— Как дела, радость моя?

— Да просто стою и смотрю через плечо Кэти на новую форму, которую мы прогоняем через компьютерную аэродинамическую трубу. Пока накануне Сильверстоуна выглядит многообещающе. Ты отлично сделала, что отыскала меня!

Передо мной Кэти на экране монитора вращала длинный острый изогнутый капот, делая при этом кислую мину, чтобы показать свое отношение к этим фальшивым нововведениям Мерри в аэродинамику.

— Да-а, — прозвучало в трубке, — я могла бы стать великим охотником, пуская стрелы во все стороны — вжик! — и нате вам тираннозавра! Я скучаю по тебе.

— Слушай, не Нотон ли там, случайно, сопит у тебя за спиной?

— Это сопит твоя паранойя из твоих же ноздрей. Да что это с тобой, Форрест? Он — мой друг. Пригласил меня на ужин. И он беспокоится о тебе.

— А что он делает в Голливуде?

— Я звоню из Бель-Эр, а это далеко оиГолливуда, в чем бы мог убедиться, приехав сюда. Ты бы еще узнал, что его здесь нет и он со мной не очень-то делится. Мне кажется, что было бы здорово, если б ты прилетел сюда.

— Что, Голливуд изнывает без такого актера?

— Там не так много стоящих мужчин-артистов. Ну, Дуглас, Джер, Уиллис, Гибсон, Крус, кто еще? Хофману уже за пятьдесят, и он, в любом случае, карлик. Полу Ньюмену — шестьдесят восемь. Так что звезд не очень много. Голливуду не хватает сексуально привлекательного мужчины, а ты мог бы быть им. Ты несешь ощущение реальности, как, например молодой Рэндолф Скотт.

— Какой такой Рэндолф Скотт?

— Ты что, никогда не смотрел старых вестернов? Скотт был похож на Роберта Стэка, знаешь, того, который, когда вглядывался в горизонт, очень хорошо смотрелся.

— Кто такой Роберт Стэк?

— Ладно, не утруждай себя! В любом варианте поверь мне, ты несешь ощущение реальности, а это здесь — редкость. Ты в самом деле мог бы стать величиной.

— Сколько больших звезд ты можешь назвать и сказать, что они счастливы?

— Ай, Форрест! Нельзя быть великим и счастливым, так что не пой мне эту песенку про счастье среднего обывателя.

— Звучит неотразимо, Вирджи! Кстати, британские газеты переполнены репортажами о твоей встрече с Нотоном в аэропорту.

— Это здорово! Это все идея Келли, потому что это она установила, что наши рейсы пересекаются. Она связалась с его людьми из «СО», и они все устроили. Съемка длилась десять минут. А в скольких газетах?

— Не знаю, я только слышал об этом.

— Я выясню. Прилечу в Лондон через пару, а может, три-четыре дня. Я серьезно очень хочу тебя видеть. Келли организует съемку после гонок. Ты будешь весь потный и в масле после гонки, а я — девственно белая, и на мне — твои грязные руки. Это будет отлично смотреться. Знаешь, когда мы закончим эту съемку, я жду от нее чего-то особенного. Я хочу сказать, что я на самом деле люблю тебя, понимаешь?

— Передай Нотону, что мы добились настоящего прорыва. В Сильверстоуне будем на первых местах.

— Ладно, передам. У тебя есть что-нибудь еще для меня?

— Я тебя люблю, Джейнис. Очень. А когда услышал, что в Париже в аэропорту ты встречалась с Нотоном, меня как будто кто-то ударил ножом в спину.

— Ай, это же была съемка! Через пятнадцать минут я оттуда уехала.

— Знаю. Но меня беспокоит, что ты никогда не говорила мне об этом.

— Форрест! Если б я тебе говорила обо всем, что делаю, ты бы умер со скуки.

— Возможно, но это дает мне право думать, что я тебя люблю, но не представляю нас с тобой как семейную пару.

— Что, жить в маленьком белом домике с детишками и какашками? Держаться за руки, сидя в кинозале? У нас бы здорово получилось.

— Ты — большой игрок, Джейнис. И следующий ход — за тобой. Но все это мне кажется нереальным, похожим на игру.

— Ну. и играй тогда сам с собой, если ты так чувствуешь. Ты действительно хрен, Форрест! Позвоню, когда вернусь. Если захочу.

Положив трубку, я заметил, что на меня смотрит Кэти, сидевшая у своего экрана, подперев подбородок четырьмя пальцами, а на каждом — по кольцу. Брови были вздернуты, под глазами — темные круги.

— Кто это был? — спросила она.

— Тот же самый вопрос задавал мне Алистер.

— Правда? И что вы ему сказали?

— Сказал, что понятия не имею.

— Наверное, до вас доходит как до верблюда.

Позже в этот же день я позвонил Тому Рейфилду.

— О, Форрест! — воскликнул он. — Что за приятный сюрприз! — Голос автора нескольких абсолютно схожих с оригиналами имитаций звучал легко и непринужденно, как у диктора сегодняшней Би-би-си, который изъясняется на языке центральной культурной Британии с некоторой примесью восточнолондонского диалекта, для шика. Ни за что не подумаешь, что он родился в старой деревушке — Джеймс-Мезон в Йоркшире. — Подожди, я скажу Гарри, что ты звонишь. Он — твой старый болельщик.

— Ладно, и скажи ему, что я — его фанат. — Я и в самом деле любил его. В семь лет он лучше всех подражал голосу Джона Мейджера. У него хорошо получалась и Мэгги Тэтчер, но для дилетанта его Мейджер был великолепен. — Ты занят? — спросил я.

— Ничего особенного.

— Я хотел тебя спросить, можешь ли ты для меня подделать голос Мюррея Уолкера?

— Нет проблем, а зачем?

— Хочу подшутить над старым другом.

— Можно, если это будет безвредная шутка.

— Я хочу предотвратить одну неприятность. Можно это сделать для записи?

— Не для эфира?

— Строго лично.

— В чем вопрос! Когда тебе это надо?

— Было бы неплохо к четвергу.

— Дай-ка я посмотрю… У тебя аппаратура настроена?

— Как насчет оплаты?

— Рад, что сам поинтересовался. Семьдесят пять в час пойдет?

— Прекрасно.

— У тебя есть инженер или ты хочешь, чтоб занялся я сам?

— Если можешь, я хотел бы, чтоб ты справился сам.

— Идет! Как со звуковыми эффектами, музыкой?

— Звуковые эффекты нужны, но без музыки. Ты не знаешь, кто сможет имитировать Джеймса Ханта?

— Это хорошо получается у Ника Саламана. Правда, он дорого берет. Сто пятьдесят в час без возврата денег.

— Нет проблем. Только не переваливай за тысячу. У тебя есть факс модем?

— Конечно. Подключен к всемирной сети.

— Я пришлю тебе вечером факс.

— А почему бы тебе не привезти самому? Приезжай! Поужинаем вместе.

— Если бы мог, я бы непременно приехал, Том, но сейчас совершенно нет времени.

— Никогда его нет, ведь так?

— Обними за меня Элен.

— Ради Бога, не распускай свои руки! — ответил он своим все умеющим, но на этот раз возмущенным женским голосом.