Заполнившие полковничий кабинет люди не обращали на Адриана никакого внимания. Они всего лишь пристроили его в угол, где рядом с американцем уселись на корточки два очень сильно небритых человека с крючковатыми носами. Они внимательно следили за происходящим, время от времени перебрасываясь гортанными репликами на неизвестном Адриану языке. А вокруг разряжалась накаленная вначале обстановка. Уже успели съездить по физиономии неистовому Софрону, требующему немедленно передать американца и принадлежащие ему несметные сокровища ограбленному ворами народу. Уже сцепились у двери двое, и выбитый из руки одного из них нож сиротливо валялся посреди комнаты. Табельный пистолет Таранца, выхваченный им при появлении в кабинете гостей, был возвращен в кобуру, которая переместилась на оконный шпингалет, вне пределов прямой досягаемости. Куривший у двери Семен Огонек время от времени высовывался наружу и что-то выкрикивал. Доносившийся с улицы гул сотен голосов от этих выкрикиваний то затихал, то, напротив, перерастал в грозный рев.

— Господин полковник, — вкрадчиво говорил невероятно худой человек, протягивая к Таранцу покрытые синей вязью татуировки руки, — господин полковник, мы же не просто так, мы с понятием. Давайте посчитаем бараки. Давайте прибавим ваших. — Он загнул еще один палец. — Видите, сколько получилось. И все хотят кушать…

— Товарищи! — снова взвился побитый Софрон. — Товарищи! Не слушайте его! Надо не бараки считать, надо людей считать. В котельной тыщи людей на полу валяются, как скотина, а в московском бараке всего шестьдесят два жируют. И опять сколько им, столько и нам? До каких пор Москва будет всех грабить?

Татуированный повернул голову и брезгливо поморщился.

— Еще вякнешь, Софрон, вышибу отсюда. Тут серьезный разговор. А ты крысятничаешь. Что про нас господин полковник подумает? — В голосе его проявилась чуть заметная усмешка. — Подумает, что мы базарить пришли? А мы пришли серьезно перетереть. Договориться по понятиям. Ты, Софрон, все рвешься делить. А мы пока что только складываем. Правильно мы складываем, господин полковник?

— Когда ты, Веревкин, — мрачно произнес Таранец, — толкался тут насчет шанцевого инструмента, ты тоже вот так складывал. Я тогда тебе объяснил вроде, что инструмент — он все же государственный, и за так просто никто тебя к нему допустить не может. И ты тогда хоть и орал, как резаный, и ножками сучил, и пену изо рта пускал, а все же, в конце концов, сложил правильно. Только от твоего сложения никакого результата я не увидел. Как пайки и другое всякое довольствие за якобы аренду теперь уже твоего инструмента получать — так ты тут как тут. А вот почему после всех твоих сложений это самое довольствие неизвестно кому достается, это вопросик такой, Веревкин. Я что-то не вижу, чтобы из твоих правильных сложений потом правильное деление получалось. Да и самого инструмента я давненько в зоне не наблюдаю. Куда-то он подевался странным образом.

— Показать? — истерично выкрикнул Веревкин. — Показать? Показать тебе, господин полковник, шанцевый инструмент?

Он рванулся было к столу Таранца, но был перехвачен несколькими парами рук и затих у стенки. Его место в центре комнаты занял другой, с обвислыми рыжими усами и блестящей в свете лампы лысиной.

— Мы, гражданин начальник, — заворковал лысый, проглатывая окончания слов, — просто поговорить пришли. Потому как народ, — он кивнул за окно, — шибко сильно взволновался. Опасается народ. Зима наступила, время холодное и голодное. Для пополнения сил народу бацилл не хватает. Шамовки в смысле. А тут, гражданин начальник, параша прошла, что кое-каким имуществом нашим…

Упоминание об имуществе полковнику явно не понравилось, и он перебил лысого:

— Это где же здесь твое имущество, Коновалов? Твоего имущества — нары да ватник. Да полтонны металлолома в промзоне. А больше я твоего имущества что-то не упомню. Нету больше у тебя никакого имущества. Склад — он пока что государственный. Хоть ты на него и косился.

— …Параша прошла, что кое-каким имуществом нашим, — продолжил Коновалов, проигнорировав вмешательство Таранца, — хотят попользоваться. Американец, — он мотнул головой в сторону Адриана, — специально приехал. И у нас шибко большое беспокойство есть. Как бы тут за нашей спиной кто-нибудь не попользовался. Митя вон уже складывать нацелился. А я бы так хотел, чтобы вы, гражданин начальник, нам растолковали — что к чему. Зачем эти бумажки понадобились, да для чего такого особенного. Может, мы зря тут шум устроили. Может, они и не стоят ничего. Тогда мы выйдем к народу, растолкуем — так, мол, и так, расходитесь, братцы, ловить нечего. Только с нами шуточки шутить не надо. А то ежели народ сейчас разойдется, а потом окажется, что ошибочка вышла, нам же придется отвечать. И Мите, и мне. Да и Софрону может боком выйти. Чтобы мы потом к вам, гражданин начальник, не заходили лишний раз, не тревожили без нужды. Стрелки-то перевести — большого ума не надо, а не хотелось бы. Вот такая у нас, гражданин начальник, есть к вам очень большая просьба, и шибко хочется услышать ваши, гражданин начальник, ответственные слова.

По всему было видно, как не хочет полковник Таранец признаваться, что в загадочной истории с бумагами понимает никак не больше любого самого дурного зэка. Первым делом потому, что негоже вот так уж ронять авторитет руководства. А во-вторых, потому, что никто из собравшихся в кабинете этому в жизни не поверил бы. И явная несознанка могла бы привести к очень и очень нежелательному личному результату. Но при этом Таранец отчетливо осознавал, что любая выданная на публику брехня неминуемо повлечет за собой совершенно конкретные действия, последствия которых придется потом долго расхлебывать. Он с сожалением покосился на висящую на шпингалете кобуру и сказал:

— Как раз вот… перед тем, как вы беспорядки устроили… мы и выясняли… чтобы с полной ясностью. Поняли меня?

— Нет, — честно признался лысый Коновалов. — Не поняли. Ты яйца-то не крути, начальник. Выкладывай начистоту.

— Да что ты с ним мнешься, Валек! — рванулся вперед татуированный Митя. — Давай его наружу выведем. Сейчас запоет, как Иоська Кобзон.

— Погоди! — Лысый поднял руку. — Ну так что, начальник? Расскажешь? Или как?

Таранец шумно выдохнул и произнес жалобно:

— Ну что наезжаете? Вот американец сидит. Как раз я у него и выспрашивал — что к чему. А тут вы влетели. Он и рот раскрыть не успел.

Головы присутствующих медленно повернулись к Адриану. На лицах выразилось радостное любопытство, ничего хорошего не сулившее. Но тут в дверь влетели двое — Денис и желтоглазый Зяма. Даже не успевший как следует испугаться Адриан, мгновенно отгороженный от аудитории широкой спиной Дениса, услышал, как гомон на улице перешел в рев, перемежающийся звуками ударов и воинственными кликами.