду вмешиваться в ваши юношеские раздоры. Что же касается Джалии, то она уже не маленькая, сама разберется. Не скрою, для меня это неприятная ситуация, да и вообще… — Ректор оборвал себя на полуслове и замолчал.

Мне сразу стало неудобно, и я заерзал. Ну почему всегда, в самый ненужный момент, мне становится невыносимо стыдно? Стыдно за Джулию — вертихвостка, стыдно за Дэва — отца подвел, и очень стыдно за себя — семью разбил. Хотя в последнем утверждении ноль логики, они расстались задолго до нашей встречи (по крайней мере, так говорила Ирка), но стыдно было хоть проваливайся в ад, или что там у них вместо него. А еще стало жаль Олега Павловича.

Я прочистил горло, собираясь хоть что-нибудь сказать.

Олег Павлович устало махнул рукой, и мы поняли друг друга без слов. Все и так ясно.

— У меня к тебе Ваня, есть одна просьба. Приказывать в этом случае тебе я не могу, так как ты еще не перешел на второй курс и еще не зачислен на практику. Ты уже полгода как студент, преподаватели тебя хвалят, особенно Георгий Аркетович.

Перед моим мысленным взором предстал преподаватель по самообороне и быстрому реагированию. Я даже после занятий бежал к нему. Вы то поняли почему. Встреча с «бетонной балкой» коей являлся сынок Ректора, требовала адекватных мер.

— Как я уже и сказал, тебя хвалят и я этому очень рад. Скоро летняя сессия, а там и каникулы. Я похлопотал за тебя, и все со мной согласились, что тебя можно экстерном переводить на второй курс. А на втором курсе, ты это наверняка знаешь, первые полгода, казарменное положение. Все студенты факультета приписываются к оперативным частям. Но туда, куда ты поедешь — боевая обстановка. И в этом случае, я должен получить твое согласие.

У меня бухнуло в голове и мысли понеслись вскачь. В этом сумбуре только одна четкая мысль, я не увижу Джулию!

— Можешь сейчас не отвечать. Все тщательно обдумай, и приходи завтра. Если у тебя есть вопросы, задавай.

Спустя полчаса я вышел из кабинета Ректора и поплелся к выходу из института. Оставалась еще одна пара по «сопромату организма в экстремальных условиях», но я и так сдал зачет по предмету еще на прошлой неделе. Подойдя к остановке, до студенческого автобуса оставалось еще минут сорок, я присел на скамейку и вдохнул свежего весеннего ветерка. Март на дворе!

Итак, что мы имеем. Отправляют меня на полгода в тьму таракань, а точнее на границу Украины с Румынией. А может чуть дальше, в Карпаты. Наши украинские коллеги, разрешили дислокацию батальона оперативного реагирования в одном «нехорошем» месте, как выразился Ректор. При батальоне десяток ЛОХов. Украинская сторона и на них выдало разрешение. Румыны против тоже не были. Я еще тогда удивился, но мне объяснили, что политические проблемы даже здесь, одни и те же. Только ко всему прочему добавились эти «нехорошие» места, которым было наплевать на государственные границы. А так как специалистов в области ликвидации таких явлений имели всего несколько стран в мире, большая политика отступила на второй план. На первый вышла древняя жажда жизни. Зачем мертвым, границы и сомнительные комплименты западных коллег. Кстати, западные коллеги как раз и отказались ввести свой контингент в этот район. Причины не ясны, и бывший младший брат, обратился к старшему. Тоже бывшему. После прибытия, мне предписывалось попасть в распоряжение роты, где мой новый куратор, объяснит мне, что к чему.

На мой откровенный вопрос, почему я должен туда ехать, получил откровенный ответ, что лучшие из лучших, каждый год проходят боевую практику, в отличие от остальных студентов. И что только те, кому выпала такая честь, после окончания института могут рассчитывать на интересную службу в разных частях света и уголках Упорядоченного (тут я удивился). А те, которые соответственно не удостоились, протирают штаны в различных сыскных конторах и к сорока годам спиваются от однообразности и мерзости окружающей их действительности. Ко всему прочему, Олег Павлович намекнул на мои скрытые возможности, которые нужно раскрыть и раскрыть, так как надо. Как это, как надо и самое главное кому надо — я так и не понял. Вернее кому надо, наверное, мне, а вот первая часть фразы осталось загадкой. Вот вкратце и все.

Как я и предполагал, беда одна не ходит. По адресу, которая мне дала Ирка, оказалась одна ветхая бабулька, которая прошамкала, что ходють тут всякие подозрительные личности и все спрашивають. На то, кто «ходють» и что «спрашивають», я так и не добился внятного ответа. Через пару минут чтения нотаций, бабулька заверила меня, что если, дескать, я не уберусь подобру-поздорову, она вызовет участкового. И он то мне покажет огульнику.

Опрос соседей по лестнице тоже ничего не дал. В силу отсутствия опроса. Никто дверь мне не открыл и песня про участкового повторялась с завидной частотой. Интересно, за что его народ так любит.

Во дворе, в песочнице, возилась девчушка лет пяти. Я с сомнением посмотрел на нее, прикидывая ценность информации, которую можно получить от дитяти, плюнул в сердцах и побрел обратно в метро. От Арбатской до Текстилей еще тащится. Вот встречу Ирку и убью. Предварительно узнав адрес.

Время между двумя и четырьмя дня, самое золотое в метро. Можно сесть свободно и не приотворяться что спишь, лишь бы не уступить место пожилому человеку. Можно даже ноги свободно вытянуть. Красота. Вот всегда бы так. Да еще персональный вагон каждому, и без остановок до нужного места. Транспортный коммунизм, одним словом.

Я зашел в вагон и сел напротив схемы метрополитена. Как и ожидалось в вагоне почти никого. Прыщавая парочка, жертвы сексуальной революции, шли на рекорд по продолжительности поцелуя взасос. Дальше, погруженной в себя интеллигент, старой закалки, читал толстую книгу, непрестанно поправляя очки, которые и не собирались сползать. Почему старой закалки, потому что только они обертывают обложки книг газетным листком, чтоб не дай бог не обтрепались уголки книги. Ну и конечно пролетариат, здоровый пузатый мужик, с зажатой в кулаке полтора литровой бутылкой пива. Причем пальцы его руки нежно охватывали тело бутылки, словно стан красавицы. Он тихонько напевал что-то.

Из-за шума поезда слышно не было что, но он очень одухотворенно тряс головой в такт песне. Жизнь удалась! Мне тоже захотелось пива. Вздохнув, я закрыл глаза. Я подремывал, вполуха слушая хорошо поставленный голос диктора, который, играя обертонами, вещал по поводу дверей и следующей остановки. Перестук колес убаюкивал, но на краю сознания вдруг царапнуло неприятное ощущение. Я открыл глаза, и окинул взглядом вагон. К старой обстановке (интересно, у них губы не болят), прибавилось несколько персонажей. Бомж, облюбовавший самое дальнее место. Его неистребимый запах фекалий, грязи и закисшего мусора крался по всему вагону. Хотя это его мало волновало.

Неприятный тип, прямо напротив меня, посмотрев, лениво отвел глаза, я мысленно проверил, надежно ли спрятан кошелек со студенческим билетом и астрономической суммой в двести рублей, не считая мелочи. Чуть дальше, симпатичная нимфетка, вся такая из себя с плеером, рюкзаком, кислотными колготками и юбочкой, которая пыталась прикрыть пупок. Ее челюсти беспрерывно двигались, пережевывая иностранный бубльгум, который вместо зубной пасты, одновременно с этим два развитых больших пальца, строчили очередной sms. Больше новых пассажиров не наблюдалось.

Я медленно прикрыл глаза…вот опять! Гвоздем по стеклу, пенопластом по стене. Звук. Я отчетливо понял, что это был звук. Это гудение, на краю сознания я уже слышал! Тогда, когда…нет, не вспоминай! Я испугался и враз вспотел. После диагностики меня бедного, Ректор мне дал несколько, так скажем, рекомендаций. И самое главное правило — не вспоминать и не искать ассоциаций. Один раз я не послушал. И провалился в черное. Яма без дна и света поглотила меня. Я летел и не знал когда достигну поверхности.

Не на шутку переполошившийся Роланд, вытащил меня, с помощью врачей через два часа. Прошло всего два часа. А для меня — вечность!

Но это гудение меня не отпускало. Как только поезд разгонялся, уезжая, и тормозил перед следующей остановкой, возникало это гудение. Гудение, бежавшего по толстым проводам, электричества.

Я вышел на следующей остановке, кажется Пролетарская, шатаясь, будто пьяный. Перед выходом, милиционер подозрительно посмотрел на меня, и было, качнулся в мою сторону, но его внимание отвлекла более легкая добыча. Три узбека, сжавшись, пытались проскочить мимо представителя власти. Не удалось. У него отменный нюх, как у легавой собаки, и он сразу знает, у кого и что проверять. Да не мне судить. Кушать всем надо, иди, проживи на пять тысяч рублей, которые хоть уже не деревянные, а все равно не хватает. Бабло правит миром и Москвой. И Изнанкой, тоже.

Отдышавшись немного, я поймал такси и через двадцать минут открывал дверцу холодильника, где томилось лекарство в запотевшей бутылке. Роланда дома не оказалось. Ну да ладно. Как говориться один раз не пи…, короче, один раз выпьешь в одиночестве — не алкоголик. Ну, будем!..

— Черный ворон, черный во-орон, что ж ты вьешься надо мно-о-ой, ты поща-ады не добьешься, черный во-о-орон, я не твой…

— Так, по какому поводу пьянка, студент?

Я сфокусировался на Роланде, который почему-то слегка двоился.

— Проходите к столу, штрафная! — я потянулся к бутылке, — к нам приехал, к нам приехал Роланд Альбертович, драгой!

Бутылка оказалось пустой.

Я виновато посмотрел на него, икнул и почувствовал, как все горе мира обрушилось на меня. Лекарство кончилось, любовь — кинула, и еще армия светит. Елы-палы, только сейчас до меня дошло, что меня отправляют в армию, да еще и в горячую точку. Только при жизни отмазался от почетного долга, как тут все равно достало. Иди и служи. Родина мать не забудет. А если и забудет — не беда. Каждый мужчина должен отслужить и точка! Служил — мужик, не служил — баба! И не важно, что больше трети после армии физические уроды, и почти что все — моральные. Ты должен отдать долг. Главное не перепутай Кутузов. В некоторых частях, можно отдать и честь. Причем на полном серьезе. Конечно потом, не будет проблем со стулом, а глядишь понравиться, так вообще, человеком станешь. Шоу бизнес ждет тебя малыш. Иди сюда скорее, противный!

Я попытался пустить две скупые мужские слезы, не получилось.

Роланд внимательно смотрел на меня. Хмыкнул, присел и достал из пакета еще одну бутылку.

— Поздравляю, Иван!

Он это сказал очень серьезно и торжественно.

Меня даже пробрало и где-то глубоко внутри родилась маленькая искорка патриотизма, которое под воздействием спиртного могло превратиться в пламя. Захотелось порвать несуществующую тельняшку, взять ленточку в зубы и с одной гранатой на три танка.

Выпили, закусили, вернее, закусил один Роланд, в моем состоянии мне это уже не требовалось, помолчали.

— Ты когда едешь?

— Завтра в двадцать два ноль ноль прибыть в распоряжение старшины Стасюка, на Киевский вокзал, — сказал я грустно, — опоздание на пять минут, расценивается как дезертирство, и будет наказываться по законам военного времени.

Я не прикалывался. Последнюю фразу мне сказал Олег Павлович, и я повторил ее слово в слово. Честно говоря, до сих пор не могу понять, как я согласился. Вроде обещал подумать, уже представил себе лицо Ректора и Роланда, когда они услышали бы о моем отказе, и тут нате вам, словно изнутри что-то толкнуло и заставило торжественно сказать, что я готов к исполнению интернационального долга.

А Олег Павлович словно и не удивился, просто кивнул головой, крепко пожал руку и все. А мне в голову сразу же пришла строчка из одной песни: «И дорогая не узнает, каков танкиста был конец»! Несмотря на всю двусмысленность последней фразы, конец рисовался ужасным. Интересно, а вампиры там водятся? Ректору этот вопрос я задать не решился. Не ребенок уже. Была еще одна животрепещущая тема — если я геройски погибну, тьфу, тьфу, тьфу, то куда попаду? Обратно что ли? Это в голову мне пришло уже в метро.

Я мутным взором посмотрел на Роланда.

— Не знаю я, куда ты попадешь, если что, а про вампиров тебе там все расскажут, — сказал он спокойно, жуя малосольный огурец.

Н-да, вопросов больше не имею. Спасибо обнадежил, телепат хренов.

— Что касается Стасюка, то ты попал в надежные руки. Я и сам у него практику проходил. Правда, давно это было. И еще, ты там особо не лезь на рожон, присматривайся, да на ус мотай. Твоя геройская смерть никому не нужна!

Отчего то сделалось тепло на душе. Хоть одно человеческое слово за все время.

— Скажи, Роланд, а что это за такие нехорошие места там объявились, а? — моя попытка опереть подбородок на руку, провалилась.

— На этот счет, единого мнения нет. Наши высоколобые теоретики, — Роланд скривился, — выдвигают различные гипотезы. Эти, как ты выразился нехорошие места, их еще называют клоаками, за их вонь и бездонность могут простираться на несколько десятков квадратных километров. Как правило, они появляются в отдаленных районах земли. Некоторые ученные, утверждают, что это проявления Хаоса, другие — аномалии искривления пространства, ну а на самом деле, что это такое — никто на сегодняшний момент точно не знает. Одно могу сказать, это препротивнейшая штука. Она сама меняет физические и временные константы. Может материализовать твои кошмары и создавать свои фантомы, которые в нужный момент становятся реальными. Ты должен запомнить одно, не верь глазам, ушам и чувствам! Тогда останешься жив.

Эта фраза требовал осмысления.

— А кому тогда верить?

— Никому, это же клоака!

Здорово!

— Роланд, скажи, — я осторожно начал подбирать слова, — а можно кто-то другой поедет вместо меня?

Роланд дико на меня глянул и пошел багровыми пятнами. Я понял, что сейчас может произойти ужасное. Перед моим мысленным взором появился репортаж в криминальных новостях об ужасном бытовом преступлении. Дескать, в городе появился маньяк, который сначала спаивает жертву, а потом ее медленно и с садистским удовольствием расчленяет.

— Шутка, — быстро проговорил я, — это была обычная шутка.

Кажется, Роланда отпустило. Фу ты, пронесло. И лезут всякие мысли в голову. Но я, это четко осознал, что это была единственная трезвая и что самое главное — правильная, мысль за весь этот день.

— И дорога-ая не узна-ает, каков у танкиста был конец!