Прошло три дня. Я не услышал ни шороха кожаных пальто, ни грохота подкованных сапог. Немецкие овчарки и французские ищейки сбились с моего следа бог весть в каком кровавом болоте. Было ясно, что Мила ничего не сказала. И что теперь она никогда и ничего не скажет.

На пятый день после ее ареста в мою дверь постучали. Тот же условный стук, о котором мы договаривались с Милой. Этот знак, известный только ей, был свидетельством моего освобождения из добровольной тюрьмы. Открыв дверь, я увидел перед собой высокого мужчину в габардиновом пальто. Старательно скрывающий довольно заметную лысину, он имел благородный облик человека, верного своим идеалам. Его рост и широкие решительные шаги произвели на меня впечатление.

— Мила ничего не сказала.

Он ошеломил меня ответом на вопрос, который я никогда не решился бы задать ему.

Разумеется, он понял по моему виду, что я никогда не сомневался в этом. И добавил, всматриваясь в меня с непонятным выражением:

— По нашим сведениям, она осталась жива после допросов в гестапо. Вчера вечером ее отправили поездом в Германию. Там ее или сразу казнят, или поместят в лагерь. Известно, что во втором случае результат будет тот же, что и в первом. Я пришел для того, чтобы предложить вам перебраться в Англию, пока не стало слишком поздно. Мы сможем переправить вас туда через несколько дней. Самолетом. Он приземлится ночью в Ландах, на небольшой опушке среди леса. Предполагается, что самолет будет в ближайшее воскресенье около часа ночи. Поблизости от места посадки расположена деревня Сен-К., вы легко найдете ее на карте. Из деревни вам нужно будет идти по дороге, пролегающей вдоль кладбища. Примерно через полчаса вы окажетесь на перекрестке нескольких полевых дорог. Прямо перед собой увидите придорожный крест. Идите по дороге справа от креста через сосновый лес. Еще несколько минут, и вы выйдете на опушку. Оттуда вас и должны забрать. Условная фраза, забыв которую, вы с гарантией получите пулю в лоб, звучит так: «Церковь на холме». Примерно эту фразу по какому-то случаю однажды произнес Черчилль. Но если вы не доберетесь до места вовремя, боюсь, что дальше вам придется выпутываться самому. Мы не сможем обеспечить вам еще один самолет. Кстати, после ареста Милы вас хотели назначить руководителем местного отделения подпольной сети. К сожалению, в теперешней обстановке ваша сеть потеряла свое значение. Два дня тому назад союзники высадились в Нормандии. Деятельность Сопротивления должна будет постепенно сойти на нет, уступив главную роль регулярным частям. Мне очень жаль, но я не могу дать вам адреса, куда вы могли бы обратиться по пути к ночному аэродрому. Поэтому вам придется рассчитывать на самого себя. И еще. Я должен предупредить вас, что немцы, как это ни печально, напали на ваш след. Им помог тот же источник, который позволил им схватить Милу. Они арестовали чиновника префектуры, который имел отношение к созданию подпольной сети. Кроме того, он был в курсе вашего появления в городе. Отсюда следует, что вы должны уходить немедленно, независимо от того, сколько времени вам понадобится, чтобы добраться до ночного аэродрома. Вот, пожалуй, все, что я должен был сказать вам. Имейте в виду, что с этого момента вам придется самому заботиться о себе.

Зная, что мы больше не увидимся, он добавил, — наверное, чтобы морально поддержать меня:

— Знайте, что Англия и союзники никогда не забудут того, что вы и Мила сделали для победы.

Мне не понравилась такая возвышенная оценка моей деятельности в Сопротивлении, и я возразил:

— Мне не кажется, что я совершил что-то исключительно важное.

Он посмотрел на меня с улыбкой.

— Такая скромность встречается крайне редко, и я…

Я перебил его:

— Может быть, я хочу от вас слишком многого, но не могли бы вы сказать еще что-нибудь о судьбе Милы?

Глаза его потемнели, став похожими на цвет морской воды вдали от берега.

— Я не могу сообщить вам о Миле ничего, что не угрожало бы вашей или ее жизни. Кроме того, мы действительно почти ничего не знаем сверх того, что я вам уже рассказал. Впрочем, можно добавить, что она всегда очень хорошо отзывалась о вас и многое делала для вашей безопасности. Это я говорю только потому, что теперь вряд ли что-нибудь может спасти ее. А теперь мне пора уходить. Благодарю вас за все, что вы сделали. Удачи вам.

И он оставил меня наедине с отчаянием, которое я пытался превратить в лучик надежды.

Укладывая рюкзак, я старался ни о чем не думать, так как только таким образом мог надеяться сохранить трезвый рассудок и удерживать душевные страдания в терпимых пределах. Был, правда, момент, когда я с ужасом обнаружил пропажу свитера, связанного матерью. В час, когда вокруг меня сжималось вражеское кольцо, эту пропажу я не мог расценить иначе, как дурное предзнаменование.

Старясь ничего не забыть, я проверил карманы костюма и наткнулся на клочок бумаги, на котором был нацарапан адрес Жаклин, девушки, которую любил немецкий подводник, отправленный на дно с моей помощью. Я поклялся исполнить свое обещание. Но позже.