Вторник подарил нам чудесный долгожданный английский летний вечер, когда солнце еще висело над горизонтом с одной стороны, а луна уже появилась на другой. В деревнях возле Сильверстоуна мужчины и женщины собирались возле пабов, наслаждаясь теплом и светом уходящего дня, несмотря на то, что было десять часов вечера, и отдыхали с кружками в руках, сплетничая, болтая и флиртуя. А в Пьюри-Энд команда, недавно переименованная в «ЭФОГК», копошилась, как куча котов в мусорном баке.

Трейлеры пришли из Франции только в понедельник в шесть вечера. Их направили там на пропускной пункт к северу от Фонтенбло, где их окружили обозленные бастующие водители грузовиков. Трейлеры могли бы проторчать там неизвестно сколько дней, если бы не дождь, загнавший забастовщиков в кафе. Наш асс, водитель грузовика Моррис Хэмилтон, воспользовался этим и стал выводить колонну из тупика. Когда он уже почти отъехал от пикета, один из водителей-французов выглянул в окно из их прокуренного кафе, увидел наших, выскочил наружу и ударил монтировкой по грузовику. Но Моррис не остановился. На следующем перекрестке он сообщил французским «дальнобойщикам» из следующего пикета, что «парни, которых мы встречали по дороге, пропустили нас», и вот так они проскочили. Полицейский эскорт довел их по проселочным дорогам до Булони, а оттуда они ринулись на автостраду и примчались в Пьюри-Энд в шесть часов вечера, благодаря этому мы отстали от графика только на восемнадцать часов. Джереми Бэкингем и «желтые куртки» провели понедельник в Хитроу, пропуская через таможню новые двигатели. Специалисты из «Ходзуки» в это время разобрали наши машины и начали переделывать их для испытаний, намеченных на среду в Бранд-Хэтч. Когда наконец-то новые двигатели прошли таможню и прибыли в пять утра во вторник, мы бросились вскрывать ящики.

Эти творения из магния, алюминия и углеродистой стали можно по праву считать настоящим монументом компьютерного века. Всего лишь чуть более полуметра в длину и меньше шестидесяти сантиметров в высоту и ширину, они могли чуть ли не летать, обладая более чем 750 лошадиными силами. Или, по крайней мере, так нам думалось. До тех пор пока не начали устанавливать эти двигатели на машины, мы не догадывались, что не хватает черных ящиков — электронных мозгов, без которых ничто не заработает. Позвонили в Нагою, Япония, в 7.45 утра по нашему времени и узнали, что инженеры «Ходзуки» «Формулы-1» только что ушли, завершив рабочий день. «Ай хай! Хай! Ноу, ноу! Челные ясики был полосены в колобки и посланы!»

Вооружившись номерами еще тепленьких квитанций, Джереми, Хиро Минору и Такэо помчались назад в Хитроу. После еще одного дня баталий с офицерами Ее Величества Таможни и Акцизных Сборов они вернулись в шесть вечера с двумя небольшими черными ящиками, завернутыми в свинцовую фольгу. В первом корпусе механики и техники стали разбираться, какой ящик от какого двигателя, так как все они, согласно сопроводиловке, были собраны по-разному. Это навело меня на мысль, что все двигатели находятся на разных стадиях доводки. Поэтому, даже если нам удастся подобрать эти маленькие компьютеры к двигателям, еще не было ясно без дополнительных звонков в Нагою, какой из движков будет работать стабильно, а какой взорвется, как граната, после дюжины кругов. 9.45 вечера во вторник по местному времени означало 6.45 утра в среду в Нагое, и нам оставалось ждать еще два часа, пока команда «Ходзуки» «Формулы-1» появится на рабочих местах, чтобы ответить на наши вопросы. Пока мы ожидали, «желтые куртки» подготавливали факсы с серийными номерами двигателей и строчные запросы, чтобы их коллеги в Нагое начали действовать без промедлений.

А тем временем техники выяснили, что из-за нового передка машины по проекту Мерри не хватит места для нормальной работы подвески, а Кэти была занята подбором варианта изгиба. Я попробовал вспомнить, когда же в последний раз стоял возле паба летним вечером, когда меня достал из Лос-Анджелеса по телефону Сэм и вцепился мертвой хваткой.

— Введи меня в курс дела, ладно, Форрест? — Это было вроде приветствия. — Я только что вернулся с обеда, и в моем распоряжении пятнадцать минут, а потом я уезжаю на следующую встречу.

— Всегда рад слышать тебя, Сэм, — ответил я и рассказал о двигателях и о наших планах проверить их сегодня утром.

— Хорошо, так держать. Я хочу, чтобы «ЭФОГК» произвела хорошее впечатление в воскресенье. Не думаю, что наши друзья из Конгресса будут на гонках, но я заарканил сенатора Дикерсона из Комитета по ассигнованиям на оборону. Мы сядем в аэропорту Даллеса, заправимся, прихватим доброго сенатора и приземлимся в Лутоне примерно в восемь утра. На вертолете прилетим на автодром в воскресенье в девять утра. Вирджиния говорит, что ты ревнуешь. Это мне льстит.

— Я не ревнивый, Сэм. Я подозрительный. И подозрения внушаешь мне ты.

— Не стоит быть таким мнительным, Эверс. Я уволю тебя, если смогу, вот и все. А еще Вирджиния говорит, что ты трезвонишь повсюду о новой аэродинамике в своей машине. Что это за чертовщина?

Внутри здания корпуса завелась какая-то машина, и мне пришлось кричать в микрофон.

— Я надеялся, что она тебе передаст, — кричал я. — Мы собираемся устроить для тебя потрясающее шоу, Сэм.

— Ради Бога! Я не желаю никаких сюрпризов! Мне надо переговорить со Сьюзен, ты можешь соединить меня с ней?

— Нет проблем, Сэм. До встречи в воскресенье.

К полуночи мы разобрались, что к чему. Из двенадцати двигателей три подлежали проверке, шесть находились на разных стадиях доработки и могли быть использованы только как резерв, и три подходили для гонок. Еще одна партия двигателей ожидалась через неделю — к гонкам «Гран-при» в Германии. А между тем предстояли еще проверки и испытания отобранных двигателей на стенде.

Бэкингем не спал уже три дня. Он и сегодня не собирался ложиться, пока не будет все закончено. И все же, несмотря ни на что, он радовался, как школьник на каникулах. Я сказал ему, что мы никогда бы не установили эти двигатели без него.

— Или без Нотона, который заставил Ходзуки работать сверхурочно. Или Бог его знает, без Хиро Минору и Такэо. Это действительно мужики, Форрест!

— Рад это слышать, — ответил я. Джереми не уловил иронии, хотя от него ускользает не так уж много.

«Формула-1» живет за счет денег и скорости, но все это вместе взятое не достаточно, чтобы выиграть гонку. Спросите у «Феррари»! Главное в «Формуле-1» — мелочи. Несколько миллионов бит информации, включая не очень важную, необходимо собрать и проанализировать. И в зависимости от этого в уравнение, в соответствии с которым машина то ли перевернется, то ли врежется в стенку, можно включить и параметры, описывающие, как степень отдачи амортизатора влияет на упругость шин вместе с весом при высоте крыла, который, в свою очередь, влияет на прижимную силу, обеспечивающую сцепление колес с покрытием дорожки, плюс влияние внешней температуры и учет душевного состояния гонщика. Я уже не говорю о наличии нескольких тысяч механических деталей и элементов, каждый из которых имеет свою степень сжатия и деформации, в отличие от прилагаемой спецификации, и может быть в наличии или отсутствовать на складе. А поскольку «Формула-1», подобно спутнику или реактивному лайнеру, пересекает все страны и континенты, главный фокус для менеджера команды состоит в том, чтобы собрать воедино эти бесчисленные детали в ходе шестнадцати уик-эндов в разных уголках земного шара и устроить на их основе двухчасовой запланированный взрыв для себя и своей команды. При своей финансовой подготовке и наличии кандидатской степени Джереми, похоже, справляется с этой задачей.

В тишине ночи послышался хруст гравия под ногами, и Сьюзен заговорила до того, как мы ее разглядели.

— Как вы думаете, который уже час? — спросила она Джереми, появляясь на свету, вся усталая и расслабленная, откинув прядь со лба.

— Если точно, то три. Мы устанавливаем «Зап» 1 и 2; «Гон» 1, 2, 3 и три «Проб» оставили на полке до Сильверстоуна, — ответил Джереми на жаргоне, который придумал сам, пока возился.

— Если мы не испытываем гоночные двигатели, тогда что мы испытываем? — удивился я. Бренде — это узкая, ухабистая, извилистая трасса с частыми подъемами и спусками. Мне она нравилась, но она очень отличалась от Сильверстоуна, так что не было смысла испытывать здесь подвеску и установку крыльев. Ведь настройка этих двух элементов будет радикально отличаться на разных автодромах.

— Из того, что сказал Такэо, следует, что основное различие между «Зап» 1 и 2 и «Гон» состоит в металле, — ответил Джереми. — Двигатели «Зап» не смогут протянуть так же долго, но рабочие характеристики у них аналогичны.

— Я считаю, как только они будут готовы, — сказала Сьюзен, — вам лучше всего погрузить их на трейлеры и сразу отправить на место. Если будем ждать до утра, то из-за пробок на дорогу может уйти три-четыре часа. Я разговаривала по телефону с Никола в Брендсе. Она сказала, что оставит ворота открытыми.

Джереми отправился к машинам, а Сьюзен спросила:

— Чем ты занимаешься, Форрест?

— Тем, что делает каждый хороший менеджер, — помогаю.

— Я тебя спрашиваю, что ты замыслил? Ты же бегаешь вокруг как сумасшедший, и я хочу знать, что происходит. Что ты затеял?

На кухне у Сьюзен царил полумрак, видно было лишь ковер да окна в слабом полуночном свете.

— У тебя есть кассета, можно мне послушать? — спросила Сьюзен, наливая себе бокал джина с тоником. — Мне кажется, если кто и может имитировать Мюррея, так это Том Рейфилд.

— Мне надо захватить ее у Эмметта. Он подключает магнитофон к ТВ в кабинете администрации «Эмрон» с дистанционным управлением так, чтобы можно было включать и выключать запись прямо с гонок. Когда будет интересный момент, он сделает плавное включение.

— Так значит, твоя идея состоит в том, что когда Сэм услышит, как Мюррей и Джеймс разглагольствуют о чудесной компьютерной аэродинамической трубе, он бросится звонить, свяжется по радио или как-либо иначе с Лорелем и Харди и прикажет им организовать для тебя аварию?

— Правильно. А когда он не сможет связаться с ними, ему придется бежать в автобус телевещания и самому нажимать на кнопки.

— И вся толпа, — продолжила Сьюзен, сделав большой глоток, — увидит, как он стучит по клавишам, а ты выбываешь из гонки, потому что Нотон оказался на больших экранах «Даймонд вижн».

— Высотой в пятнадцать метров на пяти экранах вокруг трассы.

— И ты все это серьезно?

— Эмметт уже смастерил видеоролик для автобуса ТВ. Он рассчитывает включиться в «Даймонд вижн» так, что они этого даже не заметят.

— Руб Голдберг был простачком по сравнению с тобой, Форрест! И все это для того, чтобы подать убийцу на экран, где каждый сможет его увидеть?

— Если он не убийца, тогда не будет серьезного вреда. Он не станет звонить Лорелю и Харди и не бросится в автобус. Но если это он… Нотон так привык издалека нажимать на кнопки…

— Может, ты прав в отношении методов ведения им бизнеса, и я буду рада еще раз просмотреть мой контракт с ним, но не думаю, что он — убийца.

— Тогда кто же?

— Если никто другой тебе не идет в голову, это не значит, что Сэм — убийца. Он бизнесмен, в конце концов.

— Он рискует несколькими миллиардами долларов, и, если он не добьется этих контрактов по аэродинамическим трубам, он погиб. У него нет выхода.

— А что ты скажешь обо мне?

— Я думаю, он видит шанс заполучить команду «Формулы-1» за просто так, и он хотел бы наложить лапу на программы Алистера.

— Я имею в виду: если, предположим, это сделала я?

— Убила Фила?

— Эта команда, которую, как ты обвиняешь меня, я пытаюсь подарить Сэму, стоит огромных денег. И ты знаешь, что у меня с Филом не было физических отношений. Так что налицо два мотива. И еще тебе известно, что Алистер в ночь своей гибели был здесь. Может, ты еще не знаешь, что я порвала с ним.

— Я этого не знал.

— Мы встречались — это деликатный, я полагаю, способ описать наши отношения — дважды после гибели Фила, и это было ужасно. Когда Фил был жив, я как-то могла жить с Алистером, убеждая себя, что этим я смогу сохранить семью. Не бросая Фила. Это была просто физическая сделка. Да, правильно. Алистер не Бог весть что внешне, но он был добрым. И он обожал меня. А когда тебе одиноко, это качество в мужчине может быть очень привлекательным. Даже если знаешь, что ты — ничто, но тебя все равно обожают. Даже если ты его не любишь. А когда умер Фил, все эти доводы утратили силу, а отношения превратились в обузу, да еще и без любви. И если тебе повезло не знать, что это такое, позволь сказать, Форрест, что это ужасно — заниматься любовью, не любя, лишь бы заполнить пустоту. Потому я покончила с этими отношениями. Алистер этого не хотел, настаивал на том, что придет снова. Мы с ним как раз все это обговорили в ту ночь на этой кухне. Он сидел на твоем месте, а я говорила ему, что не люблю его. Кроме того, — сказала Сьюзен, вставая и подходя к окну, но не глядя на меня, — было кое-что еще. Я сказала ему, что люблю тебя. Люблю тебя, Форрест, с первого момента, как ты вошел сюда. Такого вот глупого, какой ты есть. Не может ли это быть самой подходящей причиной для Алистера, чтобы разбиться вдребезги?

— Не знал этого, — сказал я.

— Да ты не знал и не знаешь до сих пор. Тебе нравится верить во всю эту техническую галиматью. Компьютеры и как ты еще там говоришь — «плавное включение»? Ты веришь в эту высокотехнологическую белиберду, потому что не можешь обеими руками найти, где у тебя сердце. Тебе не приходило в голову, что Алистер мог просто быть расстроенным, мог просто слишком быстро гнать машину? Я до сих пор не верю, что Фил погиб в результате несчастного случая. Но другого объяснения нет, ведь так? Нет правдоподобной версии. Я помню, как был расстроен Алистер, когда уходил. Если хочешь винить кого-то, вини меня.

Сьюзен повернулась и посмотрела на меня холодно, как игрок в покер. Я поднялся и обнял ее, а она зарыдала в приступе боли, которую до сих пор сдерживала.

— Ты подонок, Эверс! — выкрикнула она, захлебываясь от слез. — Ты такой тупой, безнадежный негодяй. Ты вправду не пользуешься той дрянью, которую рекламируешь?

За ее плечом в кухонное окно я увидел Джереми, направляющегося к нам. Пора ехать.