К большой реке беглецы вышли на закате, хотя запах уловили уже давно, да и водную гладь издалека увидели. И уже тогда было веселее. У Леск, которая после встречи с драконами стала слишком задумчивой — спотыкалась, отвечала невопопад — и то глаза загорелись. Беглецы словно домой вернулись, словно силой напитались от текучей воды.

Берег оказался глинистый, однако Рес все равно не выдержал — разделся, не стесняясь, и с разгону бросился воду. Холодновата, но терпимо. Заплыл далеко, порезвился всласть. Вернулся к своей одежде, стуча зубами — Леск не было, а ее следы вели к кустам. Постыдилась раздеваться перед Ресом.

Потом закинули снасти и сразу выловили двух крупных пучеглазых лещей. Которых тут же запекли на углях — устроили себе пир.

— Прямая тропа здесь есть? — спросил Рес, отделяя от костей сочное белое мясо.

— Да, есть, и очень сильная.

— И куда мы по ней? Вверх, вниз?

— Стоит ли нам вообще из Драконьей Пустоши выбираться? — хмурилась Леск. — Мы слишком мало знаем. Хотя… мы можем прорваться в Холодную Степь. Река Клинок впадает в Колдунью, но начинается в Степи. И там, где пересекает границу Пустоши, достаточно широкая, то есть, на ней должна быть прямая тропа. Может быть, и проскочим, если ночью или в тумане. Только бы степняки не заметили, что снова действуют прямые тропы. Тогда нужно торопиться — ведь рано или поздно заметят, и будут готовы… А может и не стоит торопиться, лучше действительно остаться здесь?

— Не люблю я, когда непонятно, что делать, — проворчал Рес. — Даже толком не знаем, где мы!

На самом деле примерно знали — когда дракон их отпустил, Леск заметила, на какой высоте солнце. Потом, учитывая, что из драконьего селения беглецов унесли на рассвете, высчитала хитрым способом, как далеко на востоке они оказались. Все же, слишком приблизительно получалось.

— Ты уверен, что нам нужно покидать Пустошь? — вздыхала Леск.

— А что еще делать? — усмехнулся Рес.

— Драконы нас отпустили. Обошлись с нами гораздо лучше, чем люди. А если люди узнают, что мы нарушили древний договор…

— Надо, чтобы не узнали. Проберемся поглубже в Холодную Степь, найдем наших. А как они могут узнать? Только от нас.

— Но безопаснее оставаться здесь.

Леск явно не хотела уходить. А Рес хотел:

— Безопаснее оставаться там, где знаешь, чего бояться. Что мы знаем про драконов?

— Что они нас отпустили.

— А я запомнил, как они нас обездвижили. И меня это пугает сильнее, чем, если бы драконы были с гору размером.

— Но… неужели тебе не любопытно? Мы же теряем такие возможности…

— Возможности чего?

— Узнать новое! То, что может пригодиться людям. И нашему народу!

— Мы и так узнали немало — что драконы небольшие, что они умеют обездвиживать, что они нас отпустили. Нужно донести до людей хотя бы эти знания. До нашего круга мудрецов.

Леск не согласилась. Едва вовсе не поругались, однако Рес придумал, как ее убедить:

— Может, уже ходил кто-то сюда, может, и его драконы отпускали. А он взял, и остался здесь дальше разведывать, да так и не вернулся. Уж не знаю, почему. Может, здесь аж так хорошо, что и возвращаться к людям не захочешь, а может драконы только в первый раз отпускают, а потом едят. Да наверняка ходил кто-нибудь — за тысячи лет-то, — и тоже не захотел в человеческие земли возвращаться. Потому и нет в твоих свитках правды про драконов, легенды одни.

— Подумаем, — вздохнула Леск. — Давай, пока что прямой тропой не пойдем, а осмотримся. Может быть, не зря дракон нас сюда принес, в это место?

— Ну, давай осмотримся.

Спать решили, как всегда, по очереди, Рес дежурил первым. Сидел у костерка, прислушивался — а Леск все не засыпала, судя по дыханию. Глянул на нее, встретился с взглядом блестящих глаз. Почему-то слегка оробев, Рес придвинулся и взял ее за руку. Она позволила. И не стала отстраняться или отталкивать, когда поцеловал в губы. А потом жарко ответила на поцелуй, прижалась всем телом, зашарила руками Ресу по спине и затылку. Очень страстно на ласки отвечала, самого Реса здорово завела.

Аж до следующего полудня беглецы будто соревновались в ненасытности. Потом отсыпались, вечером перекусили сухарями и запеченными на углях речными улитками. И снова прильнули друг к другу.

Кто-то посмеялся бы, что Леск и Рес так долго тянули, кто-то осудил бы, что занимаются любовью, не заключив брака. Кто-то поздравил бы, что двое нашли друг друга. Но все, кто мог посмеяться, осудить, поздравить остались в человеческих землях. Бессмысленно соблюдать очень многие обычаи и правила или нарушать их целенаправленно.

Только на третий день страсть чуть отступила, беглецы решили, что пора бы и осматриваться. Шли вдоль берега, поглядывая друг на друга, улыбались.

— Леск, ты пойдешь замуж за меня? — спросил Рес, как следует подумав. — Навряд ли, чтобы в Драконьей Пустоши храм хоть какой нашелся и служитель, чтобы нас повенчал, но, может, потом как-то…

— Мы можем пожениться по древнему обычаю народа дельты, — неожиданно тихо ответила Леск. — Переступить через клинок, отпить вина из одной чаши, а остаток вылить в море.

— Так ты согласна?

— Да, — сказала она еще тише.

— Жаль, до моря далековато. Река сойдет?

— Да, она же впадает в море.

— Осталось вина раздобыть. Заменить бы чем.

Леск, порывшись в поясной сумке, достала пузырек с коричневатой жидкостью:

— Это вроде очень крепкого вина. Им протирают руки, чтобы не занести гниль в кровь через открытые раны.

— Двух глотков не наберется. Разбавим?

Вместо чаши приспособили котелок. Когда разбавленное раз в десять целительское вино вылилось в Колдунью, Рес на всякий случай уточнил:

— Нам теперь надо сделать одинаковые татуировки?

— Нет, по древним обычаям людей дельты мы считаемся супругами с того мгновения, как вылили вино, а татуировки — чтобы никто не сомневался. И к чужим супругам не приставали. А по имперским законам нужны свидетели, записи в свитках храмов.

— Так без татуировок и свидетелей мы и не докажем, что поженились.

— А кому доказывать, — беззаботно пожала плечами Леск.

Как будто ничего и не изменилось, но Рес почувствовал себя по-другому — женатым человеком. Посолиднел в собственных глазах. И Леск тоже заважничала.

Беглецам было хорошо. Они не льнули друг к другу все свободное время, как молодожены делают — Ресу пришло в голову, что это тоже имеет смысл только среди других людей, ведь неженатым нельзя обниматься на виду у всех, а супругам можно. Но Ресу было хорошо уже оттого, что они с Леск соприкасались хотя бы плечами, что видел ее, слышал шаги, чувствовал присутствие.

Осматриваться они пошли не то на пятый день, не то на седьмой — потерялись во времени из-за страсти. Пошли вверх по реке, вдыхали чистый воздух, птичек слушали. По-прежнему не встречали ни высоких деревьев, ни следов крупных животных. Чего было дракону тащить людей аж сюда?

Однако вскоре нашли если не ответ, то подсказку — длинную ровную щепку, прибитую рекой к берегу. Рес долго вертел находку в руках.

— Что там? — не выдержала Леск.

— Это обломок от старой бочки. Или деревянного ведра. Видишь, с этой стороны вода была все время. Доска старая, пару лет ей, но отломилась дня три назад.

— Откуда ты?.. А, ты же плотник. Три дня? Далековато.

— Могло быть по-всякому. Мы ж не знаем, сколько болталась эта щепка в воде возле берега. И знаешь, я бы сказал, что доску эту люди сделали, а не драконы. Видишь, как тут остругано — силой приходилось, и лезвие с разгону соскальзывало. А у драконов силы побольше явно, у них не должно так соскальзывать. Да и грубовата работа, у драконов потоньше все было. Доска не пилой на раме выпилена, даже рубанком по ней не проходили, только топором работали.

— Люди… Да, это возможно — если драконы не убивают нарушителей древнего договора, то… здесь могли появиться целые селения. А доска плохо остругана — это значит, что хорошие плотники им нужны?

— Это значит, что наша одежа им покажется слишком новой и роскошной.

Леск удивленно нахмурилась. Еще бы — их застиранными лохмотьями даже бедняк побрезгует. Рес объяснил:

— У них, может такое быть, и ткани уже не осталось, в шкурах ходят. В заячьих да лисьих — крупного-то зверя нету здесь. И уж так наша одежа им понравится, что они ее себе возьмут, силой причем. Могут же.

— Ты надеешься, что мы сможем притвориться… местными?

— Просто я думаю, спешить не надо, сперва издалека посмотрим, что к чему. Может, вообще не надо нам соваться, может, люди здесь опаснее драконов.

Отправились вверх по реке — оттуда щепку принесло. И к вечеру увидели далеко впереди дымок. Несколько струек.

Леск забеспокоилась:

— Драконы или люди?!

— Люди.

— Откуда ты знаешь?!

— По дыму. Он слишком похож на дым от огня, разведенного людьми.

— Понятно.

— Есть и другие признаки — дикие утки пугливее, видишь? Не приближаются на выстрел.

— Так что, пойдем к дыму?

— Сперва издалека присмотримся. Я бы местным не доверял, но… Может — наших найдем, побережники вполне могли и сюда тоже сбежать. Если семьи с детьми, то они не стали бы выбираться из Драконьей Пустоши, как мы. Затаились бы, и постарались переждать, пока охота на побережников утихнет. А где искать наших, если не возле реки?

— Даже если… Наши давно уже перебрались бы хоть на Рыбацкие острова. Наврали бы, что не нарушали договор. Надо было и нам не вдоль границы пробираться, а сразу через нее. Только дождя дождаться, чтобы следы смыл. Так бы уж точно не встретили пограничников, и никто не знал бы, что мы нарушили древний договор.

— Так а кто же знал, что драконы на самом деле безопасны?

Перед выходом осмотрели одежу — нет ли прорех. Рес на всякий случай замотал меч в тряпки и пристроил за спиной под колчаном — вдруг здесь какие-нибудь древние обычаи, по которым только знать имеет право носить оружие.

Отправились вдоль реки. Леск неуверенно читала какие-то заклинания.

Долгое время не встречалось человеческих следов, разве что дичь пуганая, раньше-то в Пустоши едва под ноги не кидалась. Впрочем, Рес подстрелил несколько куропаток.

Путь преградила мелкая речка — приток Колдуньи. Разделись и перешли вброд, держа вещи над головой.

Тут-то и появились следы людей — срубленные ветки. Леск нашла охотничий силок, присмотрелись и поняли, что он сделан из человеческих волос.

Следов стало больше, появились тропки, вырубки. Расслышав далекий плеск весла, вышли к Колдунье и затаились в кустах. И увидели человека в долбленке. Плыл вверх по течению вдоль берега, одежда из облезлых, вероятно — плохо выделанных заячьих шкурок, лодка и весло очень грубой работы. Но, раз долбленка, значит, где-то относительно недалеко есть и большие деревья, не сплошь одни кусты в Драконьей Пустоши. Вряд ли аж из самой Великой Дельты лодка приплыла. А волосы и борода лодочника — ярко-рыжего цвета. Неужели озерник?! Этот народ держится за свою землю крепко, их предки вышли к озерам еще в те времена, когда там не было людей. Тысячелетия назад. В другие земли иногда отправляются — в основном по торговым делам, — но всегда возвращаются обратно. Может — из другого народа лодочник? Горцы тоже рыжие бывают, да и предки народа озер не прямо в озерном краю возникли, пришли откуда-то, может быть — отсюда, а этот рыжий потомок тех, кто так и не ушел. Но лодочник тихо напевал в ритме гребков, и Леск узнала язык озерников, мало того — одну из их не самых старых песенок.

Лодочник привстал, опершись на борта, снова сел, устроился поудобнее. При этом одна нога, правая, мелькнула над бортом, и беглецы разглядели кое-что важное: во-первых, обута нога была в сапожок из рыбьей кожи, неплохо сработанный, во-вторых, из-за голенища торчала рукоять ножа, костяная и с навершием в виде птичьей головы. В империи давно не украшают охотничьи и рыбацкие ножи, то есть — местная работа, не такие уж неумехи здешние люди.

Зашагали дальше. Кусты пошли особенно густые, да еще и коряг много, так что продвигались медленно. Солнце клонилось к западу, Рес подумывал о ночлеге. Но следы людей попадались все чаще — пеньки, тропинки. Перья уток, гусей и куропаток — видимо, местные охотники ощипывают добытых птиц по дороге домой. Запахло селением… неприятно запахло, пованивает, а это плохо, с нечистоплотными лучше не связываться. И голоса доносились как будто пьяные. Зато не слышно собачьего лая, и не пахнет собаками.

К селению вышли совершенно неожиданно, вся чувствительность побережников не помогла. Потому что жилища — низкие подслеповатые мазанки с травяными крышами — стояли прямо посреди зарослей. И беглецы едва не уперлись в стену носами. Странно все это — вокруг своих домов люди обычно расчищают землю, устраивают огороды. В какую бы глухомань не занесло, лук, перец и чеснок выращивают обязательно, а не найдется семян — пересаживают поближе к дому лесную малину, смородину, землянику.

Беглецы отступили, свернули к реке. На песке лежали вверх дном с десяток лодок, еще две были в воде, привязанные к деревьям. В основном остроносые долбленки, три берестянки, но одна — обычная дощатая. Рес не выдержал — оглянулся по сторонам, не смотрит ли кто, подошел посмотреть внимательнее. Лодка, как лодка, много таких по самым разным рекам, озерам и морям плавает. Сработана хорошо, доски явно рамочной пилой выпилены.

Вернулся к Леск, зашептал:

— Похоже, здесь задворки, глухомань. Дикие места, но где-то есть и земли освоенные. Твое заклинание прямой тропы работает тут?

— Да.

— Тогда, давай я пройдусь по селению. Если что — вон лодка в воде, только веревку перерезать.

— Я без тебя не останусь!

— Слушай, но…

— За меня не бойся — самострел и нож при мне, вилять на бегу, чтобы сбить прицел, я умею, а еще здесь действует огненное волшебство. Я это чувствую.

Рес тоже умел вилять, чтобы сбить прицел, и знал, что это непросто. Наверное, поэтому не стал возражать.

Двинулись по тропинке между мазанок. И почти сразу встретили немолодую женщину в мешковатой одеже из заячьих шкурок и с вязанкой хвороста за плечами. Беглецы замерли, а женщина осмотрела их и завистливо поджала губы. Неприветливо поздоровалась — на общем имперском языке и с обычным северным выговором. Беглецы ответили. Надо было что-то спросить, но Ресу ничего не пришло в голову от неожиданности, женщина так и ушла.

— Из какого она народа? — тихо спросил Рес, потому что не смог распознать. По сложению сошла бы за горянку, но глаза черные, как у южан, и нос крючковатый.

— Она смешанной крови, — уверенно заявила Леск. — Но не это важно, она нас за своих приняла, вот, что важно.

— Да, не удивилась особо. Хотя, мы рядом с ней щеголями настоящими кажемся.

Дошли до очень длинной мазанки — это из нее доносились пьяные голоса. Кроме того, пахло пищей.

— Кабак, — сразу определила Леск.

— Стало быть, люди тут не дикие живут. Дикари кабаков не строят, тем и отличаются от народов развитых. Ну что, зайдем?

— Ты первый.

Рес открыл плетеную из лозы дверь и вошел. Как ни удивительно, внутри было достаточно светло благодаря странным лампам — решетчатые шары с яблоко размером, внутри что-то ярко светится, трудно понять, что. Столы и табуреты — плетеные из прутьев, как корзины. Только кривобокие все. А людей хватало — все пили, ели, болтали. Мужчины и женщины примерно пополам. Кое-кто уже валялся на земляном полу. На Реса глянули, но почти сразу же отвели глаза. Стало быть, незнакомцы в этом кабаке не редкость. Не такая уж глушь, выходит.

Рес услышал, что за ним вошла Леск, и двинулся, выискивая глазами хозяина.

Шли по самому широкому проходу между столами. И вдруг навстречу поднялся здоровяк, с виду из народа равнин, нагло уставился на Леск, скривил губы в ухмылке:

— Тоща малость. Ничего, сойдешь.

Рес быстро заступил жену, поймал взгляд здоровяка, уставился по-особому пристально, улыбнулся — у народа дельты это называется «глухой взгляд», можно слегка напугать противника, выиграть необходимые мгновения даже у хорошего, опытного бойца, если он сам этой хитрости не знает. Можно вообще запугать так, что развернется и убежит. Впрочем, с оружием в руках и глухим взглядом можно добиться больше, чем с одним только глухим взглядом, так что Рес выхватил тесак. Капитан галеры, на которой служил Рес, обучал подчиненных быстро выхватывать клинок откуда угодно до молниеносности. Можно было тем же движением и здоровяка ударить — он все Ресу в глаза смотрел, как зачарованный, отшатнулся только, когда уже поздно было, острие наставлено.

Здоровяк посмотрел на тесак, потом — на лук, подвешенный у Реса за спиной. Надо же, как сильно глухой взгляд подействовал, противник уже сам выискивает, чего бояться. Замямлил:

— Э… э-э… извини… обознался я!

Отступил спиной вперед, споткнулся о спящего на земле пьяного и грохнулся. Застонал, отползая.

Рес отвернулся и пошел дальше. Его провожали уважительные взгляды.

— Зря ты сразу за тесак схватился, — тихо, чтобы только Рес расслышал, сказала Леск на языке побережников. — Мы не знаем, что здесь за порядки, могли все остальные наброситься…

— Могли, — вздохнул Рес. А он не мог сдерживаться, когда Леск обижают. Еще и хорошо, что обошлось без крови.

Нашли хозяина — сидел на видном месте за столом из досок, хотя и довольно шатким. Рес спросил:

— Здесь можно заячьи шкурки продать?

— А вон, Хидух сидит, он скупает. Хидух! Вот, к тебе.

Рес снял с пояса связку куропаток:

— Нужны?

— Сгодятся.

— Тогда в обмен ты нас накормишь-напоишь.

В глазах кабатчика молнией полыхнула жадность, и Рес поправился:

— Два раза, сейчас и утром. И смотри, чтобы хорошо было все! — и провел рукой по тетиве лука. Жадность сменилась страхом.

Рес и Леск подошли к Хидуху — крепкому лесовику, одетому получше большинства всех, кого беглецы здесь встретили — в рыбью кожу, а ведь даже на хозяине кабака были заячьи шкурки. Торговец не носит то, что скупает. Он сидел за столом с еще несколькими местными, цедил что-то из большой деревянной кружки. Отошли за отдельный стол, Рес достали из мешка пять шкурок, выложил перед Хидухом. В свое время на всякий случай сохранил их — выкладывал на муравейник, чтобы муравьи объели мездру, потом растягивал на раздвоенной ветке и нес с собой, пока шкурки не высыхали на солнце.

Хидух тщательно пересмотрел товар, в восторг не пришел, но остался доволен. Спросил:

— Что возьмете? Есть иголки, полотно, пуговицы, веревки. Есть ножи и топоры, но за самый дешевый нож этого мало.

Значит, полотно у них есть.

Рес, пока разговаривал с кабатчиком, услышал, как кто-то сказал: «Сейчас-то денег нету», — так что и сам ответил Хидуху:

— Нам бы деньгами.

Хидух удивился. Еще раз пощупал шкурки. Пожал плечами:

— Дам медяху за все.

Рес, естественно, не согласился:

— Мало. Давай по медяхе штука.

— Что?! Да медяху лисья стоит! Ты что, лису от зайца не отличаешь?!

— Почему не отличаю? Очень даже отличаю. И не только по шкуре, но и по следу, и по звуку шагов могу. За лисью шкуру я бы побольше, чем одну медяху спросил.

Хидух почти закричал: и что шкурки плохие — невыделанные, летние, пересушенные, — и что не может он ничего покупать себе в убыток, а то с голоду помрет, и что небо не простит Ресу жадности. Очень неестественно Хидух возмущался.

Рес же спокойно дослушал и принялся объяснять — шкурки на самом деле отличные, ничего, что летние, не только теплые шубы нужны, но и полегче одежа, выделанная шкурка еще дороже стоила бы, а небо накажет за жадность скорее Хидуха, чем Реса. Посоветовал Хидуху самому зайца выследить, подстрелить, освежевать, шкурку выделать. Потом стал увлеченно, в красках рассказывать, как добыл каждого зайца. В конце концов, Хидух был окончательно сломлен и подавлен, согласился отдать четыре медяхи за пять шкурок, и то одну Рес уступил по доброте — ну не умел Хидух торговаться. И врать тоже не умел, Рес видел, что не разорится он на шкурках. Останется с прибылью, хоть и небольшой.

Медяхами оказались бронзовые диски — как имперские серебряные размером, но не такие ровные. Хидух забрал шкурки и вернулся за свой стол. А как же обмыть сделку? Или здесь не принято? Странно, во всех человеческих странах принято.

Хозяин принес обещанное за куропаток угощение — жареная утка, вареный судак, грибы, объемистый кувшин и целая миска любимого лакомства имперской знати — икры красной рыбы. Ни хлеба, ни сыра, ни овощей. А Рес так надеялся. Посуда деревянная или глиняная, грубая. Косточек для еды не было, только в икре ложка — одна на двоих. Пришлось есть как все в этом кабаке — руками, а мокрого полотенца или чаши с водой тоже не принесли. Все-таки одичали местные, Рес и Леск, хоть и бродили по лесам уже не первый день, всегда ели косточками, пока Рес не оставил свои вместе с мешком в Бурном Плесе. Но и после этого заострял и обжигал на огне палочки.

Готовили в кабаке так себе — утка жестковата, грибы пережарены, рыба пересолена, а в кувшине брага из вываренного кленового сока — недобродившая и кислая, отвратная. Только икра хороша. В империи даже небедный человек может так и не попробовать икру за всю жизнь, дорого слишком. А Ресу повезло — в его приемной семье иногда покупали на праздник маленькую банку. Потому что деньги деньгами, а жизнь одна у человека.

Беглецы не только ели и пили, но и присматривались, прислушивались. К примеру, Рес так и не понял, откуда свет в сетчатых шарах, что освещают кабак. Всматривался — вроде бы, закреплено что-то маленькое на тонких проволочках посередине шара, но слишком ярко оно светится — колдовство, не иначе. А сами светильники выглядят слишком добротно сработанными, как для здешних мест — из тонкой проволоки (а ее надо уметь прокатывать), и переплетение очень аккуратное.

Большинство в кабаке было людьми смешанной крови, но Рес увидел и лесовиков, равнинников, горцев. За одним столом с Хидухом сидел явный поточник, даже с оберегами на шее, причем их было не шесть, а десятка два-три. Леск тоже заметила:

— У этого поточника восемь оберегов совершенно лишние. Разве что его суеверия не такие, как у других квай ирт.

А еще Рес увидел за дальним столом двоих мужчин в полотняной одеже, а не в шкурках, как остальные. Но это, допустим, неудивительно, раз Хидух предлагал полотно в оплату, другое удержало взгляд Реса — один из хорошо одетых был островянином. Настоящим, даже волосы в масле. А люди островов не могут без моря. Побережники и моряне, хоть и предпочитают жить на берегах, вполне селятся посреди пустыни, где вода только в колодцах, и неплохо себя чувствуют, но островяне вдали от моря чахнут, больше месяца-двух не выдерживают. Не умирают, с ума не сходят, зато тоскуют сильно. То злятся просто так на всех и все подряд, то слезу пускают, особенно женщины, то полное равнодушие на них накатывает. Спят плохо, едят мало и без удовольствия, да еще и много пьют. А этот островянин тосковать не собирался — сидел спокойно, слушал собеседника, посмеивался, прихлебывал из кружки. Недавно с моря значит, к тому же скоро к морю вернется, иначе бы уже сейчас тоска проявилась. Неужели спустится вниз по Колдунье? А может быть — и дальше пойдет, в человеческие страны? Может, он торговлю ведет — икру отсюда возит. И сюда найдется, что привезти, например выпивку — самое поганое вино лучше здешней браги. Нет, слишком островянин спокоен. Как будто море совсем недалеко… может быть, так и есть, а карта Леск неправильная?

Рес осознал, что слишком долго пялится на островянина, но тот как будто не заметил. Странно. Местные вообще казались невнимательными — друг друга не слушали, а только ждали, пока собеседник договорит, чтобы вставить свое слово.

Разговоры в кабаке велись скучные: про семейные дела, про погоду, про еду и выпивку. Но из пустой болтовни можно много полезного узнать, если вдумываться. Например, донеслось от соседнего стола:

— Все-таки надо бы нам и рыбы запасти сушеной, соленой можно. И чтобы не только на зиму. А то будет, как в этом году — отдали за еду все, что на икре заработали.

Или еще — женщина смешанной крови говорила с Хидухом:

— Так не уступишь бочонки-то? Ну, ты посуди, чем мы за них заплатим-то, пока нереста нет? Потом-то икрой рассчитаемся, а без бочонков в чем икру держать-то? В коробах снова протухнет.

— А разве вам можно верить? Бочку возьмете, а платить откажетесь. Вот если бы предложили что в залог.

— Да если бы было у нас что в залог, стали бы мы просить-то?! Уступи бочонок-то, не черни душу!

Стало быть, только икрой местные и живут. От нереста до нереста, и берут только икру, рыбу выбрасывают. А в остальное время едва не голодают. Хотя меньше чем в одном переходе полно дичи, а в реке рыбы хватает. Странные люди.

И с законами у них не все слава небу, раз могут взять бочонки и не расплатиться. Но души чернить боятся, это хорошо.

Расслышал Рес и голос того здоровяка-равнинника, что к Леск приставал:

— А чего он? Откуда я знать мог, что он взъестся так? Да и не делал я ничего, сказал только, что она тощая…

— А твою сестру тощей назовут? — вальяжно и презрительно протянули в ответ. Рес осторожно глянул, чей это голос — высокого предгорника, он сидел напротив равнинника, пил прямо из кувшина.

— Так я же сказал, что она сойдет, — визгливо мямлил здоровяк.

— А про твою сестру так скажут? Привык ты тут, что тебя все боятся. Осторожнее надо быть тебе. Поглядел бы, что эти двое похожи между собой, брат и сестра значит.

— Да видел я!

— А лука у него не видел? Считай, повезло тебе, что он тесак достал. А мог подстеречь тебя и стрелу в спину всадить. А может еще и всадит.

Здоровяк стал испуганно оглядываться, однако Реса и Леск не заметил. Встал и, все оглядываясь, вышел из кабака. Предгорник посмеивался, глядя ему в спину.

— И как тебе здешние люди? — тихо спросила Леск на языке побережников.

— Беспомощные они какие-то, — усмехнулся Рес. — Беззащитные. Драться не умеют, торговаться не умеют, врать и то не умеют. Этот, который к тебе приставать надумал, не тесака моего испугался и не лука, а глухого взгляда.

— Ну?!

— Да так и есть. Одичали они тут совсем, позабывали все. Готовить, и то не умеют. И бражка у них поганая.

— Да, это странно. Здесь есть лесовики, предгорники. Но ничего, кроме кленовой браги и медовухи здесь не пьют — я не чувствую запаха пива или вина.

Леск не зря вспомнила лесовиков и предгорников: про людей леса в империи говорят, что они умеют варить пиво даже из камня, а про людей предгорий — что способны вырастить виноград даже на морском дне. Рес понюхал бражку, предложил:

— Может, медовухи попросить? А то эта бражка…

— Не стоит, медовуха еще хуже, судя по запаху.

— Лесовики, предгорники — а островянина заметила?

— Да. Вероятно, он не видел моря никогда в жизни, вырос здесь. Страсть островян к морю происходит от их воспитания. Мне местные кажутся скорее ленивыми, чем беззащитными. Как будто им незачем стараться, ничего не беспокоит…

К их столу подошел неряшливый даже в сравнении с местными старик, уставился слезящимися глазками и напористо спросил:

— А вы кто такие?!

Рес из уважения к старости не стал огрызаться, вежливо уточнил:

— Ты спрашиваешь про имена?

— Да кому нужны имена! Кто вы такие, скажи!

— На этот вопрос можно по-разному ответить, и все будет правдой.

Старик наморщил лоб, два раза моргнул:

— Из какого вы народа?! Что-то я вашей масти не видел до сих пор!

Рес остро почувствовал: влипли. Лихорадочно обдумывал, чего бы соврать.

Леск, видимо, решила: если не знаешь, что соврать, говори правду. И ответила старику:

— Мы люди побережья.

— Нет таких! — горячился старик.

— Как — нет?! — возмутился Рес. — А кто же тогда мы?!

— А вот не знаю, кто вы! Вот и спрашиваю!

— То есть, ты знаешь все народы, а нашего не знаешь, потому спросил, кто мы? Тебе ответили, что мы побережники. Теперь будешь знать.

— Нет такого народа!

На них смотрели. С любопытством. Подошел тот предгорник, что со здоровяком-равнинником разговаривал:

— Строн, ты чего опять разбуянился?

— А вот эти… говорят, побережники они, а нет таких.

Рес осторожно потянулся к тесаку.

— Вот пусть они к Шелтаку идут, раз их нет! — размахивал руками Строн.

— С чего вдруг? — устало вздохнул предгорник. — Ты уже получил медяшку за то, что относишь колдуну еду.

После слов про колдуна Леск подалась вперед, предложила:

— Можем и мы сходить, если нам заплатят.

— Чего это вам заплатят?! — возмутился Строн. — Это мне платят!

— Но ведь к колдуну пойдем мы, значит и нам должны платить.

Строн отступил, глаза у него забегали. Беззащитны и беспомощны…

— А раз нас двое, то платить нам должны две медяшки, — добавил Рес.

— Но… э… это… — поскуливал Строн.

— Не пойдет, — усмехнулся предгорник. — Бочонок икры два серебряных диска стоит, но это не значит, что если один бочонок трое принесут, каждому из них по два диска положено.

— Хорошо, — согласился Рес. — Сходим к колдуну за одну медяшку.

— А как же я?.. — испугался Строн.

Предгорник досадливо поморщился:

— Да сходишь уже к Шелтаку, — и с любопытством обратился к Ресу: — А вы и вправду побережники? Не знал, что люди из вашего народа есть на Колдунье.

— Значит, мы все-таки есть, — ядовито заметила Леск.

Предгорник улыбнулся. Спросил:

— Зачем вам колдун?

— Да… — пожал плечами Рес. — Не нужен он нам. Это я просто Строна дразнил.

— А я бы посмотрела на колдуна, — равнодушно добавила Леск.

— На Шелтака? — поднял брови предгорник. — Можете пойти посмотреть. Не знаю, что вы там такого увидите.

— Ну, давай посмотрим, — как бы нехотя согласился Рес.

Строн как раз забрал у хозяина кабака корзинку и повернулся к выходу, беглецы, подхватив вещи, пошли за ним. Рес снова поймал несколько удивленных взглядов — сначала на кувшин с бражкой смотрели, который на столе остался, потом на беглецов — они только сели и разлили, а здесь, наверное, всегда допивают до конца. А предгорник и вовсе щурился с подозрением.

Прошли по тропинке за Строном, который хмуро посматривал то через плечо на беглецов, то в корзинку — там, кроме свертков из лопухов, лежала глиняная бутыль.

Долго шли, тысячи три шагов. Хотелось порасспросить Строна — что за колдун этот Шелтак, как тут вообще люди живут. Но слишком уж старик был недружелюбен.

Жилищем колдуна оказался шалаш, даже не мазанка. Старый и покосившийся, много лет ему. И пованивает.

На куче травы перед шалашом развалился старик. Седой, сморщенный, красноносый, одет в полотняную рубаху и штаны, но — ветхие, латаные, причем многие латки из тех же заячьих шкурок. Поднялся, посмотрел мутным взглядом на Строна:

— Принес? Давай, — голос сиплый, как у пьяницы.

Пьяница и есть: первым делом схватил бутыль и вытянул пробку. Глянул внутрь, потом удивленно — на Строна. Наверное, тот до сих пор не приносил полную бутыль, не мог сдержаться.

Колдун отхлебнул, поморщился:

— Та же бражка!

— А нет больше ничего! — оправдывался Строн. — Мед только есть, так он вовсе кислый.

— Так спросили бы, чтоб Хидух привез чего получше! Нет больше ничего… Или принес бы тогда побольше.

— Куда тебе больше, и так три бутыли в день!

— А это вот сколько хочу, столько выпиваю! Возьму, и не буду колдовать, как фоликсы придут! Куда вы тогда денетесь?

— Тогда они и тебя того…

— А я уйду отсюда! Вниз по реке уйду! И только себя самого защищать буду, а вас всех пусть фоликсы жрут! Так и передай всем.

— А где же ты бражку возьмешь?! Где?!

Колдун сник, вжал голову в плечи. Чего ему бояться: маленькие клены встречались повсюду, рощицами, если не упустить время да взяться, то можно на весь год сока запасти. Да и меда добыть можно. Конечно, посуда нужна — бочки, бутыли, — но трудно ли ее достать? Только из-за посуды колдун испугался? Наверное. И все равно зло выкрикнул:

— Найду где-нибудь бражку! Так и передай всем, что найду! Итесу особенно передай!

Строн тоже немного испугался:

— Чего так сразу — уйду, найду. Мы же про тебя печемся, ты и так по три бутыли бражки за день приговариваешь, куда больше.

Шелтак остыл совсем, пробормотал:

— Ладно.

— Так я ничего передавать не буду тогда? — заискивающе тянул Строн, пятясь. Похоже, он не фоликсов загадочных боялся, а потерять медяшку — плату за то, что еду Шелтаку носит. Еще, если колдун и вправду уйдет, могут сказать, что Строн виноват — непочтителен был, разозлил колдуна. Так и ушел Строн, пятясь.

Шелтак развернул лопух — внутри был кусок жареной утятины, — отпил из бутыли, крякнул, заел. Реса и Леск как будто не замечал.

— Так вы колдун? — осторожно спросила Леск.

Старик ощетинился:

— Что, колдовство мое вызнать хочешь?! А не вызнаешь ты ничего, не скажу я тебе! Уходи отсюдова! И ты тоже уходи, а то в мух попревращаю! Хворь нашлю, живыми сгниете, ссохнете!

Схватил корзинку и скрылся в шалаше. И продолжил там злобно бормотать.

— Пойдем, — вздохнул Рес.

По дороге обратно в селение Рес первым делом спросил:

— Кто такие фоликсы?

— Я раньше не слышала этого слова. Но «фоли» на высоком языке пятого племени значит «змея» или «змеиная кожа».

— Да?! Но змея и кожа ее вроде как не одно.

— У нас скорняки называют лисью шкурку лисой. «Фолик» будет значить «похожий на змею» или «в змеиной коже, но не змея». А «фоликс»… «С» в конце слов значит «большой», «огромный». Тогда «фоликс» — «огромное змееподобное».

Она говорила очень спокойно, но — наверняка боялась, не могла не вспомнить ту огромную гадину с лапами. И страх передался Ресу. Взялся успокаивать жену и себя заодно:

— Видать, не так уж они страшны, фоликсы эти, раз даже колдун этот, Шелтак от них защищает. Да он и не похож на колдуна, на жулика похож. Колдунов я мало знаю, считай — тебя одну, а жуликов насмотрелся.

— Думаешь, его зря кормят?

— Поят его точно зря. Может и знает одно заклинание, но и только.

— У него есть оберег, а колдовать он не умеет. Я при нем колдовала, чтобы оберег найти, а он не заметил. Но оберег почуяла, в шалаше он.

— Ага… а местные знают?

— Местные нелюбопытны.

— О, а чем кабак освещался, тоже колдовство? Я так и не разглядел, чего там за проволокой, отвлекся.

— Нет, это не колдовство, это камень-светляк. Если его прокалить как следует, то потом долго светится.

— Не встречал до сих пор такого.

— Да, в империи камни-светляки есть только на украшениях высшей знати. Раньше их было гораздо больше, тысячелетия назад даже рудокопы брали их под землю, но со временем камень-светляк тускнеет и перестает светиться.

— А здесь, стало быть, еще остались.

— Да. Но я читала в одном свитке, что камни-светляки покупали в Городе В Облаках, то есть, они сделаны, не из земли их добывали. Может быть, местные узнали секрет, как их делать.

— Ну, не совсем местные — фонари уж больно тонко сработаны, как для этого селения.

Когда вышли к мазанкам, уже вечерело. Направились к кабаку, чтобы устроиться на ночь, но прямо на пороге встретил предгорник — по всей видимости, он главный в селении, вроде старосты или клинного. Сам представился Итесом, свои имена беглецы назвали честно. Итес спросил:

— Так вы пришли из империи?

Отрицать бессмысленно — начнет ведь расспрашивать, кто такие, где родились, где жили, кто родственники. А признаваться, пожалуй, безопасно раз встречает побережников один и безоружный. И смотрит всего лишь с любопытством.

— Пойдемте, — живо сказал Итес. — Туда.

Привел к накрытому столу, за которым уже сидели тот самый островянин, что здорово удивил Реса, и его хорошо одетый собеседник — человек смешанной крови, звали его Ог. Островянин так и не представился — поздоровался, а дальше вовсе молчал. Ресу и Леск сразу придвинули по большой миске икры.

— Так вы действительно побережники, — восхищенно покачал головой Ог. — Слышал о вашем народе, особенно в последнее время много говорят. Но вы первые побережники на Колдунье. С незапамятных времен, пожалуй.

Ресу аж икры расхотелось. Он не надеялся встретить здесь своих, как-то не задумывался до сих пор об этом. Однако снова зашевелилось чувство одиночества, пришлось смотреть на Леск, чтобы его прогнать.

— А почему о нас много говорят? — спросила Леск.

— Потому что ваш народ из империи выгнали, чего же еще?

— Так у вас есть связь с империей? — подался вперед Рес.

— Нет, к нам пришла семья степняков — от долгов сбежали. Они и рассказали нам.

— На самом деле нас не выгоняли из империи, — зачем-то объяснила Леск. — Нас не хотели выпускать.

— Да? Расскажете как-нибудь — надо бы записать. Вам пришлось очень тяжело в Драконьей Пустоши?

— Да нет, в империи тяжелее было, — улыбнулся Рес. — А чего нам должно было быть тяжело? Дичи и рыбы хватало, погода хорошая.

— Но… ваш народ… вы же горожане? Вы же народ торговцев?

— Не только. Я вырос в семье торговцев, но сам плотник.

— По нашим записям побережники — ловкие, но честные торговцы.

— Да торговцы среди нас даже не в большинстве. Те, что есть, и правда ловкие, а честные — это уже не кого попадешь.

— В большом круге торговцев следят, чтобы дела велись честно, — уточнила Леск. — Но некоторые все равно решаются на обман.

Рес тихонько цыкнул языком — знак Леск, чтобы не слишком откровенничала. А то разболтает, что побережники слишком независимы, даже собственные правила не уважают до конца.

— А вы… тоже не торговка? — спросил Итис.

— Я переписчица.

— Переписчица? И что же вы переписывали?

— Старые свитки, которые совсем обветшали. И делала списки с новых свитков, чтобы хранить одни и те же знания в разных местах. Еще переводила с разных языков.

— Переводила? — оживился Ог. — И сколько языков вы знаете?

Когда Леск закончила перечислять, у Итеса отвисла челюсть. Ог остался невозмутимым, даже пошутил:

— И все?

— Не, — покачал головой Рес. — Она еще имперский знает и наш — язык побережников, то есть. В империи много народов живет, так что и языки знать приходится. Даже в самой глухомани по четыре языка знают — свой, общий имперский и соседских пару. А я, к примеру, семь знаю, читаю на пяти. Восьмой даже учил — степняцкий, но с живыми степняками не говорил почти.

— Вас нужно обязательно отвезти к Первым Порогам, — решил Ог. — Немедленно!

— Так стемнеет скоро! — возмутился Рес.

— Вот в Первых Порогов и заночуете.

— Ну… если вы говорите, что успеем…

— Успеем.

Попрощавшись с кабатчиком, Итесом и островянином, взяли вещи и пошли к берегу. Спустили на воду дощатую лодку. Ог взмахнул веслом, отвел лодку на три десятка шагов от берега и, не переставая грести, быстро забормотал — знакомое заклинание прямой тропы. Пришлось Ресу, когда лодка рванулась вперед, вцепиться руками в борта и вертеть головой с вытаращенными глазами. Изображать, что удивился, пусть Ог думает, что это волшебство незнакомо беглецам. Леск тоже притворялась удивленной:

— Это колдовство?

— Да, — самодовольно отвечал Ог, — заклинание прямой тропы.

— Я о нем читала, но… я не знала, что колдовство действует! Я думала, что это все выдумки.

— Потому не побоялись идти к Шелтаку?

— Да… мне было любопытно посмотреть на колдуна. А он действительно защищает от фоликсов? И… кто такие фоликсы — огромные змеи?

— Не совсем змеи, у них есть ноги. Хотя они похожи на змей. И огромные. Фоликсы приходят каждую осень, иногда в конце лета — как раз, когда идет на нерест красная рыба. В разгар нереста.

— А, так они рыбу едят?

— Не только. Они охотники, потому в Драконьей Пустоши не осталось крупных животных. И потому фоликсы задерживаются недолго. Зайцы и куропатки для них слишком мелкая добыча.

— А люди… достаточно крупная добыча?

— Да. Правда, в последний год фоликсов не было.

— Мы и следов их не видели.

— О, они умеют не оставлять следов.

— А больших деревьев тут нет тоже из-за них? — зря, наверное, Леск про фоликсов расспрашивает, надо про прямую тропу, другое колдовство — и просто так любопытно, и Ог может заподозрить, что прямые тропы беглецам знакомы. Но для Леск фоликсы важнее — наверняка та змеюка, которая разгромила хранилище свитков, была фоликсом.

— Да, они уничтожают большие деревья, — отвечал Ог. — Остаются только кусты, кроме того, ветер заносит семена кленов и сосен. Но деревья не вырастают большими.

— Но откуда они берутся? Фоликсы?

— Мы не знаем наверняка. Знаем, что из-под земли. Драконам известно, откуда взялись фоликсы, но они не говорят.

— А кстати, как же драконы? Вы же нарушаете древний договор! И мы тоже нарушаем…

— Драконы понимают древний договор неправильно. Там сказано, что жизнь того, кто пересек границу, больше ему не принадлежит, но ведь это не значит, что нарушителя обязательно нужно убивать… так думают драконы.

— Может быть, это мы неправильно понимаем договор? Ведь его составили драконы.

— Может и так. Драконы свою жизнь ценят, и лишних угроз ей создавать не будут.

— А вы… разговаривали с драконами?

— Нет. Драконы разрешили нам жить на Колдунье, но в свои селения не пускают. Если кто-нибудь туда случайно попадет, его выставляют. Отправляют к нам.

— К фоликсам? — опять Леск к этим змеюкам возвращается, Ог уже бровью шевельнул, что-то про себя отмечая.

— Фоликсы не добираются до Первых Порогов.

— А до этого селения, из которого мы плывем…

— Оно называется Кустики. И появилось из-за Шелтока, когда он поселился там. Он охотился на лис, приходил в Первые Пороги, выменивал шкурки на брагу. Проговорился, что не боится фоликсов потому, что знает особые заклинания. И рядом с его заимкой поселились другие охотники, а потом появилось селение. Там удобная отмель, чтобы брать красную рыбу во время нереста.

— И Шелток потребовал, чтобы его кормили, — продолжил Рес вместо Ога. — За то, что защищает от фоликсов. А вы это заклинание знаете?

— Конечно, я же колдун. Но я не стану селиться среди фоликсов, у меня слишком много дел… в других местах. В Кустиках поселились те, кому не нашлось места больше нигде.

Тем временем на берегах реки появились большие деревья — значит, в эти места змеюки не добираются. Ресу стало как-то спокойнее. А когда разглядел в прибрежных кустах косулю и вовсе повеселел.

— И все же, как вы уживаетесь с драконами? — допытывалась Леск.

— А как вы уживаетесь с темнокожими дикарями южных островов? Или с рыбами из океанских глубин? Мы и драконы слишком далеко друг от друга. Мы почти не встречаемся.

На берегу показались строения — длинные дощатые сараи без окон, скорее всего склады, — и Ог причалил.

Рес не чувствовал, чтобы здесь жило много людей — ни звуков, ни запахов, свойственных большим селениям. Да и на маленькое не тянет.

Помогли Огу вытащить лодку и двинулись вглубь леса по тропе. Может быть, селение дальше от берега? Разве что очень далеко.

А Ог, не сбавляя шагу, принялся снова бормотать и знаки руками изображать. Опять заклинание прямой тропы? Не слишком ли много колдовства?

Как только Ог закончил, мир резко и неожиданно, как палкой по голове, изменился: свет вечерней зари побледнел, воздух стал чуть холоднее и чуть прозрачнее, шелест листьев — громче и звонче, исчез тихий плеск Колдуньи… и появились человеческие голоса, стуки, скрипы. Запахи тоже поменялись, ясно, что рядом селение. Да вот оно — лес расступился, и можно любоваться небольшим городком. Без стены, вокруг много огородов, дома — бревенчатые, низкие. А в середине возвышаются рядом темная пирамида храма всех богов и белая башня храма неба. Странно, обычно храмы строят на разных площадях, подальше один от другого, а в маленьких городках и не нужно ставить башню и пирамиду, достаточно небольших кумирен. Впрочем, хватает странностей.

— Это было снова заклинание прямой тропы? — спросила Леск.

Ог кивнул:

— Да, оно.

Леск быстро и резко выдохнула через нос — знак для Реса, что Ог соврал. Да Рес и сам заметил — побережникам с их чувствительностью легче угадать по голосу, ложь звучит или правда, особенно если говорит не побережник и спокойно. Даже поговорка такая есть: «Хочешь соврать — кричи». Леск продолжила расспрашивать:

— И где же мы оказались?

— Это и есть город Первые Пороги. А где он точно находится… трудно сказать.

Леск еще раз резко выдохнула через нос.

Городок казался обыкновенным. Дома, какие принято строить у лесовиков, окна слюдяные. Дорога вымощена смесью мелких камешков и глины — в империи до сих пор такое встречается местами. Люди обычные, большинство — смешанной крови, но и в человеческих странах нечистокровных хватает, особенно в городах. Пожалуй, их побольше, чем побережников.

Нет, не так здесь все, непривычно. Особенно неуместными храмы смотрятся: от пирамиды прошли в стороне, зато достаточно близко к башне, и Рес сбился с шага от удивления — башня была не побелена известью, а облицована мрамором, или даже целиком из мрамора выстроена. Но ведь храм неба это не башня, это люди. Стены башни следует белить каждую весну, а где стены не белены, где за башней не следят, там нет храма. Может быть, это не храм неба? А что тогда?

И люди местные слишком уж в открытую пялятся на Реса и Леск, некоторые тоже спотыкаются. В империи не пялятся, не так уж много осталось глухоманей, где чужаки редкость, и даже там поглядывают исподтишка, а не таращат глаза. Ресу под чужими взглядами неуютно было.

А еще чувствовалось, что недалеко море — в переходе, не больше. Тогда понятно, почему островянин в Кустиках был так спокоен. Непонятно, где же на самом деле находится селение Первые Пороги. На востоке материка? Там, вроде бы, другая растительность, какие-то стелющиеся деревья, трава в рост человека. Впрочем, может быть и байки все это моряцкие. Тем не менее, Рес присматривался к деревьям и кустам, и обнаружил, что некоторые никогда раньше не видел. Он бы запомнил колючий куст с мелкими овальными листочками и красными ягодами. А знакомые растения все равно как-то непривычно выглядели — у сосен иголки длинноваты, у кленов листья слишком вытянутые.

Ог провел беглецов по главной улице, свернул на малозаметную тропку и вывел к большому дому — почему-то сразу понятно, что это не просто жилище, здесь сосредоточена власть.

Вошли внутрь через массивную двойную дверь, обшитую изнутри бронзой — дом к защите подготовлен. Хотя довольно давно, старая бронза.

— Вы женаты? — спросил Ог.

Рес и Леск с гордостью подтвердили.

— Тогда вас можно селить в одной комнате. — Вроде бы Ог сказал это с удовлетворением, но все же слышалось, что не хочется ему оставлять беглецов вдвоем.

Открыл еще одну дверь:

— Это комната для гостей.

Пожелал глубокого сна и ушел.

Небогато в комнате — голые бревенчатые стены, пол застлан циновками, маленькое мутное окошко. Зато настоящая кровать, а не растянутая кожа. Большая, на двоих — вот радость-то, давненько уже на кучах листьев ночуют. И все же — либо скудно здесь живут, либо не рады гостям.

Вошли, замерли, навострили уши — если кто-то подслушивает, его присутствие можно уловить по дыханию, запаху, стуку сердца. Только чувствительность нужна, как у побрежников.

В большом доме оказалось достаточно звуков и запахов, а близких вроде бы нет. Рес прислонял к стенам зажатый в зубах нож, Леск прослушивала их с помощью найденной в комнате глиняной кружки. Выяснили, что за правой от окна стеной кто-то есть, затаился. Поэтому улеглись в постель и говорили очень тихо, на ухо друг другу. И на языке побережников, понятное дело, к тому же искаженном — с перепутанным порядком слов, пропущенными слогами и лишними окончаниями. Кому язык побережников не родной, не поймет.

— Я не верю Огу, — шептала Леск.

— Ага, врет он много. А уж сколько всего не знает — и про драконов, и откуда фоликсы берутся, и про оберег… того колдуна, как его… Шелтока. Говорил, что Шелток колдовством фоликсов отгоняет. А уж про то, где мы сейчас, про эти Первые Пороги… Я, так не понимаю, где это мы.

— Усложненное заклинание прямой тропы. Понимаешь, обычное заклинание прямой тропы приближает далекие части мира, а это — действует наоборот, раздвигает близкие части мира, а между ними оказывается… что-то еще, что-то другое.

— Другой мир?

— Возможно.

— Ты уверена?

— Я очень хорошо расслышала заклинание, почувствовала, как оно работает. Я уверена.

— А мы сами сможем выбраться?

— Да, даже ты в одиночку сможешь — достаточно просто идти обратно по тропе, и тебя… вынесет обратно.

— Я без тебя не уйду.

Из-за стены донесся тихий шорох, потом шаги — скрывавшийся там соглядатай, видимо, решил, что побережники уже спят, и ушел. Им еще было о чем поговорить, но слишком долго лежали, прижавшись, соприкасались щеками, шептали друг другу на ухо, так что принялись стаскивать друг с друга одежду.

Уснули далеко за полночь, проснулись поздно. Рес первым — лежал не двигаясь, смотрел на жену. Однако пришлось вставать и одеваться — за дверью кто-то был, явно ждал. Это оказалась девочка лет двенадцати, по внешности — из народа предгорий. Она объяснила, где можно умыться, позавтракать, добавила, что Кадьор уже ждет.

— Правитель местный? — уточнил Рес.

— У нас нет правителя, — гордо ответила девочка, — Кадьор не правитель, он советник.

— Чей советник?

— Всех!

Рес хотел, было, спросить, хорошие ли советы дает Кадьор, но передумал.

Завтракали под навесом на свежем воздухе — та же девочка принесла откуда-то горячие лепешки, овечий сыр, отвар из лесных трав с медом и самое странное — фрукты с далекого юга. Апельсины и ананасы. Невероятно вкусно.

— В Кустиках ни хлеба, ни сыра не было, — заметил Рес на искаженном языке побережников.

Леск рассудила:

— Туда только местные колдуны могут ходить. То есть, дойти может кто угодно, но чтобы вернуться, нужно колдовство.

— Многовато здесь колдунов.

— Когда-то на них в человеческих странах охотились, очень многие колдуны исчезли неизвестно куда.

— Сюда сбежали.

— Похоже. Особенно странной кажется история двухсотлетней давности, когда полностью исчезло тайное общество шаманов Пятого племени. А выжить в диких местах колдуну легче. И легче найти других колдунов.

— А фрукты эти — они-то тут откуда? Опять заклинание прямой тропы обращенное?

— Усложненное. Да, наверняка.

— Так тогда, выходит, часто они за фруктами ходят…

— Возможно. А может быть — носят фрукты только для себя.

Кадьор оказался явным трехречником, ждал беглецов в небольшом дворике, в тени кустов. Полноватый, с открытым добродушным лицом, он так радостно поздоровался и так доброжелательно улыбнулся, что у Реса засосало под ложечкой, рука сама потянулась к тесаку, а лицо стало глуповатым и доверчивым.

Когда Кадьор спросил имена побережников, Рес едва удержался, чтобы не соврать. И Леск тоже чуть помедлила перед тем, как ответить. Врать особого смысла не было, наоборот — если Кадьор колдун, то он может чувствовать ложь, Леск рассказывала про особые заклинания для этого.

— Так вы действительно люди побережья? — с подкупающей простотой любопытствовал Кадьор. — Вас действительно изгнали из империи?

— Да я же говорю — нет! — возмущенно развел руками Рес. И понял, что дальше отвечать на вопросы придется ему, раз начал. Лучше бы Леск разговаривала, она начитанная, а Рес притворялся бы немногословным.

— Но что же произошло?

— Да нас наоборот выпускать не хотели. Сперва хотели всех собрать на Песчаном полуострове, а мы в бега, так на нас и вовсе охотиться стали.

— То есть, Император решил уничтожить народ побережников?

— Всех-то не уничтожил бы, мы ж не только в Равнинной империи живем. По Горькой реке, что из Холодной степи через страну девяти племен течет, и вовсе только наши живут от среднего течения до самой дельты, хотя там не расселишься особо, скудные места. И все равно — наша земля. А так везде побережники есть, даже в империи меднолицых три небольших общины серебряной дороги есть.

— Серебряной дороги?

Пришлось объяснять, что такое дороги у побережников, чем они отличаются от родов. Казалось бы, что такого — выходит женщина замуж, переходит в род мужа, но ведь для своих родителей она не чужая и дети ее не чужие, так разные роды объединяются, дорога образуется. А Кадьору почему-то непонятно, как все побережники до сих пор в одну дорогу не слились — ведь даже если бы слились, все равно разделились бы.

Многое пришлось объяснять, порой — совершенно очевидное для любого жителя империи. Не понимал Кадьор, к примеру, почему общеимперские указы оглашают через два месяца, как подпишут — ведь очень просто это, гонцы должны указ до самой дальней границы доставить. Думал, что наместникам подчиняется армия, и удивлялся, почему не так. Спрашивал, почему в империи мало разбойников — будто не знал, кто такие егеря и чем они занимаются.

Однако порой Кадьор уж очень к месту вопросы задавал, как будто уже знал ответ. К примеру, когда Рес сказал, что многие побережники бежали из империи морем, Кадьор спросил, почему имперский флот их не остановил — словно знал, что военные корабли патрулировали море, и беглецам пришлось ночью проскальзывать. Откуда-то было Кадьору известно, что на Пахотных равнинах нет и быть не может тайных дорог — однако нужно равнины увидеть, чтобы самому до этого додуматься.

А почему Кадьор не спросил, как расставлены на дорогах кордоны, сколько в каждом служивых? Про патрули в лесах тоже вопросов не задавал. Любой торговец, даже не собираясь никуда ехать, обязательно захотел бы узнать про кордоны как можно больше — просто так, на будущее.

— А разве граница империи с Холодной Степью, Лунным княжеством и Алмазным княжеством не охраняется? — спрашивал Кадьор. Глупый вопрос.

— Понятное дело, что охраняется. А что?

— Но каким образом побережники пересекли границу? Неужели пограничников можно подкупить?

Вот, после глупого вопроса опять слишком правильный — сотниками у пограничников в основном дворяне, их не подкупишь, потому что и так богатые. Это не значит, что граница непроходима, наверняка нашлись среди дворян-пограничников такие, кто предпочел выпустить побережников, не задерживая. Для пользы империи. Да и порой достаточно с десятником сговориться.

— Не знаю я, мы ж отбились от наших, — вздыхал Рес. — Так что не знаю, как обозы через границы шли. Думаю, тайные тропы там есть все-таки.

— Неужели можно незаметно провести через границу целый обоз?

— А что? Ежели через все кордоны внутри империи можно, то и через границу тоже можно, наверное.

Вероятно, Кадьор клонил к тому, что можно прорваться силой. Но пусть уж клонит увереннее, поближе к сути вопроса подберется.

Вот — закачал головой:

— Все же, мне кажется, слишком многих беглецов из вашего народа задержали бы на границе. Вы же не могли сражаться с пограничной стражей?

— Да… могли на самом деле. Ежели всего один разъезд с целым обозом встретится, то могли и прорваться.

— Но ведь пришлось бы противостоять обученным воинам!

— А чего? Мы тоже с детства самого палками машем, из луков стреляем.

— С палками против мечей?

— А чего? Можно и палкой от меча отбиться. Хотя, конечно, у нас не палки были. Тесак, так у каждого побережника найдется, а у кого и меч. Луки у многих есть. У меня вот.

На самом деле Рес до исхода побережников из империи так и не разжился луком. Однако не рассказывать же про стычку в Бурном Плесе.

— Но разве можно противостоять мечнику с тесаком?

— Это смотря у кого тесак и у кого меч. Я вот, могу с тесаком против меча.

— Так вы хороший боец, — задумчиво поднял бровь Кадьор.

— Кое-чего могу, — скромно пожал плечами Рес. В детстве и юности он средне дрался на палках — не лучше и не хуже других, зато потом, на галере, здорово поупражнялся с тесаком, так что сейчас был опытнее многих. Не случайно выходил победителем в поединках с людьми пустошей. Однако неужели Кадьор только и хотел узнать, хороший ли боец Рес? Мог бы просто спросить.

А Кадьор повернулся к Леск:

— А вы действительно владеете всеми языками?

Она усмехнулась:

— Всеми языками не владеет никто.

— Даже боги? — с непонятным каким-то намеком спросил Кадьор, помедлив. Не нарушила бы Леск обычаи здешние — кто его знает, что тут позволено, а что запрещено говорить про богов. В землях десяти племен приходится крайне осторожным быть, а если это оттуда сюда бежали опальные шаманы, то надо осторожничать вдвойне.

Леск уточнила:

— Я смертная, и не могу говорить от имени богов, только от имени людей. Человек не может знать все языки.

Кадьор покивал, похоже, его устроило, как выкрутилась Леск. И начал расспрашивать про жизнь переписчиков — где живут, по многу ли переписывают, даже что едят. Рес ждал каверзы и надеялся, что Леск тоже ждет. Вот оно, Кадьор спросил:

— А вам не приходилось переписывать сочинения, которые кого-либо оскорбляют?

— Приходилось даже такие, которые оскорбляют меня саму.

Кадьор хотел что-то сказать, но промолчал — должно быть, понял, что обидит Леск. Мол, невелика должность переписчицы, чтобы на уважаемых сочинителей обижаться. А Леск продолжила:

— Любое сочинение кого-нибудь оскорбит. А те, которые оскорбляют всех, мы не переписываем.

Кадьор еще покивал, хмыкнул, спросил:

— И какое же оскорбившее вас сочинение вам пришлось переписывать?

Леск ответила без запинки:

— «О сущности человеческой» Сугинея из рода лесных кошек, он доказывал, что только народ пустошей можно считать людьми, а все остальные — не более, чем животные.

Кадьор неодобрительно нахмурился:

— Но ведь подобное сочинение оскорбляет всех!

— Кроме имперских дворян. Многие из них покупали список с этого свитка.

— Да… действительно.

Советние еще порасспрашивал Леск о том, что ей приходилось переписывать, потом Реса про его жизнь в империи. И, наконец-то, перешел к делу:

— Мы слишком мало знаем об империи. В последнее время почти никто не нарушает древний договор, мы узнаем новости раз в несколько лет. Нам нужны свои люди в человеческих странах, в Равнинной империи — в первую очередь.

Рес развел руками:

— Из нас разведчиков не получится, не в империи уж точно. В других странах… даже не знаю.

— Но вы можете обучить разведчиков.

— Э… чему обучить?

— Правильно себя вести, не выделяться. Кроме того — сражаться, владеть языками. Все это необходимо разведчикам. А еще нам бы пригодилось ваше знание языков — у нас есть хранилище свитков, довольно большое. И очень многие сочинения нам непонятны. Мы даже не знаем, на каких языках они написаны.

— И что нам за это будет? — спросил Рес напрямую, раз уж притворяется простаком.

— Вам? Ну… вы можете жить и питаться в этом доме… и кроме того… э… пять медях в день.

— А это много? Сколько у вас стоит кружка пива?

— Пива? Э… кружка браги стоит медяшку. В медяхе пять медяшек.