А через несколько дней у дяди Арчила пропало его знаменитое ружье. Боже мой, какое это было несчастье! Дядя Арчил обезумел от горя. Его ружье, которым он так гордился, которое чистил каждый день, пыль с него сдувал! И вот оно исчезло, его украли, поднялась у кого-то рука.

Володька и Таир утешали своего друга, они говорили, что в их городе с таким кристально честным населением воры не водятся, просто подшутил кто-то. Но дядя Арчил был безутешен.

— Шакал! — ругал он вора. — И отец его был шакал, и дед тоже! Нет… дед, может быть, не был. Но он сам вороватый, хитроватый шакал! Холера ему в печенку!

Дядя Арчил бегал по тротуару перед дверью своей парикмахерской, заламывал руки, возносил их к небу и без устали посылал проклятья.

И чем больше собиралось зрителей, тем больше он распалялся.

— Все! — кричал он. — Все! Теперь хоть дом гори, хоть весь этот несчастный город гори, Арчил Коберидзе пальцем не шевельнет!

Выяснилось, что вор выманил дядю Арчила из парикмахерской очень простым и остроумным способом.

Клиентов не было, дядя Арчил скучал. Он в очередной раз почистил любимое ружье, поставил его в угол и задумался: чем бы еще заняться?

В этот миг его огромный нос напрягся, ноздри раздулись — нос уловил запах дыма.

— Где-то что-то горит! — сам себе сказал дядя Арчил и выскочил из парикмахерской. Горела всего-навсего урна. Стояла она метрах в двадцати от парикмахерской и дымила, как труба парохода.

Дядя Арчил бросился за тазиком, набрал воды и побежал тушить этот игрушечный пожар. Он выплеснул в урну воду, но дым повалил еще пуще.

Чихая и кашляя, дядя Арчил накрыл урну тазиком и сел на него. Выдержал он всего несколько минут — уж больно припекало сзади, но пожар был затушен, ему не хватило кислорода.

А когда дядя Арчил, гордый своей победой, вернулся в парикмахерскую, знаменитое ружье исчезло. Он понял, что его хитро и подло провели с этим пожаром, нарочно подожгли урну.

Все это дядя Арчил сообщил сочувствующим зрителям. Родька стоял в стороне и сжимал кулаки. «Ну, Кубик! Ну, свинья! Это же твоя работа! Нашел у кого красть — это же все равно, что у ребенка отнять любимую игрушку! Ну, погоди у меня!»

Он круто повернулся и зашагал прочь от толпы.

— Ты куда, Родька? — окрикнул Таир.

— Надо. Дела у меня.

— Что-то многовато у него дел появилось непонятных, — задумчиво проговорил Володька, глядя в Родькину спину.

— Эх, ружья жалко, — сказал Таир.

— Ружье — что! Дядю Арчила жалко, — отозвался Володька.

Пещера, как всегда, открылась взгляду неожиданно. У входа мирно сидел Кубик и бездумно втыкал в землю нож.

«Ишь деточка! В ножички сам с собой играет», — подумал Родька и подошел к Кубику вплотную.

— А, кореш, привет! Сыграем? Сигареты принес?

— Ты ружье взял? — голос у Родьки пресекался от злости.

— Ружье? — Кубик сделал изумленные глаза. — Какое ружье? У кого?

— Двуствольное. У парикмахера.

— Ах, у парикмахера, — протянул Кубик, — так бы сразу и говорил. — Он широко улыбнулся. — Не-а. Не я. И парикмахера никакого не знаю. Месяца три уже не стригся. А что, увели ружьишко?

— Ты не придумывай! Гляди, Кубик, узнаю, что это ты, — все! Заложу тебя, и будь что будет!

— Да на кой мне это ружье, — закричал Кубик, — что, я здесь в горах грохотать буду? Что, я совсем уж по уши деревянный?! У меня для охоты рогатка есть. Во, гляди.

И он, действительно, вытащил из кармана любовно сделанную рогатку.

— А я уж думал — твоя работа.

— Индюк тоже думал, — сострил Кубик и захохотал, очень довольный собой. Вдоволь повеселившись, Кубик посерьезнел и важно сказал: — Я тут отвалю на недельку, ты не беспокойся.

— Буду плакать и рыдать! На кого ж ты меня покидаешь?!

— Ладно, ладно, остряк. Неделю не свидимся.

— Век бы тебя не видать!

— Опять шутишь? — Кубик весело помахал пальцем перед Родькиным носом. — За что я тебя, Виталька, люблю, так это за юмор.

— Юмор! — хмыкнул Родька и не прощаясь зашагал вниз.

— Покедова, корешок! Не скучай, — крикнул Кубик.

— Провалился бы ты, кубометр несчастный, — проворчал Родька.