Здесь было сыро и мрачно. Свет с трудом пробивался через единственное окно, если так позволительно назвать маленькое зарешеченное отверстие вверху, с мутным стеклоблоком. С потолка на проводе свисала голая лампочка. Правда, она не горела, но, скорее всего, что к ночи ее должны были включить.

Это была импровизированная камера. На полу из холодного камня валялась пестрая тибетская циновка, в одном углу стояло ведро для отправления физиологических потребностей, в другом — кувшин с водой.

У него снова отняли свободу, а Ариана оказалась на стороне тюремщиков. Ему не хотелось в это верить, но собственные глаза обманывать не могли. Он сам видел ее в машине вместе с полковником иранского разведведомства, а значит — она тоже участница похищения.

«Неужели она всегда была против меня? А я давал водить себя за нос. Какой же я глупец! Дурак, идиот, кретин! Но, с другой стороны, — терзался он сомнениями, — разве то, что произошло в Тегеране, было инсценировкой? Розыгрышем. Подставой. Нет, это исключено. Должно существовать какое-то иное объяснение».

Может, Ариану силой заставили принять участие в акции? — страшась этой мысли, спрашивал он себя. Может, ее уличили в том, что она помогла ему в Тегеране, и теперь ее жизнь тоже в опасности? Но если это так, иранский режим вряд ли допустил бы ее выезд за пределы страны. Значит, она приехала в Тибет по своей воле.

Шли часы. Запертый в четырех стенах, изолированный от внешнего мира, Томаш продолжал изводить себя догадками.

Из череды мрачных дум его вывел нарушивший тишину звук. Португалец затаил дыхание и напряг слух. К приближавшемуся гулкому эху шагов добавились неясные голоса. Затем шаги остановились. Послышалось металлическое побрякивание.

Дверь открылась, и на пороге возникла массивная фигура Салмана Каземи, которая сразу заполнила собой пространство тесной камеры. Позади полковника стояли несколько человек. Среди них Томаш увидел Ариану.

— Ну, как поживает наш профессор? — поинтересовался Каземи. — Созрел для разговора?

Жестом приказав Ариане войти, он закрыл за ней дверь, взгромоздился на табурет, предусмотрительно принесенный кем-то из сопровождения, и изучающе посмотрел на Томаша, который, сидя на тибетской циновке, с недоверием переводил взгляд с посетителя на посетительницу.

— Как вы могли так со мной поступить? — глядя на Ариану, спросил он.

Иранка опустила глаза.

— Доктор Пакраван не обязана отвечать на ваши вопросы, — сказал Каземи. — Давайте перейдем к интересующему нас вопросу.

— Нет, объясните мне, — настаивал Томаш, не сводя взгляда с Арианы, — что происходит?

Полковник поднял кверху указательный палец.

— Последний раз предупреждаю, профессор, — в голосе его звучала угроза, — доктор Пакраван не обязана давать вам никаких объяснений. Объяснения здесь должны давать вы. Хотя… Что вы желаете узнать?

— Я хочу знать правду о причастности доктора Пакраван ко всей этой истории.

Вид у Каземи был довольный и даже торжествующий.

— Неужели вы всерьез думаете, что от нас можно запросто бежать?

— Что вы этим хотите сказать?

— Что без нашей помощи ваш побег никогда бы не удался. Перевод из Эвина в 59-ю тюрьму был организован ради придания достоверности побегу.

Томаш посмотрел на Ариану, и веря, и одновременно не желая верить услышанному.

— Это правда?

Молчание иранки говорило красноречивее любых слов.

— Автор этого плана — перед вами, — сообщил полковник. — И перевод, и это представление на улице, — все придумала доктор Пакраван.

— Но… для чего? Зачем вам все это?

Полковник вздохнул.

— Как это «зачем»? — он презрительно оттопырил нижнюю губу. — Затем, что мы торопимся. И хотим, чтобы вы, не теряя более ни минуты времени, вывели нас на решение загадки. Конечно, в «пятьдесят девятке» вы у нас раскололись бы за милую душу…

— Почему же в таком случае вы не отправили меня туда?

— Потому что мы не дебилы. Вы действовали по указке ЦРУ. Эту связь, само собой, вы бы отрицали. — Полковник пожал плечами. — То есть вы все равно во всем бы сознались, но на это могли уйти месяцы, а у нас их нет. И тогда доктор Пакраван выдвинула идею, разом решавшую проблему. Мы позволили вам бежать, а потом просто шли по следу, не выпуская вас из поля зрения. Логично было предположить, что вас заинтересует научное творчество профессора Сизы.

— Ах, вот оно как! — воскликнул Томаш. — И куда вы его дели?

— Профессора Сизу пришлось… ну… как бы выразиться поточнее… убедить навестить нас.

— Что с ним?

— Хорошо, раз вы настаиваете, лучше, наверное, начать с самого начала, — вдруг легко согласился Каземи. — В прошлом году один наш ученый, из тех, что работают на объекте в Натанце, вернулся с проходившей в Париже физической конференции с весьма интересной информацией. Согласно его отчету, он стал свидетелем беседы, в которой один физик поведал, что у него имеется некий манускрипт с формулой доселе невиданной взрывной силы и что он завершает исследования, дополняющие открытия, описанные в упомянутом документе. Наш человек выяснил имя ученого, который рассказывал об этом. Им оказался некто Аугушту Сиза, профессор Коимбрского университета. Взвесив «за» и «против», мы разработали операцию с целью овладения документом, содержавшим секретную формулу. Как вам известно, на Иран и в нынешнем году не прекратили оказывать мощное международное давление в связи с нашей ядерной программой. Нам продолжают грозить санкциями, за которыми звучит скрытая угроза нанесения бомбовых ударов и применения прочих мер. С учетом всех обстоятельств правительство приняло решение об ускорении проведения исследовательских работ, имея в виду придать нашей позиции… э-э-э… короче, обеспечить страну адекватным сдерживающим фактором.

— Переводя на нормальный человеческий язык, вы хотите создать собственное ядерное оружие.

— И когда оно у нас будет, никто уже не посмеет сунуться к нам с дубиной, понимаете? Наглядный тому пример — Северная Корея. — Не иначе как для усиления наглядности полковник грозно нахмурил брови. — Итак, мы получили добро на активные действия. При помощи ливанских соратников нам удалось установить в Коимбре личный контакт с профессором Сизой, убедить его показать, где он хранит рукопись, а затем посетить в сопровождении наших друзей Тегеран. Беседа протекала весьма жарко, и особенно неотразимое впечатление на профессора произвел заключительный аргумент в виде убедительной дозы паров хлороформа. — Каземи улыбнулся, довольный собственным остроумием. — Однако ознакомившись уже в Тегеране с рукописью Эйнштейна, мы обнаружили в ней вещи, которые показались нам не совсем ясными. Мы обратились за разъяснениями к профессору. Со всем нашим уважением и в высшей степени вежливо попросили его помочь разобраться, но он решил играть с нами в молчанку. Нам ничего не оставалось, как прибегнуть к более серьезным мерам. Мы поместили его в тюрьму пятьдесят девять, предоставив ему номер с обслуживанием по категории «пять звезд»… Его стали допрашивать. Сначала в мягкой форме, но он наотрез отказался сотрудничать. Давал какие-то нелепые ответы, нес околесицу, очевидно, намереваясь ввести нас в заблуждение. Пришлось ужесточить меры воздействия. С самого начала все пошло не очень хорошо. У профессора, видимо, имелись проблемы с сердцем, о чем нас своевременно не предупредили.

— Что же с ним сталось?

— Умер во время допроса.

— Ублюдки.

— Жаль, старик умер, не успел ничего сообщить. В рукописи ведь есть загадки… Правда, мы заранее озаботились установлением личности всех, кто входил в ближний круг профессора, в том числе и математика Нороньи.

Томаш вздрогнул.

— Мой отец…

— Профессор Сиза и указанное лицо часто встречались и доверительно беседовали. Однако оказалось, что математик тяжело болен. О повторении опыта с профессором Сизой не могло быть и речи. Что было делать? — Повисла короткая пауза, призванная подчеркнуть драматизм ситуации. — Нам было известно, что у математика есть сын, специалист по криптоанализу. Все складывалось как нельзя лучше. Мы решили задействовать сына, пригласив его в Тегеран. Ведь в случае неудачи он мог обратиться за разъяснениями к отцу, зная о его дружбе с профессором Сизой. Вы прибыли в Тегеран, ознакомились с зашифрованными фрагментами и принялись за работу. Доктор Пакраван в весьма лестной для вас форме докладывала о серьезных успехах в расшифровке четверостишия. Но ваш ночной поход в Министерство науки, то есть ваша несомненная связь с ЦРУ все усложнила. Первоначально мы хотели выбить из вас информацию силой, но скоро выяснили, что вы не обладаете ею в ионном объеме. Доктор Пакраван весьма к месту обратила наше внимание на то, что у вас не было времени поговорить с отцом. А значит, мы были обязаны предоставить вам такую возможность, не так ли?

— И вы действительно полагаете, что моему отцу что-то об этом известно?

Полковник пожал плечами.

— Не исключено.

— И что он может знать?

— Ну, например, где хранится вторая рукопись. Точнее, вторая часть рукописи «Die Gottesformel». Мы задавали этот вопрос профессору Сизе, однако он нам не ответил.

— Почему вы решили, что есть вторая часть?

— На это указывает зашифрованная фраза. Ближе к концу текста Эйнштейн сообщает, что вывел формулу колоссальной взрывной силы, запись которой он помещает в другом месте. А после этого добавляет: «see sign» и приводит зашифрованную фразу. Мы уверены, что она является указанием на существование второй части рукописи, которую мы собираемся с вашей помощью найти.

— И что же вы хотите от меня услышать? Я ни малейшего представления не имею о местонахождении этой… этой второй части. Я только что узнал о ее существовании.

— Хватит валять дурака! — зарычал иранец. — Мне вовсе не это нужно.

— Но что?

— Я хочу знать, что вам открыл ваш отец.

— Мой отец? Ничего…

— Вы хотите убедить меня, что не разговаривали с ним?

— Почему? Я говорил с ним, но не о рукописи Эйнштейна.

— А об исследованиях профессора Сизы вы его спрашивали?

— Мне и в голову-то не приходило, что отец может знать нечто важное.

Каземи начинал закипать.

— В таком случае что вы делаете в Тибете?

— Видите ли… я… э-э-э… приехал сюда в поисках профессора Сизы…

— Почему же вы ищете его именно здесь?

— Мне стало известно, что он поддерживал контакты с Тибетом.

— Что за контакты?

— Точно не знаю, я только пытался в этом удостовериться.

— Что вы намеревались делать дальше? Где бы вы попытались его найти, если бы думали, что он жив?

— Там где искал, в Потале. Я там был перед тем, как вы меня похитили.

— Почему в Потале?

— Потому что… нашел у него дома полученную из Тибета почтовую открытку с изображением Поталы.

— Где эта открытка?

— Я оставил ее в Коимбре.

— Кто отправитель открытки?

— Не знаю, она была без текста и обратного адреса.

— Почему в таком случае вы решили, что это имеет отношение к местопребыванию профессора?

— Мне она показалось странной, а другого следа у меня не было.

— Гм-м, — промычал Каземи, пытаясь собрать воедино детали сложного пазла. — Для меня ваше объяснение звучит неубедительно. Никто не отправится в столь далекое и труднодоступное место, как Тибет, не имея на руках ничего, кроме смутной догадки…

— Послушайте, вам не кажется, что пора все это прекратить? — спросил Томаш.

— Вы о чем?

— Разве вы не поняли, что рукопись Эйнштейна не имеет никакого отношения к созданию атомного оружия?

— А к чему же, по-вашему, она имеет отношение?

Томаш потянулся, и лицо его прояснилось, а на губах появилась безмятежная улыбка.

— Она имеет отношение к кое-чему гораздо более важному.