Он увидел ее лишь через неделю.

Олег возвращался с последнего сеанса в кино. Уже проехал полпути, когда обратил внимание на сидящую впереди девушку с пепельными волосами. Олег никогда еще не видел такого цвета волос: светло-серый, почти седой, нет, не седой, а скорее похожий на травленое серебро. Очень красиво, хотя и неестественно. Гусеву захотелось увидеть лицо девушки. Он пересел на сиденье впереди, оглянулся. Это был она… Да, она… Новый цвет волос совершенно изменил ее лицо. Оно стало еще строже и тревожнее.

Девушка отложила книгу и в упор посмотрела на Олега. Конструктор смутился.

– Простите, – пробормотал он. – Я хочу отдать вам долг.

– Какой долг?

– А помните, в автобусе вы мне взяли билет.

– Вы ошиблись.

– Нет, нет, возьмите, – Олег быстро сунул руку в карман и протянул пятак.

– Я же вам сказала: вы ошиблись, – девушка опять открыла книгу.

Олег отвернулся и стал смотреть в окно. Там плыло по ночному городу ее лицо. Тонкое, как масляная радужная пленка. На остановке оно исчезло, словно растворялось в свете фонарей, но в темных местах неслось по небу, и сквозь него просвечивали звезды.

Дома Олег поссорился с Катериной Иосифовной. Ссора началась с того, что Олег сказал: «Нельзя ли сделать потише эту адскую машину? Здесь, кажется, нет глухих», а Катерина Иосифовна демонстративно выключила телевизор и надулась.

Телевизор в семье Куликовых был чем-то наподобие идола. Даже слово «телевизор» произносили особенно уважительно. Уже за три часа до передач Куликовы начинали мучиться. Они ходили друг за другом по комнатам, уточняя программу, без конца включали и выключали телевизор, проверяли напряжение в сети.

Потом являлись соседи. Они приходили основательно: с детьми, запасом семечек и пирожков, рассаживались по стульям, неторопливо вели беседу про редиску, появившегося на яблонях червя или про таинственного кота, который, как призрак, рыскал по огородам Хоперской улицы, взрывая грядки, уничтожал зелень и опустошал погреба.

Но вот наконец наступал долгожданный момент. В загадочной голубизне возникало лицо диктора и произносило: «Добрый вечер, дорогие телезрители!» – «Добрый вечер!» – хором, серьезно отвечали собравшиеся. После чего Наденька, как сидящая ближе всех по причине близорукости, поворачивала рукоятку громкости до отказа и все приступали к созерцанию разных удивительных вещей.

Программа, как правило, просматривалась вся от начала до конца и широко комментировалась. В зависимости от происходящего на экране зрители шумно выражали свой восторг, негодовали, спорили, а иногда и раздавали друг другу подзатыльники в доказательство своей правоты.

Показывают, например, на экране электронно-счетную машину. «Электронно-счетная машина, – говорит диктор, – в самое короткое время может произвести очень сложное вычисление».

– Ишь ты! – удивляется Катерина Иосифовна. – Придумають же! Людей им мало, что ли. Анадысь ходила платить за свет, сидять один на одном, третьим погоняют и все считають, считають.

Монолог Куликовой вызывает в среде зрителей ожесточенные споры. Одни сразу становятся на сторону «этих самых, как их… чертей», а другие сомневаются в полезности подобных штук («наверно, цельну тыщу кажная стоить»). Перепалка идет до самого конца передачи. Затем показывается, например, плуг, и начинаются догадки, сколько за день этим плугом можно вспахать огородов.

Общей нелюбовью пользовались лишь симфонические концерты. В этих местах передачи Катерина Иосифовна выключала телевизор, и гости усаживались играть в «дурачка».

Олега этот бессмысленный просмотр всегда выводил из себя. Обычно он завязывал уши полотенцем и читал книгу. Но сегодня его нервы не выдержали. Гости ушли явно недовольные (как раз показывали фильм «про шпионов»).

Вскоре к Олегу явился Павел Игнатьевич выяснять отношения. Квартиранту очень хотелось сказать своему хозяину, что тот мещанин, собственник, тряпка, что Олег насквозь видит их мечты женить его на своей Наденьке и что он скорее повесится, чем женится на ней. Но вместо этого Гусев до глубокой ночи с раскалывающейся головой слушал бормотание Павла Игнатьевича о том, что он, Олег, не ценит, не уважает и не любит семейство Куликовых, которое приняло его как родного сына. И что Катеньке сейчас вредно в ее положении волноваться, ибо это может отрицательно сказаться на здоровье будущего сына (наперекор судьбе Куликовы опять ждали сына).

Наконец хозяин ушел. Слышно было, как в соседней комнате застонала под его грузным телом койка. В доме стало тихо. Теперь можно было думать. Но мысли не шли.