На горизонте внезапно возникает Муреа, один из островов Французской Полинезии, и почти тотчас из глубин Те Таи о Марама, Лунного моря, неспешно поднимается гористый массив Большого Таити. Плывущий рейсом из Австралии огромный белый корабль «Кастель Фелис» входит в лагуну Папеэте и неподвижно замирает на ее спокойной воде. Пассажиры, вырванные восьмидневным путешествием по океану из привычного жизненного ритма, в радостном возбуждении устремляются на палубу приветствовать Таити.

С пристани порта Папеэте, к которой уже пришвартовался наш корабль, до самых укромных его уголков доносятся звуки полинезийской музыки. На гранитной набережной стоят три черноволосые танцовщицы в золотистых юбочках из растительных волокон и усердно колышут руками и бедрами в такт музыке. На заднем плане вытянулись в ряд киоски с гирляндами цветов и ожерельями из мелких раковин.

Таити приветствует очередную группу туристов.

Пассажиры «Кастель Фелис», мгновенно расхватав все такси, рассыпаются по городу. Гости Таити (включая и меня), как правило, начинают ознакомление с островом поездкой по столице и ее порту.

Главная улица, бульвар Помаре, с магазинами и уютными кафе на каждом шагу, полна моряков и военных, словно здесь развлекается весь местный гарнизон.

Вопреки сведениям всех рекламных проспектов эпоха Бугенвиля навсегда канула в прошлое, по крайней мере здесь, в столице Французской Полинезии. Папеэте — типичный колониальный городок с шестидесятитысячным населением. Здесь смешались разнообразные архитектурные стили — деревянные двухэтажные строения с обширными верандами соседствуют с современными зданиями. Повсюду асфальт и бетон. Папеэте встречает приезжих потоком машин: на дорогах визжат тормозами более тридцати тысяч автомобилей.

Численность населения возрастает с каждым годом — за счет прибывающих с других архипелагов. Рост населения и трудности на рынке труда вызывают усиление миграций с острова на остров. Население Французской Полинезии — примерно сто тридцать тысяч человек, из которых свыше восьмидесяти тысяч живут на Гаити, ее самом крупном острове. А ведь не так давно, в 1860 году, на нем насчитывалось около восьми с половиной тысяч коренных жителей и немногим более полусотни европейцев.

В Папеэте размещается множество представительств судоходных компаний, различные бюро путешествий, магазины. Жители предпочитают импортные продукты и товары, магазины завалены консервами, холодильниками, транзисторными радиоприемниками. Все дорожает, цены очень высокие — несомненно, из-за наплыва туристов и присутствия более десяти тысяч французских солдат и специалистов в области атомной энергии, сотрудников Экспериментального тихоокеанского центра для проведения ядерных испытаний. Местные жители потихоньку ворчат, хотя деньги на Таити плывут рекой. На этом острове, не имеющем почти никакой промышленности, туризм — основной источник доходов местного населения.

Каждый год в Папеэте прибывает несколько десятков кораблей с тысячами пассажиров на борту, жаждущих испробовать все, что сулят им многочисленные красочные проспекты. За одну ночь, положенную для стоянки корабля, они оставляют прекрасному Таити восемь миллионов долларов! Если у них есть возможность заплатить втридорога и остаться здесь дольше, они снимают номера в роскошных дворцах из бетона, именуемых отелями. «На Таити не дают чаевых!» — гласят проспекты. Однако цены в отелях астрономические, и, как правило, гости могут продержаться там лишь несколько дней.

Как на всем архипелаге, так и в Папеэте царит радостное настроение, с легким налетом неги и лени. Много болтовни, смеха и песен. Жара не очень докучает. Завсегдатаи кафе сидят за столиками, расставленными на улице, и разглядывают проходящих мимо прелестных юных таитянок в ярких одеждах. Почтенные седовласые мужи щеголяют в шортах, а их голые, безупречно белые икры неоспоримо свидетельствуют о недавнем прибытии. На всех без исключения просторные таитянские рубашки с красочным рисунком.

Рядом со мной шагает мой знакомый, пассажир с «Кастель Фелис» Яаан де Боэр. Энергичный голландец помогает мне разыскать земляка, жителя Папеэте, рекомендованного моряком Леонидом Телигой. Я обязательно должен где-нибудь зацепиться, прежде чем спишусь с итальянского пассажирского корабля, — ведь здешние отели мне не по карману. Дороговизна не позволяет всевозможным бродягам, хиппи и прочему люду типа «перекати поле» появляться на Таити. Самая дешевая комнатенка в отеле «Метрополь» стоит шестнадцать долларов в сутки, а некоторые отели дерут и по пятьдесят.

Останавливаюсь на минуту окинуть взглядом дивную панораму Папеэте. Город раскинулся вдоль берега огромной сверкающей витриной протяженностью в два километра. Передо мной плотное скопление домов, залитых солнцем и похожих в его сиянии на кристаллы горного хрусталя. Над ними громоздятся холмы и горы, покрытые зеленью, а вокруг — безбрежная водная гладь.

Солнце заливает Тихий океан золотыми и пурпурными лучами; как пришпиленные к небу клочья ваты, висят в вышине облачка. Внезапно эти белоснежные тучи становятся розовыми, красными, голубыми. Огромный огненный шар скрывается за темным гористым островом Муреа, лежащим вдали, как на ладони. Еще совсем недавно на Таити определяли время по положению солнца над Муреа.

Здесь, под созвездием Южного Креста, в мае, то есть в начале таитянской зимы, солнце заходит около половины шестого. Полчаса перед закатом — необыкновенное, особое время: стены домов вспыхивают под лучами заходящего светила, пламенеют паруса яхт, весь город утопает, плавится в потоках этого розового и пунцового света. В час пурпурного заката людей охватывает беспокойство. У них оказывается масса мелких дел в городе, которые необходимо завершить до захода солнца. Они не в состоянии усидеть дома, неодолимая сила влечет их на простор, и бесчисленные толпы захлестывают город. В эту пору на улицах можно увидеть людей всех оттенков кожи — от почти белого, желтоватого, до золотисто-коричневого. Проходя мимо меня, таитяне, в том числе и женщины, смотрят мне в глаза с выражением доброжелательного интереса, готовым в любой миг превратиться в улыбку.

Основательно находившись по городу, мы усаживаемся за столиком кафе, прямо на бульваре, чтобы немного прийти в себя.

— Кока-кола?

Пожалуй, действительно, самое время чем-нибудь утолить жажду.

Я рассматриваю интерьер небольшого кафе — комбинацию бамбука и листьев пандануса, любуюсь стройными силуэтами яхт в портовой бухте. Меня целиком захватывают два ощущения: живительного действия ледяного напитка и дурманящих ароматов Таити.

Кстати, об ароматах! Они поражают каждого сразу же по приезде на остров. Прежде всего характерный, тошнотворно-сладкий запах копры, который волнами накатывается от берегов островка Фаре-Уте, где многие тонны этого сырья заполняют вместительные склады. Запах копры неотступно преследует вас повсюду, даже здесь, на значительном удалении от складов, на бульваре Помаре. Я тогда еще не знал, что этот прогорклый запах будет сопровождать меня на протяжении всего путешествия по Полинезии.

Прибывающих в отель туристов обычно одаривают гирляндами жасмина. У него специфический, незабываемый, одуряющий запах, вызывающий у некоторых людей приступы мигрени. И боже упаси оставить гирлянду в номере или в каюте!

Аромат ванили в последнее время почти эфемерен, но до того сладок, что приводит в бешенство. В наше время он ощущается довольно редко, как правило, поблизости от складов или на задах китайских лавок. Все три аромата несколько приглушены запахом выхлопных газов.

Дом, которые только что пылали багрянцем, внезапно гаснут, и, прежде чем соображаешь, что случилось, опускается ночь. Загораются первые огни. Фронтоны портовых кабаков и витрины магазинов вспыхивают неоновой рекламой. И с той же быстротой, с какой падает тьма, пустеют улицы, исчезают люди, словно панически убегают от нее. Лишь на деревянном настиле под аркадами огромных складов Дональда все еще продолжается движение. Этот настил превращается на ночь в пристанище для приезжих с соседних островов, которые привозят на продажу свои поделки. Сейчас они укладываются спать на циновках с куском белой ткани на голове.

Удивительно, что на вечерних улицах не видно французов, а ведь их в Папеэте довольно много. Здесь, в сердце Океании, на каждом шагу так и веет Францией, а колонии давно осевших в этих краях выходцев из метрополии представляют собой точные копии мелких городишек французской провинции. Чем же объясняется безлюдье на вечерних улицах Папеэте?

Мы только что прошли мимо новенькой, с иголочки, утопающей в зелени резиденции губернатора. Таити, все еще жемчужина во французской короне, с 1958 года имеет статус «заморской территории» Франции. Официальный представитель метрополии родом из самого Парижа.

И все-таки, чем занимаются французы по вечерам, после работы? Днем они, так же как европейцы во всем мире, работают, значит, вечером отдыхают — веселятся, ходят друг к другу в гости, встречаются, чтобы поболтать, устраивают приемы. Одним словом, чувствуют себя как дома.

К услугам отдыхающих в Папеэте радио на французском и таитянском языках, телевидение, пять кинотеатров, в том числе два drive in, которые особенно усердно посещают местные жители.

Тишину таитянской ночи нарушают звуки музыки, доносящейся из портовых кабачков. В одном из ночных заведений — «Куинне», «Зизу бар» или «Бар Леа» — устраиваются увеселительные вечера для туристов и местных жителей. Девушки с мягкой благоухающей кожей опоясывают бедра шелестящими юбочками из травянистых волокон, называемых морэ, и демонстрируют танец живота. В барах часто нет дверей, и лишь занавески из бус, нанизанных на шнуры, отделяют помещение от улицы, куда вырываются звуки музыки, запах пива и виски, клубы дыма. Где ты, тихое очарование Таити?

Продолжим поиски знакомого незнакомца, рекомендованного мне в письме из Австралии.

Теперь-то я не ошибся! Конечно, это здесь! Мне ясно видна вывеска бара «Мануиа Таити!» Увы, никто в баре не знает директора Владислава Мухи. Ни в этом, ни в соседнем. Как оказалось впоследствии, я, к несчастью, перепутал пивоваренный завод (Бровар) «Мануиа» с баром «Мануиа». И вот мы тащимся по улицам, заглядываем в магазины, экзотические ресторанчики, портовые кабачки, пытаясь что-нибудь разузнать.

— Иди в «Коль Блю» или в бар «Куинне Таитиан Хат», там наверняка его найдешь… — весело предлагает мне завсегдатай матросского притона.

Я стараюсь сохранять спокойствие, но уже почти теряю надежду. Заглядываю в «Куинне». Там столпотворение. В субботу кабачки Папеэте трещат по швам от наплыва посетителей: французы вперемежку с цветными, без расовых предрассудков. Англичане попадаются крайне редко, и они, как правило, развлекаются в своих отелях.

Зал «Куинне», отделанный в простом, даже несколько строгом стиле, наполняет приглушенный говор. Французский и таитянский языки удивительно изящны и прекрасно гармонируют друг с другом, так же как гармонируют врожденный такт островитян и обаяние людей с берегов Сены. Спокойно снимают обувь, танцуют любовный тамуре. Любой может поцеловать любую женщину. В «Куинне» это позволено. Однако в других местах Папеэте уже не найти прежних обычаев. Давно прошли времена, когда бородатые матросы китобойных судов платили золотыми серьгами за выпивку и женщину.

Я начинаю посещение «Куинне», все с того же — с расспросов о «месье Мухе». Таитянка, которая распоряжается в баре напитками, отрицательно покачивает головой, улыбаясь мне глазами. Она не знает человека с таким именем. Подает нам два пива. Девушка хороша собой, у нее великолепная фигура, приятное овальное лицо, светлая кожа — ну просто загорелая европейка экзотической красоты!

В нашу беседу включается чуть подвыпивший француз, военный в штатском.

— Вы случайно не австралийцы?

— Нет, из Польши, Поланд.

— Голланд?

— Нет, Поланд.

— А ты?

— Голланд.

Француз с испанской бородкой долго и проницательно всматривается в голландца. В воздухе пахнет грозой…

— Ну ладно, — наконец заявляет он примирительно, — а где вы до сих пор узнавали об этом вашем Мухе?

Он советует заглянуть в телефонную книгу. В самом деле! Но где бы раздобыть эту книгу? Так началось мое чудесное приключение, о котором и попытаюсь рассказать.

Я уже успел привыкнуть к неожиданным встречам, какими изобиловало мое путешествие к антиподам, но эта мне показалась исключительной. Как найти на Таити поляка? Очень просто! Не имея никаких сведений о земляках, я всегда пользуюсь вернейшим средством, о котором сегодня почему-то забыл, — заглядываю в местную телефонную книгу. Книга в Папеэте — слишком сильно сказано! Небольшая тетрадочка, несколько сот имен. Но среди них нет того, которое я ищу. Зато значится некий Малиновски. Неужели на Таити тоже есть свой Малиновски?

Что-то забрезжило впереди. Наверное, это тот самый, с которым еще до войны встречался антрополог Александр Годлевски. Нет сомнений, это мой земляк!

Я позвонил. Ответил мужской голос.

— Вы говорите по-польски? — спросил я.

— Не понимаю… — прозвучал ответ, впрочем, без тени удивления.

— Простите, мне показалось, что…

— Ничего, ничего, подождите немного, я сейчас приеду за вами.

Не прошло и получаса, как Малиновски предстал перед нами. Его открытое, славное лицо сразу же пробудило во мне симпатию. Он приехал на своей машине вместе с сыном. Наполовину таитянин, он полностью обезоружил меня своей необычной прямолинейностью и оперативностью. Да, верно, его отец был поляком, но он уже его не помнит. Среднему сыну, которого он привез с собой, он дал первое имя Клод, а второе… Поляк. Он очень рад. Я первый человек из далекой Польши, с которым он познакомился. Ну что же, от Таити до Польши точно такое же расстояние, как от Польши до Таити. У нас тоже не часто встретишь жителя Южных морей.

Хлопают дверцы, машина трогается. Малиновски забирает нас к себе.

— Насколько мне известно, месье Муха сейчас в отпуске и уехал во Францию, — сообщает Малиновски, склоняясь над рулем. — Но это неважно, вы остановитесь У меня.

Он привозит нас в свой дом, который в течение многих недель станет и моим домом. Благодаря Малиновскому я многое увидел в Полинезии.