Чарли готов был побежать вслед за Одри, но в это время на сцену хлынули ликующие зрители. Они подхватили Чарли на руки и принялись подбрасывать его в воздух.

Радостные громкие крики, смех.

– Гип-гип-ура оркестру! – кричал кто-то.

– Ура! – дружно подхватывали десятки голосов.

Чарли оставалось лишь терпеливо взлетать раз за разом высоко вверх и опускаться вниз, где его подхватывали крепкие руки. Он был бесконечно благодарен всем этим людям – ведь они в буквальном смысле спасли ему жизнь. Они и Одри.

При мысли о ней сердце Чарли тоскливо сжалось.

– Да отпустите же вы его, наконец! – прорезался сквозь шум новый голос. – Я хочу кое о чем спросить этого молодого человека!

Голос этот принадлежал Кливленду Унтермайеру, мэру города Розуэлла. Призыв его был услышан, и Чарли наконец ощутил под ногами твердую землю.

Ему не терпелось броситься вслед за Одри, попытаться вернуть ее, поговорить с нею, попытаться ей все объяснить, но кольцо вокруг него оказалось слишком плотным – о бегстве не приходилось и мечтать. Отвечая на поздравления, Чарли покосился туда, где стояли Фермин Смолл и Пэнси Хьюлетт. Оба они забились в дальний уголок и изо всех сил старались никому не попадаться на глаза.

Фермин поднял голову, и их взгляды встретились. Чарли стало ясно, что, хотя Фермин Смолл проиграл сегодняшнюю битву, это нисколько не поколебало его уверенности в том, что на сцене сегодня были не музыканты, а преступники.

Ну что же, Чарли оставалось лишь воздать должное и упорству Фермина Смолла, и его интуиции, а заодно подумать о том, что дальнейшая жизнь в этом городе вряд ли окажется для него тихой и безоблачной.

Пэнси Хьюлетт напрочь растеряла все свое высокомерие и стояла поникшая, с покрасневшими от слез глазами и комкала в руке промокший носовой платочек. Нужно честно признаться: слезы Пэнси ничуть не тронули сердце Чарли. В конце концов, можно считать, что они всего лишь квиты с нею за тот выстрел. К тому же Пэнси и в самом деле оказалась именно такой, какой представлялась ему по рассказам Айви и Одри, – напыщенной лицемеркой и набитой дурой.

Чарли с новой силой захотелось увидеть Одри. Ведь в его сердце, несмотря ни на что, продолжала жить последняя, безумная надежда на то, что все еще как-нибудь образуется. Во всяком случае, он ни за что не уедет из Розуэлла, прежде чем попытается объясниться с Одри.

Что он будет ей объяснять? О чем станет говорить?

Об этом Чарли пока не думал.

Одри тем временем спешила по пустынным улочкам Розуэлла, не разбирая дороги. Ей было безразлично, куда бежать. Лишь бы подальше от Чарли.

Слезы застилали ей глаза, потому-то она и не заметила Гарланда с Лютером, появившихся из-за угла. Не увидела она ни того жеста, которым Гарланд остановил своего приятеля, ни его негромкого:

– Тс-сс…

Бандиты снова юркнули за угол, желая остаться незамеченными до тех пор, пока Одри не поравняется с ними.

Она поняла, что попала в беду, когда сзади на ее плечо легла тяжелая грубая рука. Одри обернулась, мгновенно узнала Гарланда и громко завизжала. Гарланд торопливо зажал ей рот своей грязной ладонью и проскрипел:

– Эй, Лютер! Как ты думаешь, может быть, на этот раз эта ведьма будет попокладистей, а?

Лютер посмотрел на Одри своими пустыми глазами, пошевелил своей единственной извилиной и изрек:

– Это ведь из-за нее нас тогда арестовали, верно? Лицо Гарланда исказила гримаса, которая должна была обозначать у него улыбку.

– Точно, – сказал он. – А теперь сама попалась в наши лапы.

– И на этот раз я смогу ее… – Лютер плотоядно сглотнул.

– Хоть десять раз, – хохотнул в ответ Гарланд. Лютер протянул свою лапищу к лицу Одри. Она резко отпрянула, отчего ее шляпка соскочила и упала в придорожную пыль.

– Не дергайся, пташка, – ухмыльнулся Гарланд. – И не вздумай кричать. Тем более что тебя все равно никто не услышит. Весь город на празднике.

Увы, это было правдой. Улицы Розуэлла были пустынны, словно весь город вымер.

А в парке между тем происходило вот что. Сквозь густую толпу к Чарли энергично пробивался мистер Унтермайер, мэр города Розуэлла.

– Пропустите! Пропустите! – кричал он, не забывая при этом работать локтями. – Слушайте! – крикнул он, достигнув наконец сцены.

Ему пришлось еще несколько раз повторить свое “Слушайте!» и изрядно помахать руками, прежде чем установилось некое подобие тишины.

– Слушайте! – в последний раз крикнул мэр города Розуэлла. – Я хочу задать этим славным парням один вопрос!

– Какой еще вопрос, мэр? – крикнули в ответ из толпы.

– А вот такой: как они смотрят на то, чтобы остаться в нашем городе и впредь именоваться “Розуэллский городской духовой оркестр”?

Чарли не сразу поверил своим ушам. Он посмотрел на своих друзей и прочитал на их лицах нескрываемый восторг.

Наступила тишина, которую нарушил лишь чей-то недовольный возглас:

– Эх, дьявол!

Мэр Унтермайер обернулся к говорившему – средних лет толстячку с седеющими висками и большими усами – и торжествующе улыбнулся:

– Не ворчи, Фред. Мы первыми спросили. Кто-то шепнул сзади в ухо Чарли:

– Это Фред Джонс, мэр Арлетты.

– О! – с уважением протянул Чарли и вновь перевел взгляд на Кливленда Унтермайера.

– Ну что? – спросил тот. – Как вам наше предложение?

– Э-э… – начал Чарли. Он пробежал взглядом по лицам зрителей, глядевших на него с напряженным ожиданием, увидел взволнованные лица своих друзей…

Тогда Чарли обернулся к мэру и коротко ответил:

– Да. – И повторил еще раз, во весь голос, покрывая начинающийся шум: – Да!

Его музыканты – все пятеро – принялись обниматься, бурно выражая свою радость. Их ликование разделили зрители.

Кливленд Унтермайер широко улыбнулся и торжествующе заявил:

– Ну, теперь-то всем понятно, что в нашем городе больше любят музыку, чем в Арлетте!

– Что? – не понял Чарли.

– Ну как же! Ведь Фред Джонс только что собирался спросить, не согласитесь ли вы стать городским оркестром в Арлетте!

– То есть… То есть они тоже хотели предложить нам…

– Разумеется! Да вы только посмотрите на лицо Фреда! Он же весь позеленел от огорчения! Даже стал похож на огурец!

Через какое-то время Чарли наконец удалось выбраться из толпы. Не теряя времени, он приступил к поискам Одри и направился к главной улице Розуэлла: ведь именно в этом направлении шла Одри, когда он видел ее в последний раз.

Когда он уже сворачивал за угол, до него донеслись издалека, от церкви, первые такты “Голубого флага”, и Чарли не сдержал улыбки, несмотря даже на то, что все нервы его были напряжены до предела. Обернувшись, он сумел рассмотреть в отдалении маленькие фигурки своих друзей, стоявших на сцене. Джордж Олден, Фрэнсис Уотли и Хар-лан Льюис чуть позади, а на переднем плане под дружные аплодисменты зрителей солировал Пичи Джилберт.

Лестер Фрогг не играл. Его в это время даже не было на сцене. Старина Лестер стоял в это время под деревом в обнимку с Айви Хьюлетт, которая чувствовала себя юной девушкой, впервые попавшей на бал. Впрочем, примерно так же чувствовал себя и Лестер. Они стояли, держась за руки и не сводя друг с друга влюбленных глаз.

Слова им были не нужны. Лестер только вздыхал, а Айви улыбалась ему в ответ. Одним словом, все у них было на мази, и слава богу.

Чарли улыбнулся при виде этой картины и помчался дальше на поиски Одри.

Он быстро шел по главной улице, глядя в пустые окна домов и зашторенные витрины магазинов. Все закрыто, и везде царит тишина. Весь город на празднике, в парке.

Даже сюда продолжали доноситься издалека звуки музыки и веселый смех.

Праздник.

А ведь все могло сложиться совсем иначе, и они с Одри были бы сейчас на этом празднике. И объявили бы при всех о своей помолвке. И не скрывали бы больше своей любви.

Нет, нужно как можно скорее разыскать Одри, упасть к ее ногам и попросить у нее прощения. Не может быть, чтобы она не простила его, ведь у Одри такое доброе сердце!

У самого Чарли вместо сердца был сейчас кусок льда.

И в эту секунду до слуха Чарли донесся крик.

Кровь бросилась в голову Чарли, когда он понял, что это кричит Одри. Он бросился вперед и, свернув за угол, увидел двоих всадников, бешено погоняющих лошадей. У одного из них через седло было перекинуто что-то длинное, похожее на человеческое тело.

– Одри!

Чарли в одну секунду все понял и похолодел от ужаса. Еще секунда – и он сумел распознать во всадниках тех негодяев, что недавно напали на Одри на лугу. Чарли сделал еще шаг вперед и увидел лежащую на земле шляпку. Он слишком хорошо знал эту шляпку, чтобы у него после этого осталась хоть тень сомнения, кого увозят из города двое преступников, неведомо почему оказавшиеся вдруг на свободе.

Чарли поднял с земли шляпку, огляделся.

Вокруг, разумеется, не было ни души – все веселились в парке.

Чарли заметил совсем рядом коновязь, и возле нее – десятки оседланных лошадей. Что называется, на выбор.

С выбором Чарли не стал тянуть и решительно отвязал холеного, с горящим глазом, скакуна. В эту минуту Чарли и не думал, что совершает кражу, он был уверен, что этот-то поступок ему простят, лишь бы ему удалось нагнать бандитов. Как знать, может быть, ему удастся совершить в своей жизни хоть один благородный поступок и спасти девушку из грязных лап насильников?

Скакун оказался превосходным – легкий, быстрый как птица, он, казалось, летел над землей, не касаясь ее копытами. Ветер засвистел в ушах Чарли, когда он бросился вдогонку за Гарландом и Лютером.

Вскоре он, несмотря на расстояние и густую пыль, стоявшую над дорогой, начал различать некоторые детали. Увидел, как извивается уложенная поперек седла Гарланда Одри, как яростно она размахивает руками.

– Одри, милая, потерпи. Осторожнее, не заводи их, – бормотал на скаку Чарли Он знал, что первым убьет Лютера, скакавшего чуть сзади. Сначала – его, а потом разберется и с Гарландом. Правда, чем он будет убивать бандитов, Чарли пока не решил – ведь в руках у него не было ничего, кроме шляпки, которую он зачем-то прихватил с собой.

Скакун все прибавлял и прибавлял, и расстояние между Чарли и преступниками сокращалось с каждой секундой.

“Интересно, скоро ли они меня заметят?» – подумал Чарли и в ту же секунду получил ответ на свой вопрос.

Лютер обернулся и увидел погоню. Даже такому идиоту, как Лютер, стало понятно все. Или почти все.

– Проклятие, – пробормотал Чарли и теснее прижался к холке своего скакуна, когда увидел, как Лютер потянулся к висевшей у него на боку кобуре.

Еще секунда – и прогремел первый выстрел.

Чарли даже не услышал свиста пули. И то сказать, разве может человек на всем скаку попасть в другого человека иначе, как только по счастливой случайности. Счастливой, разумеется, для стреляющего. За всю свою жизнь Чарли только однажды видел, чтобы выстрел на всем скаку вышел удачным. Это было во время войны – пуля прошла тогда совсем рядом с ним и пробила при этом трубу мчавшегося рядом Хариана Льюиса. Поговаривают, правда, что очень метко стреляют с лошади индейцы-команчи, но этого Чарли не мог утверждать, пока не увидит собственными глазами.

К тому же Лютер, слава богу, не команчи.

Еще пять раз грохнул “кольт” в руке Лютера, и, разумеется, все пять пуль ушли, что называется, “в молоко”. По счастью, скакун Чарли оказался привычным к выстрелам. Он не только не испугался, но даже побежал еще резвей. Вот уж не знал Чарли, что лошади могут скакать с такой скоростью!

Расстояние между бандитами и Чарли резко сократилось, и теперь он мог слышать родной голос Одри, поливавший что есть сил Гарланда. Одри не стеснялась в выражениях, так что такие обороты, как “ослиное дерьмо” и “тухлая свинья”, были среди всего отнюдь не самыми крепкими.

Лютер поравнялся с лошадью Гарланда, и Одри, не переставая сыпать бранью, изо всех сил лягнула Лютера в колено. Это получилось у нее настолько удачно, что Лютер от неожиданности взмахнул руками и выронил “кольт”.

Чарли почти настиг этого идиота. Пора было подумать об оружии, хотя Чарли был настолько зол, что, пожалуй, смог бы и голыми руками свернуть шею этому мерзавцу. Впрочем, постойте-ка, что это?

Ах, да, шляпка. И не просто шляпка, но с толстой стальной проволокой в каркасе, чтобы ветер не сгибал поля, украшенные кружевами. Толстая тяжелая проволока – чем это не оружие?

Конечно, с противником поумнее с помощью шляпки, может быть, и не справишься, но если учесть, что Лютер – законченный кретин…

Чарли пришпорил своего скакуна, подлетел к Лютеру и изо всех сил рубанул шляпкой по его пустой башке. Лютер охнул, потерял равновесие и на полном скаку рухнул на землю, приложившись к ней, словно куль с мукой, – и звук был такой же, и пыли поднялось столько же.

Чарли даже не обернулся. Он не сомневался, что если Лютер и поднимется на ноги, то не скоро. Лошадь Лютера, оставшаяся без седока, некоторое время пыталась соревноваться в скорости со скакуном Чарли, но быстро поняла, что дело это безнадежно, и отстала, свернув в сторону, туда, где среди камней виднелся островок зеленой свежей травки.

– Одри! – кричал, привставая в седле, Чарли. – Одри, держись!

Она продолжала сопротивляться. Чарли хотелось крикнуть, чтобы она успокоилась и ждала помощи, да разве докричишься, когда ветер свистит в ушах и копыта грохочут по каменистой дороге? Тем временем стало четко видно лицо Гарланда, и по его выражению было понятно, что нервы у преступника на взводе.

Одри извивалась всем телом, словно змея, и как змея пыталась обвить, сковать тело Гарланда, лишить его подвижности.

Наконец Одри удалось принять такое положение, в котором одна ее рука могла дотянуться до груди Гарланда, и она не раздумывая принялась колотить своего врага… Тут и вторая рука Одри обрела некоторую свободу и немедленно потянулась к кобуре Гарланда. Ухватила пистолет за барабан и, не имея возможности дотянуться вверх, изо всех сил ахнула Гарланда по коленной чашечке. Бандит дико заорал и дернулся в седле.

– Да пропади ты пропадом, ведьма! – донесся до Чарли дикий вопль, и он понял, что терпение Гарланда лопнуло.

То, что произошло в следующие несколько секунд, будет помниться Чарли всю жизнь, до самой смерти. Он пришпорил скакуна и поравнялся с Гарландом именно в ту секунду, когда тот собирался на всем скаку вышвырнуть Одри из седла.

– Одри! – закричал Чарли, перехватывая поводья в одну руку и протягивая вторую Одри. – Прыгай, Одри! Держись за меня!

Это был невообразимый трюк, но ей каким-то чудом удалось его проделать. И скакун, надо отдать ему должное, подыграл им просто превосходно. Он словно понял, что от него требуется, и уравнял свою скорость со скоростью лошади, на которой сидел Гарланд. Еще секунда, и Одри, наклонившись вбок, ухватилась за руку Чарли, и тот перетащил ее в свое седло.

В последний момент Одри на прощание взмахнула ногами и с такой силой ударила ими в бедро Гарланда, что на этот раз он не удержался в седле и свалился на придорожные камни.

Скакун Чарли притормозил, а вскоре и вовсе остановился. Одри сидела, прижавшись к груди Чарли, и плечи ее мелко дрожали. Чарли бережно прижимал девушку к себе, словно она была тем спасательным кругом, благодаря ко-торому он надеялся уцелеть в бушующем вокруг него море по имени Жизнь.

Спустя какое-то время Чарли спустился на землю, не выпуская Одри из рук, и только тогда поставил девушку на ноги. При этом он продолжал обнимать ее и тихонько покачивался вперед-назад, приговаривая:

– Ну, ну, все хорошо, все кончилось. Как ты, родная моя?

Одри резко высвободилась из его объятий и неожиданно холодным голосом сказала:

– Отвезите меня назад в город, Чарли.

Чарли с тоской заметил, что Одри при этом старается даже не смотреть в его сторону. Увы, она по-прежнему ненавидит его, и скачки с препятствиями ничего не изменили в их отношениях.

Одри же тем временем промокнула навернувшиеся на глаза слезы и вскользь подумала о том, как она выглядит – растрепанная, грязная, с всклокоченными волосами…

А впрочем, не все ли равно!

После пережитого нервного возбуждения на нее навалились усталость и апатия. Все тело ее болело после драки с Гарландом – каждая косточка, каждый мускул. Губы Одри пересохли и потрескались.

Одри еще не осознала до конца ни ту опасность, которой подвергалась, ни свое чудесное освобождение от нее. Только одно она знала совершенно точно: больше всего ей неприятно то, что ее освободителем, ее рыцарем оказался Чарли. Лучше бы это оказался любой другой – мало ли на земле мужчин, в конце-то концов!

– Одри, прошу, позволь мне…

– Нет! – резко прервала его Одри, чувствуя, что еще немного, и она разрыдается. – Нет! – повторила она. – Отвезите меня в город.

Чарли выглядел таким несчастным, таким потерянным, что сердце Одри невольно сжалось. Ей вдруг стало безумно жаль этого лгунишку.

Чарли тяжело вздохнул и заметил:

– Полагаю, нам следует прихватить с собой и этих, – он кивнул в сторону неподвижных тел Лютера и Гарланда.

Одри молча кивнула в ответ и отвернулась.

… Обратный путь показался Чарли просто бесконечным. За все это время Одри не сказала ему ни слова, если не считать нескольких коротких “да” или “нет” на все его попытки заговорить с нею. Они с Одри возвращались в Розуэлл на скакуне, которого увел от коновязи Чарли, а на буксире у них тащились два всадника. Гарланд и Лютер возвращались туда, откуда совсем недавно вышли на свободу – в городскую тюрьму. Связать Гарланда не составило больших усилий. Гораздо больше пришлось повозиться с Лютером – когда Чарли и Одри нашли его, он оказался совсем невменяемым и никак не мог понять, что же такое с ним происходит. Они подняли его, словно куль, и безо всяких церемоний приторочили к седлу.

Чарли молча тащил на поводу пару лошадей с бандитами, Одри также молча сидела в седле впереди него. Тишину прерывал только негромкий стук копыт да пофыркивание лошадей. Чарли чувствовал себя уничтоженным, раздавленным, стертым в порошок.

Когда они вернулись в город, улицы были все еще пусты – горожане продолжали веселиться в парке. Неужели прошло так мало времени с той минуты, когда он увидел лежащую на тротуаре шляпку Одри? Чарли просто самому не верилось.

Они остановились возле городской тюрьмы. Чарли соскочил с седла, помог Одри спуститься на землю.

– Одри, ты не хочешь поговорить со мной? – безнадежно спросил Чарли.

– Нет, мистер Чарли Уайлд, – равнодушно ответила она. – Не хочу.

Одри посмотрела наконец в глаза Чарли. О боже, лучше бы она этого не делала! Теперь у Чарли пропала последняя надежда.

Одри резко повернулась и, не оглядываясь, пошла прочь. Чарли с тоской смотрел ей вслед, чувствуя себя самым несчастным человеком на свете. Одри дошла почти до конца улицы и – тут Чарли захотелось протереть глаза – свернула в католическую церковь, к отцу Бернардо.

“Интересно, что она забыла там?» – подумал Чарли.

Ему захотелось пойти и посмотреть, что же станет де-лать Одри в католической церкви, но тут он с досадой вспомнил о том, что у него на привязи болтается пара бежавших из тюрьмы разбойников.

Чарли бесцеремонно стащил их на землю и одного за другим втолкнул внутрь помещения, отведенного под офис шерифа.

Фермина Смолла на месте не было, один лишь Вальдо мирно спал, сидя за столом. Чарли бесцеремонно растолкал помощника шерифа и без долгих разговоров передал ему свой груз, после чего поспешно покинул это неприветливое местечко. Выйдя за порог, он глубоко вздохнул, как человек, закончивший большую работу.

Потом Чарли быстрым шагом отправился к католической церкви. Он неловко сдернул с головы шляпу и тихо отворил дверь. Нечасто ему доводилось бывать в храме божьем в последнее время!

Внутри церкви было темно и довольно холодно. Свет почти не проникал сквозь узкие пыльные окна, и помещение освещали лишь восковые свечи, кое-где горящие под иконами. Перед Чарли тянулись длинные ряды скамеек – темных и пустых, отчего церковь напомнила ему театр после спектакля, когда его покинули последние зрители. Рядов было немного – всего пять, и, как невольно подсчитал в уме Чарли, максимум прихожан, на которых мог рассчитывать отец Бернардо, не превышал пятидесяти человек.

Небольшое возвышение возле дальней стены со стоящим на нем простым алтарем, крест над ним – тоже простой, деревянный, темный. Возле алтаря – пара медных подсвечников. Вот, пожалуй, и все более чем скромное убранство церкви. Одного беглого взгляда на все это было достаточно, чтобы понять очевидную истину: католическую церковь города Розуэлла можно было назвать чем угодно, кроме источника доходов.

Справа от алтаря было устроено нечто вроде раздвижной стенки – очевидно, там находилась исповедальня.

Чарли грустно осмотрелся и огорченно вздохнул, никого не обнаружив в этом печальном и тихом храме. И тут до него донеслись сдавленные всхлипывания. Да-да, точно, они доносились из-за перегородки, из исповедальни, теперь Чарли точно знал это.

Потом послышался тихий ласковый мужской голос, и Чарли догадался, что он принадлежит отцу Бернардо. А плач? Кому, кроме Одри, плакать в храме в этот час?

Чарли тихонько подошел ближе, чувствуя себя смущенным до глубины души.

Как он и думал, мужской голос принадлежал отцу Бернардо. У Чарли вдруг промелькнула неожиданная мысль – немедленно упасть к ногам священника и исповедаться ему во всех своих грехах. Такого желания Чарли еще никогда в своей жизни не испытывал! Но сейчас, во имя Одри, во имя их будущего он готов был на все, даже на это.

Чарли подошел вплотную к перегородке и заглянул за угол. Картина, открывшаяся его глазам, была такой трогательной, что Чарли едва не прослезился.

Священник сидел на жесткой скамеечке, а перед ним, положив голову на его колени, стояла коленопреклоненная Одри. На скамеечке возле священника виднелась чашка с водой, и Чарли понял, что воду эту отец Бернардо специально принес для того, чтобы напоить Одри. Рука священника лежала на голове Одри и казалась темнее, чем ее золотистые волосы.

До Чарли донесся шепот Одри:

– Почему же я всегда так верила ему, святой отец?

– Потому что любила его, дитя мое, – шхо ответил отец Бернардо.

– Но ведь он недостоин моей люби, отец Бернардо!

– Любовь – дар божий, Одри. А значит, любви достоин любой.

“Господи, – с ужасом подумал Чарли. – Не я ли сам говорил не так давно те же самые слова? Что же я наделал!”

Что наделал? Предал Одри, вот что он наделал. Четвертовать его за это мало.

– Я ничего не понимаю, – прошептала Одри и тяжело вздохнула.

– Может быть, он вовсе не такой плохой человек, Одри. Может быть, у него были причины так поступать. Причины, о которых ты просто не знаешь.

Не было похоже, что Одри склонна поверить в сущест-вование каких-то особых причин, приведших Чарли к ограблению магазина тетушки Пэнси. Она покачала головой, но при этом не сказала ни слова. Чарли захотелось броситься к ногам Одри и все объяснить – а ему было что объяснить и что рассказать. Он очень хотел попросить у нее прощения.

Одна беда – он не мог придумать, как ему начать.

Отец Бернардо первым заметил его присутствие. К удивлению Чарли, священник нисколько не рассердился, да, пожалуй, и не удивился. Он просто улыбнулся Чарли – да так доброжелательно, что у того комок подкатил к горлу. Затем отец Бернардо поднял руку и жестом пригласил Чарли приблизиться.

Чарли нерешительно шагнул вперед. Потом остановился и в сомнении уставился на стоящую возле него на коленях женщину, которую любил больше всего на свете. И сколько же страданий он ей принес!

Переведя взгляд на отца Бернардо, Чарли обнаружил, что тот продолжает улыбаться ему. Священник сделал жест руками, который Чарли воспринял как приглашение к разговору.

Чарли совершенно растерялся и не знал, с чего ему начать. Он раскрыл рот, но потом вновь закрыл, так и не произнеся ни слова. Потом прокашлялся и попробовал начать еще раз.

– Одри. – Это было единственным, на что он оказался способен.

Одри вздрогнула, подняла голову с колен отца Бернардо и уставилась в лицо Чарли. Глаза у нее были такими глубокими и полными печали, что у Чарли заныло сердце. Он вдруг понял, что ему нужно сделать, и опустился на колени рядом с Одри, – рядом, но не касаясь ее.

– Одри, можно мне с тобой поговорить? Прошу тебя, удели мне минуту. Всего одну минуту.

Он еще раз окинул взглядом ее бледное лицо, покрасневшие от слез глаза, и сердце заныло еще сильнее.

Одри не ответила, даже головы в его сторону не повернула, словно Чарли для нее вообще не существовал.

Грустно покачивая головой, Чарли негромко заговорил:

– Мне очень жаль, Одри. Очень жаль. Мне нет оправдания. Я в самом деле именно тот, кем меня считает Фермин Смолл, – разбойник, лжец и воришка. Преступник.

Она по-прежнему не говорила ни слова. Только всхлипывала. Один раз поднесла к лицу руку, чтобы смахнуть с глаз слезинку, но так ничего и не сказала.

– Мы голодали, Одри, – продолжал тем временем Чарли. – Работы ни у кого из нас не было. А расставаться друг с другом мы тоже не могли, чтобы искать свое счастье поодиночке. Ведь мы вместе прошли войну, потеряли стольких друзей… – Он еще ниже опустил голову. – А я… Я всегда был у них за старшего. Всегда. И это я придумал тогда ограбить тот салун в Эль-Пасо.

Господи, до чего же трудно обо всем этом говорить вслух! Но нужно. Одри должна узнать о нем все – до последней мелочи, до последней, как говорится, запятой.

– Грабителей из нас не получилось, – грустно усмехнувшись, продолжил Чарли. – Мы ничем не разжились в том салуне. Пришлось уносить ноги из города, пока нас всех там не перестреляли. А потом… Потом нам несколько раз удавалось стащить что-нибудь по мелочи – пару лепешек, миску бобов… Одним словом, чтобы только ноги не протянуть. Затем мы оказались в Арлетте и решили ограбить магазин твоей тетушки – мы же думали, что в такую пору там никого нет. Да и то мы надеялись всего лишь разжиться в нем солью да бобами. Солью мы в тот раз не разжились, а вот пулю в руку я от тетушки Пэнси схлопотал.

“Почему она молчит? – с отчаянием подумал Чарли. – Почему она, черт побери, не скажет ни слова?”

Он искоса посматривал во время своего рассказа на Одри и не мог не любоваться ею. Она была очаровательна даже сейчас, даже с заплаканными глазами и растрепанными волосами. Все равно – прекрасна. Нет, не то чтобы красива той правильной красотой, которую так любят изображать на своих картинах художники. Красота Одри была спрятана глубоко внутри, но от этого становилась еще ослепительнее, когда ее удавалось наконец понять и увидеть.

Нет, такой женщины Чарли, разумеется, был недостоин. Он и сам прекрасно понимал это.

Одри вытерла свои мокрые глаза, но так и не сказала ни слова.

Чарли перевел взгляд на отца Бернардо и обнаружил, что священник слушает его рассказ с неподдельным состраданием. В сердце Чарли невольно шевельнулась благодарность к отцу Бернардо – ведь он едва ли не единственный, кто был способен сочувственно выслушать грустную исповедь бродяги-музыканта.

– А потом… потом мы попали к вам, я и Лестер, и вы обогрели и накормили нас. Так хорошо нам не было давно – с самого начала войны.

“О чем я говорю? – с досадой подумал Чарли. – И при чем тут война? Сколько же можно все на войну списывать?”

– А еще… – Он набрал в грудь воздуха и бросился, словно в омут головой: – Еще мы собирались ограбить банк в Розуэлле, как только в него поступят вклады перед началом перегона скота на летние пастбища. Это должно было случиться на следующей неделе. А после этого мы собирались бежать в Альбукерке, чтобы поискать там работу.

Чарли посмотрел на неподвижное лицо Одри и убитым голосом закончил:

– А еще я собирался украсть ваши рубины, Одри.

Все. Теперь он сказал все, и на душе у него сразу полегчало, словно он своим признанием и впрямь скинул с нее давивший груз.

Одри еще раз промокнула глаза носовым платком и всхлипнула. Платочек ее промок насквозь, и Чарли протянул ей свой. Она пару секунд подумала, глядя на протянутый платок, а потом все так же молча полезла в карман платья – за своим собственным.

Чарли скомкал свой бесполезный платок и сунул его в карман. Тишина начала тяготить его, и он сказал, чтобы прервать молчание, растянувшееся, казалось, на целую вечность:

– Я понимаю, что недостоин вашего снисхождения, Одри. Вообще не достоин ничего. Да я и не прошу ничего. Просто мне хотелось, чтобы вы знали…

Он умолк, не зная, что еще сказать. Слова его растая-ли под сводом церкви, и вернулась томящая, тяжелая тишина.

Чарли сказал:

– Прости меня, Одри. И еще он сказал:

– Я люблю тебя.

Больше ему нечего было сказать.

А Одри по-прежнему молчала.

И снова повисла тишина. Одри смотрела на Чарли, а тот смотрел на священника, словно ожидая теперь помощи от отца Бернардо.

О господи!

Чарли тяжело поднялся с колен, в последний раз взглянул на Одри и медленно, тяжело побрел к выходу. Он был уже возле самой двери, когда услышал за спиной негромкое:

– Ч-чарли…

Чарли остановился как вкопанный. Не было сил двинуться дальше, но не было сил и на то, чтобы обернуться. Снова послышалось, чуть громче:

– Чарли… На этот раз он обернулся и с трудом выдохнул:

– Да, Одри?

– Ты… Ты часто повторял мне, что ты не джентльмен. Что ему было ответить? Святая правда.

Чарли молча кивнул в ответ.

Одри снова всхлипнула, и Чарли увидел, как она комкает свой промокший носовой платок в крепко сжатых, побелевших от напряжения пальцах.

– Ты оказался прав.

Сердце Чарли перестало биться в груди. Ноги его приросли к каменному полу церкви и не хотели, не могли двигаться.

Он собирался сделать над собой последнее усилие и окончательно покинуть храм, когда снова прозвучал голос Одри:

– Я тоже люблю тебя, Чарли.

Эти слова поразили его как раскат грома. Неужели он не ослышался? Неужели она и в самом деле сказала, что любит его? Несмотря ни на что? Этого не может быть!

Чарли продолжал стоять неподвижно, словно каменный истукан, не зная, что и как ему делать дальше.

Одри слегка нахмурилась, вздохнула и сделала нетерпеливый жест рукой:

– Ну же?

Чарли моргнул, раскрыл рот, но у него не было слов. Только руки его взмахнули и бессильно упали вниз, словно крылья подстреленной птицы.

Одри повторила, уже нетерпеливо, настойчиво:

– Ну же?!

Чарли снова моргнул и глупо переспросил:

– Ну же? Что – ну же, Одри? Я не понимаю.

Одри вздохнула и медленно поднялась с колен. Интересно, сколько времени она простояла так на холодном каменному полу? И это после всех скачек, после драки с Гар-ландом, отнявшей у нее столько сил…

Одри еще раз вздохнула и уселась на низкую скамеечку рядом с отцом Бернардо. Взгляд ее с каждой секундой становился все живее – она на глазах становилась прежней Одри.

Голос ее тоже окреп и зазвенел, когда она заговорила:

– Ну же, подойди сюда. Или ты собрался бежать, бросив на произвол судьбы своих друзей? И это после того, как они наконец нашли здесь свою пристань?

Чарли моргнул и сказал растерянно:

– Я… Я и сам не знаю, что мне теперь делать.

Теперь в глазах Одри сверкнул огонь. Бешеный, сжигающий. Она с трудом поднялась на ноги, покачнулась и удержала равновесие, положив руку на плечо отца Бернардо. Потом выпрямилась во весь свой рост и громко переспросила:

– Так, значит, ты еще размышляешь о том, что же тебе делать дальше?

Таким тоном – резким, обличительным, Одри не говорила уже давно. Пожалуй, с тех пор, как в последний раз общалась с Фермином Смоллом. На всякий случай Чарли оглянулся по углам – не притаилась ли где-нибудь знакомая долговязая фигура с вечно обнаженным, наставленным на него пистолетом?

Нет. Церковь была по-прежнему пуста и тиха, только чуть слышно потрескивали свечи, догорая в подсвечниках.

– Раньше ты всегда знал, что тебе нужно делать, Чарли, – сказала Одри с упреком.

– Нет, Одри. Это не так. Вовсе не всегда. Я… Мы… Я это делал от отчаяния…

– Почему ты не сбежал, когда узнал о том, что рубинов в доме нет, что их заменила стеклянная подделка?

– Потому что к тому времени я уже полюбил тебя, Одри, – тихо ответил Чарли.

Эти несколько слов, собственно, все и решили. Лицо Одри просветлело, и она со вздохом сказала:

– Ах, Чарли…

И улыбнулась – впервые за долгое время.

Тогда Чарли отшвырнул в сторону свою шляпу и бросился к Одри – скорее обнять ее, скорее прижать к груди. Краем глаза он успел заметить улыбку на лице отца Бернардо, а в следующий миг уже обнимал Одри.

– Ах, Чарли. Как же я люблю тебя.

Он не улыбнулся и очень серьезно попросил:

– Не прогоняй меня, Одри. Я не могу жить без тебя. Я не хочу жить без тебя.

Одри ответила нежно:

– И ты не бросай меня, Чарли. Я тоже не могу без тебя.

– Я никогда не оставлю тебя, Одри. Клянусь, никогда.

Еще через пять минут они покинули церковь, но у самого выхода Одри придержала Чарли за рукав и без улыбки предупредила его:

– Только помни, Чарли Уайлд, если ты еще хоть раз задумаешь что-нибудь подобное, я украду у тетушки Пэнси ее пистолет и пристрелю тебя своими собственными руками. Клянусь!

Чарли счастливо рассмеялся и обнял Одри за плечи.