Представим: приезжает в Петербург в середине 90-х годов XIX веха молодой английский дипломат. Мечтает о научной карьере, а вместо этого через два года начинает заниматься литературой. Давайте знакомиться: Норман Дуглас (1868–1952), дипломат с задатками ученого, — автор романа «Южный ветер» (South Wind, 1917), впервые предлагаемого вниманию русского читателя.

В «петербургском жесте» Дугласа видна не только его индивидуальность — любителя широких полотен, пестрого повествования с мозаикой энциклопедических подробностей и экзотических персонажей. В нем угадывается «прививка» русской культуры, заражающей иностранца если не любовью, то интересом к искусству. Как верно замечает биограф Нормана Дугласа Марк Холлоуэй, толчком к писательству послужила именно Россия, где в 1896 году он набросал свой первый рассказ. Так что «русская тема» у Дугласа — это не только «оживляж» в виде секты «белых коровок» во главе с мессией Бажакуловым, но она, возможно, определяет самое качество его письма: по-эпикурейски сочного, нарушающего общепринятые литературные условности, упоенно смешивающего разговоры о философии, христианстве, истории, морали с судьбами чудаков, занесенных неведомо каким ветром на чарующий остров Непенте.

«Неквадратность» Дугласа — оборотная сторона его судьбы. На одну четверть австриец по матери, на три четверти — шотландец, он соединил в себе две, по крайней мере, страны и две культуры — шотландскую и австрийскую. Подобно тому, как из окон дедушкиной усадьбы Бабенволь открывался вид на «пять сторон света», — Баден, Вюртемберг, Баварию, Австрию и Швейцарию, так и душевный пейзаж Нормана Дугласа сызмальства таил в себе гремучую смесь. — любовь к тирольской музыке и шотландскому высокогорью, аристократизм немецких кровей и шотландскую закваску, увлечение искусством и зоологией, английскую школу манер и интеллектуальную свободу, протестантское упрямство предков и своеволие матери, урожденной Форбс, которая, после трагической гибели мужа, отца Нормана, преодолела сопротивление родни и добилась-таки второго брака с любимым человеком, художником. На всю жизнь Норман Дуглас, по воспоминаниям современников, сохранил своеобразный акцент: смесь шотландского с тирольским. Литтон Стречи вспоминал после встречи с Дугласом в парижском кафе осенью 1928 года: «Говорит он с заметным акцентом, — каким именно, сказать трудно — определенно, шотландским, но к нему примешивается еще что-то. Впечатление незабываемое!»

Исторической родиной Дугласа были Альпы. У родителей его отца, Шолто Дугласа, там была своя хлопчатобумажная фабрика и при ней усадьба — Фалькенхорст. Когда в 1864 году сын женился на дворянке Ванде фон Полльниц, фабрика вместе с семейным гнездом отошла молодым. В альпийском Фалькенхорсте и родился в 1868 году Джордж Норман Дуглас, третий, младший по счету ребенок четы Дуглас. От отца, трагически погибшего в горах в тридцать пять лет, Норман унаследовал страсть к альпинизму и наукам, а от матери — любовь к искусству и поразительное чувство свободы, не терпящее и малейшего стеснения личности. Ванда Дуглас любила Альпы, а Шотландию терпеть не могла. Еще меньше ей нравилась ее свекровь, строгая пуританка. Рассказывают, что когда родители Шолто Дугласа уехали из Фалькенхорста к себе в Шотландию, Ванда велела развести возле дома костер и плясала вокруг него вне себя от счастья: освободилась!

После гибели мужа у Ванды Дуглас и ее детей началась другая жизнь. Часть года Норман гостил у родственников в Лондоне, а остальное время жил у матери в Фалькенхорсте. В 1878 году, вместе со старшим братом, уехал учиться в Англию. Сначала его определили в школу в Ланкашире: строгое, чопорное, типично викторианское заведение, — Норману там было очень тоскливо. А потом перевели в более либеральную приходскую школу Мозли, где он проучился года два. Его письма тех лет домой — матери и сестренке — являют причудливую смесь английского с немецким. И еще иронию, которую трудно ожидать от писем подростка своим домашним, и усеченную орфографию — прообраз телеграфного письма 1920-х. (Кстати, и то и другое навсегда останется в почерке Дугласа.) В 1881 году он ненадолго вернулся домой — погостить у матери, второй раз вышедшей замуж, а затем снова уехал в Англию учиться. Впрочем, самой плодотворной для самоопределения Нормана в те годы оказалась учеба в 1880-е в немецкой гимназии в Карлсруэ. Тогда он всерьез занялся зоологией, минералогией и химией — увлечение понятное, если вспомнить конъюнктуру, как сказали бы мы сегодня, того времени: именно эти науки тогда бурно развивались. На несколько лет вперед научная карьера стала голубой мечтой Дугласа. По большому счету он так ее и не оставил, навсегда сохранив интерес к наукам, выразившийся в энциклопедически широких знаниях по минералогии, истории, географии, зоологии, медицине, психологии, философии и проч. Все это позднее войдет в его роман «Южный ветер» как само собой разумеющийся культурный багаж европейца, — эдакой общей основой знаний. Сегодня, сто лет спустя. она поражает читателя своим разнообразием и пестротой.

Вернемся, однако, к юному Дугласу: его пиетет перед учеными и желание сделать научную карьеру были настолько велики, что когда на выпускных экзаменах в Вурцбурге в 1889 году профессор Лейдих, известный специалист по зоологии, отсоветовал Норману поступать в университет, объяснив это тем, что университетские штудии сломают его индивидуальность, он с готовностью последовал совету мэтра.

Благо средства позволяли, в деньгах он не был стеснен, и следующие четыре года, с 1890 по 1894, он жил в свое удовольствие. Путешествовал по Франции, Англии, ездил в Грецию. Впрочем, мечту о научной карьере он не оставил. В Лондоне познакомился с зоологом Джеймсом Хартингом на предмет опубликования его, Нормана, статей о пресмыкающихся. Новый поворот судьбы ждал его в 1893 году. Он выиграл конкурс на замещение вакантной должности атташе на дипломатической службе ее величества королевы Виктории, и в марте 1893 года отправился в составе английского дипкорпуса в Россию. (Решил дело ответ Дугласа на вопрос приват-секретаря Баррингтона: «Знаете русский?» — «Да», — ответил Дуглас. Хотя русского языка он в то время не знал вовсе.)

Два года, с 1894 по 1896, прожил Дуглас в Санкт-Петербурге. Именно тогда, осенью 1896, осуществилась его заветная мечта — опубликовать свой первый научный труд. Статьи «Наука о пресмыкающихся» и «Дарвиновская гипотеза» вышли в солидном научном журнале «Нэчерел Сайнс». Однако, по иронии судьбы, они оказались и последними научными изысканиями Дугласа. В его полемической статье о дарвиновской теории видов высказана мысль о свободном времяпрепровождении как главном условии творчества. Наука оказалась прелюдией к увлечению совсем другими материями — литературой, искусством, философией. Так что «обращение», которое переживает в «Южном ветре» молодой англичанин Дэнис, остановившись перед выбором «наука — любовь — литература», это в каком- то смысле и автобиографическая подробность. Правда, у Дугласа та давняя, петербургская дилемма оказалась посложнее, чем у его будущего юного героя: сам он был влюблен в свою бытность в Петербурге сразу в двух русских женщин — Елену, девушку из высшего общества, и служанку Анюту. Когда ситуация стала безвыходной (Елена забеременела, и назревал скандал, который мог подмочить дипломатическую репутацию Дугласа), наш герой попросту сбежал, воспользовавшись ничтожным предлогом.

Тем не менее, главное свершилось: из Петербурга Дуглас увозил в чемодане рукопись своего первого рассказа «Родной демон». Так что не верьте тем, кто повторяет вслед за ним: «я начал писать, чтоб подзаработать», — писателям привычно сочинять о самих себе легенды, и Дуглас не исключение. В России он начал писать о себе и, конечно, не денег ради.

Тот первый рассказ, как и все последующее, что вышло из-под пера Дугласа, имеет отчасти личную и, что называется, научную подкладку. Попытка изжить нервное потрясение (подростком Дуглас чуть не утонул, купаясь в окрестностях Карлсруэ) совмещена в рассказе со своеобразной теорией. В Петербурге Дуглас наткнулся на старое французское издание трактата Апулея De Deo Socratis («О боге Сократа»), и его поразила идея внутреннего демона. С рвением неофита он перечитал на эту тему все, что мог найти о демонах-спутниках, внутренних духах, об ангелах-хранителях, злых гениях и духовных двойниках. Убежденный в том, что в основе жизнедеятельности лежит избыточная энергия, Дуглас выстроил причудливый готический сюжет. Герой рассказа, в разладе с самим собой, осознает причину собственной лени: его наполеоновские планы «гасит» живущий в нем дух, alter ego, вампир. Неимоверным усилием воли он освобождается от двойника, стесняющего его силы и свободу. А когда роль ангела-хранителя приняла на себя его жена, он ее утопил.

Знакомый по викторианской литературе сюжет с двойником! Конечно, помимо чисто внешнего макабра — зловещего описания духа, льнущего к грудной клетке героя, цепляющегося изо всех сил за тело, с которым он сросся, — в рассказе есть отголосок психологических проблем, в то время, очевидно, мучивших самого Дугласа. Его двойник — не вытесненное ли в подсознание желание избавиться от тяготивших моральных уз? Интересен и решительный поступок героя, утопившего зануду жену. В «Южном ветре» именно этот способ освобождения от преследователя выберет один из персонажей. Похоже, любым своим «надсмотрщикам» Дуглас пророчил страшную судьбу.

Остается добавить, что отрывки из рассказа, законченного в 1899 году, писатель включил даже в свою последнюю, значительную книгу «Оглянуться назад» (Looking Back, 1933). Кстати, в том же 1933 году Дуглас встретился в Вене с Фрейдом. Они обменялись несколькими письмами, в основном, о литературе. Переписка эта до сих пор не опубликована, но, надо думать, исследователям творчества Нормана Дугласа было бы интересно познакомиться с оценкой Фрейда — тому наверняка было что сказать писателю, начавшему с изучения пресмыкающихся и расправлявшемуся со своими двойниками.

В 1899 году Дуглас женился на кузине Эльзе Фитцгиббон. Перед этим он успел купить на Капри виллу о двенадцати комнатах, неподалеку от виллы своего однофамильца, лорда Альфреда Дугласа, у которого в 1897 году гостил Оскар Уайльд. Интересно, что при перестройке сада на вилле «Иллюзия» (так Норман Дуглас окрестил бывшую «Виллу Майя») строители обнаружили много римских статуй, амфор, капителей и т. д. (Для этой биографической подробности тоже найдется место в «Южном ветре». Когда граф Каловеглиа попытается убедить американца-миллионера ван Коппена, что статуя «локрийского фавна» не подделка, а древнеримский подлинник, якобы найденный во время раскопок на его вилле, волею автора он окажется не так уж далек от «исторической правды».) Еще Дуглас успел до женитьбы совершить свое первое путешествие в Индию. Восток поразил его укладом, совершенно непохожим на европейский, — именно тогда у него возник замысел книги о Западе и Востоке. Осуществил он его много лет спустя, в 1929 году, опубликовав свою самую спорную книгу «А что же Европа?» (How about Europe?).

Брак с романтичной, не лишенной литературного таланта Эльзой Фитцгиббон поначалу казался безоблачным. У них родились два сына, Арчи и Роберт (Робин). Молодые побывали в 1900-м в Индии и на Цейлоне. Вместе написали книжку «Рассказы дилетанта», которую опубликовали под псевдонимом в 1902 году (лишь двадцать семь лет спустя в издательстве, принадлежавшем Пино Ориоли, Дуглас перепечатает под своим именем единственный рассказ «Неринда» из той давней совместной книжки). Интересная подробность: Дуглас решил посвятить свой первый литературный опыт Уиде. Между ними завязалась оживленная переписка. Читатель спросит: о ком речь, кто такая Уида? Если коротко — одна из тех «новых женщин», которых поминают герои «Южного ветра». В движении «Новые женщины» в Англии 1890-х годов — английских «бестужевок», если хотите, — Уида была едва ли не самой заметной фигурой. Писательница Мари Луиза де ла Раме (1839–1908) взяла псевдоним «Уида» из своего детского словаря: ребенком она произносила имя «Луиза» как «Уида». Вот и пошло — Уида. Автор сорока романов о судьбах женщин, Уида была не по-женски принципиальна, независима и честна. Литературным трудом бескомпромиссной журналистки она завоевала репутацию действительно «новой женщины». Слава ее на рубеже XIX–XX вв. была скандальной. Новое поколение — модернисты, например, — считало своим долгом воздать Уиде честь, часто цитируя ее знаменитую аббревиатуру WW; «Две буквы, два слова владеют сегодня умами — Worker and Woman (рабочий и женщина), Woman and Worker (женщина и рабочий)». Решение Нормана Дугласа посвятить свое первое, пусть анонимное, произведение Уиде — это его жест признания ценностей свободы — независимости суждений и образа жизни.

В 1904 году в Лондоне вышли две научно-популярные книги Дугласа о ландшафте Капри: «Голубой грот наяву и в литературе» (The Blue Grotto and Its Literature) и «Леса Капри» (The Forestal Conditions of Capri). С этого времени литературная деятельность Дугласа не прерывалась, и развод с Эльзой в том же 1904 году только развязал ему руки. А тут еще подоспел счастливый случай: Дуглас познакомился с отдыхавшими на Капри Джозефом Конрадом и его женой. Это стало началом долгой дружбы двух писателей. Что именно расположило Конрада к Дугласу — небританское, как и у него, происхождение, молодость и напористость коллеги — сказать трудно. Как бы ни было, в 1909 году Дугласа стали печатать в «Инглиш Ревью» — известнейшем лондонском литературном журнале тех лет, а в 1913 году, с подачи Конрада, опубликовали его «Слепых поводырей» (Blind Guides). Тогда же, стремясь поправить дела, он устроился, не без помощи Джона Маврогордато, талантливого журналиста, которому посвящена книга «Как все начиналось» (In the Beginning, 1925), помощником редактора в тот же «Инглиш Ревью», где проработал до 1916 года. За это время он издал еще две книги путевых заметок: «Фонтаны в песках» (Fountains in the Sand, 1912) — о поездке в Тунис, и «Старую Калабрию» (Old Calabria, 1915) — о путешествии по южной Италии. Ширится круг его литературных связей: Дуглас подружился с модными романистами тех лет — Хью Уолполом, Комптоном Макензи и его женой Фэйт.

В 1913 году в «Инглиш Ревью» вышла его статья «У нас во дворе» (In Our Alley), посвященная детским играм. Тема неслучайная: она близка дугласовским размышлениям о свободе фантазии, природе воображения, игре ума — этих благотворных условиях для занятий искусством. «Меня интересовало только одно — детская изобретательность», — пояснял писатель. — «Хотите узнать, на что способны дети, — перестаньте сажать их на готовенькое. Игры они придумывают, только если у них нет покупных игрушек». О статье восторженно отозвался Эдвард Гарнетт: «Потрясающе! Поздравляю! Прекрасная вещь — ученый труд в своем роде, а по непринужденности исполнения совсем как Рабле с его перечнем средневековых игр».

Игры играми, а жизнь Дугласа в годы первой мировой войны скорее напоминала страшилку. В 1915 году при загадочных обстоятельствах в дешевой австрийской гостинице погибла во время пожара его бывшая жена. Через год Дуглас чудом избежал судебного разбирательства по делу о педофилии. Еще неизвестно, как сложилась бы в дальнейшем его судьба, но тут Дугласу повезло: летом 1917 года в издательстве Мартина Секера вышел его единственный роман «Южный ветер», и за молниеносным и устойчивым успехом, — шутка ли, в одной только Англии в течение последующих десяти лет роман переиздавался пятнадцать раз! — страсти улеглись, многое забылось. К тому времени Дуглас снова уехал в Италию, во Флоренцию.

Его «флорентийский период» растянулся на долгие пятнадцать лет. За те годы Дуглас написал несколько неординарных книг: «Наедине» (Alone, 1921), «Вместе» (Together, 1923), «Как все начиналось» (In the Beginning, 1925) — и ряд вещей весьма средних. Сдружился с Пино Ориоли, издавшим в 1928 году «Любовника леди Чэттерлей» Д.Г. Лоренса. Поссорился с самим Лоренсом: то ли из-за того, что видел себя его соперником, то ли из-за трагической истории с их общим знакомым Морисом Магнусом, начинающим литератором, незадачливым игроком, покончившим с собой после очередного блефа. А может, не мог простить Лоренсу, что тот вывел его под именем Джеймса Арджайла в романе «Жезл Аарона» (1922). Как бы ни было, в 1925 году Дуглас опубликовал памфлет «Д.Г. Лоренс и Морис Магнус: больше воспитанности, господа» (D.H. Lawrence and Maurice Magnus: A Plea for Better Manners), и это, увы, не прибавило ему славы — ни при жизни Лоренса, ни тем более после его смерти. В 1928-м напечатал скабрезнейшие «Лимерики» (Some Limericks), а двадцать лет спустя — книги эссе «Поздний урожай» (Late Han'est, 1946) и «Венеру в кухарках» (Venus in the Kitchen, 1950).

Многое пережил на своем веку Норман Дуглас. Лучшей его книгой остался «Южный ветер», воспетый Грэмом Грином невзначай, между строк, в предисловии к «Венере»: «Мы сидим в открытом кафе: на столике, вперемешку с бокалами и рюмками, разложены потертый голубой берет, табакерка, рукопись… Он поглаживает машинописные страницы почти готовой книги. Ветер шаловливо загибает уголки страниц, норовя сдуть их со стола или перепутать, да не тут-то было: старый волк все видит, все замечает, — еще бы, он опять в игре! С нескрываемым удовольствием Дуглас разглаживает страницы своей новой книги».

Так чем же волнуют страницы «Южного ветра»?

* * *

На вымышленном острове Непенте в Средиземном море, похожем «на облако, серебряную песчинку среди бескрайних просторов синего моря и неба», чье название означает «забвение», ибо происходит от напитка, упомянутого Гомером в «Одиссее», собралась пестрая компания чудаков со всего света: мистер Кит, мистер Эймз, мисс Уилберфорс, мистер и миссис Паркер, граф Каловеглиа, мадам Стейнлин, Дэнис, герцогиня Сан- Мартино и многие другие. Погостить, а заодно навестить кузину, миссис Мидоуз, на остров приезжает епископ Бампопо мистер Херд: он здесь проездом — возвращается домой, в Англию, из Африки, где долгие годы отправлял епископские обязанности. Его по очереди представляют всем членам небольшой колонии, и таким образом читатель знакомится со всей честной компанией. У каждого своя история и, разумеется, своя жизненная философия. За две недели, проведенные мистером Хердом на острове, он отдыхает душой, становится другим человеком. Чего стоит один факт, что. став невольным свидетелем преднамеренного убийства, он не заявляет в полицию? Нет, решительно остров Непенте действует благотворным образом на каждого. кто попадает под его чары. Дует сирокко, облако вулканического пепла дважды опускается на остров, застя солнце, но от этого сладкая жизнь героев и их философствование не становятся менее приятными, а книга — менее интересной. Так и хочется воскликнуть: чем не Кипр, чем не Канары? А, может, остров «Утопия»? Новые люди, новая жизнь? Кстати, животрепещущая тема в литературе XX века — вспомнить «Остров» (Island, 1962) Олдоса Хаксли…

С другой стороны, не забудем: основной жанр, в котором десятилетиями работал писатель, — это жанр путевых заметок, или (если буквально переводить с английского) «книга о путешествиях». Для английской прозы XX столетия он оказался чрезвычайно продуктивным. Развитие его совпало сразу с несколькими движениями в общественной и культурной жизни прошлого века. Хотя путешествовать англичане любили всегда. С XVIII века, например, у английских дворян вошло в привычку отправлять сыновей в так называемое Большое турне по Европе — длительное путешествие по европейским столицам, с тем чтобы приобрести опыт и «себя показать». Англичане за границей чувствовали себя как дома. Еще бы, имперская Великобритания правила на суше и на море — это только прибавляло уверенности ее подданным. В начале XX века, когда коллапс первой мировой войны многих сорвал с насиженных мест и заставил колесить по странам и континентам, тяга к перемене мест у англичан вошла в привычку. Страна еще долго оставалась империей, и путешествия по Европе, Азии, Австралии, Африке и Америке не составляли для англичан особого труда (разумеется, за исключением четырехлетнего периода войны, с 1914 до 1918 года, и единичных случаев, когда брак с немцем или с немкой, как у Д. Г. Лоренса, мог служить временным препятствием для выезда). Так что традиционное английское путешествие, интерес англичан к экзотике, их страсть выведывать никому не известные подробности и дух космополитизма немало способствовали развитию жанра путевых заметок в английской литературе рубежа XIX–XX вв.

Кто только не писал тогда путевых заметок! Разве что ленивый. Вспомним «Путешествие на остров» (An Island Voyage, 1878) Роберта Стивенсона (1850–1894) и его же «Поездку на осле по Севеннам» (Travels with a Donkey in the Cevennes, 1879). Перечитаем «Путевые зарисовки» (Portraits of Places, 1883) и «Короткую поездку по Франции» (A Little Tour in France, 1884) Генри Джеймса (1843–1916). Перелистаем книгу Сэмюэля Батлера «Альпы и священные места Пьемонта и кантона Тичино» (Alps and Sanctuaries of Piedmont and the Canton Ticino, 1881) хотя бы потому, что Норман Дуглас многое перенял у Батлера.

Путевой жанр подхватило поколение модернистов 1910-х- 1920-х годов. Д Г. Лоренс, Э. М. Форстер, Хаксли, Уиндем Льюис — все оставили свои путевые наброски. Это и знаменитые книги Лоренса, написанные по следам его путешествий по Италии и Мексике: «Сумерки в Италии» (Twilight in Italy, 1916), «Море и Сардиния» (Sea and Sardinia, 1921), «Рассветы в Мексике» (Mornings in Mexico, 1927) и «Поселения этрусков» (Etruscan Places, 1932). И книга Форстера об Александрии «Александрия: прошлое и путеводитель» (Alexandria: A History and a Guide, 1922), и путевые заметки Льюиса о Франции 1900-х годов, которые он начинающим журналистом писал для «Инглиш Ревью». Но как часто бывает, этот легкий пограничный с документальным жанр оказался для модернистов и экспериментальной площадкой, на которой они упражнялись в другом — искусстве психологического пейзажа. Увязать «факт и фантазию», за природным пейзажем высветить психологию, сотворить ландшафт как амальгаму и места, и образа мысли, зарисовки состояния умов, — эту задачу по-своему решали и Лоренс в романе «Радуга» (1915), и Вулф в ее первом романе «По морю прочь» (The Voyage Out, 1915), и Т. С. Элиот в поэме «Бесплодная земля» (1922), и Джойс в «Улиссе» (1922).

Именно на этой почве между прозой Нормана Дугласа и «проектом» модернистов обнаруживаются параллели, точнее, общая стерновская традиция «сентиментального путешествия». Вот как Дуглас определял жанр путевых заметою «Сдается, что читатель вправе рассчитывать не только на чисто внешнее путешествие, описание пейзажа и прочее, но и на внутренний, сентиментальный, если хотите, душевный вояж, разворачивающийся параллельно туристической поездке. В идеале такая книга предлагает нам тройную перспективу — знакомство с неизвестной страной, авторским взглядом на вещи и с тем неведомым, что скрыто в нас самих. Писатель должен иметь поистине бездонный ум, свою жизненную философию (не обязательно выработанную им самостоятельно, независимо от чужого мнения, хотя это всегда здорово) и еще смелость заявить о своей позиции и предложить ее на суд читателя. Писатель должен быть наивным и вместе с тем глубоко зрелым, в нем должны уживаться ребенок и мудрец». Эту двойную перспективу особенно ценили в прозе Дугласа модернисты.

Например, Литтон Стречи полагал, что Дуглас блестяще справился с трудной задачей: за калейдоскопом ярких типов, деталей быта, событий, выявить некий внутренний стержень, создать на эссеистичном, «гобеленном» пространстве романа емкое и целостное впечатление. «Не перестаешь поражаться», — отмечал в письме Дугласу Стречи, — «бесконечной игре фантазии, притом что общее впечатление — донельзя емкое и целостное. Большая редкость, скажу я вам, в наше-то худосочное время встретить эдакие молочные реки. У вас всего через край: энциклопедической учености, юмора, художественности, философской глубины, и что поразительно — понимаешь, что все это — лишь верхушка айсберга».

Вирджиния Вулф в рецензии на роман Дугласа отметила другое достоинство: ей импонировала смелость, с какой автор «Южного ветра» пренебрег литературными условностями, чтобы полнее выразить неуловимое, ускользающее в поведении и образе мыслей своих героев. Для модерниста то было ценным свидетельством первых шагов новой литературы, освобождавшейся от старых схем. Но та же Вулф со свойственной ей прозорливой осторожностью высказывала и сомнение: а так ли уж нов и значителен Дуглас? При этом она оговаривалась: за книгой Дугласа видны литературные предшественники в лице Томаса Пикока и Оскара Уайльда.

Вулф точно определила литературный адрес: «Южный ветер» вышел из европейской прозы конца XIX века. Критики 1920-х годов упорно не хотели замечать того, что сам Дуглас назвал главной сюжетной интригой романа в другой своей книге — «Наедине»: «В «Южном ветре» нет ничего, кроме сюжета. Как заставить епископа оправдать преступление? В этом и состоит сюжет романа». Для писателя, который в семилетием возрасте пережил духовный кризис, сказав себе: — «Бога нет, Бог умер», главной дилеммой оставались все-таки вопросы взаимоотношений между институтом церкви, общественной моралью и поведением обыкновенного человека, часто расходящегося с догматами веры и правилами, принятыми в обществе. А это, согласитесь, проблематика споров конца XIX века. Роман Дугласа — во многом произведение fin-de-siicle.

Принадлежность романа к европейской литературе «конца века» может послужить — несколько неожиданно — и объяснением того, почему роман перевели на русский язык не раньше не позже, а именно сейчас. Разумеется, никто не возьмется с точностью сказать, по какой причине «Южный ветер» Нормана Дугласа не переводили и не издавали в России. Скорей всего, по незнанию или из-за идеологической зашоренности. Можно предположить, что присущий Дугласу и его роману гедонизм, а также странные русские «типажи», чем-то напоминавшие дореволюционных «Распутиных», смущали советских — «англистов». На самом же деле, в романе Дугласа есть что-то от ежесотлетнего finde-sii’cle. И если прав Умберто Эко, говоря, что каждая эпоха завершается постмодернизмом, «парадом» накопленных за столетие идей, то русский перевод — «Южного ветра», впервые предпринятый в конце 90-х, на излете русского постмодерна, выглядит вполне логичным и закономерным явлением.

Роман-комментарий, роман-архив, роман-музей, роман-энциклопедия «Южный ветер» Нормана Дугласа, похоже, окажется созвучен интересам российского читателя.

Наталья Рейнгольд

ББК 84 (4 Вел)-44

Д 80

Составление серии, вступительная статья и комментарии Натальи Рейнгольд

Макет и художественное оформление Андрея Рыбакова

Дуглас Норман. Южный ветер: Роман / Пер. с англ. С. Ильина; вступ. статья, коммент. Н. Рейнгольд. — М.: Б.С.Г-ПРЕСС, 2004. — 527 с. — (Post Factum)

ISBN: 5-93381-147-5

© С. Ильин, перевод. 2004

© Н. Рейнгольд, вступ. статья, комментарии. 2004

© А. Рыбаков, оформление, 2004

© «Б.С.Г-ПРЕСС» издание на русском языке, 2004

Норман Дуглас

Южный ветер

Директор издательства А. Гантман

Ответственный за выпуск Т. Бердикова

Корректор Л. Карпова

Художник А. Рыбаков

Компьютерная верстка С. Розов

Подписано в печать 20.08.2004. Формат 84 х 100 1 / 32

Бумага ВХИ 65 г. Гарнитура «Гарамон»

Печать офсетная. Усл. печ. л. 25,67 + вкладка = 26,45

Тираж 5 000 экз. Заказ № 4292

И.Т.Д. Б.С.Г.-ПРЕСС

109147, Москва, ул. Большая Андроньевская, 22/31

Тел./факс (095) 912-26-51 E-mail: [email protected]

Отпечатано во ФГУП ИПК «Ульяновский Дом печати»

432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14