Умирать она начала прямо на работе. Она вообще не заметила бы никаких признаков недомогания, если бы, как всегда, позавтракала с утра. Уровень сахара в крови держался чуть ниже нормы. «Вовремя надо есть», — решила она, но перед перерывом почувствовала легкую усталость. Пошарив в сумке, нашла завалявшуюся конфету в мягкой обертке, рассеянно сунула ее в рот и вернулась к работе.

Ее работа требовала полного сосредоточения. Вот почему она начала принимать эту штуку. Ей страшно не нравилось, что бумажная волокита, пусть и приносящая неплохой доход, отнимает у нее все силы. Кое-кто из друзей намекнул осторожно, что существует в природе такой препарат под названием «гипер». Отличное средство, дающее возможность выполнять свою работу гораздо лучше, чем раньше, и в то же время заниматься совершенно другими делами. Эта штука стоила довольно-таки дорого, но она давно уже перепробовала все, на что можно было истратить деньги на станции.

Средство оказалось лучше, чем можно было предположить. После первой же дозы весь мир вокруг наполнился новым смыслом, и жизнь разделилась на две совершенно отдельные и безупречно работающие половины. Одна половина ее существа работала как бы автоматически, сама по себе, другая же с пристальным интересом наблюдала за всем, происходившим вокруг. Автоматическая часть делала свою работу с поразительной легкостью. Было странно вспоминать, как трудно ей было еще вчера решить такие простые вещи: кому позвонить, как справиться с компьютером, как распределить время на работе. Теперь все текло как бы само по себе, без малейшего участия, она наблюдала за окружающим и наслаждалась.

А наблюдать было за чем. И поводы для восторгов были. Карл, сидящий в другом конце комнаты, разговаривал по коммуникатору, она могла понять значение любого его жеста, и по его ответам абсолютно точно воспроизвести то, о чем говорят на другом конце провода. По одному только подергиванию века в последнее время она догадывалась, о чем думает ее босс Харви, и каждая поганая мысль этой уродливой старой свиньи ввергала ее в безудержный хохот. За несколько минут она могла предсказать, какие файлы появятся на ее терминале, кого из служащих вызовут на ковер, кто получит повышение и почему, в зависимости от того, получилось ли что-нибудь у босса прошлой ночью. Две сплетни, сопоставленные между собой, могли помочь ей понять, как пойдут дела в их отделе в течение месяца. И, что самое главное, никто даже не догадывался об этих ее способностях. Ее гордое "Я", удобно расположившееся в каком-то тайном уголочке мозга, свысока следило за жалкими людьми, с которыми она работала, за их мелочными заботами и глупыми страстями. Иногда ее охватывало искушение расхохотаться вслух, но она преодолевала его. Ей не хотелось выдавать себя.

Иногда эти страсти начинали невероятно утомлять. В такие моменты вся жизнь казалась ей не более, чем пустой тратой времени. Ну как, например, можно серьезно наблюдать, с каким упоением окружающие отдаются своим бредовым эмоциям, совсем при этом не понимая, что каждое их действие, каждое слово определяются предыдущими их собственными словами и действиями, сказанными или произведенными только что. Несомненно, они не догадывались об этом. В такие моменты она увеличивала дозу. Счастье на какое-то время возвращалось к ней: все окружающее опять теплело и приобретало глубину, и наблюдать за ним становилось интересно. Автоматическая часть мозга работала четко и быстро, и свободного времени становилось все больше.

Сегодня, однако, у нее болела голова, что само по себе было необычным. Она успела забыть, что такое болезнь: с этой быстрой реакцией на происходящее ей ничего не стоило скорректировать все возможные недомогания. Тело беспрекословно слушалось ее. Почему же сегодня все было по-другому? Конфета не помогла. Может быть, стоило бы, сославшись на головную боль, попросить выходной, поехать домой, принять дополнительную дозу и вернуться на работу завтра, когда все уже встанет на свои места?

— Джоанна, с тобой все в порядке? — спросил Карл со своего места. Она посмотрела на него с трудом, и отметила для себя, что ей пришлось совершить небольшое усилие. Ее поразило то, что усилие это было сознательным. Обычно она автоматически поддерживала разговор с сослуживцами, второй своей половиной погружаясь в глубинные нюансы происходящего, проясняя значения слов, читая мысли по выражениям лиц и жестам. Но сейчас она беспомощно смотрела на Карла и не могла придумать подходящего ответа.

— Ты в порядке? — еще раз спросил Карл. — Что-то ты побледнела.

Она открыла рот… и ничего не смогла сказать.

Подобное уже случалось. Один раз на нее уже накатывала волна этой липкой беспомощности. Но тогда приступ быстро прошел — она съездила домой и значительно увеличила дозу. Надо было срочно что-то делать. Конечно, лучше всего сказать, что приболела, и отпроситься домой. Она должна продержаться еще хотя бы полчаса.

Но изо рта у нее так и не вылетело ни звука. И это было еще не самое страшное. Она потеряла контроль. Волна ужаса, накатившая на нее, заставила колотиться сердце. Время шло, а ей не делалось лучше. То, что раньше случалось на короткое время, сегодня не имело конца. Она физически чувствовала, как ясность, с которой она привыкла видеть вещи, уходит от нее. Она теряла свое знание навсегда.

С потерей знания Джоанна становилась тем, чем была раньше, до того, как начала принимать препарат. Это было невыносимо. В общем-то, она давно уже успела забыть, какой она была до своего чудесного раздвоения, в те времена, когда она еще не могла знать заранее, кто и что в данную минуту собирается сказать, когда она еще уставала от работы и тратила на нее свое время. А сейчас все летит так быстро… Перепуганный Карл встает со своего места и движется к ней, а она даже представить не может, что нужно сделать или сказать.

Все уходило от нее: всеведение, сила, холодная объективность — все ее великолепное ЗНАНИЕ. Ее разум таял, как снег под ярким солнцем, мысли и воля уплывали куда-то вне, растворяясь в ярком свете люминесцентных ламп. Это не было безболезненным. Она чувствовала, как каждая крупица ее напрягается, испаряясь в огне бушующего в организме пожара. Ушли чувство времени и память. Она не могла вспомнить лица, склонившегося над ней, долго соображала, что случилось и почему она лежит на полу. Из нее ушло все, кроме ужаса. Он рос в ней, заполняя ее существо. Что ей делать? Что ей делать? Где она? Что это за люди рядом с ней? Почему они так кричат?

ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ПЕРЕСТАНУТ КРИЧАТЬ?

Все зазвенело в ушах, крик достиг своего апогея. И вдруг, милосердная тишина, отключившая крики, шум в ушах… и волна мрака.

«Кто я? Что я?» — подумала она. И умерла.