— Я помню момент, когда увидела его тогда в юридической школе. — Элизабет сидела в кресле возле окна. — Даже вид его заставил меня улыбнуться, я почувствовала радость, равную которой не знала уже долгое время. Он был по-прежнему такой живой, жизнерадостный. После заседания я воспользовалась каким-то предлогом, чтобы позвонить ему. Как я говорила, я уже тогда чувствовала, что ничего хорошего из этого не выйдет, что это невозможно, но мне хотелось с ним говорить и говорить. Он никогда не отказывался от разговоров со мной, так что я имела основания думать, что его чувства сходны с моими. Десятиминутные разговоры растягивались на целый час. Потом они превратились в двухчасовые. Я стала волноваться, какими будут счета и что на счетах этих будет повторяться один и тот же номер. Уверена, что Роберт контролировал мои звонки.

Потом, во время одной из таких бесед, мы обсудили, как бы встретиться. Роберт находился тогда в столице, и я была уверена, что ему и в голову не придет заподозрить меня в подобном проступке. Его самомнение давало мне шанс.

— Но как вы могли выбраться из дома, чтобы вас не увидели? Я читала, что в доме действует надежная система охраны и муж ваш держит целый штат личных охранников.

— Первоначально я просила своего шофера отвезти меня в юридическую школу. Никто не знал, что там работает Джеймс. Я объявила, что езжу туда встретиться со старой подругой. Когда ссылаться на это было бы уже подозрительно, я стала запираться у себя в кабинете и по потайной лестнице спускаться в раздевалку для прислуги. Моя задушевная подруга вывозила меня из дома в своей машине под ворохом пальто. В машине я держала парик, солнечные очки и куртку. Кроме того, в моем распоряжении была и форменная одежда горничных. Утром подруга подвозила меня, и я возвращалась в дом.

Дана глядела на нее в полном изумлении. Адамс опять залилась слезами.

— Я вынуждена была скрываться, как вор, прятаться в машине, чтобы увидеться с ним. Оба мы знали, что это не может длиться вечно, но прекратить наши свидания для обоих было бы невыносимо, и я убаюкивала себя надеждой, что, может быть… как-нибудь… словом, не знаю. Это было наивно, но бывали дни, когда только эта надежда способна была заставить меня утром пробудиться и встать с постели. Джеймс давал мне надежду. Потом он сказал, что что-нибудь придумает.

— Как обнаружил все ваш муж?

— Когда стало очевидно, что Роберт будет баллотироваться в президенты, Бутер активизировался. Это было плохо. Я решила, что он что-то подозревает. И я сказала Джеймсу, что не смогу больше с ним видеться. Мы договорились встретиться в последний раз, чтобы проститься. В тот вечер я принарядилась для него, надела серьги. Мы устроили ужин при свечах, сидели вот здесь, возле окна, и потом до утра не разжимали объятий. Выходить из дома утром было для меня настоящей мукой. Но вы же понимаете, что ни он, ни я ничего не могли изменить. Как и я сейчас.

— Так почему же вы здесь, Элизабет? Зачем попросили меня о встрече?

Адамс взглянула на нее так, словно вопрос этот был для нее неожиданным или же ответ — слишком очевидным.

— Потому что считала, что вы заслуживаете объяснения. Что вы должны знать. Ведь вы же за этим явились в «Фермонт», не так ли? Потому что хотели знать, что произошло, да?

Дана покачала головой:

— Что произошло, я уже знала. А в отель я явилась, потому что нуждалась в вашей помощи.

Адамс казалась искренне озадаченной:

— В моей помощи?

— Я желаю отомстить вашему мужу за смерть брата, Элизабет.

Та тяжело вздохнула:

— Это невозможно. Поймать его с поличным вам не удастся. Никому еще не удавалось это сделать.

— Ошибаетесь. Поймать его с поличным я могу, и я это сделаю. Но с вашей помощью. Мне нужно, чтобы вы подтвердили во всеуслышание, что это ваши серьги, что серьга, которую я нашла в доме брата, принадлежит вам и что у вас с моим братом был роман. Это объяснит, зачем ему понадобилась смерть Джеймса. И это свяжет его с Бутером, застрелившим тех двоих, что убили Джеймса.

Адамс стиснула руки:

— Я не могу этого сделать, Дана.

Та придвинулась к ней еще ближе:

— Нет, можете, Элизабет! Вы можете это сделать — ради Джеймса и ради себя самой. В день своей гибели Джеймс позвонил мне и сказал, что у него затруднения, которые он хотел бы обсудить со мной. Он думал о том, как спасти вас, Элизабет. Мне наплевать на всесилие вашего мужа. Он убил Джеймса и должен за это ответить. Такова моя мотивация, а свою вы сформулируете сами.

— Не могу…

— В таком случае вы будете продолжать влачить жалкое существование и чувствовать себя глубоко несчастной!

Теперь Дана говорила на повышенных тонах.

— Я беременна, Дана…

Дана слегка отпрянула:

— Что?

Адамс отвернулась к окну, помолчала. Потом опять повернулась к Дане:

— Я беременна. Я думала, что это невозможно, но это так. Я не о себе сейчас думаю, Дана, но Роберт ни за что не оставит ребенка мне, а я ни за что не допущу, чтобы мой сын или моя дочь воспитывались у него. Этого я не сделаю.

Дана опустилась в кресло с ощущением полного краха. Голову заломило — надвигалась мигрень.

— Элизабет, вы думаете, что таким образом делаете хорошо вашему ребенку, но это не так. Я совершала эту же ошибку. Растить ребенка в доме, где постоянно ссорятся, где родители несчастливы в браке, не значит заботиться о нем. Это значит…

Она осеклась, пораженная внезапно озарившей ее догадкой.

— Вы не могли забеременеть?

— Мы много лет пытались. Ничего не вышло. Доктора не понимали, в чем дело.

— Какой у вас срок? Сколько месяцев?

— Около семи недель, — ответила Адамс. — Меня все время тошнило, но я считала, что это грипп… Что вы делаете?

Дана схватила свой мобильник.

— Просто вспомнила одну вещь, и мне надо срочно позвонить.