Так случилось, что в этот же год, Но уже при десятой луне, Я из Снежной обители путь в Лингао                               держал. Два товарища-гостя были вместе со мной. Вот шагаем по глинистым, желтым                               холмам. Опустились туман и роса, Опадает с деревьев листва; На земле — только тени людей, С неба светлая смотрит луна… При луне стало весело нам,— Мы идем, и у каждого песнь на устах. Но, вздохнув, я сказал: «Вот ведь как! Есть друзья — нет вина. Есть вино — не хватает закуски к вину. А луна так светла! Свежий ветер так                                        чист! Разве будет еще столь прекрасная ночь?» Гость ответил: «На склоне ушедшего дня Бросил сеть я — и рыбу поймал: Рот огромен, мелка чешуя, Вот уж подлинно карп из Сунцзян! Словом, добрая снедь. Только как мы                                     добудем вина?» Я вернулся домой — за советом к жене, А жена говорит: «Мерой в доу запас Я хранила давно до минуты такой». Так достал я к закуске вино! А потом мы продолжили путь И добрались до Красной скалы, Где рокочет теченье реки, Пробиваясь меж глыб. Горы так высоки, что уменьшенной                          кажется снизу луна. Из отхлынувших вод обнажаются скал                          острия. Только несколько лун миновало                          и несколько солнц, — А узнать не могу эти горы и эту реку! …Полы длинной одежды своей подобрав, Я вскарабкался вверх но отвесной скале И, пробравшись сквозь чащу кустов                          молодых, Оседлал Леопарда и Тигра, На спину Дракона Рогатого влез И, до гнезд соколиных добравшись, Взираю на темный дворец — на обитель                          Фэн И… Жаль, что гости со мной не решились                          взобраться сюда! Вдруг раздался пронзительный свист, Задрожали деревья, пригнулась трава, Все долины в низинах эхом вторили                          свисту в горах, Все гонимые ветром реки вздыбили воды                          свои. Цепенея и духом упав, Я смятенье не мог побороть, Страшно было стоять на вершине совсем                          одному, И тогда я спустился к друзьям, Нас у берега лодка ждала. На средине реки Мы отбросили весла, отдавшись теченью                          Чанцзян, И дремали, от мира уже отрешась… Вот приблизилась полночь. Тишина воцарилась — и вдруг Одинокий журавль Над рекой пролетел: Колесницы колеса — это круглые крылья                                его. Тонкий шелк — это белые перья его. Пролетел с громким криком И на западе скрылся из глаз… Я в Лингао… С друзьями расстался, В обители тихой заснул… И во сне предо мною предстал                                проповедник-даос В одеянии с перьями, как у бессмертных                                святых. Он в Лингао зашел по пути И учтиво спросил: «Хорошо ли и весело ль время                                у Красной скалы провели?» Я монаха спросил, как его величать, Но лишь голову тихо склонил, не ответил                                даос. «О! — воскликнул я. — Понял: во сне                                продолжается явь! Ночью вы пролетели над нами, Крича, как журавль?» Улыбнулся даос, поглядел на меня                                и исчез, Был смущен я, когда же опомнился —                                дверь распахнул, Огляделся вокруг — Ни души!..