В лето и осень девятнадцатого года добрые вести идут из Москвы к Востоку.

28 августа послание рабочим и крестьянам Персии подписывают народный комиссар Георгий Чичерин, заведующий отделом мусульманского Ближнего Востока Нариман Нариманов:

«…Трудящиеся массы России видят в трудящихся массах Персии своих братьев и друзей, своих завтрашних товарищей по революционной борьбе… Выражающее их волю Рабоче-Крестьянское Советское Правительство России смотрит как на клочок бумаги, за которым оно никогда не признает законной силы, на позорный англо-персидский договор. Ваши властители продали себя и продали вас английскому хищнику.

Ввиду мошеннического и разбойничьего акта, содеянного англичанами вместе с персидским правительством, мы считаем своим долгом еще раз подтвердить то, что сделал русский народ для персидского народа и, что, конечно, продажное персидское правительство скрыло:

Все платежи Персии по царским обязательствам аннулируются;

Россия раз навсегда прекращает всякое вмешательство в доходы Персии;

Каспийское море, по очищению его от разбойных судов английского империализма, будет объявлено свободным для плавания судов под персидским флагом.

Границы Советской России с Персией будут установлены согласно свободному волеизъявлению населяющих пограничные территории жителей;

…Все бывшие в русских руках железные дороги, шоссейные дороги, портовые сооружения, почтовые учреждения, телефонные, телеграфные линии в Персии передаются в пользование и собственность свободного, независимого персидского народа;

Уничтожаются или отменяются все другие учреждения или постановления, ставившие персидский народ в подчиненное положение или представлявшие вмешательство в его внутреннюю жизнь.

…Русский рабочий народ протягивает вам, угнетенным массам Персии, свою братскую руку, и близок тот час, когда мы на деле будем в состоянии осуществить нашу задачу совместной с вами борьбы против больших и малых угнетателей, источника ваших бесчисленных страданий».

За теми же подписями «Георгий Чичерин, Нариман Нариманов» публикуется призыв к дехканам и ремесленникам эмирства Бухарского и ханства Хивинского. Стран бесправия и непристойно диких монархов. При солнце и луне шагают между барханами горбатые караваны. К Бухаре, к Хиве. На тысячах верблюдов везут винчестеры, пулеметы, мортиры. Из-за Пянджа через Каршинскую степь с пушками на спинах двигаются живые танки — слоны. При транспортах британские, турецкие, афганские офицеры. Мистер Эллис, дипломат и разведчик, засвидетельствует на покое: «Английская военная миссия в Закаспии рекомендовала поддерживать достаточно тесный контакт с эмиром… Аналогичное положение создалось в далекой и столь же реакционной Хиве, где правительством заправляли бывшие бандиты».

Всякими путями доходит до Ташкента, дальше до России письмо полутора тысяч узбеков, туркмен, таджиков — бухарских подданных:

«Эмир отнимает не одно имущество, но и жен, и невинных дочерей, он не щадит и мальчиков, бессовестно отдает в бачи. Это принимает ужасный и поголовный характер… Делегации от эмира: одна в Мешхеде во главе с Мирзой Сафарбеком, другая в Лондоне во главе с Кари-Мирзабом — добиваются военной помощи, чтобы дали побольше и побыстрее. Война для нас вовсе нежелательна».

Москва сразу отзывается:

«Если вы не глухи, не слепы, если ваше сердце и ваш ум требуют братства, свободы и равенства, если вы сознаете свое значение в государстве, то вы должны знать и чувствовать, какое из знамен вам родное». Тех, кто «признал и признает, что единственное спасение человечества — в торжестве труда. Кто не трудится, тот не ест». Или тех, «кто попирает ногами Бухару и Хиву… угнетает, обезличивает все нации во имя кармана английских капиталистов.

…Протяните свои мозолистые руки близкостоящим к вам вашим братьям рабочим и крестьянам Красного Туркестана и всей России, и общими усилиями вы освободите не только себя, но поможете освобождению всех трудящихся Ближнего и Дальнего Востока.

Вы этим сделаете больше: вы поможете торжеству труда, источника света, свободы и гордости человека…»

За эмирством Бухарским, ханством Хивинским, за лабиринтом крутолобых горных вершин и вспененными неистовыми реками в теснинах, восемью мозаичными минаретами достославного Герата начинается Афганистан. Чье чрезвычайное посольство 10 октября Нариманов встречает на Казанском вокзале Москвы.

Афганистан. У Ленина в тетради «Материалов о Персии» запись:

«Афганистан — горная местность.

624 000 кв. км. 4 450 000 жителей. Номинально-самостоятелен вполне. На деле вся внешняя политика в руках Англии; эмир на ее жаловании… Англичане не позволяют иностранцам даже въезжать!! в Афганистан…»

Что ж, первое подневольное мусульманское государство, рискнувшее начать военные действия против владычицы Великобритании. Под несомненным влиянием русской революции. После Октября ему больше не приходится опасаться коварного удара с тыла. Напротив. Красный Туркестан в глазах патриотически мыслящих младо-афганцев, нового молодого эмира Амануллы-хана, пришедшего к власти в феврале девятнадцатого года, — естественный союзник.

Несколько позорно проигранных сражений принуждают Англию, вице-короля Индии, окутанную обычным туманом дипломатическую службу пойти на неслыханную уступку — признать за Афганистаном право на самостоятельную внешнюю политику. Глава особой миссии сэр Вильхорид Маллесон считает долгом предупредить афганцев: «Ввиду дурной славы не признающих бога большевиков, их ни под каким видом не следует допускать в богохранимое государство». Совет тем более тонкий, что дан в связи с тем, что Аманулла-хан спешит отправить чрезвычайное посольство в Россию «в добрых целях положить начало дружбе».

Чрезвычайные послы Афганистана надолго застряли в Ташкенте. С первых чисел июня до конца сентября. Покуда от воинства атамана Дутова не был вторично освобожден Оренбург и восстановлено сообщение Туркестана с центром. Также не гладким было продолжение пути. Тринадцать дней добирались они от Ташкента до Москвы.

Наступала самая тревожная и напряженная неделя крайне тяжелого года. Никогда еще за все время гражданской войны не создавалось такой угрозы Москве и Петрограду. Добровольческая армия Деникина взломала весь центральный участок фронта, заняла Курск, Воронеж, нацелилась на Орел и Тулу. Дивизии Юденича захватили Гатчину, Красное Село на близких подступах к Питеру. Колчак наносил удары в районе реки Тобол, англичане на Севере, берегах Белого моря и в Средней Азии. На фронт уходил каждый пятый, потом каждый третий, вслед каждый второй коммунист.

Буря, по оценке Ленина, достигает бешеной силы. При всем при этом Владимир Ильич приглашает Нариманова для новой беседы о политике на Востоке, о прибывающей в Москву афганской делегации, ее приеме.

Десятого в ранних октябрьских холодных сумерках на Казанском вокзале встреча чрезвычайного посольства Афганистана. Было все, что предусмотрено строгим дипломатическим протоколом. Устланный коврами перрон. Рапорт почетного караула. Медь военного оркестра. Затем уже часто советское, душевное обращение Нариманова:

— Я, как официальное лицо, нарочно приветствую вас от моего правительства в русской красной столице на азербайджанском языке, дабы указать, что Рабоче-Крестьянское Правительство России с искренним уважением относится ко всем народам и их речи. Такое правительство сумеет оценить и искреннюю дружбу. Добро пожаловать!

В семь часов вечера во вторник, в тот самый день 14 октября, когда геройские латышские стрелки и прославленные червонные казаки Виталия Примакова обрушились на тылы офицерского корпуса, основательно приблизив решающую победу на Южном фронте, Нариманов представляет Ленину афганского чрезвычайного посла Мухаммеда Вали-хана и высшего судью афганской армии Сейфуррахмана-хана.

В «Известиях» сообщение:

«Тов. Ленин встретил Посла в своем рабочем кабинете словами: «Я очень рад видеть представителя дружественного нам афганского народа, который страдает и борется против империалистического ига». На что Посол ответил: «Я протягиваю Вам дружескую руку и надеюсь, что Вы поможете освободиться всему Востоку». Во время начавшейся затем беседы тов. Ленин говорил, что Советская власть, власть трудящихся и угнетенных, стремится именно к тому, о чем упомянул Афганский Чрезвычайный Посол, но что необходимо, чтобы мусульманский Восток это понял и содействовал Советской России в великой освободительной войне. Посол со своей стороны заметил, что он может утверждать: мусульманский Восток это понял и близок час, когда весь мир увидит, как Восток поднимается на борьбу.

Потом Посол… подал тов. Ленину письмо эмира. В. И. Ленин ответил, что с величайшим удовольствием принимает письмо и обещает в самом скором времени дать ответ на все интересующие Афганистан вопросы…»

И как бы заключительные строки Нариманова:

«Афганский посол, побеседовав с товарищем Лениным, дает своему правительству знать, что слова главы Советского государства не висят в воздухе, что он готов на все, чтобы Афганистан освободить от колониальной зависимости. Это дает возможность афганскому правительству вести в массе пропаганду против английской политики порабощения, все время указывая на наше отношение к афганскому вопросу.

…Посол прибыл в Москву с одним влиятельным моллой Афганистана. При встречах со мной молла очень просил показать ему Владимира Ильича. Я спросил моллу, что, собственно, его интересует. Он ответил: «Его проповедь, его отношение к угнетенным ярко выделяет его из среды современных политиков и вождей всего мира. В нем я вижу пророка».

То ли в тесноватом служебном кабинете, в гостинице «Метрополь», то ли на квартире в Малом Харитоньевском переулке пишется черными стойкими чернилами:

«К сведению работников в Туркестане.

Туркестан есть цветник, откуда пчелы окружающих государств Востока должны получать свою пищу. Туркестан должен представлять из себя показательное образцовое Советское хозяйство. В Туркестане мы должны создать образцовую Социалистическую Республику.

Руководить, но не управлять трудящейся массой…»

Будущий работник в Туркестане — Шалва Элиава, большевик с девятьсот четвертого года, красивый человек острого ума и высокой культуры, потом расскажет:

На Воздвиженке, в ЦК он узнал, что решение состоялось. Ему отправляться в Ташкент председателем Особой Комиссии с огромными обязанностями и правами. Представлять ВЦИК и Совет Народных Комиссаров, действовать от их имени в пределах бывшего Туркестанского генерал-губернаторства и сопредельных с ним государств, а также по мандату ЦК осуществлять высший партийный контроль и руководство.

Первое, с чего начинает: просит Нариманова, благо знает его еще по Астраханской ссылке, просветить, обозначить самые необходимые ориентиры. Стремительное вторжение Элиавы врасплох его не застает. Как всегда мягко, даже с заметной долей смущения, предлагает: «Давайте вместе рассуждать. Кое-что у меня набросано, канва для обсуждения…»

До отъезда Туркестанской комиссии будут еще встречи. И всякий раз незримые мостки от Туркестана перебрасываются к Азербайджану. Готовых впрок рецептов, тем более одинаково пригодных для Средней Азии и мусульманских земель Закавказья, нет и быть не может. Уж по одному тому, что в Азербайджане, в Баку, и не только в нем, давно сложившийся, через многое прошедший, основательно подготовленный к заключительной схватке многонациональный рабочий класс. В Туркестане слой рабочих тощ. Капля в безбрежном крестьянском море. Земледельческое производство сверхпримитивное. Единственный инструмент кетмень — мотыга и то заказывается в… Бельгии.

Присоединение к России в 60-х годах XIX столетия (туркмены и киргизы это сделали добровольно, остальные подчиняясь силе оружия) прекратило опустошительные феодальные войны, в значительной мере уничтожило рабство. Но горожан в Туркестане куда меньше, чем кочевников, а в кишлаках отношения средневековые, в лучшем случае полуфеодальные. Власть молл, предрассудки, фанатизм — беспредельные. Что в достаточной степени присуще и мусульманским селениям Азербайджана, Дагестана, Чечни, Ингушетии, Кабарды. И чтобы осуществить намерение дерзкое, большевистское — создать первые на Востоке независимые советские государства, необходимо одолеть национализм, подрубить корни, его питающие, изгнать закордонных опекунов-надзирателей с их далеко идущими интересами в «священном тюркском деле», к тому же до крайности напуганных, как бы искры среднеазиатского и закавказского очистительного пожара не перепали на крыши в Персии, Турции, Индии, Кашгаре…

Мусульманский Восток. Между странами много различий. Много и общего. Больше всего Востоку, по твердому убеждению Нариманова, необходима революция. Лицу официальному, занимающему высокий дипломатический пост, вмешиваться во внутренние дела других государств нельзя. Но коммунисту доктору Нариманову перед отъездом из Астрахани можно было написать и переправить на благополучно добравшемся до Баку баркасе письмо бывшему однокурснику в Новороссийском университете Насиб-беку Усуббекову, ставшему главой правительства «Мусавата»:

«Я с полным сознанием говорю: пусть Советская власть установится во всех государствах и народностях, исповедующих ислам. Тогда в десять лет сделают то, что не сделано ими в течение ста лет!..» Попутно дает совет:

«Призываю вас и ваших единомышленников отказаться от роли могильщиков. Имейте мужество сказать: мы не поняли характера русской революции… мы сходим со сцены, и да будет Советская власть в Азербайджане».

И все точки над «и» ставит в воззвании «С каким лозунгом мы идем на Кавказ», этой до сердец доходящей программой действий большевиков:

«Нам нужны счастье людей, единение народов, их истинная, взаимная любовь, братство и товарищество. Эту любовь, эту человечность, это братство и товарищество могут дать только законы, выставляемые коммунизмом, а эти законы может защищать и осуществлять только Советское правительство. Поэтому да здравствует кавказские рабочие, кавказские крестьяне! Да здравствует Красное знамя Советов!.. Пусть процветают Азербайджан, Армения, Грузия!.. С этим лозунгом мы ушли с Кавказа, с этим лозунгом мы опять пойдем на Кавказ!»