Уже было далеко за полночь, на улице похолодало, и Мэйбилин, которая казалась слабой и усталой, свернувшись в моих крепких объятиях, призналась, что любит меня. Я делал с ней все, что хотел, because I did what I wanted with her, я, а не кто-то другой, and not the others. Я совсем не понимал, что она имела в виду, но я все равно был счастлив.

Рассвет почти наступил, и люди вокруг танцевали на росе, их движущиеся силуэты выходили из ночи, как из фильма Феллини, черти, сильфиды и гномики, эти фигуры были совсем некстати, неуместны, обманывали реальность, это были элегантные вампиры, казалось, они забыли, что должны убраться вместе с темнотой, но рассвет встречал их вежливо, a real midsummer night dream indeed, странное несоответствие, уставшие люди во фраках и длинных платьях, которые веселились, взлетая над газоном, поднимались вместе с утренним туманом, буквально паря в трех дюймах от земли, в ритмах популярной музыки. Я едва слышал слова, потоком лившиеся с губ Мэйбилин, они были около моих, эти слова лопались, словно мыльные пузыри.

Мэйбилин была в эйфории и говорила что-то вроде: «О! Какие у тебя красивые глаза!» Но мои глаза становились такими от ее слов на рассвете. Звучал гимн, который пел Джордж Харрис: «Here comes the sun… shine!»

Уставшие ребята с гитарами с трудом раскачивались в ритмах блюза, в то время как то тут, то там образовывались очереди: как будто после пробуждения, которого никогда не было, жители Великобритании вспомнили свои обычаи и раздавали тарелки с супом. Горячий суп был призван вернуть нас к реальности, чтобы наши ноги наконец коснулись земли.

Затем все высыпали на берег Кэма и направились к остальным колледжам, располагавшимся вдоль реки, повсюду царила утренняя фантасмагория.