Вторжение версальцев в Париж. – Призыв к оружию. – Воззвание Коммуны к версальским солдатам. – Последний номер « Journal Officiel » Коммуны. – Смерть и похороны Домбровского. – Последняя афиша Коммуны. – Виктор Гюго требует от бельгийского правительства предоставления убежища коммунарам. – Сопротивление Парижа близится к концу. – Борьба среди могил кладбища Пер-Лашез. – Последние бои. – Смерть Варлена. – Обращение Карла Маркса к членам Интернационала. – Злобные вопли версальцев. – Женщины и молодежь в первых рядах сражающихся коммунаров. – Кровавая резня и репрессии. – Парижские коммунары и алжирские повстанцы встречаются в ссылке в Нумее. – Амнистия коммунарам в результате длительной борьбы французского народа. – Коммуна отстояла республику.
Ворвавшись в Париж через оставленные без защиты ворота Сен-Клу, версальские войска стали продвигаться вперед. Ночью они заняли Трокадеро. Открыв Севрские и Версальские ворота, они овладели на рассвете 22 мая почти всем XV округом. Это был первый день ужасной недели, которая вполне заслужила свое позорное название «Кровавой недели».
Понедельник 22 мая
Итак, когда Париж проснулся, в стенах города уже находились значительные контингенты версальских войск. Они проделали в его укреплениях бреши, которые, казалось, невозможно было закрыть. Помимо воззвания, которое было опубликовано в «Journal Officiel», Комитет общественного спасения обратился к парижскому народу со следующей прокламацией:
«Граждане!
Ворота Сен-Клу, обстреливаемые одновременно с четырех сторон – батареями Мон-Валерьена, с высот Мортемара, из Мулино и из форта Исси, который был сдан в результате измены, захвачены версальцами, занявшими часть территории Парижа.
Эта неудача отнюдь не должна повергнуть вас в уныние, наоборот, она должна стимулировать вашу энергию. Народ, свергающий королей, разрушающий Бастилии, народ 1789 и 1793 годов, народ Революции не может в один день потерять плоды освобождения, которого он добился 18 марта.
Парижане, никто не должен уклоняться от участия в боях, ибо эта борьба – борьба Будущего против прошлого, Свободы против деспотизма, Равенства против монополий, Братства против рабства, Солидарности народов против эгоизма их угнетателей.
К оружию!
Итак, к оружию! Пусть Париж ощетинится баррикадами и пусть из-за этих импровизированных укреплений он снова бросит врагам свой боевой клич, клич гордости, вызова и вместе с тем клич победы, ибо Париж со своими баррикадами непобедим.
Нужно разобрать все мостовые; прежде всего потому, что неприятельские снаряды менее опасны, когда они падают прямо на землю, а кроме того, камни мостовых – это новое средство обороны; их следует сложить на балконах верхних этажей домов, расположенных друг от друга на известном расстоянии.
Пусть революционный Париж, Париж великих дней, исполнит свой долг! Коммуна и Комитет общественного опасения исполнят свой.
Комитет общественного спасения: Ант. Арно., Эд, Ф. Гамбон, Г. Ранвье».
Следует отметить, что подпись Бийорэ, которого предпочли Варлену при дополнительных выборах в Комитет общественного спасения, отсутствует под этой прокламацией, подчеркивавшей серьезность положения .
Что можно сказать об этом волнующем воззвании? Только то, что инструкции, которые в нем содержались, не могли усилить организованную защиту Парижа. Воззвание вносило путаницу в самый принцип военной организации. Призывая народ к борьбе на баррикадах, оно рассчитывало, конечно, на инициативу масс, но отсутствие четкой организации вооруженных сил Коммуны должно было тяжело сказаться на ходе боев в дни «Кровавой недели».
Кроме того, вести баррикадные бои в Париже в 1871 году было куда труднее, чем в июне 1848 года. «Османизация» города привела к прокладке широких улиц. Вследствие этого баррикады стали гораздо более уязвимыми для артиллерийского огня.
В этих условиях Домбровский, который руководил вооруженными силами Коммуны и возможности действий которого значительно сократились, решил, по-видимому, пожертвовать собой в последнем бою. Он тем более подумывал об этом, что версальцы пытались скомпрометировать его и он, несмотря на свою бесспорную честность, чувствовал, что ему не доверяют .
Примерно так же был настроен гражданский делегат по военным делам Делеклюз, ветеран демократического движения. Он, несомненно, не хотел пережить поражения Коммуны.
Действия защитников Парижа в понедельник 22 мая, первый день «Кровавой недели», не были согласованы. В этот день версальские войска заняли площадь Звезды и спустились по Елисейским полям, заняв все кварталы, расположенные на их левой стороне, вплоть до казармы Пепиньер на площади Сент-Огюстен. Эти войска встретили сопротивление лишь на подступах к Тюильри.
Другие части версальской армии, продвигаясь вдоль линии крепостного вала внутри Парижа и вне его по направлению к воротам Курсель, Аньер и Клиши, захватили в плен множество федератов, занимавших позиции в Нёйи, Леваллуа и Сент-Уане.
В квартале Батиньоль, оказавшемся под непосредственной угрозой, было организовано сопротивление; площадь Клиши и Ла-Фурш были приведены в состояние обороны. Однако эту позицию можно было удержать лишь в том случае, если бы держался Монмартр. Но, увы! В этом народном квартале, где началось восстание 18 марта, ничего не было сделано для его обороны. Имевшиеся там орудия не были поставлены на лафеты, а пушки Военной школы были захвачены версальцами еще утром.
На левом берегу Сены версальцы заняли ворота Ванв, Монпарнасский вокзал и площадь Бретёй. Федераты, отступая, возвели баррикаду на улице Ренн (в верхней части улицы Вьё-Коломбье). Тем временем некоторые члены Коммуны и Центрального комитета собрались в Ратуше, но общее настроение было таково, что они занимались больше составлением прокламаций, чем выработкой конкретных директив для организации обороны.
Вследствие этого вторая половина дня 22 мая, когда версальцы приостановили свое наступление, не была использована коммунарами для координации своих оборонительных действий в различных кварталах города. Тем не менее баррикады вырастали как из под земли. Они появились на улице Риволи, у входа в сквер Сен- Жак, на улице Обер, на улице Шоссе-д'Антен, на улице Шатоден, на перекрестках улицы Фобур-Монмартр, около церкви Нотр-Дам-де-Лорет, на улице Мучеников, у церкви Трините. Баррикады были воздвигнуты также в квартале Ла-Шапель, на Шомонских высотах, в Бельвиле, Менильмонтане, на улице Ла-Рокет, на площади Бастилии, на бульварах Вольтера и Ришар-Ленуар, на площади Шато д'О и на Больших бульварах, идущих от ворот Сен-Дени.
На левом берегу баррикады были сооружены на бульваре Сен-Мишель, у Пантеона, на улице Сен-Жак, в квартале Гобеленов, на крупных артериях XIII округа. Всю ночь мужчины, женщины и дети трудились, строя баррикады.
Как только версальцы вступили в Париж, они тотчас же стали расстреливать коммунаров без суда и следствия. В Вавилонской казарме было расстреляно 16 федератов, схваченных на улице Дю-Бак.
К вечеру 22 мая в руках версальцев находилась уже часть столицы: они вышли на линию ворота Аньер – вокзал Сен-Лазар – мэрия VIII округа – Дворец промышленности – Бурбонский дворец – Гро-Кайю – Дом инвалидов-Монпарнасский вокзал – ворота Ванв.
В Версале была устроена иллюминация. Все реакционеры, дельцы, «друзья порядка» (как их называли тогда), укрывшиеся в этом городе, собрались на возвышенности, откуда был виден Париж, и любовались зловещим заревом пожаров, зажженных снарядами Тьера и его банды.
Те, кто дрожал до сих пор от страха перед восставшим Парижем, теперь жаждали мести. Они готовы были пролить потоки крови, напыщенно заявляя при этом: «Дело справедливости, порядка, гуманности и цивилизации восторжествовало» .
Вторник, 23 мая
В этот день в «Journal Officiel», который Коммуне еще удалось выпустить, было опубликовано продолжение отчета о заседании 21 мая, на котором рассматривалось дело Клюзере.
В том же номере «Journal Officiel» было помещено следующее послание делегатов конгресса муниципальных советов, собравшегося в Лионе, адресованное одновременно правительству Тьера и Парижской Коммуне:
«Делегаты, члены муниципальных советов шестнадцати департаментов, собравшиеся в Лионе, от имени населения, представителями которого они являются, заявляют, что Республика – единственно возможная и законная форма правления, а коммунальная автономия – единственная основа республиканского строя, и требуют:
прекращения военных действий;
роспуска Национального собрания, срок полномочий которого истек, поскольку мир подписан; роспуска Коммуны;
проведения муниципальных выборов в Париже; проведения выборов в Учредительное собрание по всей Франции.
В том случае, если эти предложения будут отвергнуты Национальным собранием или Коммуной, ответственной за это перед суверенной нацией будет та из двух сражающихся сторон, которая отвергнет их и тем самым будет способствовать дальнейшему продолжению гражданской войны.
Подписали делегаты следующих департаментов: Ардеш, Буш-дю-Рон, Шер, Дром, Гар, Эро, Изер, Луара, Верхняя Марна, Ньевр, Восточные Пиренеи, Рона, Сона и Луара, Савойя, Вар, Воклюз».
Накануне делегаты лионского конгресса явились в Ратушу, чтобы предложить свое вмешательство, но им дали понять, что оно уже бесполезно.
«Journal Officiel» напечатал также декрет версальского Собрания, разоблачавший лицемерие версальцев, стремившихся прикрыть таким образом ту оргию убийств, ту кровавую бойню, которую они уже готовили. Он гласил:
«Национальное собрание, глубоко потрясенное страданиями родины, Постановляет:
По всей Франции будут организованы публичные молебны, чтобы умолить Господа прекратить наши гражданские распри и положить конец бедствиям, поразившим нас.
Принято на открытом заседании в Версале 16 мая 1871 года.
Председатель Жюль Греви Секретари: Поль Бетмон, Поль де Ремюза, виконт де Mo, Н. Жонстон, де Кастеллан, барон де Барант Председатель Совета министров, глава исполнительной власти Французской Республики
А. Тьер».
Отсутствие в этом номере «Journal Officiel» Коммуны каких-либо официальных сообщений свидетельствовало о том, какая дезорганизация царила в деле защи-
ты Парижа.
Собрание версальских реакционеров приветствовало
вступление «армии порядка» в Париж и заявило, что
эти войска и глава исполнительной власти оказали важ-
ную услугу отечеству .
Однако Париж продолжал оказывать сопротивление,
особенно на левом берегу Сены, где Варлен и Эд созда-
ли своего рода плацдарм на перекрестке Круа-Руж. На-
род держал в своих руках Университетскую улицу, ули-
цы Гренель, Сен-Доминик, Ренн и Вавен. Но версальцы
заняли Монпарнасское кладбище; проникнув в XIV ок-
руг, они изолировали Шатильон и Монруж и достигли
Обсерватории.
Врублевский организовал в Бютт-о-Кай центр оборо-
ны, располагавший артиллерией и опиравшийся на бар-
рикады Итальянского бульвара, бульвара Л'Опиталь и
бульвара Ла-Гар.
Что касается обороны на правом берегу Сены, то в
XIX и XX округах были сооружены баррикады на ули-
цах Ла-Шапель, Обервилье и на Фландрской улице;
были установлены батареи пушек на газовом заводе, на
Шомонских высотах, на улице Пюэбла и на Пер-Лашез.
Стены Парижа пестрели афишами. Это были прежде
всего афиши, призывавшие народ на баррикады:
«Пусть поднимутся все честные граждане!
На баррикады! Враг в стенах нашего города!
Никаких колебаний!
Вперед за Республику, за Коммуну, за свободу!
К оружию!
Париж, 3 прериаля 79 года
Комитет общественного спасения:
Ант. Арно, Бийорэ, Э. Эд, Ф. Гамбон, Г. Ранвье».
Были, кроме того, расклеены афиши с воззванием
к солдатам версальской армии:
«К версальским солдатам
Братья!
Час великой битвы народов против их угнетателей настал!
Не предавайте дела трудящихся!
Поступайте так, как поступили ваши братья 18 марта!
Присоединяйтесь к народу, ибо вы часть его!
Пусть аристократы, привилегированные, палачи человечества защищают себя сами, и тогда царство справедливости будет легко установить.
Покидайте ваши ряды!
Войдите в наши жилища!
Идите к нам, в наши семьи!
Вас встретят с радостью, по-братски.
Парижский народ верит в ваш патриотизм!
Да здравствует Республика!
Да здравствует Коммуна!
3 прериаля 79 года
Парижская Коммуна».
Центральный комитет национальной гвардии со своей стороны обратился к версальским солдатам со следующим призывом:
«Солдаты версальской армии!
Мы – отцы семейств.
Мы сражаемся зa то, чтобы наши дети не оказались однажды, подобно вам, под игом военного деспотизма.
Придет день, и вы тоже станете отцами.
Если вы будете стрелять сегодня в народ, ваши дети проклянут вас, как мы проклинаем солдат, которые проливали кровь народа в июне 1848 года и в декабре 1851 года.
Два месяца тому назад, 18 марта, ваши братья, солдаты парижской армии, сердца которых были исполнены ненависти к подлецам, продавшим Францию, побратались с народом; последуйте их примеру.
Солдаты, наши дети и наши братья, слушайте нас внимательно, и пусть ваша совесть решит:
Когда приказ бесчестен, неповиновение становится долгом» .
Это обращение к версальским солдатам следовало за другим воззванием, которое было написано Комитетом общественного спасения и составлено в следующих выражениях:
«Солдаты версальской армии!
Парижский народ никогда не поверит, что вы, оказавшись с ним лицом к лицу, решитесь направить против него оружие: ваша рука не поднимется на такое дело, которое было бы поистине братоубийством.
Вы, как и мы, пролетарии; вы, как и мы, заинтересованы в том, чтобы заговорщики-монархисты не могли более проливать вашу кровь так же, как они выжимают пот ваш.
Вы поступите так, как вы поступили уже 18 марта, и народ будет избавлен от горькой необходимости сражаться против тех, кого он считает своими братьями и с кем он хотел бы сидеть рядом на гражданском пиршестве Свободы и Равенства.
Придите же к нам, братья, придите к нам! Наши объятия открыты для вас!» .
Увы! Призыв повторить то, что было совершено 18 марта, то есть побрататься с парижским народом, не нашел отклика в сердцах версальских солдат. Они были основательно обработаны психологически для совершения своего черного дела «защиты порядка» от парижан, которых обвиняли во всех преступлениях и изображали виновниками всех бед, обрушившихся на Францию.
Одновременно с обращением к версальским солдатам Центральный комитет вступил в переговоры с «Лигой республиканского союза прав Парижа». Он передал ей предложения, которые были опубликованы в афишах и в «Journal Officiel» за 24 мая.
«В тот момент, когда оба лагеря собираются с силами, присматриваются друг к другу и занимают свои стратегические позиции;
в этот последний миг, когда все население в пароксизме отчаяния решилось победить или умереть, защищая свои права;
Центральный комитет хочет, чтобы прислушались к его голосу.
Мы боролись только с одним врагом: граждан ской войной. Мы всегда оставались верны себе; находились ли мы временно у власти или были совершенно удалены от дел, мы всегда мыслили, говорили и действовали в этом духе.
Сегодня, и уже в последний раз, перед лицом бедствий, которые могут обрушиться на всех, мы предлагаем героическому вооруженному народу, который избрал нас, а также заблуждающимся людям, которые атакуют нас, единственное решение, могущее остановить кровопролитие и оградить в то же время законные права, завоеванные Парижем:
Национальное собрание, миссия которого окончена, должно быть распущено;
будет распущена также и Коммуна;
так называемая регулярная армия должна покинуть Париж и удалиться от него на расстояние не менее 25 километров;
из делегатов от городов, насчитывающих не менее 50 тысяч жителей, будет создан временный орган власти; этот орган изберет из числа своих членов временное правительство, которое должно будет провести выборы в Учредительное собрание и в Парижскую Коммуну;
ни члены Национального собрания, ни члены Коммуны не будут подвергаться никаким преследованиям за действия, совершенные после 26 марта.
Вот единственно приемлемые условия.
Пусть кровь, пролитая в братоубийственной борьбе, падет на головы тех, кто отвергнет их!
Что касается нас, то мы, как всегда, исполним свой долг до конца.
Центральный комитет» .
Разумеется, эти предложения остались без ответа. Между Версалем и Парижем завязалась борьба не на жизнь, а на смерть.
Чтобы сделать оборону более действенной, Комитет общественного спасения принял следующее постановление:
«Ст. 1. Шторы и ставни на всех окнах должны оставаться открытыми.
Ст. 2. Дом, из которого будет произведен хотя бы один ружейный выстрел или какая-либо другая враждебная акция против национальной гвардии, будет немедленно сожжен.
Ст. 3. Наблюдение за строжайшим исполнением настоящего постановления возлагается на национальную гвардию» .
К вечеру 23 мая бойцы Коммуны оказались в тяжелом положении. Домбровский, сражавшийся на баррикаде улицы Мирра, был смертельно ранен. Тем временем версальские войска достигли центра Парижа.
Федераты продолжали оказывать сопротивление на улице Руаяль, на террасе Тюильри, на улице Сен-Флорантен. Когда дальнейшее сопротивление стало невозможным, они отступили в направлении Ратуши. Ночью баррикада на Шоссе д'Антен была оставлена и здание Новой Оперы было захвачено версальцами. Но на Вандомской площади федераты еще держались.
На левом берегу Сены версальцы заняли военное министерство и казарму Бельшасс. Федераты оставили объятый пламенем дворец Почетного легиона, а также баррикады на улице Ренн и Круа-Руж.
К вечеру 23 мая в руках федератов оставалось уже не более половины Парижа. Там, где версальцы стали хозяевами, они чинили расправу без суда и следствия. Дым пожаров подымался в сражающемся Париже над дворцом Почетного легиона, над Тюильрийским дворцом, над зданием Государственного совета, над Счетной палатой и над многими другими зданиями.
В этих пожарах реакционеры обвиняли, конечно, Коммуну, но не следует забывать о версальских снарядах, вызвавших многочисленные пожары, а также об ответных мерах, принятых коммунарами в отношении домов, из окон которых стреляли по федератам. Наконец, как доказали историки, озабоченные восстановлением истины, бонапартистские агенты старались с помощью поджогов уничтожить фальшивые счета и компрометирующие документы .
Среда 24 мая
В этот день вышел последний номер «Journal Officiel». В нем были напечатаны все воззвания, опубликованные накануне в виде афиш.
В этом номере был помещен официальный бюллетень Коммуны, в котором говорилось:
«Враг проник в стены нашего города скорее вследствие измены, чем с помощью силы; храбрость и энергия парижан отбросят его.
Все на баррикады! Все, по доброй воле или по принуждению, должны участвовать в их сооружении; те же, кто владеет оружием, кто умеет наводить пушку или митральезу, должны защищать их.
Пусть и женщины станут рядом со своими братьями, отцами и мужьями!
Те из них, у кого нет оружия, будут ухаживать за ранеными, таскать в свои комнаты булыжник, чтобы обрушить его на захватчиков.
Пусть звучит набат! Звоните во все колокола, заставьте греметь все пушки, пока хоть один неприятельский солдат остается в стенах нашего города!
Эта война ужасна, ибо враг беспощаден. Тьер хочет раздавить Париж, расстрелять или сослать всех наших национальных гвардейцев; ни один из них не будет помилован этим палачом, запятнавшим свою жизнь бесконечными преступлениями и покушениями на народный суверенитет. Для него и его сообщников все средства будут хороши.
Единственная надежда на спасение, которую оставляет нам неумолимый враг – это полная победа. Будем едины и преданы своему делу – и мы победим.
Пусть Париж исполнит сегодня свой долг, завтра его примеру последует вся Франция».
Сообщения, напечатанные в этом номере «Journal Officiel», освещали ход боев 22 и 23 мая и описывали размах наступательных действий версальцев против Парижа, а также героическое сопротивление коммунаров:
«Снаряды продолжают сыпаться градом. Они долетают до площади Новой Оперы, где было ранено несколько прохожих.
В верхней части Амстердамской улицы идет оживленная ружейная перестрелка. Римская улица, площадь Монсей – в руках регулярных войск.
В районе Батиньоля бои продолжаются с утра, но версальцы, кажется, отступают. Иначе обстоит дело на подступах к кварталу Сент-Оноре.
В этом районе бои с каждой минутой становятся все более ожесточенными. На улице Гельдер свистят пули. На Елисейских полях идут ожесточенные бои. Центр Парижа ощетинился баррикадами. Все улицы перегорожены, и движение запрещено. Центральный рынок превращен в настоящий плацдарм. То же и на площади Шато д'О. Мощная баррикада закрывает вход на улицу Беранже. У ворот Сен-Мартен и Сен-Дени строятся баррикады. Площадь Биржи охраняется войсками. Версальским снарядом подожжено здание Морского министерства; предпринимаются энергичные меры, чтобы потушить огонь.
Другой снаряд попал в здание Почтового управления. Вопреки слуху, распространившемуся сегодня утром, Рауль Риго жив. Он по-прежнему во главе своего батальона. Уверяют, что в федератов стреляли даже на Монмартре. Дома, из которых стреляли, обысканы, и люди, застигнутые на месте преступления, арестованы. Несколько снарядов упало на улицах Фэдо и Вивьен. Один снаряд разорвался на улице Круассан: несколько человек было ранено – к счастью, совсем легко.
В пассаже Панорамы в шесть часов вечера упало три снаряда один за другим… Многие отряды версальских войск проникли в город на небольших пароходах. Они высадились выше Гренельского моста при поддержке батальонов, действовавших с ними заодно. Оттуда солдаты Тьера добрались до Трокадеро. Один из батальонов, охранявших Монмартр, был, как уверяют, подкуплен группой бонапартистов II округа.
Федераты на высотах Монмартра не сидели без дела этой ночью. Они без устали обстреливали все позиции версальцев, ведя одновременно огонь по коллежу Шапталь, по церкви Успения и по казарме Пепиньер и отвечая на огонь батарей Трокадеро. С этой стороны линия версальских аванпостов проходит у нового коллежа Шапталь. На углу Римской улицы и бульвара солдаты Тьера возвели баррикаду, которая, вероятно, долго не продержится. Из соседних домов, которые были укреплены и в которых были проделаны бойницы, федераты непрестанно обстреливают защитников этой, баррикады и наносят им серьезный урон. Оба квартала, Батиньоль и Монмартр, хорошо укреплены. Мэрия занята сильным отрядом. Среди батальонов федератов находятся Верморель и Лефрансэ.
На углах всех улиц имеются баррикады. Но особого упоминания заслуживает одна из них. Она возвышается на площади Бланш и превосходно сооружена; ее защищает женский батальон…
Всю ночь на высотах продолжались бои на аванпостах. Они не носили серьезного характера, и наши потери незначительны. Но сегодня утром версальцы попытались совершить обходный маневр.
От Западного вокзала (Батиньоль) они спустились по окружной железной дороге до Северного вокзала (Ла-Шапель). Мы предусмотрели этот маневр: все меры были приняты, и Клюзере поджидал их там. Версальцы вынуждены были отступить.
Впрочем, с этой стороны наши позиции хорошо укреплены. На площади Орнано сооружена баррикада со рвами, контрэскарпами, которая представляет собой настоящий редут. Восемь 12-миллиметровых митральез составляют ее вооружение. Она защищает предместье Пуассоньер, бульвар Маджента и две линии Внешних бульваров…
Пожар в Министерстве финансов потушен. Морское министерство еще дымится… Говорят, что версальцы продвинулись в верхней части Монмартра. Они достигли улицы Мобёж и площади Сен-Жорж.
В этом районе идет ожесточенная борьба. Федераты, укрывшись за баррикадами, упорно защищаются. На улице Вожирар из окон домов стреляли по национальным гвардейцам. Дома обыскали.
На улице Нев-де-Пти-Шан из окон бросали мраморные плитки. Федераты возмущены до крайности; они поговаривают о том, Чтобы сжечь этот дом. Борьба продолжается почти на всех участках. Сопротивление организуется и, кажется, усиливается. Но и атаки неприятеля становятся все более упорными».
Эти сообщения свидетельствовали о серьезности положения в Париже.
Утром 24 мая версальцы достигли Французского банка, подступов к Пале-Руаялю, Лувра и сквера Монтолон, а на левом берегу Сены, проникнув на улицу д'Асса а улицу Нотр-Дам-де-Шан, приблизились к Валь-де-Грасу и Пантеону.
Ввиду создавшейся обстановки члены Коммуны, находившиеся в Ратуше, решили перенести свое местопребывание в мэрию XI округа. Вскоре пламя охватило Ратушу, где 58 дней назад была торжественно провозглашена Коммуна.
Домбровскому, погибшему в бою, были устроены волнующие похороны. Вот как рассказывает о них Лиссагарэ:
«В двух шагах оттуда, на кладбище Пер-Лашез, телу Домбровского были оказаны последние почести. Его перевезли туда ночью; при перевозке тела на площади Бастилии разыгралась трогательная сцена.
Федераты, защищавшие эти баррикады, остановили кортеж и положили его тело у подножия Июльской колонны.
Мужчины с факелами в руках окружили его смертное ложе и образовали вокруг него как бы огненный свод; федераты подходили один за другим, чтобы запечатлеть на лбу своего генерала последний поцелуй.
Во время этой процессии барабаны били «встречу». Наконец тело Домбровского, завернутое в красное знамя, было положено в гроб.
Верморель, брат генерала, его офицеры и около двухсот гвардейцев стояли с обнаженными головами. «Вот тот, кого обвиняли в измене! – воскликнул Верморель. – Одним из первых он отдал свою жизнь за Коммуну. А мы… что делаем мы, вместо того чтобы подражать ему?»
Он продолжает говорить, клеймя трусов и паникеров. Его речь, обычно сбивчивая, льется, воспламененная страстью, подобно расплавленному металлу. «Поклянемся же умереть, но не отступить ни на шаг!» Это были его последние слова; он сдержал их. Гул орудий, стоявших в двух шагах от этого места, временами заглушал его голос. Мало было среди присутствующих тех, кто сумел удержаться от слез.
Счастливы те, кто удостоился таких похорон! Счастливы те, кто был предан земле в разгар битвы, по ком прогремел прощальный салют пушек, кого оплакали друзья!»
В это же самое время предатель Вейссе, которого версальцы использовали, чтобы бросить тень подозрения на героя, был расстрелян на Новом мосту.
Версальцы продолжали неуклонно продвигаться вперед. В четыре часа дня они захватили Пантеон. Расстрелы без суда продолжались: на улице Сен-Жак и улице Гэ-Люссак было расстреляно 40 человек, и среди них Рауль Риго. Однако на Бютт-о-Кай федераты во главе с Врублевским отражали все атаки версальцев.
На правом берегу Сены был захвачен Северный вокзал, но Восточный вокзал, Шомонские высоты, Американские каменоломни и Пер-Лашез оборонялись с помощью пушек. К вечеру 24 мая в руках коммунаров оставались только XI, XII, XIX и XX округа, а также некоторые районы III, V и XIII округов.
Вечером версальцам удалось окружить баррикаду у ворот Сен-Мартен. Находящийся рядом театр был охвачен пламенем пожара. Версальцы подошли к Восточному вокзалу и к площади Ратуши; на левом берегу Сены они заняли парк Монсури.
Истребление федератов продолжалось. Версальская пропаганда кричала о «поджигательницах», обвиняя женщин в пожарах, которые опустошали Париж. Солдаты Тьера уже не довольствовались расстрелом мужчин, они расстреливали также и женщин.
В этой атмосфере ненависти, доведенной до крайности, и было казнено в тюрьме Лa-Рокет несколько заложников, в том числе парижский архиепископ Дарбуа. В течение нескольких недель Тьер упорно отклонял предложение Коммуны обменять этого прелата на арестованного в провинции Бланки .
24 мая, в 9 часов вечера, Военная комиссия Коммуны распорядилась расклеить следующий приказ:
«Немедленно сжигать все дома, из окон которых будут стрелять по национальной гвардии, и расстреливать всех жителей этих домов, если они не выдадут или сами не казнят виновников этого преступления».
Борьба становилась все более напряженной. Кровожадные действия версальцев заставляли бойцов Парижской Коммуны принимать самые решительные меры. Как далек был этот приказ Военной комиссии от примиренческих предложений Центрального комитета национальной гвардии, упоминавшихся выше и опубликованных в тот же день в «Journal Officiel».
Четверг 25 мая
С утра пушки, увезенные из X округа, были доставлены федератами на площадь Шато д'О. Набережная Жемап все еще находилась в руках коммунаров. Версальцы поставили своей целью захватить в этот день площадь Бастилии (генерал Винуа) и площадь Шато д'О (генералы Дуэ и Кленшан). Они вели наступление в этих двух направлениях.
Мэрия XI округа оставалась центром Коммуны, доживавшей последние дни. 25 мая, в полдень, около двадцати членов Парижской Коммуны и Центрального комитета ознакомились с сообщением секретаря посольства США, предлагавшего им посредничество пруссаков. Делегаты, выделенные для поездки в Венсен с целью установления контакта с этими посредниками, не смогли добраться туда, так как им воспрепятствовали федераты, хотя они имели при себе пропуска. Считают, что, делая свое предложение, предусматривавшее приезд делегатов в Венсен, посол США имел в виду скомпрометировать Парижскую Коммуну .
Беспощадная борьба продолжалась: Франкель был ранен, ранена была и Елизавета Дмитриева. Брюнель тоже был ранен, а Верморель получил смертельное ранение. Но ожесточенная борьба продолжалась. Версальцы завладевали баррикадами лишь после жестоких и упорных боев.
На левом берегу Сены Врублевский, который героически сражался на Бютт-о-Кай, получил приказ отступить к XI округу. Но он воспротивился этому и перенес центр сопротивления к площади Жанны д'Арк. Он согласился перейти на правый берег лишь после того, как солдаты Тьера овладели мэрией XIII округа и начали занимать бульвар Сен-Марсель.
Когда Врублевский прибыл в мэрию XI округа, Делеклюз предложил ему главное командование. Но на вопрос Врублевского: «Есть ли у вас хоть несколько тысяч решительных людей?» – Делеклюз ответил: «Самое большее несколько сот человек».
Делеклюз был убит у входа на бульвар Вольтера, близ площади Шато д'О (ныне площадь Республики). Он явно стремился покончить счеты с жизнью, которая после поражения Коммуны теряла для него всякий смысл .
Вот как описывал смерть Делеклюза Лиссагарэ:
«Солнце садилось за площадью. Делеклюз, не оглядываясь, чтобы узнать, следует ли за ним кто- нибудь, шел все тем же шагом, – единственное живое существо на бульваре Вольтера. Дойдя до баррикады, он повернул налево и взобрался на камни. В последний раз увидели мы его суровое лицо, обрамленное короткой белой бородой, лицо, обращенное к смерти. Внезапно Делеклюз исчез. Он упал, сраженный наповал».
К вечеру 25 мая часть столицы, находившаяся в руках Коммуны, еще больше уменьшилась. Коммунары занимали только XIX и XX округа и примерно половину XI и XIII округов.
Бойня продолжалась. Маршал Канробер поздравлял Тьера.
«Позвольте мне выразить свою радость по поводу ваших последних успехов в борьбе против гнусном анархии, – писал маршал. – Они умерили мое глубокое сожаление, что мне не пришлось сражаться против нее… Благодаря вам и благодаря своей армии Франция избавилась от самой страшной, самой ужасной опасности, которая когда-либо угрожала ей» .
Версальцы буквально купались в крови народа. Они терзали и мучили Париж, ибо не могли простить Коммуне того, что она явилась предвестницей нового мира.
Пятница 26 мая
На рассвете этого дня версальцы овладели Лионским вокзалом, баррикадой на улице Касте поблизости от Бастилии и сквером Тампль вблизи площади Шато д'О. С этого момента план Мак-Магона состоял в том, чтобы, осуществив обходное движение, захватить высоты Менильмонтана и Бельвиля, в то время как Винуа должен был занять площадь Бастилии и площадь Нации.
Вскоре после полудня площадь Бастилии была захвачена, а к концу дня версальцы достигли площади Нации, но шквал артиллерийских залпов с Пер-Лашез заставил их отойти. Тем не менее наступление войск Тьера неуклонно продолжалось. Лишь в нескольких местах его сдерживал огонь орудий Шомонских высот, Бельвиля и Пер-Лашез.
Сопротивление коммунаров становилось все менее организованным и согласованным. Коммуна, члены которой рассеялись по округам, все более теряла возможность играть руководящую роль.
Несколько членов Коммуны, в том числе Варлен и Ранвье, сошлись в XX округе с несколькими членами Центрального комитета. Они пытались обсудить положение и принять некоторые меры, но их возможности все более сокращались.
Они решили бороться до конца. Это решение нашло выражение в следующей афише – последней афише Коммуны, которую Ранвье распорядился отпечатать вечером 26 мая:
«Граждане XX округа!…
Если мы будем разбиты, вы знаете, какая участь ждет нас… К оружию!… Будьте бдительны, особенно ночью… Я призываю вас в точности исполнять приказы…
Окажите поддержку XIX округу; помогите ему отразить врага. От этого зависит и ваша собственная безопасность…
Не ждите, когда подвергнется нападению сам Бельвиль… и тогда Бельвиль сможет вновь восторжествовать. Итак, вперед… Да здравствует Республика!»
К вечеру 26 мая вооруженные силы Коммуны удерживали уже только маленький участок Парижа – от ворот канала Урк до Венсенских ворот; граница между обоими лагерями внутри города проходила через бассейн Ла-Виллет, канал Сен-Мартен, бульвар Ришар-Ленуар и улицу Фобур-Сент-Антуан.
В тех частях Парижа, которые были уже заняты версальцами, расстрелы без суда принимали все более массовый характер. Залпы выстрелов карательных отрядов раздавались во всех концах города. В этот день на ступеньках Пантеона версальцы расстреляли Мильера-депутата Национального собрания, который не примкнул к Коммуне, но опубликовал ряд статей, выдержанных в республиканском духе .
Жажда убийств, овладевшая версальцами, была так велика, что газета «Siecle» вынуждена была заявить в этот день:
«Это какая-то оргия безумия. Уже не отличают виновных от невиновных. Подозрительность написана на всех лицах. Доносам нет конца. Жизнь граждан ни в грош не ставится. За одно слово «да» или «нет» арестовывают, расстреливают».
В тот же день заключенные, находившиеся в тюрьме Ла-Рокет, были выведены оттуда и отведены на улицу Аксо. Это были 50 заложников Коммуны; их появление на улицах XX округа было встречено гневными возгласами населения. Они были расстреляны, хотя никакого приказа об этом не было отдано . Но разве трудно понять ярость парижского народа, который знал, что версальцы систематически расстреливают пленных коммунаров!
Федераты продолжали ожесточенную борьбу, которая с каждым часом становилась все более безнадежной.
В то время, как по адресу коммунаров со всех сторон неслись вопли ненависти, Виктор Гюго , который находился тогда в Брюсселе и который не одобрял Коммуны и не понимал ее значения, не захотел, однако, выть вместе с волками. В пятницу 26 мая он направил в газету «L'Independance belge» замечательное и благородное письмо, в котором требовал предоставления коммунарам права убежища в Бельгии.
Он писал:
«Я протестую против заявления бельгийского правительства, касающегося побежденных парижан.
Что бы ни говорили и что бы ни делали, эти побежденные являются политическими деятелями.
Я не был с ними.
Я приемлю принцип Коммуны, но не одобряю ее руководителей…
Возвращаюсь к бельгийскому правительству.
Оно неправильно поступает, отказывая коммунарам в убежище.
Закон допускает такой отказ, но право запрещает его…
Что касается меня, то я заявляю следующее: убежище, в котором бельгийское правительство отказывает побежденным, предлагаю им я.
Где? В Бельгии. Я оказываю эту честь Бельгии.
Я предоставлю убежище в Брюсселе, на площади Баррикад, № 4… Защищая Францию, я защищаю Бельгию. Правительство Бельгии будет против меня, но народ Бельгии будет со мной.
Во всяком случае, совесть моя будет чиста» .
Суббота 27 мая
С первых часов этого дня территория столицы, еще остававшаяся в руках коммунаров, угрожающе сократилась. Ворота Монтрёй и Баньоле были захвачены версальцами. Зато баррикада на улице Попенкур еще держалась и продолжала борьбу до самого вечера. Но сопротивление Парижа подходило к концу.
Утром около десяти членов Коммуны собрались на улице Аксо, но вскоре они разошлись, чтобы принять участие в последних боях агонизирующей Коммуны.
Из-за недостатка боеприпасов позиции на Шомонских высотах невозможно было далее удерживать. Площадь Празднеств в свою очередь также была занята версальцами, такая же участь постигла и площадь перед церковью в Бельвиле. Таким образом поле действий федератов, вынужденных отступать, все более суживалось. Именно в этих условиях бойцы Коммуны вступили в последний бой на кладбище Пер-Лашез. Ворота были снесены пушечными залпами, после чего завязался рукопашный бой среди могил и в склепах. Здесь у славной Стены федератов, куда каждый год приходит парижский народ отдать дань уважения коммунарам, были расстреляны последние защитники Пер-Лашез.
В субботу вечером, накануне последнего, 72-го дня Парижской Коммуны, в руках федератов оставалась только часть XX округа с его мэрией и часть XI округа. В этом трагическом уголке XX округа Ферре, Варлен, Ранвье и Журд, верные до конца своему долгу членов Коммуны, приняли участие в последних боях. Те из героических коммунаров, которые могли еще сражаться, были истощены шестью днями непрерывной и теперь уже безнадежной борьбы.
Жестокость версальцев была так велика, что газета «Times» писала в этот день:
«Партия порядка, трусость которой была главной причиной войны, отличается ныне своей свирепой жестокостью. В поисках инсургентов они обшаривают все дома, расстреливая многих из тех, кого удается найти».
Воскресенье 28 мая
В восемь часов утра версальские войска заняли мэрию XX округа, а вскоре после этого завладели тюрьмой Ла-Рокет. К десяти часам утра оставался только один, слабый центр сопротивления: федераты засели в узком четырехугольнике, образованном предместьем Тампль, улицей Труа-Борн, улицей Труа-Курон и Бельвильским бульваром.
Варлен, Ферре, Гамбон, опоясанные красными шарфами, отправились во главе маленькой группы бойцов защищать баррикаду в предместье Тампль и баррикаду на улице Фонтен-о-Руа, которые версальцам не удалось захватить лобовым ударом и которые им пришлось обойти.
Еще сражались и на нескольких баррикадах XI округа. На одной из них находился последний ветеран Коммуны, Альбер Лежён, который умер в 1942 году в Советском Союзе.
Шел последний бой на последних баррикадах Парижа. Описанию этого боя Лиссагарэ посвятил следующие волнующие строки:
«В десять часов у федератов почти не остается пушек, их окружают две трети версальской армии. На улицах Фобур-дю-Тампль, Оберкампф, Сен-Мор и Пармантье еще идет борьба. Там есть баррикады, которые невозможно обойти, и дома, у которых нет выхода. Версальская артиллерия обстреливала их до тех пор, пока федераты не истратили всех своих боеприпасов…
Стрельба утихает. Наступает глубокое молчание. В полдень в воскресенье 28 мая с Парижской улицы,
захваченной версальцами, прозвучал последний пушечный выстрел федератов. Выстрел этой пушки, заряженной двойным зарядом, был последним вздохом Парижской Коммуны.
Последней баррикадой майских дней была баррикада на улице Рамронно. В течение четверти часа ее защищал только один федерат. Три раза ломал он древко версальского знамени, водружаемого над баррикадой Парижской улицы. В награду за свое мужество последнему бойцу Коммуны удалось спастись».
Вечером 28 мая, гордясь делом рук своих, Мак-Магон писал в прокламации к жителям Парижа:
«Французская армия пришла спасти вас. Париж освобожден.
В четыре часа наши солдаты овладели последними позициями инсургентов.
Ныне борьба окончена; порядок, труд и безопасность будут восстановлены».
Версаль торжествовал победу, сопротивление Парижа было сломлено, Коммуна задушена. Для завершения своей победы версальцам оставалось только овладеть Венсенским фортом, который, поскольку он был разоружен, не смог принять участие в борьбе между Парижем и Версалем. Комендант форта гражданин Мерле, решивший скорее взорвать форт, чем сдать его, был убит изменником капитаном, которого версальцы отпустили на свободу. Девять других офицеров форта были расстреляны во рвах; они умерли как герои.
Эжен Варлен, которого узнал и выдал один священник, был расстрелян версальцами после того, как его прекрасная голова мыслителя, исполненного помыслов братства, была совершенно изуродована, превращена в какое-то кровавое месиво, глаз был выбит и висел из орбиты. Характерная деталь: версальский офицер, приказавший расстрелять Варлена, украл у него часы.
Париж был залит кровью. Тьер и его банда брали реванш у парижских трудящихся, перед которыми они в свое время дрожали.
Все реакционеры того времени приветствовали преступные действия версальцев как подвиг. Газета «Figaro» писала: «Что такое республиканец? Это дикий зверь. Ну-с, честные люди, ударим, чтобы навсегда покончить с демократической сволочью».
Газета «Journal des debats» цинично заявляла: «Наша армия отомстила за свои неудачи неоценимой победой». Следовательно, она отомстила немцам истреблением парижан. Такой ход мысли не чужд и некоторым из нынешних военачальников, которые тоже помышляют о том, чтобы искупить свои неудачи уничтожением всех демократических свобод.
В занятом версальцами Париже оргия убийств приняла такие размеры, что этого не могли скрыть даже благонамеренные газеты. Вот что писала по этому поводу 30 мая газета «Siecle»:
«Каждый обвиняемый подвергается краткому допросу, после чего председатель суда произносит свой приговор. Если виновного квалифицируют как рядового, его направляют в Сатори; если же как нерядового, то его уводят в соседнюю залу, где ему разрешают побеседовать несколько минут со священником, прежде чем быть расстрелянным».
Со своей стороны газета «Liberte» писала в тот же день:
«Военные суды в Париже действуют с небывалой активностью в нескольких специальных пунктах. В казарме Лобо, в Военной школе производятся непрерывные расстрелы. Так расправляются с мерзавцами, которые принимали непосредственное участие в борьбе».
В тот же день бельгийское правительство решило изгнать из страны Виктора Гюго за благородную и мужественную позицию, которую он занял в отношении участников Парижской Коммуны.
30 мая в обращении ко всем членам Международного Товарищества Рабочих в Европе и в США Карл Маркс от имени Генерального совета Интернационала писал:
«После троицына дня 1871 г. не может уже быть ни мира, ни перемирия между французскими рабочими и присвоителями продукта их труда. Железная рука наемной солдатни может быть и придавит на время оба эти класса, но борьба их неизбежно снова возгорится и будет разгораться все сильнее, и не может быть никакого сомнения в том, кто, в конце концов, останется победителем: немногие ли присвоители или огромное большинство трудящихся. А французские рабочие являются лишь авангардом всего современного пролетариата.
Европейские правительства продемонстрировали перед лицом, Парижа международный характер классового господства, а сами вопят на весь мир, что главной причиной всех бедствий является Международное Товарищество Рабочих, то есть международная организация труда против всемирного заговора капитала… «Помещичья палата» поднимает против него вой, а европейская печать хором поддерживает ее. Один уважаемый французский писатель , ничего общего не имеющий с нашим Товариществом, сказал о нем:
«Члены Центрального комитета национальной гвардии и большая часть членов Коммуны – самые деятельные, ясные и энергичные головы Международного Товарищества Рабочих… Это – люди безусловно честные, искренние, умные, полные самоотвержения, чистые и фанатичные в хорошем смысле этого слова».
Буржуазный рассудок, пропитанный полицейщиной, разумеется, представляет себе Международное Товарищество Рабочих в виде какого-то тайного заговорщического общества, центральное правление которого время от времени назначает восстания в разных странах. На самом же деле наше Товарищество есть лишь международный союз, объединяющий самых передовых рабочих разных стран цивилизованного мира…
Та почва, на которой вырастает это Товарищество, есть само современное общество. Это Товарищество не может быть искоренено, сколько бы крови ни было пролито. Чтобы искоренить его, правительства должны были бы искоренить деспотическое господство капитала над трудом, то есть искоренить основу своего собственного паразитического существования.
Париж рабочих с его Коммуной всегда будут чествовать как славного предвестника нового общества. Его мученики навеки запечатлены в великом сердце рабочего класса. Его палачей история уже теперь пригвоздила к тому позорному столбу, от которого их не в силах будут освободить все молитвы их попов» .
На следующий день, 31 мая, Эмиль Золя писал в газете «Semaphore»:
«Мне удалось совершить прогулку по Парижу. Это ужасно… Скажу вам только о груде трупов, которые уложили штабелями под мостами. Нет. никогда не забыть мне ужаса, от которого сжалось мое сердце, при виде этой массы окровавленных человеческих тел, брошенных как попало… Головы и члены перемешались в чудовищном беспорядке. Из груды выглядывают искаженные судорогой лица… Ноги свисают, иные мертвецы кажутся разрезанными надвое, у других как будто четыре ноги и четыре руки. О, какая зловещая бойня!…»
В тот же день Александр Дюма-сын подло оскорбил великого художника Гюстава Курбе и, говоря о женщинах Коммуны, заявил:
«Мы ничего не скажем об их самках из уважения к женщинам, на которых они похожи, когда мертвы».
Эти гнусные оскорбления не могли, однако, заставить забыть о героической борьбе женщин Парижа во время Коммуны. Они участвовали во всех боях и проявили изумительную храбрость в борьбе против врага не только в качестве маркитанток или санитарок , но и в качестве бойцов. На Монмартре сражался целый батальон женщин во главе с Луизой Мишель. В Батиньоле отряд женщин возглавляла Елизавета Дмитриева.
В письме к Герману Юнгу от 24 апреля эта революционерка писала о деятельности женщин Парижа:
«Я много работаю. Мы поднимаем всех женщин Парижа. Я созываю публичные собрания. Мы учредили во всех округах в помещениях самих мэрий комитеты защиты и, кроме того, Центральный комитет. Все это для того, чтобы основать Союз женщин для защиты Парижа и ухода за ранеными . Мы устанавливаем контакт с правительством , и я надеюсь, что организация наладится. Но сколько потеряно времени и сколько труда мне это стоило!»
Именно потому, что женщины проявили во время Парижской Коммуны такую энергию, версальцы и пустили в ход легенду о «петролейщицах», чтобы обвинить женщин в поджогах домов во время боев, происходивших в дни «Кровавой недели».
Ленин восхищался ролью, которую сыграли женщины Парижа в боях за Коммуну; в 1916 году он писал:
«Один буржуазный наблюдатель Коммуны писал в мае 1871 года в одной английской газете: «Если бы французская нация состояла только из женщин, какая это была бы ужасная нация!» Женщины и дети с 13 лет боролись во время Коммуны наряду с мужчинами» .
О героической борьбе женщин Коммуны напомнил Артюр Рембо в своей поэме «Руки Жанны-Мари».
Безжалостное сердце мая Заставило их побледнеть, Когда, восстанье поднимая, Запела пушечная медь .
Во время репрессий версальцы не пощадили и женщин: 1601 женщина предстала перед IV военным судом. Среди них была и Луиза Мишель, приговоренная к смертной казни. Ее сослали в Нумею, где она провела долгие годы со своими товарищами по борьбе.
Молодежь Парижа также была среди пламенных бойцов Коммуны. В рядах боевых частей можно было видеть детей, подростков 14-16 лет, которые героически сражались с врагом.
После «Кровавой недели» версальцы арестовали сотни юнцов; среди них был ребенок всего восьми лет от роду. Во время казней, совершавшихся без суда и следствия, версальцы расстреляли нескольких юношей; перед лицом смерти они вели себя столь мужественно, что поразили даже своих убийц.
История помнит юного бойца Коммуны, совсем еще ребенка, который перед расстрелом попросил офицера, командовавшего карательным взводом, маленькой отсрочки, чтобы передать товарищу часы для своей матери, после чего он тотчас же вернулся и гордо встал у стены, где расстреливали оставшихся в живых участников жестоких боев «Кровавой недели».
Молодые коммунары, находившиеся в первых рядах бойцов Парижской Коммуны, следовали примеру и продолжали традиции тех юношей, которые накануне восстания 10 августа 1792 года, покончившего с монархией, вместе со своими старшими братьями призывали жителей парижских предместий взяться за оружие.
Они продолжали традиции тех юношей, которые в битве при Вальми сражались в рядах бойцов революции, перед которыми вынуждена была отступить европейская феодально-монархическая коалиция.
Детей Коммуны вдохновляла память о маленьком барабанщике революции Жозефе Бара, который умер с возгласом: «Да здравствует Республика!»; их вдохновляла память о юном Жозефе Виала, который был убит при попытке перерезать канаты понтонов, чтобы помешать роялистам перейти реку Дюранс .
Молодые коммунары продолжали традиции баррикадных бойцов 1830 и 1848 годов. Но их борьба носила иной характер, они боролись за торжество нового общества, против нищеты, за счастливую жизнь, за счастье народа, счастье, о котором молодой революционер Сен- Жюст сказал некогда, что это новая идея.
Карл Маркс, который пристально следил за ходом событий в Париже и 30 мая 1871 года дал гениальный анализ грандиозного движения, каким была Парижская Коммуна, писал профессору Э. С. Бизли :
«Во-первых, я послал членам Коммуны… письмо в ответ на их запрос, каким образом они могли бы продать на Лондонской бирже некоторые ценные бумаги.
Во-вторых, 11 мая, за десять дней до катастрофы, я сообщил… все подробности тайного договора между Бисмарком и Фавром во Франкфурте…
Если бы Коммуна послушалась моих предостережений! Я советовал ее членам укрепить северную сторону высот Монмартра – прусскую сторону, и у них было еще время это сделать; я предсказывал им, что иначе они окажутся в ловушке; я разоблачил им Пиа , Груссе и Везинье; я требовал, чтобы они немедленно прислали в Лондон все бумаги, компрометирующие членов [правительства] национальной обороны, чтобы таким образом до известной степени сдерживать неистовства врагов Коммуны, – тогда план версальцев был бы отчасти расстроен» .
Из этого письма видно, как старался помочь коммунарам Карл Маркс, как предостерегал он их против некоторых элементов, поведение которых вполне оправдывало его отрицательный отзыв о них.
Зверства версальцев вызвали негодование всего цивилизованного мира. Правду нельзя было полностью скрыть, несмотря на классовую солидарность, объединявшую палачей Парижа с буржуазными правительствами других стран.
Вот несколько особенно показательных выдержек из иностранных газет:
«В Люксембургском саду, в парке Монсо, у башни Сен-Жак были вырыты огромные рвы, которые наполнили негашеной известью. Инсургентов, мужчин и женщин, приводили туда: залп взвода, облако дыма… и ров и известь поглощают свою добычу» («L'Independance belge», 27 мая).
«Множество женщин и малолетних детей было расстреляно в Люксембургском саду» («Times», телеграмма от пятницы, 26 мая).
«Вряд ли когда-нибудь удастся узнать точное число жертв той бойни, которая еще продолжается, ибо пленных расстреливают пачками и бросают как попало во рвы, вырытые ad hoc . Даже организаторы этих казней едва ли могут сказать, сколько трупов они нагромоздили. Мы знаем только одно: в Париже продолжается резня, какой не видали со времен Варфоломеевской ночи» («Evening Standard»).
«Вчера после полудня в казармах близ Ратуши расстреливали защитников Коммуны. После каждого ружейного залпа подъезжали закрытые санитарные повозки и в них бросали трупы» (телеграмма Агентства Рейтер от 28 мая).
Даже сама французская пресса не могла замолчать то, что происходило в эти дни. Об этом свидетельствуют следующие выдержки, являющиеся откровенным признанием:
«Сегодня, 25 мая… около Биржи было расстреляно огромное число инсургентов, захваченных с оружием в руках. Тех, кто пытался сопротивляться, привязывали к решетке. То же происходило в семинарии Сен-Сюльпис» («Franfais»).
«Наши солдаты не щадят больше никого: они безжалостно убивают всех, кто попадается им в руки; судите сами, сколько при этом должно быть жертв» («Siecle», 27 мая).
«Генерал Ладмиро только что завладел Шомонскими высотами и высотами Бельвиля. Пленных не брали. Это была страшная бойня! На Шомонских высотах и па Пер-Лашез убито десять тысяч инсургентов» («Siecle»).
Не удивительно после этого, что Виктор Гюго писал:
Когда я думаю, что убивали беременных женщин, когда поутру видны были руки, высовывающиеся из ям…
Одним из самых циничных палачей Коммуны был генерал Галиффе. В начале войны 1870 года он был полковником, но вскоре был произведен в генералы. Взятый в плен при Седане, он был интернирован в Кобленце, но Тьер, который знал этого бандита, добился от Бисмарка его репатриации.
Действительно, Галиффе был известен своими преступлениями в Мексике, где он воевал под командованием Базена . Говоря о роли, которую он играл в этой стране, он сам цинично писал:
«Фактически я начальник жандармерии. Я устраиваю засады… и в отличие от того, что происходит во Франции, мои люди большие разбойники, чем те, которых я преследую. Кроме того, я главный судья: всех разбойников (я говорю не о солдатах), которые уцелели в бою, вешают. И если вам нужна веревка, я смогу торговать ею по возвращении домой: она будет прочной» .
Критерий, которым руководствовался Галиффе при расстреле людей, был прост: «У него интеллигентный вид, вот у этого, расстреляйте его!» Вот как описывают одно из совершенных им преступлений одиннадцать очевидцев:
«Колонна пленных, двинувшаяся от бульвара Мальзерб, направлялась в Версаль. Эта колонна была задержана у замка Лa-Мюэтт, где генерал Галиффе отобрал 83 мужчин и трех женщин, которых и расстреляли у склона. После этого подвига генерал сказал нам: «Меня зовут Галиффе. Ваши парижские газеты достаточно обливали меня грязью. Теперь я беру реванш». После этого колонна была направлена дальше, в Версаль. Во время этого перехода полицейские, составлявшие эскорт, закололи штыками двух женщин и троих мужчин, которые от усталости не могли идти дальше».
Таким образом, палачи коммунаров оказались в какой-то степени предшественниками гитлеровских бандитов, преступления которых оставили за собой столько горя и столько развалин. Еще в начале июня на кладбище Пер-Лашез производились расстрелы без суда.
Камилл Пельтан в своей книге «Майская неделя», давая документально обоснованное описание массовых убийств, совершенных версальцами, писал:
«Майская резня занимает особое место. Во всей нашей истории нет ничего подобного».
Сравнивая число убитых в дни «Кровавой недели» с числом убитых во время Великой французской революции, Камилл Пельтан делал следующий вывод:
«К чему же мы приходим? Самое большее к 12 тысячам во всей Франции за весь период революции. Это немногим больше трети жертв одной Майской недели в Париже! И даже еще на пять тысяч меньше того числа жертв, которое признали сами виновники расстрелов, – 17 тысяч.
Итак, два года невиданных бурь, борьбы за родину и свободу, за основы современной Франции, за спасение вечной Франции, беспощадная война против притаившихся повсюду изменников, действовавших сообща с чужеземными захватчиками, все эти конвульсии нужды, голода, тревоги, жестокое подавление несчетного числа мятежей, национальное единство, сохраненное благодаря чудесам энергии, зверства дикой войны шуанов – все, что было трагического и ужасного в эту самую страшную эпоху нашей истории… все это стоило в два или три раза меньше крови, чем «восстановление порядка» в Париже в 1871 году».
Тот же автор дал версальской армии, запятнавшей себя столькими преступлениями, такую оценку, которая не утратила своего значения и в наши дни, ибо во Франции, увы, снова установился режим личной власти в результате переворота, совершенного при содействии армии .
«Чтобы французская армия могла совершить такие зверства против французов, нужно было, чтобы ею командовали благочестивые кондотьеры государственного переворота .
Таким образом, с Майской неделей связана одна важная общеполитическая проблема. Военный вопрос целиком связан с нею. Нужно выбирать между национальной армией, созданной против чужеземцев, и армией политической, действующей против нации. Одни и те же солдаты не могут играть обе эти роли.
В силу неумолимой логики вещей армия, совершившая государственный переворот, стала армией Седана, а армия, капитулировавшая при Седане, искупила свое поражение резней в Париже. Тут уж не может быть и речи ни о дисциплине, ни о серьезном труде, ни о строгом понятии долга среди офицеров, которые чувствуют себя политическими хозяевами страны, среди преторианцев, которые знают, что они предназначены преимущественно для борьбы против мятежей».
Гнусные версальские репрессии осуществлялись с неумолимой жестокостью. Перед военными судами проходили партии обвиняемых, с которыми обращались как со скотом.
18 ноября, тo есть почти шесть месяцев спустя после «Кровавой недели», Эмиль Золя с полным основанием писал:
«Два часа в Версале, этой странной столице, где находится правительство, хотя его и незаметно… Я увидел там одни только военные суды. Ссылка ощущается даже на улицах. Некоторое оживление царит лишь у дверей тюрем и трибуналов. Лишь здесь ощущается кипение жизни города. Женщины плачут. Офицеры гремят своими саблями. Свидетели бегут со всех ног, чтобы не опоздать на поезд».
Некоторые члены Парижской Коммуны и революционные деятели вышли живыми из майской резни и нашли убежище за границей. Так, Эдуар Вайян, Аллеман, Гран- же, Камелина, Жюль Жоффрен, Ланжевен, Лиссагарэ, Шарль Лонге, Эд, Жюль Валлес и другие оказались в Англии. Эти оставшиеся в живых участники Коммуны организовали общество беженцев Коммуны. Оно разоблачило клеветнические выпады в печати против Коммуны ее бывшего члена Везинье, одного из тех, против кого предостерегал коммунаров Карл Маркс.
Другие бывшие участники и члены Парижской Коммуны укрылись в Швейцарии, а также в Бельгии, ибо протест Виктора Гюго оказал известное действие. Многие мужчины и женщины, осужденные на каторгу, были сосланы в Нумею; некоторые из тех, кому смертная казнь была заменена ссылкой, никогда не вернулись оттуда.
Коренное население Новой Каледонии полюбило этих своеобразных каторжников. Луиза Мишель, например, обучала детей чтению. На солдат, которые стерегли ссыльных коммунаров, их поведение производило сильное впечатление. Я знал одного старого активиста, ставшего членом Французской коммунистической партии: его приобщили к социалистическим идеям коммунары, которых он стерег на каторге в Нумее, когда служил в военном флоте.