Людмила Сергеевна шла на работу с тяжелым сердцем. Как нехорошо получилось. Воскресенье, заспались, а он потихоньку убежал. Сбежал, конечно, от стыда. Ещё бы по стыдно – такое устроить... А всё-таки не следовало так выпускать. Накормить хотя бы... А потом задать ему перцу. Бесстыдник! Убежал, будто я его не найду. Узнаю, где общежитие, а то и на завод пойду. Пускай его там пропесочат как следует...
Галчата облепили её с радостным визгом. Она смеялась, отвечала им, спрашивала сама... Уже другие галчата. Эти ровнее, спокойнее, столько горя не видели. Им легче, и с ними легче. А почему-то особенно дороги те, с которыми было трудно.
Растут, растут ребятишки... Вон Слава какой уже стал, не сегодня завтра выберут председателем детсовета. А Люся? Может, и в самом деле получится из неё хорошая пианистка...
Людмила Сергеевна занималась сегодняшним, а думала о прошлом. Вырастут и тоже уйдут, как те, старшие. Вот в этом и состоит её жизнь: она берет их маленькими, растит, выводит в жизнь, а они уходят, не оглянувшись... Ну-ну, не жалуйся, не все так. Валерий только... Теперь его уже никто не называет Валетом. Важный стал. Секретарь в каком-то спортивном обществе или комитете. Плавает и произносит речи. Речи, как и прежде, – сапоги всмятку, но плавает, говорят, хорошо, даже какой-то рекорд поставил. Он ещё мальчишкой плавал лучше всех... Мужичок? Тарас – молодец. Кончил техникум, работает агрономом. И не в конторе – в колхозе. Приехать никак не соберётся, но хоть письма пишет... И Яша Брук заходит.
А лучше всех – Кира. Такая привязчивая, отзывчивая девочка. Вот уже взрослая – своя семья, ребенок, а нет-нет да и прибежит проведать... Вон она летит, легка на помине! Похудела, с лица как-то спала. Но глаза такие же, и рот по-девчоночьи приоткрыт, будто вот-вот рассмеется. А смеяться стала меньше, бедняжка, совсем почти не смеется...
Кира вбежала, как всегда запыхавшись, придерживая уголки косынки под подбородком.
– Ой здрасте Людмила Сергеевна я к вам на минуточку как вы тут живете я уже вас целую вечность не видела, – без передышки выпалила она и бросилась на стул.
– Короткая у тебя вечность, – улыбнулась Людмила Сергеевна, – меньше недели прошло. Ты-то как? Ребенка где оставила?
– Там соседка приглядит, сегодня же воскресенье, на работу не выходить. А мне нужно. Я ведь к вам по делу, Людмила Сергеевна... – Кира замялась и покраснела. – Мне просто стыдно, а что я могу сделать? У соседок уже всех перезанимала, больше нельзя, да и нет у них... А мой байбак ничего понимать не хочет, есть или нет – обед давай... Мне ненадолго, до получки только. Я уж теперь у него сразу отберу.
– А что, опять?
– Ну да! Теперь новую моду придумал... Я все ругалась: уж пьешь, так пей хоть дома, и меня и себя не позорь... Ну, он и его дружок, забулдыги, приходят теперь домой. Выпьют, а потом начинают друг друга уговаривать: «Нам бы ещё по сто пятьдесят – нам бы цены не было!» И добавляют. Так и набивают себе цену, пока вовсе не назюзюкаются. Ну, я того вытолкаю, пускай как хочет, а этого укладывай, возись с ним... И зачем мне все это нужно?!
– Погоди, Кира, всё ещё наладится, возьмется за ум...
– Да нет, я не об этом... Вообще зачем мне муж? Муж – это ведь несчастье! Правда, Людмила Сергеевна?
Людмила Сергеевна засмеялась.
– Муж – это, конечно, несчастье, но пусть оно будет как можно дольше.
– Нет, вы не смейтесь... Он мне просто не нужен, – печально и просто сказала Кира. – Я ведь его не люблю. Совсем.
– Зачем же ты...
– А? Сдуру... Доказать хотела, назло... Делаешь назло другому, а получается – самой себе... Я ведь Алешу любила, Горбачева, ещё когда совсем девчонкой была. Да вы ведь знаете...
– Знаю.
– Ну вот: думала, закручу с другим, пускай хоть немножко обратит внимание, приревнует, потом, может... А потом уже поздно было – Мишка прилип, как клещ, влюбился. Теперь и вовсе – ребенок, никуда не денешься... А Алеша даже ничего и не замечал. Зачем я ему? Он ведь Наташу любит. Раньше Аллу любил, теперь – Наташу, А они его – нет... Я ведь знаю!.. И почему это всегда человек любит тех, кто его не любит, а?
– Ну, не всегда, положим. Вот Миша, тебя любит..
– Зачем мне его любовь? Да ещё пьяная...
– А Алешу ты видишь?
– Нет Где же? Да и зачем? Ему ведь со мной неинтересно...
В дверь постучали.
– Кто там?
В кабинет вошел невысокий коренастый парень в рубашке с расстегнутым воротом. Волосы у него были иссиня-черные, как у монгола. Монгольские черты проступали и в лице – широкие скулы, редкие волоски на верхней губе, немного раскосые маленькие глаза.
– Мне нужно заведующую детдомом.
– Я заведующая.
Парень покосился на Киру, подошел к Людмиле Сергеевне и протянул руку.
– Я – комсорг механического цеха «Орджоникидзестали» Федор Копейка.
Кира фыркнула, но Копейка не обратил на неё внимания.
– Я к вам вот по какому делу: не знаете ли вы, где Горбачев? Алексей Горбачев, разметчик.
– Как – где? – встревоженно поднялась Людмила Сергеевна. – У себя, наверное, на работе или в общежитии.
– Нету. В общежитии я был. Дома не ночевал, ребята не знают, где он может быть, знают только, что он жил в вашем детдоме. Вот я и пришел – может, вы подскажете.
– А! – облегченно вздохнула Людмила Сергеевна. – Это легко объяснить. Ночевал он у меня дома... Понимаете, он поздно ночью пришел сюда... И не совсем... то есть просто пьяный. Я и отвела его к себе, чтобы проспался...
– Ой! – сказала Кира, глаза её округлились. – И он тоже!
– Ушел он на рассвете, не сказавшись.
– Плохо! – покачал головой Федор.
– Ничего страшного: отоспался, придет домой. Или он прогулял?
– Нет, не так просто... Понимаете, с завода его уволили и из общежития выселяют...
– Ой, вот ужас-то! – Кира в страхе смотрела на Федора. – А он... натворил что-нибудь?
– Да как сказать? Кое-что... Измарал «молнию», говорил, чего не следует, и не говорил того, что следует...
– Да что же, что?
– Понимаете, он выступил против одного передовика: мол, он – липовый... Ну, передовик и в самом деле вроде не очень. Вот Горбачев и начал воевать. На него пробовали повлиять, а он уперся на своём, как пень, и не сдвинешь...
– Он принципиальный. Он ужасно принципиальный! – в смятении сказала Кира.
– Принципиальный, – согласился Федор. – Но и дуралей. Такие дела так не делают. Вот я и хочу его найти, вправить мозги, чтобы он еще больше глупостей не натворил.
– Где же он может быть? – Людмила Сергеевна чувствовала себя вдвойне виноватой. Упустила, проспала, когда у него такое... И он пытался рассказать, а она и слушать не захотела. Злилась, кричала на него...
– Может, у Витьки? – сказала Кира.
– У какого Витьки?
– Ну, у Виктора! У Гущина. Они же друзья, вместе работают...
– Не-ет! С Гущиным они – горшок об горшок, полный разрыв. Он же против Гущина и выступал.
Людмила Сергеевна и Кира лихорадочно перебирали всех знакомых, все места, куда мог пойти Алексей.
– Из наших только Яша остался, – сказала Кира. – Наташа ведь уехала... А больше я уж и не знаю.
– А где этот Яша живет?
– На Липатова, дом семьдесят четвертый. Он у хозяйки угол снимает. Яша Брук работает в библиотеке. Он тоже в нашем детдоме жил.
– Ладно, пойду искать Яшу. – Федор Копейка встал.
– Я вас очень прошу, товарищ Копейка, вы мне дайте знать. Хорошо? – сказала Людмила Сергеевна. – Сейчас-то я никак не могу оторваться... Если уж не найдете, тогда вместе будем искать.
– Добре.
– Я – домой, Людмила Сергеевна, – потухшим голосом сказала Кира. – Наверно, моя кувакала уже кувакает...
– Кира! – вслед ей закричала Людмила Сергеевна. – А деньги-то? Возьми!
Кира вернулась, зажала в кулаке бумажку и побежала следом за Копейкой.
– Вы найдете? Это, как пройдете сквер, будет проспект, да? А следующая улица – Липатова...
– Найду, язык, говорят, до Киева доведёт.
Копейка пошел налево, Кира свернула к себе, направо. Через несколько шагов она остановилась, постояла, покусывая уголок косынки, и побежала следом за Федором.
– Можно, я с вами? А то вдруг там что-нибудь такое...
– Пошли, веселее будет. Только ты меня на «вы» не называй, не люблю. Тебя как зовут?
– Кира.
– Откуда ты Горбачева знаешь?
– Так мы же вместе в этом детдоме были! Я же Алешу знаю, как прямо не знаю что... И как он мог такое сделать? Совсем на него не похоже... Нет, похоже! – сказала она, подумав. – Он такой принципиальный, просто ужас! Если видит, что неправильно, так хоть ты его зарежь!
– Угу.
– А почему вы... почему ты этим занимаешься? Ты же комсорг, а он не комсомолец.
– На мне, понимаешь, дэ-эс-пэ не поставили, – засмеялся Федор.
– Какое дэ-эс-пэ?
– Забыла, как ребята в учебниках отмечают? «До сих пор». До тех пор и учат. А мне интересно, что и за этим дэ-эс-пэ...
– Ну так что же? А Горбачева-то уволили?
– Уволил не я, начальник цеха.
– А ты согласен, правильно уволили?
– Нет.
– Ну и что теперь будет?
– Посмотрим. Я ведь долбежник, на долбежном станке работаю...
– При чем тут профессия?
– Это не только профессия, наверно, это и характер, – снова засмеялся Федор. – Долблю, пока не продалбливаю...
– Вон в этом доме с зелеными ставнями, – сказала Кира, останавливаясь на углу. – Постучите в крайнее окошко.
– А ты что же? Пошли вместе.
– Ой, нет! Я, знаете... я лучше подожду.
Она прибежала к Людмиле Сергеевне в домашнем штапельном платьице, стоптанных туфлях и только сейчас вспомнила об этом.
Чтобы в таком виде она показалась Алеше? Непричесанная, в этой застирухе?.. Ни за что!
– Если он там, вы только про меня ничего не говорите! Ладно? А я тут подожду. Если вас... если тебя через пять минут не будет, значит, он там. А если нет, пойдем искать дальше... Только не знаю ужи куда.
Часов у Киры не было. Она нетерпеливо топталась на углу, следила за домом, оглядывалась по сторонам – не подходят ли откуда-нибудь Яша или Алеша... Простояв почти час, спохватилась и побежала домой. Она перебежала на другую сторону улицы, чтобы как можно дольше видеть ворота и дом – вдруг кто-нибудь выйдет.
Когда она повернула за угол, из ворот вышел Федор Копейка. Один.