Из разговоров в домашнем кругу.

Сестра Нариманова Сакине с повышенным интересом спрашивает:

— Нариман, ты ходишь в мечеть? Да?!

— Стараюсь бывать.

— Люди говорят, что ты приказал в Магеррам отпустить правоверным чай и сахар?

— Что возможно, мечети получат.

— А раньше ты говорил, большевики мечети не признают. Помнишь, да?

— Эх, сестра! Ты не понимаешь, зачем я хожу. В мечетях бывают люди, которым больше всего требуется правдивое слово. Я слушаю их разговоры, беседую с ними. Иногда произношу маленькую речь… Со мной, возможно, многие не согласятся, но я придерживаюсь этого и повторяю, что человек, если только он не лишен нормального мозга, если он не идиот, его можно убедить, он в состоянии понять истину.

Продолжение, развитие его мысли находим на ломких страничках небольшой книги с выцветшими буквами: «Поездка председателя Азербайджанского революционного Комитета тов. Нариманова по Азербайджанской республике (30 сентября — 14 октября 1920 г.). Баку, 1921. В личной библиотеке Ленина она под порядковым номером 3513. Наугад — страница десятая.

«ГЯНДЖА.

По-видимому, тут существовала большая подавленность и непонимание текущего момента. В темную массу, вовлеченную в мае беками и другими врагами Советской власти, в злую авантюру пытались бросить факел национальной розни, возбудить в сердцах недобрые чувства против истинных освободителей.

Истолковать всю правду тем, кто тянул лямку беспросветного рабства, кто мучительно страдал и видел в этом промысел Божий — эту благодарную, но трудную задачу взял на себя Н. Нариманов. Оба выступления его в городском саду и в мечети оставили неизгладимое впечатление. Не было митинга в тесном смысле слова, не было пафоса, легкомысленного эффекта. Нариманов, как глубокий психолог, тонкий знаток народной души, шаг за шагом подходит, подпиливает стропила и подпорки, на которых держится кромешная тьма деревни. Тут не было прямых вызовов искоренять ставленников проклятого прошлого, низвести вчерашних, угнетателей на положение сегодняшних слуг, не было призывов к мести. Одними призывами не поднимешь уровень сознания темного крестьянина. Необходимо просто и наглядно представить ему, отчего все в его жизни происходит.

Когда Нариман Нариманов искренно и правдиво описал причину бедности, ужасной тьмы, рабской психологии как результат вековой подъяремщины во славу хано-бекского могущества и для сравнения обратился к истории народов, успевших сбросить с себя цепи крепостничества, в замершей от глубокого внимания массе все сразу зашевелилось, онемевшие позы сменились нервными движениями. Все заклокотало, забурлило и засуетилось.

Из груди простолюдина исторглись вздохи, перешедшие в неистовые крики. Это был момент перерождения человека. Пережитые минуты явились живым протестом против тех, кто считал азербайджанского крестьянина апологетом незыблемой старины, неспособным воспринять идеи нового мира.

Кулаки, мироеды, сумевшие ловким путем вкрасться во вновь возникшие учреждения, овладевшие аппаратом управления на местах на несчастье бедноты, — тут на наших глазах были выданы. Эти всесильные владыки деревни после бичующих, поразительно уничтожающих прошлый уклад наставлений, словно вкопанные стояли жалкие, обезличенные, как будто перед карающей десницей правосудия… В сгущенной атмосфере слышалось судорожное биение сердец. Вот-вот разразится гроза. И что же? В бывшем стане «Мусавата», где пролилась кровь невинных из-за провокаций врагов трудящихся, после речи Нариманова вся толпа слушателей загудела. Возбуждение было слишком велико.

«Дорогой Нариман, где ты был в мае, когда нас враги жестоко обманывали?», «Будь ты здесь, ничего плохого не случилось бы», «Мы только сегодня узнали правду!», «Клянемся, что по первому твоему слову мы все, даже женщины, дети, как один человек пойдем за тобой!»

Такие слова перелетали от человека к человеку. Тут не было легкомысленного возбуждения. Была глубокая вера в своего Нариманова.

…История революции на Востоке запишет Н. Нариманова как создателя трибуны в мечети для пропаганды идей коммунизма в той среде, где испокон господствовала власть старых традиций, верований. Вот в эту аудиторию, что до сих пор была центром схоластики и религиозных догм, влита новая, бурлящая струя жизни. Мечеть невольно становилась институтом социального знания, инициатором и смелым директором которого является Нариман Нариманов…»

Все отношения с весьма разношерстной, легко воспламеняющейся крестьянской массой — она в республике ощутимо преобладает — Наримановым строятся на полном доверии. Взаимном. Случай, им радостно рассказанный на Биби-Эйбатских промыслах. В селении Агдаше подходит к бакинским работникам Ревкома старик лет семидесяти.

— Гордо смотрит на нас, — передает Нариманов. — Спрашивает: «Кто здесь Нариман?» — «Я». — «А, ты! Что же ты мне ничего не дал?» — «Да, ничего не дал». — «Еще обобрал меня. У меня были коровы, ты отнял. Но, ты надейся, я пойду за тобой!» — «Почему ты так говоришь? Я ничего не дал тебе, еще обобрал, какой же я тебе защитник, зачем за мной пойдешь?» — «Знаешь, раньше, когда я утром просыпался, была проклятая обязанность: пойти к беку кланяться, гнуться, как деревцо на ветру, чтобы что-то получить, какого-то наказания избежать. Теперь, когда я просыпаюсь, открываю глаза, этой обязанности нет, кланяться мне не надо. Я чувствую себя царем на своей веранде. Хочу беком, хочу ханом! Понял, да? Куда ты, туда я за тобой!»

Ни заигрываний, ни посулов, тем более лицемерия. Пусть самая горькая, суровая, только правда. Та же поездка. Дальний Казахский уезд, пограничный с еще бедствующими под властью меньшевиков и дашнакцаканов Грузией и Арменией. Слово Нариманова многотысячной толпе:

— Я должен вам сказать, что вы являетесь причиной многих ненормальностей, несправедливостей при продовольственной разверстке и других обид. Все это происходит от непонимания предначертаний Советской власти, ее законов… Вы выбираете в Ревком сыновей какого-нибудь гаджи, и они вас душат и разоряют. Когда вы очнетесь и сознаете свои верховные права? Неужели вы думаете, что эти душители народа посмеют явиться ко мне с жалобой на вас? Они прекрасно знают, что если явятся ко мне, то их ждет суровая кара правосудия.

Освободите ваши уши от пробок, откройте свои глаза и поймите свои права. Мы предоставляем вам решать на месте свои дела. Таково подлинное требование Советской власти. Скоро будут назначены выборы, в которых должна будет участвовать вся азербайджанская беднота. Представители всего азербайджанского трудового народа съедутся в Баку, будут заседать и создавать законы. Только тогда в Азербайджане будет избранное правительство.

Помните, вы крестьяне-земледельцы и вы бедный люд. Я заклинаю вас выбрать тех, которые до сих пор знали одни страдания и тяжелый труд. Пусть они даже поражают своей жалкой внешностью. Пусть это вас не смущает. Они будут иметь там помощников. Иди смелее, заседай, приказывай, а я буду исполнять твою волю. Когда кончатся выборы и вы будете иметь верховное учреждение, которое издаст законы и поведет вас по пути строительства, вы тогда поймете, насколько я был прав. Тогда вы убедитесь, что вам не по пути с кулаками и буржуями. Да к чему они способны, разве они могут обработать землю и накормить голодных? Бот вы, сыны земли, богатые опытом и практикою, создадите действительное царство труда, в котором найдут благоденствие все бедные.

Я чувствую и переживаю ваши страдания. Не горюйте, подымите выше голову и смотрите смелее будущему в глаза. Скоро на вашей стороне будет праздник!..

Участник поездки нарком земледелия Самед Агамалиоглы как бы подводит итог: «Аппарат Советской власти еще налаживался, продолжалось господство молл, из которых многие почитались как подлинно священные особы… Мусаватская реакционно-националистическая партия, притаившись по углам, выжидала момента для выступления. Давали себя чувствовать последствия кровавых межнациональных столкновений и боев. Хозяйство было разрушено, продовольственный кризис во всей силе. Вот та обстановка, в которой предпринята поездка «в народ».

Везде и всюду встречи с Наримановым неподдельно искренни. Быстро возникали огромные митинги и собеседования в мечетях. Во всех случаях Нариманов умел находить подлинно доступный и понятный массам язык и удачно разбираться в поставленных вопросах. Авторитет и влияние его не переоценить. Поездка, несомненно, имела огромное значение для укрепления нового строя».

Он верен себе и на еженедельных встречах — беседах с рабочими нефтяных промыслов, заводов. Ни заигрывания, ни посулов, тем более недомолвок. Понравится или нет, а будет в полный голос сказано в Черном городе, где он врачевал еще до революции: «Нечего, прохлаждаясь в тени, шепотом осуждать комиссариаты, комиссаров! Вы не шептуны, не базарные завсегдатаи. Ваша власть, вы во главе, вы сила. Не годится кто-либо, долой его, выбросьте, вычеркните!»

На равных правах обсуждается решительно все.

— В России у буржуев отобрали их дома в пользу народа, почему в Баку не даете приказа?

— Декрет есть, твердости нам, Ревкому, не хватило. Ограничились реквизицией домов, что особенно бросались в глаза на центральных улицах. На том переселение остановили. Из опасения ненужных осложнений, особенно в мусульманской части города. Обещаю, возьмемся!

…- Почему не разрешают вывозить из Азербайджана самовары, швейные машины, керосинки?

— Исключительно по крайней нашей бедности. Мы получили Азербайджан в таком мертвом виде, он весь разрушен, обобран.

…- Почему инженерам прибавляют жалованье, а рабочим нет?

— Не всем инженерам, только иностранцам. Прибавляем ради спасения промыслов. Иначе при всех стараниях жизнь на лад не пойдет. В депеше, полученной Ревкомом от нашего товарища Владимира Ильича Ленина, мы ее напечатаем во всех газетах, яснее ясного все сказано. Слушайте: «…Ввиду чрезвычайного для советских республик значения нефтяной промышленности, необходимо полное обеспечение ее техническими силами. Задерживать иностранцев против воли нельзя. Почему Вам надлежит, не останавливаясь перед отступлением от обще-проводимых норм, обеспечить наиболее крупных специалистов жилищными, (а) также продовольственными условиями, гарантирующими их работу у нас. (В) отдельных случаях придется согласиться (с) выдачей особо крупным специалистам части вознаграждения иностранной валютой… Ответственность (за) сохранение (в) нефтепромышленности специалистов всецело возлагается на Вас. Сообщите вполне точно, что именно Вы сделали для этого».

Ошибиться трудно. Даты, как вешки в горах, надежно ведут. Четырнадцатого октября Нариманов возвращается в Баку из своей трудной поездки по республике. Шестнадцатого открывается II съезд Коммунистической партии Азербайджана. Его доклад «О текущем моменте и задачах партии». Среди решений важнейших, неотложных: закрепление союза бакинских пролетариев с трудовым крестьянством (полностью отвергнут вымысел поклонников Троцкого о том, что Советской власти будто бы не на кого опереться, кроме как на нефтепромышленных рабочих, остальные-де слои населения в Азербайджане, особенно сельского, контрреволюционны, их следует непрестанно карать).

Классовое расслоение в деревне, считает съезд, надо ускорить — обеспечить больше реальных прав комитетам бедноты, завершить экспроприацию ханов и беков. Реальное положение вещей подсказывает отмену государственных заготовок хлеба во всех уездах, за исключением Ленкоранского и Джеватского, где запасы товарного зерна достаточно велики.

Без задержки — в ноябре — написанное рукою Ленина постановление Политбюро:

«Поручить Компроду, как важнейшую политическую и экономическую задачу, снабжать Баку обязательно и аккуратно продовольствием в 100 % нормы.

Продполитику в Азербайджане смягчить, именно: с крестьян в Азербайджане, за пределами Мугани, вовсе не брать хлеба, а в Мугани брать архиосторожно.

…Всемерно усилить пропаганду, агитацию, развитие комбедов и вообще совстроительство в Азербайджане, поручив для этого т. Сталину через Оргбюро выудить отовсюду максимальное количество мусульман-коммунистов для работы в Азербайджане».

Еще задача масштаба более скромного, но весьма-весьма жизненная.

«т. Брюханову

т. Нариманов поднимает спешный вопрос о крайней необходимости выдачи известного количества мануфактуры Азербайджану.

Прошу Вас завтра созвать совещание об этом с тт. Наримановым, Рыковым и Сталиным.

Пред. СНК В. Ульянов (Ленин)».

Над текстом в уголке записки Владимир Ильич позднее допишет: «Брюханов сговорился с Наримановым».

Пройдет время…

В мае двадцать первого года состоится Всеазербайджанский съезд Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и матросских депутатов. Будет избран Центральный Исполнительный Комитет, образовано правительство республики — Совет Народных Комиссаров под председательством Наримана Нариманова. В газетах появится первый отчет Совнаркома. В нем строки:

«После отмены остатков продовольственной разверстки и разрешения в известных пределах свободной торговли я обратился с призывом к нашим крестьянам, чтобы они пришли на помощь изголодавшимся рабочим. Я просил по возможности давать один чанаг с хозяйства. Чанаг — это 20 фунтов.

Вчера Агамалиоглы сказал, что я по вдохновению заговорил о чанаге. Быть может, что это так. Важнее, каков был ответ крестьянства. «Наша совесть не успокоится, пока не внесем своей лепты… Мы должны участвовать в этом деле… — гремело в республике». Где нет хлеба, предлагали баранов, рис, а когда объясняли, что этого не нужно, сельчане настаивали и доставляли продукты сюда, в Баку.

Как-то недавно пришлось подниматься вверх по Куре. По обоим берегам стояли женщины с красными флагами и возвещали, что чанаг готов. Сколько мы соберем, не так уж существенно. Может быть, сто тысяч пудов. Главное — это пробуждающееся сознание крестьянской массы. Рука, протянутая на дружбу рабочему».

И Нариманов повторит в письме Серго Орджоникидзе: «В настоящее время рабочие в Баку имеют теснейшую связь с крестьянством. Крестьяне Азербайджана теперь понимают, что необходимо помочь рабочим, т. к. эти рабочие являются причиною их освобождения (черными чернилами подчеркнуто Наримановым. — И. Д.-М.). Нужно только это положение поддержать, углублять».