Рано утром я вернулся в отель. При встрече с очередным агентом я сдал ему оставшиеся деньги без каких-либо угрызений совести. Шел довольно сильный дождь. Он всегда заставляет прохожих торопиться, чуть ли не бежать.

Захватив с собой мамин свитер и кое-какие мелочи из остального барахла, я отправился к связному, первому в длинной цепочке, которая должна была привести меня на запад страны, где мне предстояло заняться сбором информации. Моим единственным товарищем на всем протяжении весьма продолжительного путешествия был случай. Именно он заставил мою лодку сбиться с курса во время переправы через Луару и пристать к берегу точнехонько возле немецкого поста. Но он исправился, сделав так, что часовой в это время задремал, убаюканный вином с виноградников все той же Луары. Потом были часы и часы бесконечных переходов по заброшенным тропинкам в обход дорог и деревень. Волдыри на натертых местах усеивали мои ноги. Ночи я обычно проводил в сараях, охотничьих хижинах или на сеновалах.

Когда речь моих случайных спутников, менявшихся на каждом этапе, стала более певучей, я понял, что позади осталась большая часть пути. Действительно, через несколько дней мы достигли пункта назначения. Я выглядел настоящим оборванцем; пыль покрывала меня, словно кольчуга, но лицо светилось, как у паломника, достигшего святыни. Я очень устал. Особенно досталось моим ногам. И я устал не только от дороги; меня утомила эта нелепая война без линии фронта, в которой участвовали солдаты, не имевшие воинской формы. Я был измотан врагом, находившимся одновременно повсюду и нигде, но все время гнавшимся за мной, словно щука за блесной. Конечно, я в любой момент мог просто выйти из игры и вернуться к учебе. Чтобы без пользы проводить день за днем, изнывая в бездеятельности и занимаясь всего лишь перелопачиванием знаний, полученных кем-то другим. Или вернуться к родителям, в наш уютный домик напротив ипподрома. Степенно выпивать время от времени рюмочку черносмородинового ликера, курить английские сигары.

Оказавшись здесь после нескольких недель странствий по глухим местам, я основательно расслабился. Конечно, ничего особенного здесь не было — город как город, с прямыми улицами, упорядоченный и скучный, как все города на западе Франции, разбогатевшие на торговле вином. Товарищи, с которыми я прошел последний отрезок пути, оставили меня в задней комнате небольшого бистро с такой же небрежностью, с какой бросают вещь, ставшую ненужной. Хозяин забегаловки явно был из наших. Ничего не спрашивая, он поставил передо мной на столик стакан белого вина и положил местную газету, в которой главной новостью наверняка был попавший под машину пес. Все остальное было враньем и наглой пропагандой. Я в течение часа пытался прочесть что-нибудь между строк, искал признаки ослабления нашего противника. Но для него, похоже, барометр застыл на отметке «ясно».

Мой облик сезонного рабочего, с ног до головы покрытого грязью, которую невозможно воспроизвести никакой косметикой, ни у кого не вызывал интереса. От нечего делать я наблюдал за хозяином, усердно зарабатывавшим свой кусок хлеба. Если бы Создатель не внушил человеку вкус к абсурдному, тот не придумал бы спиртное. Я пользовался этим изобретением, опираясь на доставшуюся мне по дешевке чистую совесть.

Мне уже добрый десяток минут приходилось бороться со сном, когда в дверях появился высокий женский силуэт. Она была слишком красива для этой мрачной забегаловки. Не дав мне времени как следует рассмотреть себя, она уселась на стул напротив.

— Добрый день. Заканчивайте свой стакан. Пора уходить.

Мне показалось, что она автоматически воспроизводит записанные в мозгу фразы. Тем временем она сунула мне в руки конверт и продолжила негромким голосом:

— Ваши новые документы. Вас зовут Габриэль Димон, вы студент юридического факультета, родителей у вас нет. Вас воспитывали дядя и его жена, у них та же фамилия. Они живут в городке Иссижак в Дордони. В университет вы поступили в 1941 году. Сейчас вы заканчиваете второй курс. Начиная с сегодняшнего дня с вами никто, кроме меня, не будет контактировать. Мы будем встречаться два раза в неделю. Другим членам организации вы будете известны как Барака.

— Почему Барака?

— Потому что вы настоящий везунчик. Вам удивительно везло до сих пор. Гораздо больше, чем вы думаете. В общем, с этого момента вы будете совершенно другим человеком. Ветер надежно засыпал песком ваши следы.

Я был уверен, что выгляжу жалким созданием, если учесть мои жирные волосы, круги под глазами и пропитавший одежду запах пота, который я пытался не распространять вокруг, стараясь сидеть неподвижно. Она холодно смотрела на меня, явно не видя того, кто сидел перед ней. Я украдкой рассматривал ее длинные изящные руки, матовую кожу лица со следами усталости, черные волосы, непослушные, словно конская грива, запоминающиеся с первого взгляды черты.

Мы вышли из бистро через заднюю дверь. Она проводила меня до центра города. Очень скоро мы очутились в коротком тупичке, так же безразличном к несчастьям оккупации, как и к жестокостям якобинцев, свирепствовавших полтора века назад. Это была мощенная булыжником улочка, упиравшаяся в ограду большого жилого здания, очевидно, принадлежавшего какому-то состоятельному горожанину. Почти вплотную к нему с правой стороны стоял пятиэтажный дом, увенчанный мансардой. После оккупации владельцы здания, жертвуя удобством ради выгоды, решили сдать комнатенку под самой крышей, которую до войны занимала горничная, убиравшая квартиры этажом ниже. Мой несуществующий родственник еще до моего появления снял комнату и оплатил ее на три месяца вперед. Ключи были у консьержки, строго соблюдавшей правила. Своим инквизиторским видом она напомнила мне мелкого чиновника префектуры, готового пожертвовать целым миром ради куска дешевой колбасы.

Моя спутница знаком показала, чтобы я поднимался первым; сама она поднялась вслед за мной через несколько минут, постаравшись проскользнуть незаметно для консьержки. Как она сказала, эта дама два дня в неделю, по средам и субботам, нянчила детей владельца здания. Это и были дни наших свиданий, назначенных на семь часов вечера.

Она рассказала, что тупик, за которым находилось смежное здание, только выглядел тупиком; в конце коридора, в который выходила дверь мансарды, находилась небольшая незаметная дверь, открыв которую ключом, который она мне вручила, я попадал на черную лестницу соседнего здания, спустившись по которой, оказывался на другой улице. Поэтому моя мансарда и была выбрана местом наших встреч.

Мое жилище оказалось достаточно спартанским, но достаточно чистым. Кровать, стол, умывальник с холодной водой. Окошко в крыше с видом на небо. Мне понравилась комната, соответствовавшая моей натуре домоседа. Все остальное — поздние возвращения домой, ранние выходы в неизвестность — тоже вполне устраивало меня. Лошадь добралась до своего сена.

Она уселась на единственный стул. Я в это время проверил пружины матраса, ржавые и скрипучие. Она говорила, не обращая внимания на мою реакцию, говорила быстро и страстно, словно проповедник, вдохновляясь принадлежностью к рядам участников Сопротивления. Судя по всему, она была старше меня года на три, не больше. Похоже, в Сопротивление она вступила раньше меня. Возможно, перед этим она прошла гражданскую войну в Испании. Едва заметный акцент позволял предполагать ее происхождение.

— Несколько ближайших недель вы будете заниматься вербовкой. Потом вам сообщат, что делать дальше. Пока же вас ждет достаточно простая работа. Нужно завербовать двух или трех шлюх, готовых присоединиться к нам, не оставляя свое основное занятие.

Грубость ее жаргона немного рассердила меня, и я перебил ее:

— Не думаю, что, называя их так, вы быстрее получите согласие.

Она несколько сменила тон.

— Ладно, называйте их как хотите. Проститутки, торговки своим телом, девушки легкого поведения. Но нам нужна хотя бы одна девушка, чтобы провернуть важную операцию. Разумеется, ее участие в этом деле будет хорошо оплачиваться.

— Я могу узнать еще какие-нибудь детали будущей операции?

— Больше вы узнаете позднее. На этом этапе лишние сведения вам ни к чему.

— Что касается вербовки, то как я должен действовать?

Она взглянула на меня с видом строгого преподавателя, которому ученик задал наивный вопрос.

— Все очень просто. Вам будет нужно обойти несколько борделей и выбрать девушку, которая покажется вам подходящей. С ней вы завяжете доверительные отношения. В общем, я мало что знаю об этих особах. Так или иначе, вы же понимаете, что я не могу выполнить эту работу вместо вас. Так что вы уж постарайтесь справиться самостоятельно.

Она явно была смущена разговором на щекотливую тему. Я воспользовался этим и постарался подколоть ее:

— Я предлагаю метод, достоинством которого можно считать его простоту. Я устраиваюсь в курительной комнате пользующегося известностью заведения с большим плакатом, на котором будет написано: «Сопротивление ищет шлюху, чтобы спать с немцами и, в случае необходимости, с сотрудниками вишистской полиции. Заинтересовавшимся обращаться к представителю». Если этот метод не годится, придется заняться вербовкой в ходе процесса. Я, наверное, справлюсь. Конечно, придется проверить десяток-другой девушек, если не сотню, пока не удастся обнаружить ту жемчужину, которая согласится на мое предложение. Разумеется, это сработает в случае, если вы расскажете мне, зачем все это нужно. Вы понимаете, что я имею в виду?

Мне показалось, что она удивилась.

— Вы хотите сказать, что никогда не прибегали к услугам профессионалок? И для вас существует проблема этического плана? Или вы опасаетесь, что при выполнении задания на вашу мужественность могут покуситься некоторые насекомые?

Она резко встала, чтобы прекратить разговор, относящийся, как она считала, не столько к работе, сколько к душевным переживаниям. Достав из сумочки конверт, она бросила его на постель.

— Это вам на текущие расходы. Если окажется, что этого недостаточно, скажете мне. Как мы условились, следующий раз увидимся в среду в семь часов. Постарайтесь выполнить задание побыстрее. Я знаю, что вы любите возражать. Но учтите, что теперь вы входите в круг важных шишек. Когда я приду, я постучусь в дверь три раза быстро, потом два раза медленно. Если меня не будет в четверть восьмого, немедленно уходите. Следите за этой явкой на протяжении трех дней. Если все будет спокойно, можете вернуться в свое логово. К вам придет кто-нибудь другой с тем же условным стуком в дверь. Ну, а если никого не будет, возвращайтесь к себе домой.

Перед тем как уйти, она небрежным тоном, словно бросая подачку, сообщила, как ее зовут. Ее звали Мила.

После ухода Милы я разложил свои вещи в небольшом стенном шкафу, проделав это с тщательностью человека, старающегося навести порядок в своих мыслях. Комната все еще была наполнена присутствием этой странной женщины. Женщины, предложившей мне переспать с проститутками неизвестно сколько раз подряд. Причем, таким небрежным тоном, словно она предлагала мне попробовать какое-нибудь редкое блюдо из ресторанного меню.

Я решил проверить запасной выход и без приключений оказался на улице, спустившись по черной лестнице. Потом мне пришлось немного поблуждать по незнакомым кварталам, прежде чем я нашел бистро, в котором встретился с Милой. Поскольку его хозяин был одним из наших, я спросил у него адрес портного, чтобы заказать вечерний костюм. Похоже, что я вряд ли мог обратиться к нему с более странной просьбой, даже если бы заказал отыскать для меня статуэтку доколумбовой эпохи. Он объяснил мне, что эта профессия исчезла вместе с евреями. Менее странной ему показалась просьба сообщить мне адреса нескольких публичных домов.

Я вернулся в бистро на следующий день. Хозяин передал мне список адресов, в том числе адрес женщины, шившей по заказу. Он даже сам отвел меня к ней, жившей в старом мрачном здании. Нас встретила полная женщина неопределенного возраста, которой не нужно было стареть, так как она никогда не была молодой. Она сняла с меня мерку с видом гробовщика, выполняющего заказ на изготовление гроба. Мне показалось, что ей не понравились мои плечи, оказавшиеся слишком узкими по сравнению с талией. Она даже едва не бросила сантиметр и записную книжку, но потом почему-то передумала. Отозвав хозяина бистро в сторону, она что-то прошептала ему. Я расслышал, как тот ответил: «Ему можно доверять». Все еще сохраняя подозрительный вид, она отвела меня в подвал. В убогой каморке, освещенной двумя тусклыми свечами, сидел, скорчившись над шитьем, пожилой мужчина. Когда мы вошли, он поднял глаза на меня. В этот момент я понял, отчетливее, чем когда-либо раньше, почему я участвую в этой войне. Да, я примкнул к Сопротивлению именно для того, чтобы никогда больше не увидеть в глазах человеческого существа такой бездонный ужас.

Старик, прекрасный мастер портняжного дела, был краток. Когда через несколько минут мы покинули его убежище, женщина пробормотала со смущенным видом:

— Вы же понимаете, сегодня всем нужно хоть как-нибудь зарабатывать.

В ожидании костюма я сидел в своей комнатушке, вживаясь в новый облик: благополучный студент, немножко денди, малость жуликоватый и в меру подловатый.

Ничто так не похоже на лупанарий, как другой дом терпимости. Повсюду слоняются подвыпившие клиенты, во взглядах которых блестит похотливость. Преобладают отчаявшиеся типы, подавленные сплошными неудачами, но не понимающие, что они, подобно современному Сизифу, снова и снова вкатывают на вершину горы свой камень. Желание, не основывающееся на любви, не находит выхода. Удовольствие действует на них примерно так же, как примочка на смертельно больного. Они не сознают, что ненависть лишает их больше, чем кого-либо другого, возможности любить хотя бы самую малость. Большинство среди пленников мимолетного наслаждения составляли слуги порядка.

Девушки, наряженные для жертвенного алтаря, переживают свою тоску в формах, казалось, не имеющих ничего общего с обычными человеческими чувствами. Наименее чувствительные отдают свое тело с безразличием, характерным для представителей мелкой уличной торговли. Самые молодые из них явно не могут поверить, что они лишены свободы. И они с увлечением слушают любые россказни посетителей, которые позволяют им немного помечтать. Если бы мне не нужно было постоянно помнить о задании, я смог бы расслабиться и получать удовольствие, но я выполнял приказ. Приказ Милы, красота которой становилась в моей памяти все ярче, хотя воспоминания о нашей единственной встрече постепенно таяли. Эта женщина была моим начальником. По ее приказу я должен был продолжать спать неизвестно со сколькими проститутками, пока ее задание не будет выполнено.

В следующую нашу встречу в среду я сразу понял, что Мила рассердилась, когда узнала, что я не могу сообщить ей ничего существенного. Холодным и высокомерным тоном она дала мне понять, что я задерживаю начало важной операции:

— Мы подошли к переломному моменту войны. Ваше задание крайне важно. Оно должно быть выполнено не позже чем через неделю. Командование теряет терпение.

Я попытался объяснить ей, что невозможно завербовать подходящую кандидатуру, просто щелкнув пальцами:

— То, что вы требуете от меня, не может быть выполнено в один день. Невозможно увлечь высокой целью девушку, погрязшую в дерьме, простым кивком головы. С нашей последней встречи я каждую ночь провожу в борделе, но у меня пока нет подходящей кандидатуры. Ни у одной из проверенных мной девушек мне не удалось обнаружить требуемый психологический профиль. Мне попадались такие, кто был готов последовать за мной, но ни одна из них не выдержит длительное испытание, не поддавшись соблазну быть перекупленной по более высокой цене. В конце концов я задумался: почему нужно ограничиваться вербовкой профессионалки? Если в наших рядах находятся женщины, готовые ради пользы дела пожертвовать жизнью, то почему среди них не найдется готовой принести в жертву свое тело?

Мне показалось, что мое предложение шокировало Милу. Но она в очередной раз показала мне свой характер. Решительный и несгибаемый.

— Если через неделю вы никого не найдете, я сама возьмусь за дело и поступлю так, как вы советуете…

Эта фраза произвела на меня эффект, сходный с прямым попаданием пули. На мгновение я представил Милу в объятиях полицейского или немца.

— Не беспокойтесь, к нашей очередной встрече я найду для вас эту редкую жемчужину.

Мне оставалось совсем немного времени. Всего две ночи.

Я оставил сомнительные заведения в темных переулках и перебрался на ярко освещенные улицы старого города. Именно сюда устремляются моряки, когда их корабли приходят в гавань, чтобы оказаться в сетях этих сирен, превращающихся в сон, как только очередным дождливым утром развеются пары спиртного.

Улица, на которой я очутился, спускалась к докам полосой мокрого булыжника. Я привлекал дам легкого поведения своим шикарным костюмом, игравшим роль паруса шхуны, раздуваемого налетающими на порт порывами бриза. Я резко выделялся среди здоровяков в рабочих комбинезонах, с трудом передвигавшихся под грузом мышц, обеспечивавших им заработок. Они смотрели на меня с тем же выражением, с каким бульдог смотрит на комнатную собачку.

Здесь я выбрал очередную жертву. Девушка, которой едва исполнилось девятнадцать лет и которой было стыдно того, что она оказалась в таком месте. Стеснявшаяся своего безупречно сложенного тела, она пряталась от жадных взглядов за ветхой дверью. Только благодаря ее скромности я смог найти ее. Я давно понял, что мне нужно было искать именно такое создание. Я поднялся за ней по ступенькам бесконечной лестницы с истертыми ступенями. В убежище, служившем ей рабочим помещением, Агата почти сразу поведала мне свою банальную историю. Ее отец оказался в плену в Германии в самом начале войны. По крайней мере, она так думала. Ее мать воспользовалась ситуацией, чтобы броситься в объятия молодого бизнесмена, поймавшего слепую удачу. Он вскоре бросил ее, предоставив ей самостоятельно бороться со все более и более суровой жизнью. У юной девушки не было другого выхода. У нее скоро появился свой сутенер, периодически избивавший ее, чтобы подтвердить свою привязанность.

Я положил на прикроватную тумбочку толстую пачку банкнот. Потом погладил ей руку и постарался убедительно объяснить, что очень нуждаюсь в ней. Я предложил ей послужить Франции, хотя и воздержался от уточнения, какую именно Францию я имел в виду. Я развернул перед ней картины будущего, которое никак не могло быть хуже настоящего. Упомянул я и о возможности освобождения ее отца, что должно было стать основной платой за ее преданность. Изложив ей это, я встал, показывая этим, что она должна принять решение немедленно. Вместо ответа она поинтересовалась, не смогу ли я на время приютить ее. Поскольку у меня не было выбора, я согласился. Она быстро собрала свое жалкое имущество, и мы направились ко мне, постаравшись по дороге не попасться на глаза ее сутенеру.

Поднявшись вместе с Агатой в мансарду, я почувствовал себя крайне неловко. Нам пришлось спать в одной постели, словно брату с сестрой. Утром я был вынужден уйти, чтобы не мешать ей заниматься туалетом. Вернулся я только в полдень, раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны, я был доволен удачной вербовкой, но меня беспокоила реакция Милы на неосторожное поведение. Я был уверен, что ей вряд ли понравится, что я оказался в мансарде не один.

В субботу перед встречей с Милой я попросил Агату пойти погулять пару часов. Она исчезла, не задавая лишних вопросов. Мила появилась в назначенный час в хорошем, как мне показалось, настроении.

Из небольшого оконца мы могли видеть крыши соседних домов, похожие на дворовых псов, валяющихся животами кверху под теплыми лучами весеннего солнца. Мила впервые обратила на меня внимание, хотя это мог быть и последний раз, поскольку то, что она собиралась сказать мне, вполне было способно лишить нас нашего общего будущего. Руководитель нашей сети назначил меня своим заместителем. Я должен был руководить командой героев, которой было поручено следить за рейдом, откуда в море выходили немецкие подлодки, чтобы атаковать конвои союзников. Они делали это весьма успешно, отправляя на дно сотни судов. Англичане, которым надоели ссоры между разными подпольными организациями французов, решили создать свою собственную тайную сеть. От них регулярно поступали деньги, а к ним так же регулярно должна была поступать информация, которая позволила бы отправлять на дно смертоносные немецкие субмарины сразу же после выхода из гавани в открытое море. Нужна была информация, ничего, кроме информации. Я должен был также координировать действия работавших на нас в арсенале докеров. Ко мне должны были стекаться все детали, любые слухи, даже самые незначительные. Полученные сведения после обработки полагалось предавать Миле два раза в неделю. Наша группа, руководителем которой я был назначен, помещалась в большом кафе, расположенном неподалеку от гавани, где базировались немецкие подлодки. В этом кафе немецкие подводники проводили все свободные вечера, в том числе и последний вечер перед выходом на задание. И именно сюда они приходили, когда возвращались на базу, чтобы отпраздновать очередную отсрочку. Если морские глубины не захотели поглотить их, то теперь они могли надеяться получить очередной отпуск на родину. Наш бар был единственным мирным местом в мире, пропитанном запахами смолы, бензина и ржавого железа, изъеденного соленой морской водой. Не знаю, как это удалось Миле, но она добилась, чтобы меня приняли на работу официантом в этот бар. Малышка Агата должна была присоединиться ко мне, чтобы работать тоже официанткой, а при необходимости и проституткой. В баре до меня уже устроился один наш человек. Он был поваром и одновременно обеспечивал заведение всем необходимым как снабженец. Эти обязанности позволяли ему собирать интересующие нас сведения от докеров, работавших на немцев в гавани. Они знали только его, а он, в свою очередь, знал только меня. Мила знала, что хозяин заведения был связан с немецкой контрразведкой. Он сообщал в гестапо о подозрительном поведении работавших в кафе французов, а заодно и о некорректных высказываниях подвыпивших немецких подводников, обычно начинавших вести себя слишком непринужденно после третьего стакана шнапса. Мила также сообщила мне, что агентами немцев были две работавших в кафе официантки из местных. В этом заведении, где я должен был провести несколько месяцев, хищники и их жертвы были перемешаны в близости, которая в любой момент могла перерасти в настоящую бойню.

Пока Мила подыскивала для Агаты жилье поблизости от гавани, я рассказывал ей о правилах поведения и о том, что она должна была говорить о себе коллегам по работе. При этом я изображал нас как своего рода тайную полицию, следившую за обычной полицией Петена. Как недреманное око правосудия, следившее за порядком в стране. Мне пришлось прибегнуть к подобному варианту, так как я понял, что Агата слишком простодушна, чтобы вести двойную игру. Даже если она принимала свою роль близко к сердцу, она оставалась самым слабым звеном в нашей сети. Но мы нуждались в информации, которую можно было извлечь из пьяной болтовни немецких моряков, когда совместное воздействие алкоголя, желания и страха подталкивало их к излияниям на грани между надеждой и отчаянием. В такой обстановке едва ли не любой секрет неизбежно оказывался на кончике языка. Мила также сообщила мне, что один из сотрудников префектуры, тоже наш человек, рекомендовал меня и Агату хозяину кафе, заигрывавшему с полицией и больше заботившемуся о выручке от спиртного, чем о своей чести француза.

Наступило время, когда должен был распахнуться занавес перед сценой на которой будет разыгрываться спектакль без зрителей и без заранее известного финала.