Среди боевой обстановки броненосца «Кромвель» — мирный темно-красный плюшевый ковер, вокруг стола сидят офицеры, потягивая виски с содовой водой, и спокойно обсуждают свои планы. В медных пепельницах тлеют папиросы. Контр-адмирал сэр Брэдли Уоттербет разговаривает вполголоса с полковником Уатсом, начальником английской воздушной эскадры в Египте, в то время как капитан «Кромвеля» объясняет главному врачу и представителю военного суда экспедиционного корпуса рикошет двенадцатифунтовой гранаты на стальной броне. На правом борту судна, под иллюминаторами, окруженными медными пластинками, генерал Лесли Варрен, начальник генерального штаба, шутит с двумя молодыми артиллерийскими офицерами. Его шутки холодны и жестоки и напоминают тибетского палача, спокойно разрезающего живое тело остро наточенным кинжалом.
У Лесли Варрена стальной взгляд, седые виски и маленькая бородка пепельного цвета. Его поцелуи должны быть шероховаты. Его реплики остры, как жало; он пускает их в ход с неподражаемым искусством и ранит собеседника, не вызывая крови.
«Кромвель» стоит на якоре в порту Валетты, перед крепостью Сан-Анжело, у входа в бухту Калькара. Огни военных кораблей сверкают, освещая ночную мглу.
Стук в дверь. Входит метрдотель, протягивая письмо генералу Варрену. Последний коротко указывает на помощника начальника штаба.
— Служебные бумаги передаются полковнику Бэрроу.
Стюарт настаивает:
— Простите, генерал!.. Это письмо частное и спешное.
Лесли Варрен поворачивает голову и внимательно рассматривает длинный белый конверт, надписанный изящным почерком: женский почерк вместо торжественной формулы: «On His Majesty's service».
Какой сюрприз на водах Мальты, в девять часов вечера, на борту бронированного крейсера, в двадцать три тысячи тонн. Подпись поражает его еще больше. Маскируя удивление, он читает послание:
«Дорогой Лесли!
«Помните ли вы еще чай в Межсоюзном клубе в Париже много времени тому назад и нашу, не лишенную пикантности, беседу? Помните ли вы обед, заставивший нас забыть о существовании условностей? Если все эти воспоминания еще живы, соблаговолите принять меня сегодня вечером где и когда вам будет угодно. Я не оскорблюсь даже приемом о орудийной башне или блокгаузе, пахнущем нефтью и порохом. Благоволите передать ответ хозяину барки, который доставил меня к „Кромвелю“; ваши беспокойные и подозрительные матросы преградили мне путь дальше.
Искренне преданная вам
Диана Уайнхем.»
Лесли Варрен поднимается и, коротко извинившись, выходит со стюартом. Он торопится к шлюпке. Сторожевой матрос подтверждает положение объяснением:
— Сэр, там находится рыбачья шхуна, пришедшая с побережья, с дамой на борту. Я не разрешил ей причалить.
Но Лесли Варрен окликает мальтийца в рупор; тот понял его. Несколько ударов весла, и барка у крейсера.
Леди Диана узнала генерала. Она поднялась и, опираясь на протянутую руку, легко стала на влажный мостик и поднялась по деревянной лестнице. Лесли Варрен заметил, целуя ее руку:
— У вас театральные появления, дорогая! Я никогда не думал, черт возьми, что буду иметь удовольствие видеть вас на борту «Кромвеля».
— От меня можно всего ожидать… Но на мостике немного свежо, генерал!
— Я как раз собирался пригласить вас в свою каюту… Пожалуйте, леди Диана! Здесь не особенно светло… Корабли его величества освещаются не так ярко, как плавучие дворцы на Атлантическом океане… Входите, садитесь вот в это кресло, закурите и расскажите мне, какое счастливое сплетение обстоятельств привело вас ко мне на воды Средиземного моря в такую темную ночь, как сегодня.
Леди Диана уселась против Варрена. Его серые глаза впились в нее. Что таил в себе взгляд этого человека? Чем объяснить его любезность? Два существа столкнулись однажды вечером в уютной обстановке ресторана. Поединок был без последствий, не оставив на месте битвы ни одного раненого. Но возможно, что у одного из них остался шрам, и, если большие несчастья убивают, маленькие наслаждения царапают иногда кожу. Кто сможет утверждать, что мужская гордость холодного дипломата не была уязвлена леди Дианой? Разве мог он забыть фразу: «…чтобы искупить ваше невежество вчера вечером»? Мог ли он, случайный любовник, забыть, что его темперамент не удовлетворил его требовательную партнершу?
Леди Диана старалась прочесть в серых глазах, устремленных на нее, блеск плохо скрываемой злобы. Генерал Варрен старался разгадать истинную причину этого столь неожиданного визита по голубым глазам, устремленным на него. Только два метра разделяли эти два тела, некогда познавшие друг друга, но эти два метра были пропастью.
— Видеть вас на Мальте среди боевой обстановки доставляет мне истинное удовольствие.
— А для меня, дорогая Диана, принимать вас здесь, между двух пятнадцатидюймовых пушек, — поистине неожиданная радость.
Время шло. Иллюминатор, круглый глаз каюты, казалось, наблюдал своим сверкающим зрачком за двумя собеседниками, ощупывавшими друг друга. Их свидание напоминало первое столкновение дуэлянтов. Лесли Варрен думал про себя: «Что привело ее сюда, просьба об услуге или нездоровое любопытство? Чего она ждет от меня? Одолжения или соучастия?» Он был наготове и мог спокойно играть с огнем. Воспоминание о слишком кратком приключении овладело его мыслями.
Генералу хотелось бы закрыть глаза и пережить вновь забытые минуты. Так кот, усевшись на кончике стула, вспоминает мышей, съеденных между сумерками и зарей.
Леди Диана продолжала своим ясным и теплым голосом:
— Вы вправе удивляться, дорогой Варрен, видя меня здесь в этот час. Мне гораздо больше подходило бы одеваться теперь к какому-нибудь танцевальному вечеру в итальянском отеле. Говоря откровенно, я приехала к вам просить услуги. О, не приготовляйтесь услышать от меня какую-либо невыполнимую просьбу.
— Моя совесть, дорогая, в ваших руках быстро получит эластичность резины для жевания.
— Вы полагаете, Лесли? А если я просто выскажу желание увезти вас в Париж, вы откажетесь?
— Вы забываете, Диана, что я нахожусь на действительной службе и что через несколько дней я буду командовать британскими войсками в Египте.
— Ради любви дезертируют, мой дорогой!
— Да, в опереттах… когда имеют дело с шоколадными солдатиками.
— А разве наша жизнь не гаерство или не тающая конфета? Но я объясню вам, чего хочу. Я хорошо осведомлена, потому что в качестве бывшей жены посла я пользуюсь доверием очень многих людей. Итак, я узнала, что наше правительство приостановило визировку паспортов, чтобы одновременно прекратить наплыв туристов в Египет.
— Совершенно верно.
— Тем не менее я решила отправиться в Каир. И так как у меня нет ни малейшего желания натолкнуться на какие-нибудь неприятности при въезде в Александрию, я прошу вас снабдить меня пропуском, который поможет мне в случае надобности.
— Дорогая, я восхищен вашим планом поездки в Египет, но ваша просьба невыполнима.
— Но почему?
— Потому что ваше присутствие там будет для меня опасным развлечением…
— И поэтому вы отказываете мне?
— Я подпишу вам пропуск только при одном условии, если вы обещаете посетить меня в Асуане, в моей главной квартире.
Леди Диана выразила удивление на своем лице. Генерал иронически посмотрел на нее, но тотчас же, впрочем, деланно улыбнулся. Это напоминало кинжал, помазанный медом.
— Вы обещаете мне это, дорогая? — настойчиво повторил он. — Неужели у вас хватит сердца развлекаться в Каире, пока я буду занят подавлением мятежа в верхнем Египте?
— Асуан расположен в военной зоне. Дадут ли туда пропуск женщине?
— Поскольку это мое желание, оно выполнимо. Я выдам вам пропуск, разрешающий свободный проезд по всей территории Египта и Судана.
— Благодарю вас, генерал!
— Но не забывайте условия, поставленного мною для выдачи этого документа: я увижу вас в Асуане.
— А если я забуду приехать на свидание с вами в окрестности Нильских порогов?
— Тогда я принужден буду объявить ваше присутствие в Египте нежелательным и заставить вас покинуть его с первым же пароходом.
— Вы серьезно говорите, Варрен?
— Я никогда не был более серьезен. Через две недели после вашего приезда в Александрию я жду вас на чашку чая у себя в палатке.
— Это приказ?
Генерал встал и, приблизившись к своей гостье, положил руку на ее изящный локоть. Леди Диана иронически смотрела на красные с золотом знаки отличия, украшавшие отвороты его воротника цвета хаки. Она ждала ответа. Генерал дал ей этот ответ, многозначительно пожимая ей руку:
— Диана, есть опасные напитки, которые вес же пьют, сознательно стремясь к опьянению. Вы из их числа. Некогда я попробовал этот напиток. Мне часто хотелось снова поднести к своим губам чашу с ним. И вы, благодаря случаю, приносите мне его. Не уходите же снова.
— Я считала вас лучше вооруженным против такого рода атаки, Варрен!
— Вы отняли у меня клюв и когти, разум и волю…
— Я не верю, чтобы человек, подобный вам, мог быть рабом ощущений.
— Какое заблуждение! Когда мне нравится носить цепи, я ношу их. Но я знаю их вес с точностью до десяти граммов, и это самое существенное… Вот вам ваш пропуск, Диана. Помните, что только от вас зависит продлить или сократить пребывание в стране фараонов.
Леди Диана поднялась в свою очередь. Она спрятала драгоценный документ в своем маленьком, украшенном жемчугом, ридикюле между губной помадой и нефритовым портсигаром.
— Вы уже уезжаете? — запротестовал генерал.
— Меня ждет лодка, чтобы доставить в Валетту, дорогой друг. Кроме того, присутствие молодой женщины на борту броненосца опасно, ибо в сердце каждого моряка, даже вывезенного из Англии, дремлет пороховой погреб… Еще раз благодарю вас за вашу любезность; если вы не увидите меня в Асуане в назначенный срок, посылайте по моим следам сбиров.
— Вы приедете, Диана!..
— Возможно.
Леди Диана поспешно вышла из каюты. Слишком близкое прикосновение Варрена к ее обнаженной руке заставило ее вздрогнуть от отвращения. Она старалась сократить свой визит. Внизу она старалась улыбаться, в то время как генерал, удерживая ее, повелительно шептал ей:
— В Асуане, не правда ли?
— Да.
— Ваше честное слово?
— Мое слово женщины… Примите его за то, чего оно стоит…
Через несколько минут леди Диана была в лодке. Высокая фигура офицера обрисовывалась на фоне военного корабля. Варрен приветствовал ее, приложив руку к козырьку своей фуражки с золотыми кантами. Леди Диана ответила коротко. Весла мальтийского рыбака погрузились в темную воду, и барка отошла. Темная масса броненосца постепенно скрылась. Леди Диана, закутанная в манто, сжимала свой маленький сак с драгоценным документом. Она добыла его ценою обещания. Но что такое обещание женщины? Мыльный пузырь, который судьба может заставить лопнуть по своему капризу.
Ручини беспокойными шагами ходил взад и вперед по комнате. Леди Диана, запахнувши свое золотистое с серебряными цветами кимоно, тоскливо следила за ним. Вернувшись в Неаполь, она рассказала Анджело о своем путешествии на Мальту и показала ему пропуск.
Ручини внимательно слушал ее, нахмурив брови, ничего не говоря. Наконец, он стремительно поднялся, проявляя свое нетерпение, и спросил:
— Эта бумага подписана генералом Варреном?
— Да… Полковник Бэрроу проводил меня, без моей просьбы, в кабинет генерала Варрена.
— Ах, так это вы с ним имели дело?
— С ним лично.
— Начальник генерального штаба принял вас на борту «Кромвеля»?
— Да, мой милый. Это вас удивляет как будто?
— Мне кажется странной такая любезность английского генерала по отношению к незнакомке.
— Я не первая встречная, Анджело.
— Я это знаю.
Ручини остановился перед открытым окном, его широкие плечи выступили на фоне темной ночи.
Леди Диана встала и хотела обнять его, но Ручини резко повернулся и подошел к кровати:
— Сознайся же, что ты знала Лесли Варрена.
— Ты сошел с ума, — запротестовала Диана. — Я никогда не видела его раньше. Он принял меня любезно только благодаря моему титулу.
— Твоему титулу и, без сомнения, твоей красоте. Как он вел себя с тобой? Говори все. Полковник Бэрроу оставил вас вдвоем?
— Милый, ревность помутила твой разум. Генерал Варрен был исключительно корректен, как это и подобало по отношению к жене лорда Уайнхема. Он подписал пропуск, говоря, что надеется видеть меня в Египте по приезде моем туда.
— А, свидание!.. Говори же правду!
— Анджело!
— Скажи мне все… Говори же правду! Схватив обеими руками руки Дианы, Ручини с силой сжал их и заставил Диану упасть на постель. Сумасшедшая ревность Анджело восхищала ее, и она улыбалась, счастливая таким страстным проявлением его любви, втайне благодаря его за причиняемую боль, за страдания тела.
— Милый, милый, что с тобой?
Ручини наклонился над ней, сжимая ее прекрасные руки, заложенные за спиной. Леди Диана, лишенная возможности освободиться, отдалась упоению этого мучения. Приоткрытое кимоно окружало серебряной вышивкой ее волнующуюся грудь. Ее груди, казалось, удивлялись теперь жестокости того, кто знал для них только нежность и ласку.
— Диана, ты обманываешь меня. Я это чувствую… Поклянись мне нашей любовью, что ты никогда не видела этого человека.
Леди Диана медлила с ответом. Это колебание было мучительной пыткой для Ручини, который, наклонившись над ней, злобно шептал ей с потемневшими глазами:
— Ты видишь? Ты лгала мне… Ты не решаешься на клятвопреступление… Кто может знать, что у тебя было раньше с Варреном.
Он схватил свою любовницу за волосы и, потянув ее голову назад, закричал:
— Говори, говори правду. Я хочу знать… Леди Диана, задыхаясь, проговорила:
— Правду… Я знала раньше… Варрена в Петербурге. Он служил в английской военной миссии… Но больше ничего… Ничего, кроме официальных отношений… Ничего, что бы давало тебе право ревновать.
— Он ухаживал за тобой!
— О, нет, я не интересовала его.
— Он, вероятно, нравился тебе?
— Ты с ума сошел… Милый, я умоляю тебя, поверь мне… Я даю тебе торжественную клятву, что между нами никогда ничего не было!.. Ничего!..
Объятие Ручини мало-помалу ослабевало. Казалось, что ложь Дианы, полная любви, подействовала, как яд змеи, который, постепенно приближаясь к сердцу, парализует жертву. Ручини выпрямился и, казалось, отдал себе, наконец, отчет в том, что он сделал. Шея Дианы была в крови, кимоно в пятнах. Ручини промыл рану с раскаянием и старанием, как бы прося прощения. Но леди Диана покорно отдавалась его заботам с томной нежностью, заставлявшей ее забыть глухую боль в плече. В то время, как он промывал одеколоном следы крови на открытой груди, обвиняя себя за то, что испортил кожу своей возлюбленной, леди Диана шептала:
— Не жалей ни о чем, Анджело! Твоя ревность — прикосновения раскаленного железа. Я сохраню надолго цветок лилии на своем плече и буду гордиться этим знаком, сделанным твоими зубами на моем теле. Оно — твоя вещь, как моя душа — твоя раба.
Ручини не слушал ее. Он плакал от стыда и сожаления в ее объятиях. И слезы этого человека были для Дианы новым любовным напитком, опьянявшим ее. Она целовала его влажные глаза. Она обнимала его с бесконечной нежностью. Но еще немного, и на смену этой спокойной нежности появится всесильная и всепоглощающая страсть.