1

Аббат Бернар спрятал лапы в широких рукавах своей сутаны.

Стоя на западной стене аббатства Рэдволл, он наблюдал, как жаркий летний день клонится к закату. Мягкий вечерний свет окутывал багряной дымкой сложенные из красного песчаника стены аббатства. Бернар обернулся к своему другу, слепому травнику Симеону:

— Солнце садится, словно леденец опускается в мед.

Они немного постояли молча; потом Симеон устремил на аббата свои незрячие глаза:

— Тебе многое дано увидеть, отец Бернар. Но еще больше от тебя сокрыто. Разве ты не чувствуешь, что этой ночью разразится страшная буря?

Аббат недоверчиво покачал головой, однако, памятуя, что чутье никогда не подводит Симеона, возразил не слишком уверенно:

— Буря? Вряд ли!

— Возможно, друг мой, но мысли твои сейчас витают где-то далеко, — с легким укором заметил Симеон. — Поэтому ты не ощущаешь, что свежий ветерок, навевавший прохладу, замер. Воздух горяч и неподвижен, вечерние песни птиц стихли раньше, чем обычно, даже кузнечики и пчелы прекратили свою неугомонную трескотню. Прислушайся!

Аббат недоуменно склонил голову набок:

— Но я ничего не слышу.

— Потому что сейчас ты слушаешь тишину, — усмехнулся Симеон. — Одному я научился за свою долгую жизнь — вслушиваться в каждый звук Страны Цветущих Мхов. Звуки могут рассказать о многом. Но поверь мне, и тишина не менее красноречива. Сейчас она говорит о том, что близится ужасная буря, такая буря, какой не помнят эти места.

Взяв Симеона за лапу, аббат Бернар помог ему спуститься по ступенькам со стены; они пересекли лужайку и направились к главному зданию обители.

Симеон повел носом:

— Я чувствую запах горячего яблочного пирога, пудинга с малиновым кремом, а также свеженьких ячменных лепешек, политых сливовым повидлом. Поспешим, чтобы обогнать кротов, а то после них нам вряд ли что-нибудь останется!

Аббат ускорил шаг.

— А ты откуда знаешь, что кроты уже близко?

— Бернар, Бернар, разве ты не замечал: стоит сестре Шалфее поставить на стол пудинг с малиновым кремом — кроты уже тут как тут.

— И вновь ты прав, Симеон. Где мне тягаться с тобой в наблюдательности. Надо непременно сказать Дандину, чтобы он пробил тревогу. Пусть все, кто сейчас вдали от дома, поспешат вернуться под кров.

Симеон поморщился:

— О небо! Значит, нам опять придется терпеть этот жуткий грохот. По моему разумению, Дандин чересчур рьяно колотит по бревну своими дубинками.

— Да, ничего не скажешь, он делает это от всей души, — улыбнулся аббат Бернар. — И все же хотел бы я, чтобы все жители Рэдволла относились к своим обязанностям с таким пылом, как наш славный Дандин. Будь у нас свой колокол, Дандина стоило бы назначить звонарем.

Они обогнули цветочные клумбы, окаймленные темным дерном. Вдали раздался зловещий рокот грома — гроза надвигалась. Уже в дверях аббат решил доказать, что он тоже не обделен чутьем:

— Э, Симеон, похоже, яблочный сидр уже льется из бочонка, правда?

Слепой травник принюхался:

— Какой же это сидр! Грушевая настойка, вот что это такое.

Отец Бернар, настоятель аббатства Рэдволл, постарался не выдать своего изумления. Хотя Симеон и не мог его видеть, от слепого травника не укрывалось, если брови аббата удивленно ползли на лоб.

Далеко-далеко за горизонтом, на северо-западе, вдали от безмятежного спокойствия, царящего в аббатстве Рэдволл, над бездной бурлящих вод, с грохотом вздымающих пенные гребни, стоял Неистовый Габул.

Косматые тучи все ниже нависали над морем навстречу рвущимся ввысь волнам. Габул стоял на голой скалистой вершине, словно бросая вызов стихии, шквальный ветер развевал его багровый плащ. Раскаты грома сотрясали воздух, зигзаги молний разрезали небесный свод, казалось вот-вот готовый обрушиться. Габул выхватил из ножен свой усыпанный драгоценностями меч и замахнулся, словно угрожая буре; его торжествующий хохот заглушал гром. Кривой обоюдоострый клинок со свистом рассекал воздух.

Неистовый Габул, наводящий ужас правитель острова Терраморт, Король крыс-пиратов, Военачальник грызунов-корсаров, безраздельно повелевал морями и океанами. Никто не мог сравниться с ним в коварстве и жестокости. Начав свой путь простым гребцом, он вознесся на самую вершину, став величайшим из великих и свирепейшим из свирепых. Никогда прежде моря не знали крысы, подобной Неистовому Габулу. Огромные кольца из чистого золота покачивались в его ушах; собственные клыки, давно утерянные в кровавой схватке, он заменил золотыми, украшенными изумрудами. Дикие желтые глаза были налиты кровью, густая взлохмаченная борода спускалась на могучую грудь, пересеченную орденскими лентами, голубыми и красными. Стоило Габулу шевельнуться, его кольца, браслеты, медали и пряжки издавали нестройный перезвон. Золото, серебро, слоновая кость и драгоценные камни, которыми Габул был увешан с головы до кончика хвоста, достались ему грабежом и морским разбоем. Невиданное оружие грозно поблескивало за его широким алым поясом. Так стоял он посреди разгула стихии, вероломный и беспощадный, не знающий жалости и снисхождения ни к врагам, ни к подданным, и хохотал; он был доволен, ибо всякий дерзнувший восстать против него обречен был стать добычей прожорливых морских рыб.

Гром разрывал тучи, и наконец они разразились хлещущими потоками дождя. Молния, сверкнув над скалами, выхватила из темноты чудовищную фигуру крысы; казалось, даже небу Габул внушает ужас.

Повелитель морей запрокинул свою голову и, перекрикивая бурю, огласил воздух воинственным кличем:

— Гааааабууууул!

Жалкое тельце юной мышки вертелось в бешеном водовороте, как щепка. Неумолимые волны, без устали подгоняемые злобно завывающим ветром, уносили ее все дальше и дальше, словно гигантские колесницы, запряженные белоснежными жеребцами.

Оглушенная, помертвевшая от испуга, мышка не решалась даже развязать веревку, которая стягивала ей шею.

Онемевшими лапами она из последних сил сжимала обломок доски; волны то вздымались так высоко, что, казалось, могли бы накрыть огромный замок, то обрушивались вниз, в сине-зеленую бездну, страшную, как разверзшаяся пасть дракона; мышка качалась на этих чудовищных качелях, перелетая с головокружительной высоты в головокружительную глубину и обратно.

Веревка обмоталась вокруг ненадежного плота, угрожая задушить мышку, — та отчаянно пыталась перегрызть жесткую пеньку. Соленая вода попала ей в рот, и она закашлялась, едва не захлебнувшись. Вдруг развевающийся конец веревки ударил мышку промеж глаз. Обезумев от боли, она выпустила доску — волны тут же отнесли ее прочь. Вцепившись обеими лапами в веревку, обвившую шею, мышка слабо трепыхалась, как рыбка, попавшая на крючок.

Тут доска неожиданно налетела на нее, ударив по голове; сознание оставило мышку, и крошечная беспомощная фигурка исчезла в просторах ревущего моря. Небо было окутано темной пеленой туч; даже звезды и луна не видели, какова судьба мышки, жертвы жестокой прихоти Габула.

 

2

Неподалеку от северной стены аббатства возводилась новая колокольня.

Юный Дандин, забравшись на леса, окружавшие недостроенную башню, что есть мочи колотил в полое буковое бревно.

Дандин был крепкого телосложения, но ему с трудом удавалось устоять перед бешеными порывами ветра. Вокруг, насколько хватало глаз, бескрайний Лес Цветущих Мхов шумел и стонал, словно разбушевавшийся зеленый океан.

— Дандин, сейчас же спускайся! Или тебе жить надоело?

Прикрыв глаза от ливня, молодой звонарь глянул вниз. Там, кутаясь в старый мешок из-под муки, стояла матушка Меллус, рэдволльская барсучиха; она сердито топнула лапой:

— Ты что, оглох? Кому говорю, живо вниз!

— Сейчас, сейчас! — прокричал Дандин.

И не раздумывая прыгнул вниз. У самой земли он повис, качаясь на толстой веревке из виноградной лозы, обвязанной вокруг пояса, и потер нос мокрой лапой.

— Вот и я. Мигом спустился, да?

Тут он получил увесистую оплеуху, и две здоровенные лапы освободили его от веревки. Схватив мышонка в охапку, матушка Меллус поспешила укрыться в доме, по пути без умолку распекая Дандина; он тоже не отставал и верещал во весь голос:

— Отпусти меня! Что я, сосунок, что ли? Я сам умею ходить.

— Ясное дело, не сосунок. Просто шалопай. Ишь что удумал — прыгать с такой высоты!

— Да что я такого сделал? Эка невидаль, прыгнул — я же был привязан. Отпусти меня! Я вполне могу передвигаться на собственных лапах.

— Я тебя отпущу, балбес! Дождешься ты у меня: так тебе шкуру отделаю, что долго не сможешь сесть — аж до самой ягодной поры. Если только еще раз увижу, что ты опять принялся за свои прыжки, — пеняй на себя. А если бы веревка оборвалась, что тогда? Нам и могилу не пришлось бы рыть. Прошиб бы землю своей глупой башкой и обнялся бы с корнями дуба. Нет, нынешняя молодежь точно с ума посходила, уж я не знаю, что с вами и делать.

Так, ворча и препираясь, мышонок и старая барсучиха пересекли двор аббатства. Матушка Меллус захлопнула за собой тяжелую дверь, предоставив буре неистовствовать на улице.

В Большом Зале во главе трапезного стола восседал аббат Бернар, по левую лапу от него сидел брат Симеон, по правую — Кротоначальник. Тускло мерцали светильники, освещая стол, скромно убранный, но ломящийся от яств; кроты сидели здесь бок о бок с мышами, ежи вместе с выдрами и белками. Детворе позволялось ужинать вместе со взрослыми; в обители воспитывалось много сирот, которых матушка Меллус подбирала в окрестных лесах: мышата, ежата, бельчата, два выдренка — близнецы, приведенные в аббатство самими родителями. Все эти малыши, которых в обители называли Диббуны, сидели за столом рядом со старшими, добрыми братьями и сестрами аббатства Рэдволл, неустанно пекущимися о них.

Рэдволльские трапезы славились на всю Страну Цветущих Мхов. В аббатстве выращивали всевозможные плоды, и никто не мог сравниться со здешними поварами.

Кротоначальник, набив рот малиновым кремом, довольно урчал, изъясняясь на грубоватом кротовом наречии:

— Урр, ну и вкуснотища этот малиновый пудинг. Мог бы набивать им брюхо хоть каждый день, аж до нашенского праздника, Дня Кротов, и все было бы мало. Еж по имени Гейб Дикобраз, монастырский винодел, поднес к светильнику кружку грушевой настойки, рассматривая на свет искрящийся янтарный напиток:

— Сейчас увидим, достойна ли эта настойка моего славного погреба.

Рядом с ним сидел верзила Флэгг, выдра. Он проворно выхватил кружку из лап Гейба и залпом осушил ее:

— Отличное пойло, Гейб. Для твоего погреба вполне.

Гейб задохнулся от возмущения:

— Ах ты, выдра страшенная!

Раздался дружный смех. Кротенок Грабб, облизывая с мордочки сливовый джем, потянул ежа за рукав своей цепкой лапкой:

— Улл, выдры совсем не страшные. Вот совы — это да, а выдры, они просто некрасивые.

Сестра Серена, пухленькая мышка, заведовавшая лазаретом, тут же одернула малыша.

— Попридержи язык, Грабб, — прикрикнула она. — И намотай себе на ус — поправлять взрослых нехорошо.

Тут аббат Бернар, сидевший во главе стола, спросил, не донеся до рта ячменную лепешку:

— Где же Дандин? Набат стих.

Симеон отхлебнул из высокой кружки пенистый октябрьский эль:

— В кухне, где же еще? Разве не слышишь? Меллус выдает ему сухую одежду, а в придачу крепкий нагоняй.

По коридору торопливо зашлепали мокрые лапы — мышонок решил спастись бегством. Секунду спустя Дандин вихрем ворвался в трапезную и, протиснувшись между Кротоначальником и белкой по имени Раф Кисточка, уселся за стол. Не теряя времени, он схватил ломоть дырчатого сыра, положил между двумя лепешками и принялся уплетать за обе щеки. Верзила Флэгг подвинулся к Дандин у и протянул ему миску с соусом из корней, любимым лакомством выдр.

— Да, дружище, лихо ты удрал от матушки Меллус.

Только лучше тебе смыться и отсюда — вон она идет.

Дандин без промедления нырнул под стол. В дверях появилась матушка Меллус. Крупную полосатую голову старой барсучихи украшал белоснежный чепец. Кивнув аббату, она прошествовала к своему месту на противоположном конце стола. Тут же к ней на колени вскарабкались двое мышат, а на ручке кресла уселся маленький кротенок. Матушка Меллус принялась кормить малышей, вытирать их чумазые мордочки и, погрузившись в привычные заботы, позабыла о Дандине.

Аббат Бернар наклонился, заглянул под стол и легонько толкнул Дандина лапой:

— Вылезай. Матушке Меллус сейчас не до тебя. Должен сказать, Дандин, ты отменно справился со своими обязанностями. Хотя, конечно, не было надобности оставаться на колокольне так долго, когда на дворе дождь и ветер.

Сияя от гордости, Дандин вновь уселся за стол и потянулся за малиновым пудингом:

— Спасибо, отец Бернар. Я колотил по бревну до тех пор, пока не уверился, что все жители аббатства под крышей, в тепле и безопасности. Я знаю, это мой долг.

— И ты выполнил его на славу, — улыбнулся слепой Симеон. — Вот такие мыши, как ты, и нужны нашему аббатству. Может статься, в один прекрасный день, когда все в обители будет благоустроено, ты будешь нашим новым настоятелем.

Дандин невольно сморщил нос — такая идея не слишком пришлась ему по вкусу. Заметив это, аббат Бернар добродушно рассмеялся:

— Верно, мечтаешь о другом? Сразу видно, в твоих жилах течет горячая кровь Гонфа Вора. Жаль, основатель нашей обители, Мартин Воитель, не оставил после себя потомков.

Симеон важно поднял лапу:

— Как знать, друг мой, может, его потомки среди нас — преемники не по крови, но по духу. Мартин Воитель, основатель аббатства Рэдволл, и ныне живет здесь, в этих стенах. Признаюсь, до сей поры мне не приходилось встречать никого, в ком ожил бы дух Мартина, отважный, бесстрашный и неукротимый. Впрочем, когда день за днем проходит спокойно и мирно, в отваге нет большой нужды. Однако у меня есть предчувствие: скоро пред нами предстанет наследник Воителя.

Раф Кисточка оторвался от тарелки с яблочным пирогом:

— Только вряд ли он явится сюда в такую ночь, как эта.

 

3

Замок Блейдгирт был воздвигнут над обрывом, на самом краю неприступной скалы, что возвышалась над бухтой острова Терраморт. Громадное окно пиршественного зала выходило прямо на море. Глухой внутренний двор крепости окружали толстые каменные стены, нависавшие над бухтой. Стены были сложены из гигантских каменных глыб; вход в замок и во двор преграждали кованые дубовые двери. Габул владел замком безраздельно: тот, кто захватил власть над крепостью, считался повелителем крыс-пиратов. В этот день в замке царили хаос и дикий разгул. Крысы сходили со своих кораблей на берег после долгого плавания, во время которого они совершили немало грабежей. Разбойничьи суда стояли на якоре, а полчища крыс устремлялись к замку. Бесчинства, драки, азартные игры, беспробудное пьянство — так крысы вознаграждали себя за трудности и лишения, которые претерпели в открытом море.

В просторном пиршественном зале, на резном троне, высеченном из камня, восседал Неистовый Габул собственной персоной. Чтобы трон был удобнее и мягче, Габул устлал его шкурами своих поверженных врагов. Словно завороженный, Габул не сводил глаз с огромного колокола, установленного в центре зала; этот новый, невиданный трофей морских разбойников ослепительно сиял, отражая своей блестящей поверхностью свет факелов. Медь, серебро, бронза, золото — немало драгоценных металлов пошло на чудесный колокол. Тяжело поднявшись, Габул приблизился к колоколу и неторопливо обошел вокруг своего главного трофея, сжимая в одной когтистой лапе меч, а в другой — кубок вина. Потом он довольно осклабился и коснулся дивного колокола острием меча — нежный мелодичный звук зазвенел в воздухе, словно ветер заиграл на струнах арфы. Габул окинул свою бесценную добычу беспокойно бегающими глазами, налитыми кровью; он рассматривал причудливые фигуры, вырезанные на верхушке, и загадочные надписи, испещрявшие широкое основание.

Значение их было для Габула тайной за семью печатями; тем дороже эти удивительные украшения делали его трофей.

— Разрази меня гром, капитан! Дай-ка нам послушать, как трезвонит эта штуковина.

Битонос, жирный, уже изрядно нагрузившийся пират, вытащил из-за пояса дубинку и махнул ею в сторону колокола. В ту же секунду Габул вышиб из лап зарвавшегося пьяницы дубинку и переломил ее надвое о его череп; затем последовал страшный удар в брюхо, так что Битонос, потеряв равновесие, повалился в бочку с вином.

Злополучный дебошир пошел ко дну. Габул разразился хохотом:

— Вылакай все до дна! А все запомните хорошенько: никто не смеет приближаться к моему колоколу.

Пирующие крысы одобрительно завизжали. Габул указал на Битоноса, беспомощно барахтающегося в бочке:

— Если он выберется, налейте ему вина.

Шутка Габула вызвала новый взрыв веселья; лишь за столом, где сидел Бладриг — капитан корабля под названием «Острый клык» — и его команда, царило молчание.

Это не ускользнуло от взора Габула, хотя, казалось, он от души хохотал вместе со всеми. Бладриг сидел угрюмо насупившись, когда все вокруг смеялись, — гордец Бладриг, выскочка Бладриг, непокорный Бладриг. Капитан, сумевший разгадать, что за притворным весельем повелителя скрывается коварство.

Бладриг давно стоял Королю крыс поперек горла. Пришло время свести счеты, решил Габул. Он отхлебнул из кубка, вино потекло по бороде, но Габул сделал вид, что опьянел и едва держится на ногах. Дружелюбно подмигнув, он воткнул меч в сундук, доверху набитый награбленным добром. Затем нетвердой походкой, обогнув стол, Габул подошел к капитану «Острого клыка» и поставил перед ним кубок вина:

— Бладриг, приятель, выпей!

Бладриг мрачно отодвинул кубок:

— Не надо мне твоего вина. Захочу выпить — на борту моего корабля есть добрый запас.

Веселье в зале прекратилось, крысы насторожились и забыли про еду и питье; разудалые песни смолкли, игроки отложили карты и кости. Габул икнул, словно пытался прогнать хмель, и слегка качнулся.

— Тогда поешь. Я не привык морить своих капитанов голодом. Чего желаешь — мяса, рыбы, фруктов, сластей?

За столом Габула все наедаются до отвала.

Бладриг сжал рукоять своей кривой сабли:

— Меня воротит от твоей жратвы, Габул. Я сыт по горло.

Габул вздохнул, опустился на скамью рядом с Бладригом и по-приятельски обнял его за плечи:

— Воротит, говоришь. Чего же ты хочешь, гордец?

Бладриг резко стряхнул лапу Габула. Он вскочил, опрокинув скамью, и гневно сверкнул глазами на пьяного повелителя:

— Чего я хочу? Свою долю добычи! Отдай то, что по праву причитается нам, или узнаешь, на что способен капитан Бладриг!

Ропот одобрения пронесся по залу. Габул широко раскинул когтистые лапы и ухмыльнулся:

— Тысяча чертей! И это все? Что ж ты сразу не сказал, дружище?

Бладриг опешил, он ожидал взрыва ярости и теперь не знал, что сказать.

— Знаешь, я не люблю попусту права качать… Мне бы и в голову не пришло… Это все ребята… ну… покатили бочку… Решили, дескать, ты опять нас обошел…

С видом оскорбленного достоинства Габул подошел к сундуку с награбленным, где посреди груды украшений и сверкающих камней торчал его меч. Выдернув меч, Габул принялся рыться клинком в драгоценностях, пока не обнаружил то, что искал. Он поднял клинок — на нем блестела золотая корона, усыпанная бриллиантами:

— Бладриг, приятель, она твоя. Корона впору королю.

Бладриг надулся от гордости: он сумел-таки настоять на своем. Пусть Габул известен своей алчностью, с ним, Бладригом, капитаном «Острого клыка», ему придется считаться. Грудь Бладрига гордо вздымалась, когда он взял корону с протянутого клинка и нахлобучил себе на голову. В зале раздались приветственные возгласы. Габул еще шире раскинул лапы.

— Смотрите, вы, вонючее отребье! — обратился он к крысам, отведя меч от Бладрига. — Смотрите и запоминайте, подонки. Габул умеет награждать своих друзей! — Внезапно Габул нанес сокрушительный удар мечом. — А еще он умеет мстить своим врагам!

Голова Бладрига покатилась по полу; даже крысы, привычные к жестоким и вероломным расправам, оцепенели от ужаса. Корона подкатилась к Габулу. Он подцепил ее окровавленным клинком и протянул притихшим крысам:

— Кто еще желает примерить корону?

Гневные порывы бури утихли, сменившись безмятежной тишиной раннего летнего утра. Солнце щедро изливало тепло на маленький, насквозь промокший комочек, выброшенный волнами на берег. Вдруг комочек зашевелился. Мышка судорожно закашлялась, изо рта у нее хлынула горькая вода. Ослабевшей лапой мышка потянулась к горлу, пытаясь освободиться от веревки. Обломок доски буря тоже выбросила на берег, он оказался сверху и придавил мышку. К тому же сверху на доску уселась увесистая чайка, и от тяжести изо рта у мышки вновь хлынула вода. Придавленная, бедняжка так застонала, что птица испугалась и с пронзительными криками поднялась в воздух: она не ожидала, что это лишенное всяких признаков жизни существо способно издавать звуки и шевелиться. К чайке тут же присоединились другие; они принялись кружиться в голубой вышине.

Наконец мышке удалось справиться с веревкой и освободить свою в кровь истертую шею. Собравшись с силами, она сбросила с себя обломок дерева и перевернулась на спину. Некоторое время она лежала недвижно; потом решилась коснуться глубокой раны на голове, которую нанес ей обломок доски, но, сморщившись от боли, отдернула лапу. Затем вновь перевернулась на живот и в полном изнеможении растянулась на песке, всем телом впитывая живительные лучи солнца. Рядом с ней на песок опустилась пестрая чайка. Осмотревшись, она начала потихоньку подкрадываться к недвижному телу; острый клюв уже изготовился к удару, но мышка, хотя глаза ее и были прикрыты, незаметно наблюдала за коварной птицей. Раздался свист мокрой веревки, отяжелевшей от песка. Узловатый конец попал в цель. Удар пришелся точно в правый глаз птицы. Пронзительно вскрикнув, чайка неуклюже отскочила в сторону и поднялась в воздух; ее испуганные товарки разлетелись.

Маленькая мышка поплелась по берегу, с трудом переставляя онемевшие лапы и увязая в песке; во рту у нее пересохло, голова раскалывалась от боли. Наконец она дошла до зарослей тростника. Забравшись в самую гущу, мышка улеглась на сухом песке — здесь она была в относительной безопасности. Сон уже обволакивал ее утомленное тело, но назойливые мысли теснились в голове и мешали забыться. Кто она? Как ее имя? Она ничего не помнила. В памяти сохранились лишь громадные волны, вздымающие ее на пенных гребнях, — и ничего больше, лишь туманная мгла. Откуда она? Где оказалась сейчас?

Мышка твердо знала одно — она всегда сумеет за себя постоять; с этой мыслью она и уснула.

 

4

Ясный рассвет, наступивший после тревожной грозовой ночи, принес наконец тепло и покой. В эту ночь аббат Бернар не сомкнул глаз, и утро застало его в хлопотах. Заботы о Рэдволле, его возлюбленной обители, гнали сон прочь; аббат думал о том, как скорее возместить урон, нанесенный дождем и ветром. Бернар торопливо обошел обитель, чтобы узнать, насколько сильны разрушения. Закончив свой обход на восточной стене, аббат с облегчением вздохнул. Обитель строилась на совесть, и самая страшная непогода не могла натворить здесь больших бед. Однако все вокруг было усыпано сломанными ветками, кое-где несчастливые деревца и дуплистые старожилы Леса рухнули прямо на стены. Внутри аббатства, под защитой крепостных стен, разрушения были незначительны: лишь в саду потрепало ягодные кусты, прибило колосья да неплотно прикрытый ставень в сторожке у ворот был сорван ветром. Бернар благодарно возвел взор к небу, затем спустился по ступенькам и отправился на поиски Кротоначальника, которому предстояло возглавить ремонтную команду. Аббат знал, что вскоре после завтрака от поломок не останется и следа.

Все обитатели аббатства радовались безмятежному утру. Малыши первыми выскочили во двор, наслаждаясь теплом и солнцем. С хохотом и визгом они резвились в саду, не забывая поедать фрукты, сброшенные на землю порывами ветра. Больше всех веселились выдрята-близнецы, Бэгг и Ранн; они носились от груш и яблонь к зарослям земляники и наконец улеглись в тени, попискивая от смеха и за обе щеки уплетая сочные ягоды. К ним присоединились юный племянник ежа-винодела Дарра Дикобраз и друзья-мышата Дандин и Сакстус.

Издалека, от сливовых деревьев, донесся голос слепого Симеона:

— Дандин! Сакстус! Брат Губерт вас уже заждался, и летописи Рэдволла тоже. Вы что, забыли, у вас сейчас урок истории. С годами наш брат Губерт не становится моложе. Недалека та пора, когда нам понадобится новый летописец. А наш долг — хранить традиции аббатства, на то они и традиции. Поторапливайтесь, лоботрясы, я ведь отлично знаю, что вы где-то здесь.

Друзья притаились в земляничных зарослях; Дандин прижал лапу к губам:

— Ш-ш-ш. Он совсем близко. Лежи тихо, — может, пронесет.

— Ну-ка выходите, негодники, — опять позвал Симеон. — Меня вам не провести. Вы под земляничными кустами, я это знаю, хоть и слепой.

Сакстус тихонько потянул Бэгга за хвост и подмигнул ему. Выдренок подмигнул в ответ.

— Брат Симеон, извини, но здесь только мы, Бэгг и Ранн, выдрята, — протянул он. — Никого больше нет.

Симеон вышел из-за деревьев, улыбаясь:

— Вот что, Бэгг и Ранн, считаю до трех. Если после этого вы и третий бездельник, племянник Дикобраза, не отправитесь помогать на кухне, придется попросить матушку Меллус, чтобы хорошенько угостила вас прутом.

А вас, милые мои Дандин и Сакстус, предупреждаю — лучше подобру-поздорову отправляйтесь на урок истории. А то хуже будет, это уж поверьте моему слову. Придется вам прослушать длинную-длинную лекцию о целебных свойствах лекарственных трав. И не старайтесь сдерживать дыхание, это вам не поможет. Перед глазами у меня темнота, но уши и нос еще никогда меня не подводили.

Сакстус и Дандин в понуром молчании поплелись вслед за Симеоном к сторожке. Слепой травник с довольным видом уверенно шагал впереди.

Старый брат Губерт важно восседал за своим столом в сторожке. История аббатства Рэдволл насчитывала не так уж много лет, но со всех сторон брата Губерта окружали старинные книги, древние свитки, пергаменты и манускрипты. Толстый слой пыли лежал повсюду. Брат Губерт как раз писал летопись аббатства, в лапе его, скрипя по пергаменту, покачивалось длинное гусиное перо. Дандин и Сакстус замерли в почтительном ожидании. Наконец брат Губерт бросил на них строгий взгляд поверх очков.

— Кто-нибудь из вас знает, что такое пунктуальность? — осведомился он.

— Уважение, которое мы проявляем по отношению к другим, приходя к назначенному часу, — отбарабанил Сакстус.

— Правильно. Значит, надо понимать, вы проявляете больше уважения к землянике, чем ко мне?

Сакстус и Дандин потупились и молчали, словно языки проглотили. Брат Губерт неторопливо отложил перо:

— Что ж, приступим к уроку. Сначала вы по очереди напомните мне устав нашего аббатства. Дандин, ты первый.

Дандин тяжело вздохнул, возвел глаза к потолку, словно надеясь увидеть там устав, потоптался на месте и неуверенно начал:

— Ну, значит, это… жители аббатства, они… это… братья и сестры, живущие в мире и согласии… ну и они стремятся избегать вражды и насилия, где только это возможно… они относятся с любовью и уважением к Стране Цветущих Мхов, к ее… ну, деревьям, травам и все такое… а также ко всем живым созданиям.

— Продолжай, — кивнул брат Губерт Сакстусу. Тот затараторил куда смелее и увереннее:

— Жители Рэдволла стремятся помогать неимущим и страждущим, утешать их и поддерживать, давать прибежище вдовам и сиротам, а также всем живым созданиям без исключения. Нуждающихся они готовы наделить едой, одеждой и кровом. Братья и сестры аббатства неустанно совершенствуют свои знания, особенно в искусстве врачевания, усердно постигая науку исцеления больных и раненых.

Вновь настала очередь Дандина:

— Да, они должны исцелять раненых… И что еще… Ах да! Они помнят, что земля щедро дарует им пропитание и… ну, как там… Стремятся приумножить ее богатства, ну и… бережно взращивают урожай и живут в полном согласии с природой. Ко всему, что живет и дышит, они относятся с любовью и благоговением, протягивая лапу к оружию лишь в том случае, когда над аббатством Рэдволл нависает угроза нападения врагов. В военную годину, ежели такая наступит, все обитатели Рэдволла обязаны проявить мужество и твердость духа. Распоряжения отца настоятеля являются законом для всех и должны выполняться неукоснительно. Но даже в сражении лишь крайняя необходимость может заставить жителей Рэдволла посягнуть на жизнь другого существа. Для беспричинной жестокости нет и не будет оправданий.

Брат Губерт вышел из-за стола:

— Сакстус отвечал превосходно, четко и вразумительно. Что до тебя, Дандин, ты частенько запинаешься и мямлишь. Вижу, устав нашего аббатства не слишком запал тебе в душу. Впрочем, когда ты дошел до войн, боев и сражений, тебя точно подменили.

Дандин смущенно опустил глаза, сунул лапу в рот и принялся грызть когти.

— Ну ладно. Теперь, Сакстус, будь добр, поведай нам, что в течение всей минувшей осени, весны и зимы свершается в Большом Зале нашей обители.

Сакстус в растерянности потер нос:

— В Большом Зале… Что же там свершается?.. А, там вышивают огромную картину. Ты это имеешь в виду, брат Губерт?

Брат Губерт протер очки рукавом:

— Я что-то не пойму, Сакстус, кто из нас спрашивает, а кто отвечает. Может, ты, Дандин, расскажешь своему приятелю, что к чему.

Пришла очередь Дандина блеснуть знаниями.

— С самого начала минувшей осени в Большом Зале нашего аббатства все его жители и обитатели окрестных лесов совместными усилиями создают чудесный гобелен.

На нем будет изображен основатель нашего аббатства Мартин Воитель во время великой битвы против полчищ злобных хищников — лис, горностаев, крыс, хорьков и ласок. И этой огромной дикой кошки Цармины. Нет, наш Мартин Воитель недолго возился с этим сбродом. Он надел сверкающие доспехи, взял свой знаменитый меч, поднял щит да как погонит их прочь из Страны Цветущих Мхов. Уж он им задал жару! Как взмахнет своим мечом!

Рраз! Что тут началось! Крысы визжат, хорьки попрятались кто куда, лисы воют. А Мартин знай их мечом — бац! бац! Они наутек, а он за ними да как даст им…

— Довольно, довольно. Экий ты кровожадный. Скажи, откуда ты так хорошо все знаешь про битвы?

Дандин гордо улыбнулся, задорный огонек сверкнул в его глазах.

— Не зря же сам Гонф, Король воров, приходится мне прадедушкой. Ты же знаешь, Гонф был верным другом и соратником Мартина Воителя. В своем деле он не знал себе равных. И еще он слагал замечательные баллады.

Брат Губерт понимающе кивнул:

— Да, друг мой, твой прадед был невероятный вор и плут и в то же время храбрый воин и отважный путешественник. Но все, что он делал, свершалось во благо других, а не во вред. Если память не изменяет мне, он женился на прекрасной Колумбине — это само по себе говорит о том, что сердце у него было доброе. Только смотри, Дандин, не вздумай пойти по его стопам и попробовать себя в воровстве. Пусть лапы твои всегда будут чисты! Кстати, я хотел тебе кое-что показать. Погоди-ка, это где-то здесь.

Брат Губерт принялся рыться в книгах и свитках; сторожку наполнили облака пыли. К тому времени как он извлек наружу какой-то небольшой предмет, все трое вовсю кашляли и чихали. Пришлось им выйти из сторожки; устроившись в прохладной тени у стены, Губерт вручил Дандину свою находку. Это была маленькая флейта из яблоневого дерева, украшенная затейливой резьбой; около самого мундштука красовалась буква «Г».

— Как-то я просматривал старинные пергаменты, — пояснил брат Губерт. — Там говорится, что на протяжении шести поколений отпрыски рода Гонфов верой и правдой служили церкви Святого Ниниана. И прежде чем твой прадед покинул аббатство Рэдволл, мать Жермена, наша первая настоятельница, подарила ему эту флейту. Но Гонф, верно, решил, что она для него слишком роскошна, и оставил ее здесь. Он ведь всегда предпочитал простые тростниковые флейты. Взгляни, я думаю, это та самая: лет ей явно немало и на ней вырезана первая буква имени Гонфа. Флейта твоя по праву, Дандин. Но сумеешь ли ты научиться на ней играть?

Дандин не отводил от флейты сияющих глаз.

— Я попробую, брат Губерт. У меня наверняка получится.

Прежде чем вернуться в сторожку, брат Губерт отряхнул одежду от пыли.

— Завидная уверенность. Может, уже на празднике в честь дня рождения аббата ты порадуешь нас своей игрой?

Сакстус сощурился от яркого солнечного света:

— Верно, ведь скоро праздник. Когда он будет, брат Губерт?

— Через три дня. Старшие братья и сестры давно уже потихоньку готовятся к торжеству. Сами знаете, наш отец Бернар очень скромен. Вот он и не хочет, чтобы вокруг его юбилея поднимали много шума. Поэтому все приготовления пока держатся в тайне. Вам, молодым, только заикнись о празднике, сладу с вами не будет. Но надеюсь, вы меня не подведете.

Друзья, узнав о грандиозном торжестве, немедленно принялись скакать от радости, тормошить друг друга и хохотать:

— Урраааа! Да здравствует аббат Бернар!

Суровый брат Губерт расплылся в улыбке:

— Ну ладно, неугомонные, бегите. Всем нам предстоит немало хлопот. Вам тоже не придется болтаться без дела.

 

5

На дальнем северо-западе полуденное солнце отражалось в блестящей поверхности моря; крысы, усталые и отупевшие после разгульной ночи, поднимали якоря. Пиратские корабли на всех парусах выходили в море в поисках наживы — золота, драгоценностей и невольников. Из огромного окна пиршественного зала Габул наблюдал за своим флотом. Вот они, его корабли, — «Стальной клинок», «Черный парус», «Крысиная голова», «Острый клык», четыре быстроходные судна, четыре бесшабашные команды.

Капитаном «Острого клыка» Габул назначил Куцехвоста; сей достойный представитель крысиного племени не блистал умом, однако был рабски покорен своему повелителю, великому Габулу, властелину морей. Габул прекрасно знал, что новый капитан туп как пробка, знал он также, что это не помешает ему сообщить Салтару, капитану «Темной королевы», о смерти его брата Бладрига. «Темная королева» обычно бороздит южные моря, значит, можно не сомневаться, что пути Салтара и Куцехвоста пересекутся и предводитель пиратов с «Темной королевы» узнает, как сложил голову его брат.

Габул подошел к столу, схватил жареную чайку и в задумчивости принялся жевать. Салтар пользовался славой головореза, на пути которого лучше не становиться.

Ни разу в жизни Габулу не доводилось скрестить с ним клинки. Однако поговаривали, что в драке Салтар орудует ужасающим железным крюком, которым насквозь пронзает соперника, прежде чем прикончить его своей кривой саблей. Габул глухо зарычал, с отвращением выплюнул мясо и швырнул жареную чайку из окна.

Габул зловеще усмехнулся. Он привык вести игру наверняка. Вытащив из-за пояса длинный кривой кинжал, он отправился в дальний конец зала. Там висел расписной занавес, закрепленный под потолком на перекладине и ниспадавший до самого пола. Когда Габул откинул занавес, в каменной стене обнаружилась глубокая щель. В эту щель Габул сунул свой кинжал так, чтобы острый клинок выдавался наружу. Габул был известен как бесстрашный боец, но он не полагался на слепую судьбу, особенно со времен происшествия с той юной мышью.

Отступив назад, Габул осмотрел ловушку. Замысел хорош: никто не догадается, где таится опасность.

Вдруг взгляд его беспокойно бегающих глаз упал на колокол. Словно зачарованный, Габул медленно обошел вокруг основания. Нет, еще никому из крысиных королей не удавалось заполучить такой дивный трофей. Своей когтистой лапой, унизанной кольцами и браслетами, Габул постучал по сверкающему боку колокола. Чуткий колокол тут же загудел. Прислушиваясь к чистому музыкальному звуку, Габул погладил прохладную резьбу.

— Давай-ка поговорим, красавчик, — пробурчал он себе под нос. — Пора нам получше узнать друг друга. Я — Неистовый Габул, твой хозяин, великий и грозный. Но тебе не нужно меня бояться. Настанет день, когда своим громовым звоном ты будешь созывать мой доблестный флот и вселять ужас в моих врагов. О, ты станешь голосом Габула, величайшего из королей! Я установлю тебя на самой вершине своего замка, и пусть звон твой днем и ночью гремит над миром. Ветер будет раскачивать тебя, и все моря узнают о том, что Габул — их единственный повелитель!

Вдруг, словно пронзенный внезапной мыслью, Габул отскочил от колокола. С шумом захлопнув за собой дверь, он бросился вниз по лестнице. Перескакивая через ступеньки, он спускался все ниже и ниже. Двое стражников охраняли вход в подземелье. Габул замахнулся на них и проскрежетал:

— Прочь отсюда! Я хочу остаться с ним один на один.

Стражников мгновенно и след простыл. Габул вошел в камеру, низкую и тесную, как клетка. Он приблизился к решетке и довольно осклабился при виде несчастного узника, томившегося здесь:

— Ну что, колокольный мастер, теперь-то ты готов мне служить?

Джозеф Литейщик был прикован к стене; тяжеленная цепь обвивалась вокруг его пояса. На полу стояли лужи, так как морская вода сочилась здесь отовсюду. Еще недавно Джозеф был крепкой, полной сил мышью, но теперь он страшно исхудал и осунулся. Однако, когда колокольный мастер вскинул голову, глаза его сверкнули огнем непримиримой ненависти.

— Запомни, крысиное отродье, — сказал Джозеф, — я не буду служить тебе никогда. Пусть лучше тело мое пойдет на корм рыбам.

Словно не расслышав ответа, Габул продолжал:

— Ты сделаешь то, что я велю, Джозеф. Я знаю, для тебя это пустяки. Построишь башню, надежную башню и водрузишь колокол на самой вершине моего замка. Пусть весь мир трепещет, слушая его гул.

Джозеф рванулся вперед, натянув цепь:

— Никогда! — Голос его дрогнул от гнева. — Никогда я не запятнаю своей чести служением тебе. Никогда не помогу сбыться твоим безумным мечтам и отвратительным планам. Я отлил этот колокол для барсука, повелителя Саламандастрона, непримиримого врага грязных подонков, чинящих на море разбой и насилие. И никогда он не зазвонит в твою честь, крыса!

Габул вытащил меч и загрохотал им по прутьям решетки.

— Тысяча чертей! Мне наплевать, для кого ты его отлил, безмозглая тварь. Колокол мой, я сделаю с ним все, что вздумается.

Джозеф опустился на пол, безнадежно покачав головой:

— Вижу, злость лишила тебя рассудка. Ты можешь мучить меня как угодно, можешь лишить жизни, но ничего не добьешься.

Габул сунул меч в ножны. Потом вцепился когтями в решетку и процедил сквозь зубы:

— Значит, я могу мучить тебя как угодно. А как насчет твоей дочери?

Черты колокольного мастера исказились от муки.

— Умоляю, оставь ее… Она еще совсем дитя… Неужели ты посмеешь измываться над ней?

В эту минуту Габул пожалел, что утопил дочь колокольного мастера. Впрочем, решил он, раз старый дуралей думает, что она еще жива, можно отлично позабавиться.

Пожалуй, выйдет потеха на славу.

— Если возьмешься за ум и построишь колокольню, так и быть, я позволю тебе увидеться с дочерью. Но не раньше, чем будет уложен последний камень.

Джозеф до предела натянул цепь. Он так прикусил губу, что кровь потекла по подбородку. Слова, казалось, застревали у мастера в горле, но он знал — другого ответа быть не может.

— Послушай, Габул, Никогда я не положу камня в основание твоей башни. Ты повсюду несешь смерть, страдания и рабство, и я тебе не помощник. Надо лишиться остатков совести, чтобы служить тебе, после того как я своими глазами видел, как твои приспешники расправились с капитаном и командой нашего корабля. Знаю, больше мне не видать моей дочери. Сердце мое разрывается, но каждый должен поступать, как велят ему долг и честь.

Габул призвал на помощь все свое коварство, и черная душа его быстро подсказала ему еще одну изуверскую выходку. Осклабившись, он широко раскинул лапы:

— Ха, Джозеф, ты слишком упрям. Но я вижу, смелости тебе не занимать. Знаешь, приятель, иногда я даже жалею, что уродился таким кровожадным и свирепым.

Всякому ведь охота быть честным и добрым вроде тебя.

Что ж, на досуге я подумаю, как поступить с тобой. Но, лопни мои глаза, приятель, ты наверняка не прочь повидаться с дочерью.

На глаза доверчивого узника навернулись слезы признательности.

— Прошу тебя, дай взглянуть на нее хоть краешком глаза! Она для меня дороже всего на свете!

Габул снял связку ключей с вбитого в стену крюка:

— Тысяча чертей! Не такой уж я злодей. А к старости, похоже, стану совсем слюнтяем. Иди за мной.

Колокольный мастер и его мучитель вошли в пиршественный зал. Звеня цепями, Джозеф обеспокоенно огляделся вокруг:

— Где же моя дочь?

Габул коснулся колокола острием меча:

— Не так быстро, приятель. Не желаешь построить башню, скажи хотя бы, что значат все эти фигурки и слова, вырезанные на моем колоколе.

Джозеф, волоча за собой цепь, обошел вокруг колокола. Тревожные мысли о дочери роем теснились у него в голове. Наконец он заговорил, медленно и неохотно:

Габул бросил на Джозефа злобный взгляд:

— Вздор! Я велю соскоблить эту ерунду, всего и делов!

А эти рисунки, что они значат, отвечай, колокольный мастер!

Джозеф пожал плечами:

— Тайна их открыта лишь Владыке барсуку, повелителю крепости Саламандастрон. Это он дал мне пергамент с изображениями. Барсукам, правящим огненной горой, известно много из того, что для всех других навсегда останется тайной. Но где моя дочь, ты обещал отвести меня к ней.

Габул подвел Литейщика к распахнутому окну:

— Море велико, приятель, очень велико. Жаль, я не могу тебе показать то место, где лежит твое чадо. Отправляйся-ка сам на поиски.

И в то же мгновение Габул изо всей силы толкнул узника.

На закате дня юная мышка брела по пустынному берегу, отбрасывая на песок длинную тень. Голод, жажда, укусы бесчисленных мошек разбудили ее и вынудили покинуть укрытие. На плече мышка по-прежнему несла толстую узловатую веревку. Длинная цепочка следов тянулась за ней на гладком песке — в этом пустынном месте, где обитали только хищные птицы, она была наедине с небом и морем. Мышка попыталась утолить голод водорослями, выброшенными на берег приливом, но они так пропитались солью, что обожгли рот, и она с отвращением выплюнула их. Мышку шатало от слабости. Она остановилась и огляделась вокруг, приставив лапу к глазам.

Должна же где-нибудь быть пресная вода. Мышка направилась прочь от моря, на юг, где виднелись песчаные дюны.

Идти по горячему песку было трудно, мышка то и дело падала, но упрямо поднималась и вновь брела вперед. Скатившись кубарем с песчаного холма, она протирала запорошенные песком глаза и вновь принималась карабкаться по склону. Одолев дюну, она наконец увидела живое существо. На сей раз это была не чайка, а маленькая ящерица — прикрыв глаза, она нежилась на солнце. Заметив мышку, ящерица юркнула в сторону, настороженно поглядывая на незнакомку из-под опущенных век.

Мышка хотела заговорить с ней, но из пересохшего рта вырвался лишь невнятный хрип. Качнув головой, ящерица неприветливо сказала:

— Ты не лягуха. Зачем квакаешь? Что надо?

Мышка с трудом выдохнула одно-единственное слово:

— Воды.

— Вода далеко. Ты не ящерица, тебе конец. До воды не дойти. Скоро тебя съедят. — И ящерица глазами указала наверх.

Подняв голову, мышка увидела, что чайки кружат над ней, спускаясь все ниже и ниже: жадные до падали, птицы чувствовали, что живое существо, заброшенное в их владения, с каждой минутой слабеет и скоро не сможет постоять за себя. Мышка сжала свою узловатую веревку, рассекла ею воздух и грозно выкрикнула:

— Видно, вам понравилось угощение. Сейчас добавим.

Когда она опустила голову, ящерица уже исчезла.

Мышка не раздумывая начала спускаться на другую сторону дюны, то и дело спотыкаясь и падая. Скатившись к подножию, она оказалась в тени. Перед ней открылась песчаная равнина, кое-где покрытая низкорослым кустарником и чахлой травой. Она решила немного передохнуть в благодатной прохладе и откинулась на спину, зарывшись лапами в песок. И вдруг вскочила как ужаленная. Сухой горячий песок на глубине оказался влажным и твердым.

Сейчас она находится на той стороне холма, что удалена от моря, а это значит… Надежда блеснула в ее мозгу — вода!

Голова кружилась, силы с каждой минутой убывали, и все же мышка всеми четырьмя лапами принялась рыть песок. Вскоре усилия ее были вознаграждены — песок потемнел и стал более влажным. Ямка все углублялась, лапы скребли по мокрому песку, и этот обнадеживающий звук ласкал уши. Мышка рыла и рыла, отчаяние придавало ей энергии. Наконец, обмирая от счастья, она почувствовала, что одна лапа намокла. Опустившись на песок, мышка торопливо сунула лапу в рот, высасывая капли влаги; тем временем вода, просочившись из глубины, образовала на дне ямки маленькую мутную лужицу. Тогда мышка распростерлась на земле, опустила в ямку голову и принялась жадно пить, не обращая внимания на песок и грязь. Живительная влага смочила пересохшее горло, и мышка почувствовала себя обновленной и полной сил.

Постанывая от удовольствия, она подняла голову и встретилась взглядом с хищным круглым глазом чайки, которая потихоньку подкралась к ней.

Не медля ни секунды, мышка огрела птицу своей тяжелой узловатой веревкой. Чайка повалилась вверх тормашками. Прежде чем она с глухим криком взмыла в воздух, ей еще трижды досталось твердым как камень узлом. Юная мышка чувствовала, как кровь кипит у нее в жилах. Она вскинула голову к небу:

— Эй, вы! Так будет со всеми. Попробуйте только, суньтесь ко мне. Не сносить вам головы!

Вечер незаметно сменился ночью; мышка по-прежнему сидела у подножия холма. Она смочила в только что вырытом колодце краешек своего грубого холщового платья и принялась промывать рану на голове, вслух разговаривая с собой, поскольку поговорить было не с кем, а звук собственного голоса вселял в нее бодрость:

— Да, попала я в переделку. Память отшибло начисто, даже как звать меня не помню. Куда меня забросило, не имею ни малейшего представления. Но без имени не обойдешься. Назову-ка я себя, пожалуй, Бурей — ведь меня выбросило на берег бурей. Да, Буря, неплохое имя, вполне подходящее. — Она схватила лежавшую рядом узловатую веревку и со свистом раскрутила ее над головой: — А ты, мое верное оружие, будешь называться Чайкобоем. Ну вот, хотя бы имена у нас обоих теперь есть. И не только имена—у меня есть вода и еще тень от этого песчаного холма.

Теплая летняя ночь окутала землю тьмой; мышка по имени Буря калачиком свернулась на песке.

— Все же хотелось бы знать, кто я на самом деле. — Голос ее, печальный и одинокий, эхом разнесся средь пустынных равнин.

Бледно-золотистый лунный свет лился на песчаные дюны и маленькую мышку, уснувшую у подножия холма; словно дитя, которое и во сне не может расстаться с любимой игрушкой, она крепко прижимала к себе узловатую веревку.

 

6

В кухне аббатства Рэдволл весь день дым стоял коромыслом. Всем здесь заправлял брат Олдер, худощавый, долговязый старик-мышь; он как раз извлек из духовки невероятных размеров ореховый пирог и теперь поливал его сливовым соком, дуя на обожженные лапы и громогласно сетуя:

— Времени-то уже не осталось. Они, видно, думают, у меня тут скатерть-самобранка. До юбилея аббата осталось меньше трех дней, а у нас еще ничего не готово. Не можем же мы ударить мордой в грязь. Стол должен быть на славу — нужны и ягодные пироги, и пудинги с кремом, и лепешки, и сыр, и салаты — сортов двенадцать, уж никак не меньше. О большом именинном пироге-сюрпризе я и не говорю.

Близнецы-выдрята, Бэгг и Ранн, как приклеенные ходили за братом Олдером и препотешно передразнивали его:

— Лепешки, сыр и салаты, не говоря уж о пироге-сюрпризе!

Брат Олдер проворно обернулся и угостил обоих деревянной ложкой промеж ушей.

— Кому было сказано, не болтать зря о пироге-сюрпризе. Помогите лучше Дандину и Сакстусу.

Дандин и Сакстус как раз учились стряпать пудинг с ягодами — кулинарный урок им давала очаровательная рыженькая белка по имени Роза, и друзья вовсю глазели на хорошенькую повариху, пропуская рецепт пудинга мимо ушей.

— Итак, для того чтобы приготовить ягодный пудинг, нужна глубокая глиняная миска. Эй, Бэгг, Ранн, кыш отсюда! Вы же всю чернику слопаете, а она нужна мне для пудинга.

Близнецы бросились наутек. Вскоре они нашли себе новую забаву — схватили маленькую полевую мышку по имени Петуния и принялись целовать ее синими от черники губами, так что вся шерстка у бедняжки покрылась темными пятнами. Мать Петунии, завидев такое безобразие, сгребла выдрят в охапку и хорошенько вздула мокрым полотенцем. Дандин и Сакстус покатились со смеху, но белочка Роза их тут же одернула.

— Не вижу ничего смешного в выходках этих малолетних оболтусов, — процедила она, строго поджав губы. — Смотрите-ка лучше, что я делаю, а то так и останетесь неучами.

Чуть живые от стыда, Дандин и Сакстус устроились в уголке и принялись наблюдать, как Роза ловко распахнула духовку, сунула туда пудинг и захлопнула дверцу.

К плите подошла матушка Меллус, на ходу заделывая край земляничного пирога.

Барсучиха потрепала приунывших друзей по ушам:

— Что носы повесили? Чем стену подпирать, сгоняйте-ка в погреб, к Гейбу Дикобразу, принесите мне чуток сидра. Сделаете все толком — получите по лепешке.

Дандин и Сакстус, мгновенно просияв, кинулись в винный погреб. Довольно посмеиваясь, матушка Меллус попробовала салат из яблок, орехов и сыра, над которым трудилась сестра Шалфея.

— Бедняги, вижу, им пришлось несладко. Уж эта мне Роза. Вечно кружит всем головы, какая уж тут стряпня.

Сестра Шалфея заправила салат мятным соусом.

— Ну, ее дело молодое… Вот, помню, был у нас один красавчик. Тоже, как взгляну на него, голова кругом и сердце замирает. Знаешь, кто это был? Брат Губерт!

Матушка Меллус расхохоталась:

— Что? Этот пропылившийся насквозь старый сухарь!

Вот уж не поверю!

— Да что ты, он был писаный красавец, глаз не отведешь. Мы с ним вместе учились у сестры Веры, вечная ей память. Строгих правил была мышь, спуску нам не давала. Помню, она частенько говаривала, мол, Губерт, перестань глазеть на Шалфею, точно голодная сова, принимайся лучше за дело. — Сестра Шалфея похлопала себя по кругленькому животику: — Да, много воды с тех пор утекло. Губерта и не узнать, да и я не помолодела. Мало-помалу я его разлюбила, зато полюбила вкусно покушать.

Дандин и Сакстус следовали за Гейбом Дикобразом в глубь винного погреба. Дарри, юный племянник ежа-винодела, нес фонарь, а Гейб время от времени указывал то на один, то на другой особо замечательный бочонок:

— Видите, вон тот маленький бочонок наверху. В нем превосходный сливовый бренди, гордость нашего погреба. Говорят, его еще мой славный предок сделал, знаменитый винодел Дикобраз Буроигл. Удивительная штука, доложу я вам: глотнешь разок — и всех болезней как не бывало.

А вон в той бочке, сзади, пиво из одуванчиков.

Дандин, Сакстус и Дарри во все глаза смотрели, как Гейб повернул кран на бочке и наполнил три маленьких стаканчика. Искрящаяся золотистая жидкость шипела, плескалась и пузырилась, точно живая. Расплывшись в довольной улыбке, Гейб наблюдал, как трое юнцов пытаются опорожнить стаканы.

— Ох! Бьет прямо в нос!

— Ух! Эта штуковина так и щекочет внутри!

— Аи! У меня в животе словно бешеные бабочки летают!

Наверху, на кухне, брат Олдер выходил из себя. Кротоначальник и его собратья решили приготовить громадный малиновый пудинг, чтобы вся Страна Цветущих Мхов далась диву. Олдер, в бешенстве сорвав с себя поварской колпак, принялся выплясывать, приговаривая:

— Везде, везде мука, малина, мед, крем. Никакого спасения нет!

Кротоначальник и ухом не повел; однако другой крот, толстяк по имени Бакстон, успокаивающе помахал лапой перед самым носом разбушевавшегося Олдера:

— Зря с ума сходишь, урр! Все будет в лучшем виде.

Молодой крот по имени Данти, осыпанный мукой с макушки до кончика хвоста, по-хозяйски влез в шкаф:

— Урр, будь спокоен, Олдер. Ишь усы-то шевелятся, прямо страх берет. Мы свое дело знаем. А ты, урр, Бурго, смотри у меня! Как бы твой ненаглядный чеснок не попал ненароком в малину.

Обиженный Бурго повернулся к Кротоначальнику, при этом так дохнув на него чесноком, что тот закачался.

— Урр, вечно этот молодой олух Данти порет чушь, — глухо прошипел Бурго, нос которого был зажат бельевой прищепкой. — Запах дикого чеснока, кто ж его любит?

Я сам всегда держу нос на запоре, урр!

Стоя в дверях кухни, аббат Бернар наблюдал за хлопотами; к нему, усмехаясь, подошел Симеон:

— Да, Бернар, кроты, пожалуй, здесь все перевернут вверх дном. После их нашествия бедняга Олдер не узнает своей кухни.

— Верно, Симеон, но кротам лучше не перечить.

О Роза, дочь моя, тебе, конечно, виднее, но, судя по запаху, твой ягодный пудинг пригорает.

Белочка подскочила к духовке и распахнула дверцу:

— Мой пудинг! Где же он?

— Я почувствовал горелый запах и вытащил пудинг.

Вот он. — Раф Кисточка указал на стол.

Раф, довольно суровый с виду, был вовсе не из тех белок, что любят возиться на кухне; он не принадлежал к числу воздыхателей Розы. Он потянул воздух носом:

— Пудинг получился замечательный. — С этими словами Раф повернулся и ушел.

Роза проводила его взглядом. Какой у него роскошный пушистый хвост, думала она, уши просто загляденье, а плечи такие широкие и сильные.

Габул не ошибся в расчетах: пути «Острого клыка» и «Темной королевы» — огромной черной галеры, которой командовал капитан Салтар, — вскоре пересеклись. Салтар был вне себя от гнева, когда узнал, какая смерть постигла его брата Бладрига; не медля ни минуты, он направил свой корабль прямым курсом к острову Терраморт. «Темная королева» неслась на всех парусах; под ударами надсмотрщиков галерные рабы отчаянно налегали на весла. Салтар стоял на носу, сжимая рукоять своего кривого меча. Губы его были мрачно сжаты, глаза горели зловещим огнем.

— Кормить тебе рыб своими потрохами, Габул! — бормотал он себе под нос.

— Капитан, справа по борту скалы Терраморта! — прокричал сверху впередсмотрящий. — Если ветер будет попутным, бросим якорь в гавани еще до рассвета.

Салтар сунул меч в ножны, извлек свой жуткий крюк и принялся натачивать его, не сводя угрюмого взгляда с темной линии на горизонте — то были голые скалы пиратского королевства, где безраздельно властвовал Габул, его заклятый враг.

— Леддер, гаси огни, — распорядился Салтар. — Приблизимся к бухте, спускай паруса. Команде вооружиться и быть начеку. Завтра будет жаркий денек.

Леддер, первый помощник Салтара, бросился исполнять приказание, а Салтар стоял облокотившись на перила, с крюком и мечом наготове. На счету его было немало смертей; ни разу он не проиграл схватку, ни разу противнику не удалось уйти от него живым. Да, Неистовый Габул считается повелителем Терраморта и замка Блейдгирт, но среди крыс-пиратов недавно разнесся удивительный слух — будто жалкая мышь чуть было не одержала победу над властелином морей.

Морской разбойник злобно сплюнул за борт, в пенные гребни волн:

— Ха-ха, Король крыс-пиратов! Слишком много ты возомнил о себе, грязный ублюдок! Завтра посмотрим, на что ты годишься, Габул!

В пиршественном зале замка Блейдгирт Габул отдавал приказы трем невольникам — полевым мышам, захваченным в плен во время пиратского набега:

— Эй, ты, доходяга, ну-ка заберись на плечи того, что повыше. Протри верхушку колокола. Да смотри не хватайся за него своими грязными лапами, а то наставишь следов. Знаешь, что тебе за это будет?

Изо всех сил стараясь не шататься, оборванный, изнуренный невольник пробормотал, обернувшись через плечо:

— Да, повелитель. Следы лап на колоколе — следы плетей на спине.

Габул плюхнулся на свой трон. Он наполнил кубок вином и принялся лениво ковыряться в блюде с засахаренными фруктами.

— Верно, по три удара плетью за каждый след. Ну-ка разорвите свои лохмотья и оберните лапы, иначе не миновать вам плетей.

Все три невольника поспешили исполнить приказ своего господина: они разорвали остатки своих прохудившихся рубашек, чтобы протереть ими колокол.

В зал торопливо вбежал один из пиратов, тощая серая крыса; выбитый глаз разбойника прикрывала повязка.

— Повелитель, на горизонте «Темная королева».

— Куда направляется?

— На север, прямо к острову. К рассвету бросит якорь.

Габул неспешно погладил свою взлохмаченную бороду:

— Отлично, приятель. Войска наготове?

— Так точно, повелитель. Сотня притаилась в засаде: как только Салтар и его команда сойдут на берег, наши захватят «Темную королеву» и отгонят прочь. И еще полсотни превосходных стрелков ждут на полпути к замку, и в запасе остается больше сотни крыс, вооруженных до зубов. Все готово для теплого приема дорогого гостя.

— Славно, Кривоглаз. Ты умеешь выполнять приказы.

Садись, хлебни вина, побалуйся сладеньким. Скоро начнет светать.

Кривоглаз вытащил из ножен свой кривой кинжал и попробовал отточенный клинок:

— Последний рассвет Салтара, повелитель.

— Паршивец Бладриг небось уже заждался в аду своего отчаянного братана. Да, Кривоглаз, старый мой приятель, Габул умеет расправиться с врагами. Но и услуг он не забывает. Отныне ты будешь носить на глазу бархатную повязку, потому что я назначаю тебя капитаном «Темной королевы».

Отхлебывая из кубка, Кривоглаз украдкой бросал взгляд на свирепого повелителя крыс-пиратов. Да, с годами становится все труднее угодить Габулу, думал он.

В юности они служили на одном корабле, и уже тогда Габул отдавал приказы, а Кривоглаз подчинялся. Посулы Габула не слишком его прельщали. Как знать, что через минуту взбредет Габулу в голову, — может, вместо должности капитана и бархатной повязки верный слуга получит клинок под ребра. Кривоглаз привык таить свои опасения; он стоял рядом с повелителем, хохотал над его шутками, а в его изворотливом мозгу созревал коварный план. Тем временем «Темная королева», стремительно разрезая волны, приближалась к острову.

 

7

Рассветное солнце разогнало туман над дюнами, обещая жаркий день. Мышка по имени Буря потянулась, открыла глаза и вдруг увидела, что со всех сторон окружена жирными жабами. За ночь колодец, который она вырыла, до краев наполнился водой, и теперь жабы, столпившись вокруг, стерегли драгоценную воду.

Буря торопливо прикрыла глаза, притворившись спящей. Из-под неплотно прикрытых век она наблюдала за жабами, а лапы ее сжимали узловатую веревку, с недавних пор именуемую Чайкобоем. Положение опасное, это мышка поняла сразу: жабы были вооружены острыми трезубцами. Она подождала, пока огромная жаба приблизилась к ней, и взмахнула своей веревкой.

Чайкобой со свистом рассек воздух и так крепко огрел жабу по голове, что та повалилась кверху пупырчатым брюхом. Буря, раскручивая веревку, грозно крикнула:

— Убирайтесь прочь, склизкие твари. А то так отделаю, что своих не узнаете!

Тяжело подскакивая, вперед выступила крапчатая жаба невероятных размеров. За ней следовали еще две, помоложе; сильные и крепкие, они сжимали в перепончатых лапах отточенные трезубцы. Старая жирная жаба захлопала глазами, в горле у нее заклокотало и забулькало:

— Квввак! Земля наша! Вода наша! Уходи или умрешь! Так сказал я, Ойкамон!

Но не так-то просто было взять Бурю на испуг.

— Что ты там квакаешь, грязная куча! Это моя вода.

Я сама вырыла колодец, и он мой. Так говорю я, Буря Чайкобой. Меня принесли сюда морские волны, и я не знаю, куда держу путь. Но сейчас я хочу остаться здесь, а тому, кто вздумает мне мешать, не поздоровится!

Ойкамон так раздулся, что казалось, вот-вот лопнет.

— Кррак! Слишком много на себя берешь, мышь. Нас много, мы с тобой справимся. Попробуй сунься в драку.

Умрешь!

Издав пронзительный клич, Буря взмахнула веревкой и рванулась вперед. Жабы тут же отскочили. Мышка презрительно рассмеялась:

— Будь по-твоему, трусливый слизняк, я умру! Только не одна. Уж десяточек-другой из вашей шайки я уложу обязательно. Смелее, лягухи-квакухи! Кто первый? Или будете сидеть здесь, булькать и ждать, пока я умру от старости?

По знаку, данному Ойкамоном, жабы приблизились.

Буря намочила узловатый конец веревки в колодезной воде, чтобы он стал еще тяжелее. Две жабы бросились на нее. Но Буря бесстрашно прыгнула на одну из них, так что та оторопела от неожиданности. Сокрушительный удар веревкой пришелся по выпученным глазам второй жабы. Тогда еще две кинулись на мышку сзади. Буря успела и их угостить веревкой. В это время одна из молодых жаб изловчилась и вонзила трезубец в заднюю лапу мышки. Обезумев от боли, та кинулась на врага, нанося удары и веревкой, и кулаками. Но жабы, сомкнув ряды, стали теснить ее, пытаясь повалить на землю. Мышка не сдавалась до последнего и продолжала колошматить их.

— Еуууулаааалиииииаа! — вдруг донесся с вершин песчаных холмов боевой клич.

Жабы тревожно заквакали, ряды их смешались; по песку стремительно затопало несколько пар легких лап.

В следующее мгновение жабы, словно стая диковинных птиц, одна за другой полетели по воздуху. Это три зайца, вооруженные копьями, пришли мышке на помощь. С первого взгляда в крупных рыжеватых зайцах можно было признать опытных бойцов — грозно оскалив зубы и выкатив глаза, они ловко орудовали сильными задними лапами. Уши зайцев развевались по ветру, длинные лапы раздавали мощные удары направо и налево — в мгновение ока они раскидали всех жаб, осаждавших Бурю. Им даже не понадобилось пускать в ход копья. Жабья шайка ретировалась, а Буря опустилась на песок, поглаживая раненую лапу. Старший из трех зайцев, высокий и худощавый, приблизился к колодцу:

— Красотища! Водичка твоя, насколько я понимаю?

Позволь хлебнуть?

Опешившая от изумления, Буря кивнула. Заяц утолил жажду и сплюнул песок.

— Уф! Ей-ей, водичка так себе, ну да здесь привередничать не приходится, — скривившись, заметил он. Потом со старомодной галантностью отвесил Буре поклон: — Честь имею представиться! Я — полковник Клэри. Род наш издавна носит славное имя Мидоуклэри, но ты можешь звать меня просто Клэри, так делают все мои друзья. Сей юный повеса не кто иной, как знаменитый бригадир Тим, а это наша краса и гордость, прекрасная Хонорэйбл Розмари, а для тебя просто Хон Рози. А теперь, с кем нам выпало счастье познакомиться?

Буря встала, забросив веревку за плечо и поджав раненую лапу.

— Меня зовут Буря Чайкобой. Вот он, Чайкобой, непобедимая веревка. Как вам мое оружие?

— Хм, — фыркнул бригадир Тим. — Штука неплохая, но, ей-ей, чтоб отделать жаб, нет ничего лучше старого доброго копья.

Хон Рози повернулась к Буре:

— Слышь, ты же еле ковыляешь.

Буря потрогала рану:

— Ерунда. А куда мы идем?

— Ясное дело, туда, где еды и питья вдоволь, так вот!

Да только как ты поплетешься? Поджав лапу?

Бригадир Тим опустился на корточки и внимательно осмотрел рану:

— Ей-ей, это сущие пустяки. Но так оставлять не годится.

У зайцев за спинами были рюкзаки, Хон Рози не мешкая сняла свой:

— Сейчас мы с этой лапой разберемся! Слышь, старушка, Хон Рози — лучшая в мире мастерица перевязывать раны, так вот! Угу, положим бальзам из мха и оленьего папоротника. Красотища! Теперь хоть пляши.

Ну-ка попробуй.

Буря осторожно ступила на раненую лапу. Боль и в самом деле утихла.

— Спасибо, Рози. Лапа как новенькая.

Пока Рози возилась с раной, полковник Клэри без устали ходил туда-сюда. Прикрыв глаза лапой, он то и дело поглядывал на солнце, чтобы понять, куда теперь двигаться.

— Готово? Теперь у нас полный боевой порядок. Значит, в путь. Слышь, я тут подумал, почему бы нам не двинуть прямехонько на северо-восток, к лесу. Навестим старину Паккатуга и заморим там червячка. Что скажешь, Тим?

— Хм, почему бы и нет? Ей-ей, мысль неплохая.

Буря была немного ошарашена странными присказками зайцев и их шумной манерой общения. На первый взгляд казалось, что зайцы — бесцеремонный и легкомысленный народ, но рассуждали они спокойно и здраво.

Вскоре после полудня путники пересекли равнину.

Песчаные просторы, испещренные редкими пятнами чахлой растительности, с дюнами, точно мираж колеблющимися в знойной дымке, остались позади. Но и спереди путь преграждали дюны, неприступные холмы, горы песка, в котором увязали лапы. Наконец, взобравшись на одну из вершин, путники увидели зеленую опушку соснового леса — прохладная тень деревьев так и манила скрыться от палящего солнца.

Бригадир Тим указал на высокий граб и повел своих спутников прямо к нему. Предупреждающим жестом он вскинул лапу:

— Слышь, рты держите на запоре. Старина Паккатуг, ей-ей, где-то тут. Если, конечно, усы меня не подвели.

Вдруг над самым ухом Тима просвистела стрела и вонзилась в ствол граба.

— Вы ворвались во владения Паккатуга! Кто вы такие? — проскрежетал чей-то недовольный голос.

— Клэри, Тим и Рози, дозорный отряд, охраняющий мир и порядок, к твоим услугам, — ответил полковник. — И с нами еще… как бишь ее… в общем, мышка, совсем молодая, хоть и отчаянная.

Как Буря ни вглядывалась в окружавшие их деревья, ей не удавалось различить незнакомца.

— Еще и мышь сюда притащили! — прохрипел сердитый голос. — Этого только не хватало. И почему я должен верить, что вы дозорный отряд? Назовите пароль.

Клэри нетерпеливо фыркнул:

— Слышь, Паккатуг Лесной Страж, кончай валять дурака. Нам ли тебя не знать, старый шут. Ты отлично знаешь, кто мы такие. Хотя черт с тобой, вот тебе пароль, если уж так приспичило: «К тебе гости пришли, угощенье принесли». Давай-ка, бездельник, вылезай поживее.

Тут с ближайшей ели на землю спрыгнуло такое странное существо, что Буря прикусила губу, стараясь сдержать смех.

Паккатуг Лесной Страж оказался старой, весьма упитанной белкой. Он был в полном вооружении — огромный лук, колчан, полный стрел. К ушам, лапам и хвосту у него были привязаны зеленые ветки, так что он напоминал небольшой куст, в листве которого поблескивали маленькие недоверчивые глазки.

— Привет, земляные выдры, — проскрежетал Паккатуг сквозь зубы, которых, кстати, у него осталось всего два. — Выкладывайте быстрее, что вы притащили Паку на обед.

— Не зарывайся, приятель, — фыркнул бригадир Тим. — Какие мы тебе выдры? Ты, слышь, прекрасно знаешь, что мы зайцы. И если ты не будешь полюбезнее, ей-ей, не видать тебе славных овсяных лепешек, орехового сыра и ячменного печенья с ягодами.

— Овсяные лепешки, сыр! Вот это другой разговор! Где они, где? — И Паккатуг принялся срывать рюкзак со спины Тима.

— Слышь, старина, не пори горячку. Сперва отведи нас в свое укрытие. Ясное дело, мы устали, хотим спокойно посидеть и подкрепиться, так вот!

Паккатуг решил не спорить и повел их в глубину леса, к прозрачному ручейку. Заросли сирени и шиповника, со всех сторон окружавшие небольшую полянку, превратили ее в настоящий зеленый грот, уютный и прохладный.

Путники с наслаждением опустились в траву, а Паккатуг отправился за водой.

— Старина Паккатуг живет в лесу отшельником, — сообщил полковник Клэри на ухо Буре. — Ей-ей, малый он неплохой. Если подкармливать его и потакать его придури, с ним вполне можно ладить. Он, вишь, свихнулся на всякой ерунде вроде маскировки и паролей. Ничего, мы уломаем его проводить тебя в старый добрый Рэдволл.

— Рэдволл? — эхом повторила необычное слово Буря. — А что это такое?

— В Рэдволле живут самые лучшие мыши на свете, так вот! Ш-ш-ш, Паккатуг идет.

Паккатуг принес кипящий чайник и пять чашек:

— Шиповниковый чай. Как увидел, что вы пожаловали, мигом поставил чайник на огонь. Знайте мою доброту, земляные выдры. А теперь вытаскивайте, что там у вас.

Порывшись в своих мешках, зайцы извлекли обещанные лакомства. Никогда раньше Буре не доводилось пробовать такой вкуснятины. Паккатуг набросился на еду так, что за ушами трещало, и изголодавшаяся мышка последовала его примеру. За несколько минут они подмели все вчистую и одновременно вцепились в последний яблочный коржик. Паккатуг грозно сверкнул глазами:

— Клянусь своим роскошным хвостом, эта молодая особа не по годам нахальная.

— У-ха-ха! — расхохоталась Хон Рози, подливая себе еще чаю. — Ей-ей, старушка Буря — крепкий орешек. Слышь, когда мы ее увидели, она одной лапой задавала трепку целой жабьей шайке. Нет, нашей Буре палец в рот не клади. Эй, Буря, откуда ты взялась?

Буря засунула в рот отвоеванный у Паккатуга яблочный коржик:

— Мммм, язык можно проглотить. Откуда я, спрашиваешь? Хотела б я это знать. Но я не представляю, кто я, где родилась, где жила. Даже как зовут меня не помню.

Меня выбросило на берег бурей, вот я и выбрала себе имя Буря. Наверное, мы пришли со дна морского, я и мой верный Чайкобой.

Паккатуг, жевавший овсяную лепешку, насмешливо уставился на мышку:

— У тебя что, память отшибло? Значит, ты теперь никто и звать тебя никак?

Клэри вежливо кашлянул, словно его вдруг осенила удачная мысль:

— Ей-ей, грустная история. Потому-то мы и привели ее к тебе, старина. Думаем, уж верно, наш Паккатуг согласится проводить бедолагу в Рэдволл. Уж они там сумеют прознать, кто она и откуда. Аббатские мыши собаку съели на всяких там тайнах и загадках, так вот!

Паккатуг поднялся и отряхнул лапы:

— Ха-ха-ха, нашли дурака! Ишь что выдумал — чтобы я тащился в такую даль из-за какой-то мышки!

Буря тоже вскочила, задыхаясь от возмущения:

— Не больно-то и хотелось с тобой идти! И с чего это вам взбрело в голову, что я отправлюсь незнамо куда! Очень мне нужен такой провожатый-придурок. Видно же, что у него ум за разум зашел, сам не знает, белка он или куст.

Хон Рози дернула мышку за лапу:

— Слышь, старушка, не лезь в бутылку. Ей-ей, мы уже поняли, что ты не робкого десятка. Только намотай себе на ус — сейчас ты в чужой стране, так вот! Звери здесь водятся всякие. И мы не хотим, чтобы ты опять попала в переделку. Мы тебе добра желаем. А для мыши самое лучшее — оказаться среди своих собратьев, так ведь?

Паккатуг принялся собирать чашки.

— Ух! Если хочешь со мной идти, приведи себя в порядок. Охота мне позориться с такой неряхой.

Не помня себя от обиды, Буря выскочила из укрытия Паккатуга.

— Мы с Чайкобоем без вас обойдемся! — прокричала она, размахивая веревкой. — Не пропадем, не волнуйтесь!

Бригадир Тим смерил белку холодным взглядом:

— Вишь, невежа, чего натворил!

Паккатуг перебросил хвост через голову и в задумчивости пожевал его облезлый кончик.

— Ладно уж, будь по-вашему! Вечно вы, земляные выдры, суетесь не в свое дело, житья от вас нет! — Он приложил лапы ко рту и громко окликнул: — Эй, ты, мышь, как бишь тебя, дуй сюда. На твое счастье, у старины Паккатуга доброе сердце. Отведу тебя в Рэдволл, радуйся. Только у меня есть свои условия.

Буря немного приблизилась:

— Какие еще условия?

Паккатуг повернулся к зайцам:

— Условие первое — еда! Дорога предстоит длинная, а я и так совсем отощал. Словом, хотите, чтобы я проводил вашу ненаглядную мышь, — отдавайте мне все, что у вас в мешках, до последней крошки.

Клэри подкрутил усы:

— Ей-ей, старина, ты загнул! А мы что будем есть, по-твоему?

— Ой, Клэри, пусть его обожрется, — перебила Хон Рози. — Уж мы по дороге в Саламандастрон отыщем чем заморить червячка. А то потуже затянем пояса. Не впервой.

Бригадир Тим вывалил на землю содержимое своего мешка:

— Будь по-твоему, белка! Что еще?

— Я не желаю, чтобы кто-то знал, как меня найти.

Так что, когда поведу эту мышь в Рэдволл, я завяжу ей глаза, а то потом еще отыщет дорогу обратно.

Хон Рози обеспокоенно взглянула на Бурю:

— Ничего страшного, старушка. Завяжешь глаза, и все!

Буря согласно кивнула. В глубине души ей страшно хотелось попасть в аббатство Рэдволл, неведомое и загадочное.

Паккатуг изрек свое последнее условие:

— И наконец, до утра я лапой не шевельну. Не молоденький по ночам таскаться.

Клэри бросил взгляд на Бурю; мышка опять кивнула.

— Ну, старый бродяга, ясное дело, мы согласны. Только, слышь, не подкачай, сделай все в лучшем виде. Хоть Буря и не велика ростом, из нее вышел бы славный воин, так вот!

Разговор был окончен. Паккатуг улегся на мягкий мох и оглушительно захрапел. Клэри тоже стал устраиваться на ночь.

— Старый разбойник нашел себе неплохое местечко.

Только, ей-ей, старина Паккатуг соврет — недорого возьмет. Если он сказал, что здесь его укрытие, бьюсь об заклад, он нам глаза отводит. Уж верно, у него есть другое логово. Ладно, хорошо всхрапнуть нам всем не мешает. Завтра мы отправимся назад, в Саламандастрон. Слышь, Буря, ты теперь будешь жить в аббатстве Рэдволл, среди мышей. Ты рада?

Но ответа не последовало. Свернувшись на мху калачиком, Буря крепко спала, обеими лапами прижимая к себе Чайкобой.

 

8

Дандин был занят важным делом — он подбирал песни для предстоящего праздника. Усевшись в тени развесистого дуба, он припоминал старинные напевы и наигрывал их на флейте. Неподалеку устроился Сакстус в компании с несколькими кротами и другими жителями аббатства. Стоило Дандину заиграть что-нибудь знакомое, все хором подхватывали и требовали, чтобы флейтист играл еще и еще. Кроты, подскакивая от нетерпения, упрашивали Дандина сыграть их любимую песню.

— Урр, будь добр, спой нам про Гонфа и пирожки, — твердили они.

Дандин и сам любил эту балладу: в ней говорилось о том, как его прадед Гонф, Король воров, украл пирожок, испеченный самой аббатисой Жерменой, первой настоятельницей обители Рэдволл. Дандин сыграл несколько тактов, чтобы все насладились звонким и чистым голосом флейты знаменитого Гонфа, и запел:

Кроты покатились со смеху, попадав на траву:

— Урр! Ну и Гонф, ну и прыткий парень!

— Ишь какой хитрый — получил аж два пирожка!

— Иди-ка сюда, дружище, — подозвал Сакстус крота по имени Вильям. — Может, теперь ты нам споешь? Говорят, среди кротов ты первый певец.

Вильяма не пришлось просить дважды: он поднялся с травы и, неуклюже переваливаясь, подошел к флейтисту, потом пригладил свою бархатистую шерстку, потер нос, сжал крепкие лапы в кулаки и затянул песню; как и у большинства кротов, у него был хриплый бас.

Компания что есть мочи забила в ладоши; певец поклонился и послал всем воздушный поцелуй, при этом так сморщил нос, что его глазки-бусинки почти скрылись И круглыми щеками.

Вильям решил ответить любезностью на любезность:

— Теперь твой черед, Сакстус.

Сакстус насупился и смущенно замахал лапами:

— Нет, что ты, у меня ни голоса, ни слуха. Когда я пою, всем кажется, будто взбесившийся дятел стучит клювом по дереву.

Дандин похлопал друга по спине:

— Ну что ты ломаешься. Смотри, станешь таким же книжным червем, как брат Губерт. О, я кое-что придумал!

Не хочешь петь, расскажи какой-нибудь стишок. В старых книгах и пергаментах, в которых ты вечно роешься, наверняка полно всяких занятных стихов. Давай, не стесняйся.

Сакстус молчал, уставившись в землю. Наконец он судорожно перевел дух и откашлялся:

— Ну хорошо… Только предупреждаю, не жалуйтесь, если не понравится. Это стихотворение… Я наткнулся на пего в старинной рукописи. Странное оно какое-то, не поймешь толком про что… Но мне почему-то нравится.

Когда он смолк, в воздухе повисла неловкая тишина, никто не проронил ни слова. Все недоуменно смотрели на Сакстуса, а тот, окончательно смутившись, переминался с лапы на лапу. Хорошенькая Роза первой нарушила молчание:

— Нашел что прочитать. Белиберда, иначе не скажешь. Нет, я такие стихи не люблю — ни складу ни ладу. — И она ловко взлетела вверх по стволу дуба, осыпая всех листьями и мелкими веточками.

Дандин, чтобы как-то сгладить тягостное впечатление, захлопал в ладоши и закричал:

— Молодчина, Сакстус! Здорово прочел!

Остальные тут же его поддержали, но их прервала матушка Меллус:

— Эй, молодежь, хватит прохлаждаться! Идите-ка соберите нашу детвору, а то меня на все не хватает. Время обедать. В саду уже накрыты столы. Только прежде чем усядетесь, я проверю, чисто ли вымыты лапы.

Дандин с Сакстусом отправились к южной стене аббатства, где стояла умывальная бочка.

— Откуда ты выкопал этот стишок? — спросил у друга Дандин, пока они полоскали лапы. — Честно говоря, он и впрямь какой-то странный.

— Да я и сам не помню. Рылся как-то в старых пергаментах и наткнулся на это стихотворение. Брат Губерт как раз задремал, и я прочел стихи без помех. Знаешь, они крепко запали мне в память.

К друзьям присоединился слепой Симеон. Он тоже принялся полоскать лапы в бочке.

— Да, Сакстус, порой что-то прочно западает нам в память, хотя мы сами не знаем зачем и почему. Но бывают времена, когда память может сослужить добрую службу. Твое счастье, что ты помнишь много старинных стихов.

В старых рукописях сокрыто много мудрости, очень много. Признаюсь, я стоял неподалеку, покуда ты читал. Согласен с тобой, эти слова завораживают — они звучат так красиво и необычно.

Тем же утром, на рассвете, «Темная королева» вошла и бухту острова Терраморт. Салтар Неустрашимый Корсар и его команда сошли на берег. Все сжимали в лапах оружие, однако на пустынном берегу не было ни души, и крысы вздохнули с облегчением. Но не успели они выйти на залитые солнцем прибрежные камни, как скалы ожили — там притаилась сотня бойцов Габула, вооруженных луками и копьями. Салтар ругнулся себе под нос, но внешне ничем не выдал своей тревоги. Стоя по колено в воде, он дерзко взглянул на берег, ощетинившийся копьями:

— Это что еще за новости? Где Габул?

Лысохвост, командир берегового отряда, пожал плечами в ответ:

— В форте Блейдгирт. Ждет тебя не дождется.

Леддер, первый помощник, подошел к своему капитану и вытащил из ножен кривую саблю:

— А если мы не желаем тащиться к нему в форт?

Лысохвост дважды помахал копьем в воздухе. Наверху, в скалах, стрелки подняли луки.

— Габул просил передать тебе, что очень просит пожаловать.

Тут Салтар резко обернулся, потому что услышал какой-то подозрительный всплеск — то был звук поднимаемого якоря. К ужасу своему, он увидел, что «Темная королева» потихоньку выходит в открытое море. На палубе суетились крысы, а на капитанском мостике стоял довольно ухмыляющийся Кривоглаз.

— Эй, приятель, не дергайся, — насмешливо крикнул он. — С твоим кораблем все будет в порядке. Мы немного на нем покатаемся, пока ты болтаешь с Габулом, вот и все!

— Что ж, если его Королевское Величество так просит, наведаемся к нему в гости.

Столы в пиршественном зале ломились от еды и питья.

Во главе самого большого стола сидел Габул, ради такого случая оставивший свой трон. Меча при нем не было, на губах играла ухмылка.

— Эй, смотрите, кто к нам пожаловал! Салтар, лучший капитан моего флота, и его доблестные головорезы. Салтар, приятель, садись сюда, рядом со мной! А вы, парни, не теряйте времени даром! Сегодня здесь есть чем набить брюхо! Голодным никто не останется!

Пиратов с корабля Салтара не пришлось упрашивать — они жадно набросились на еду, выхватывая друг у друга лакомые куски. Салтар покорно опустился на место рядом с Габулом, однако он не прикоснулся ни к еде, ни к питью и ни на минуту не выпускал рукоять своей сабли.

Габул, оглушительно хохоча, отрывал куски жареной рыбы и незаметно бросал их через плечо. Казалось, он выпивает один кубок за другим, однако вино он выливал под стол.

— Давно ли ты разлюбил вдоволь выпить и вкусно поесть, Салтар? Может, с тех пор, как услыхал, что случилось с твоим брательником Бладригом?

— С Бладригом? А что с ним? — Салтар ничем не выдал своего волнения.

Габул разорвал когтями жареную чайку и принялся обгладывать кости. Потом он поднял оскаленную в усмешке морду:

— Пришлось его прикончить. Снести башку мечом.

Ни одна шерстинка не дрогнула на морде Салтара.

— Вот как? Чем же он провинился?

Габул вытер жирные когти о бороду:

— Слишком много о себе возомнил. Осатанел от жадности. Вот и пришлось его прикончить.

Взгляд Габула встретился с ледяным взглядом Неустрашимого Корсара: каждый выжидал удобного момента.

Салтар вертел в лапах пустой кубок.

— Было при нем оружие, когда ты убил его?

— Нет. Оружие ему было ни к чему. Он как раз примерял, впору ли ему корона.

Салтар медленно поднялся, сжимая свою кривую саблю:

— С безоружными ты орел, это всем известно. А не хочешь ли сразиться с тем, у кого в лапах сабля?

Габул стал украдкой шарить под столом, где был припрятан его меч.

— Не кипятись так, приятель! Видишь, со мной нет меча.

Теперь настал черед Салтара разразиться хохотом:

— Хо-хо-хо! Иди же, отважный и неустрашимый, возьми меч. Только он вряд ли тебе поможет. Трус и с мечом трус. Не зря же девчонка, жалкое мышиное отродье, чуть не отправила тебя в ад, хотя ты был вооружен до зубов.

Внезапно Габул оттолкнул стол и бросился на противника, потрясая мечом. Свирепый оскал перекосил его отвратительную морду.

— Лжешь, гад! Ты жизнью поплатишься за то, что порочишь имя короля!

Остальные крысы подались назад, они знали — два беспощадных бойца сцепились не на жизнь, а на смерть.

Габул ураганом налетел на врага, но Салтар увернулся — он ловко отражал удары, одновременно туго наматывая вокруг свободной лапы шнур, которым был привязан его стальной крюк. Он без умолку сыпал оскорблениями и насмешками — испытанный прием крыс-пиратов. Так они доводили противника до белого каления и заставляли совершить промах.

— Ты не только трус, но и слабак! Мой брат мог вышибить из тебя дух поварешкой!

Габул ходил кругами, избегая нападения, его золотые клыки, отделанные изумрудами, устрашающе посверкивали в мерцающем свете факелов.

— Ты, куча потрохов, я подвешу тебя на твоем крюке и пусть чайки вырвут твой грязный язык!

Клинки, звеня, скрестились. Крюк Салтара вцепился в плащ соперника, угрожая распороть ему шкуру, но Габул в мгновение ока разрезал плащ кинжалом, висевшим у него на поясе, и отбросил прочь. Однако он потерял равновесие и пошатнулся; Салтар наскакивал и, лязгая клинком, заставлял его отступать.

— Ты умрешь, поганая тварь! Сейчас я выпущу твои кишки, Габул! Только прежде ты во всеуслышанье объявишь меня королем!

Габул пятился и пятился, позволяя Салтару теснить себя в дальний угол зала. Он задыхался и пыхтел, глаза его остекленели от испуга, — казалось, он из последних сил изворачивается, спасаясь от неумолимой сабли и страшного крюка. Но про себя крысиный король злорадно усмехался. Салтар был опьянен предчувствием близкой победы.

Габул продолжал пятиться, спотыкаясь на каждом шагу, налетая на столы и скамьи; каждый новый выпад Салтара угрожал проткнуть его насквозь. У самого занавеса, скрывающего стену, Габул вдруг оступился и рухнул на колени. Меч, дрогнув в самый решительный момент, отлетел, зазвенев по каменным плитам. Крысы, сгрудившись в сторону, затаили дыхание. Габул покатился по полу, но внезапно вскочил, подпрыгнул, сорвал со стены факел и накинулся на противника сбоку. Салтар повернулся с быстротой молнии.

Размахивая пылающим факелом, Габул толкал соперника прямо к клинку, спрятанному за занавесом. Его хитрость удалась: Салтар с размаху налетел на кинжал, торчавший в стене, и тут же испустил дух. На его морде застыло недоуменное выражение, словно он так и не понял, что с ним случилось.

В пиршественном зале повисло молчание. Габул презрительно плюнул на труп врага. Потом подскочил к самому большому столу и обрушил на него град сокрушительных ударов. Еда, вино, посуда превратились в месиво под его мечом. Утолив гнев, король повернулся к оторопевшим крысам. Глаза его кровожадно сверкали, кольца и браслеты издавали нестройное дребезжание, дикий оскал обнажал золотые клыки с изумрудами. Наставив на крыс свой кривой меч, Габул взревел:

— Я — Неистовый Габул, Король и Повелитель всех крыс-пиратов! А теперь повторите, кто я!

Десятки мечей, кинжалов, сабель и пик взмыли в воздух. В толпе крыс не было никого, кто бы не орал вместе со всеми: «Неистовый Габул, наш король и повелитель».

Наконец приветственные крики смолкли; в наступившей тишине гулко раздался удар в тяжелую кованую дверь зала. Лысохвост распахнул ее и обнаружил Одноуха — утром тот был среди пиратов, захвативших «Темную королеву». Он был ранен, к тому же ему явно пришлось добираться до берега вплавь — кровь и вода ручьями стекали по его шкуре. Шатаясь, Одноух сделал несколько нетвердых шагов и рухнул на пол. Но все же он приподнялся, опираясь на лапу, и указал на окно:

— Милорд, Кривоглаз удрал. Он похитил «Темную королеву».

Габул, словно пантера, одним прыжком выскочил из-за стола. Он подбежал к чуть живому Одноуху и схватил его в охапку:

— Что ты несешь!

— Милорд, у него все было продумано. Остальные в сговоре с ним. Я один не захотел подчиниться, и он выбросил меня за борт.

— Кривоглаз, старый кореш! И ты меня предал!

— Милорд, он сказал, мол, с тобой лучше не иметь дела. Дескать, ты стал слишком буйным, на тебя не угодишь. Пообещал, что пираты, которые переметнутся к нему, будут по ночам спокойно спать, а не трястись, ожидая удара кинжалом. Тебе что друг, что враг — все едино. Так он сказал, Кривоглаз. Я слышал это своими ушами.

Еще он обещал увести корабль так далеко, что ты ни в жизнь не найдешь.

Габул, охваченный яростью, разжал лапы, и Одноух грохнулся на пол.

— Разрази меня гром! Кривоглаз оказался последним прохвостом. Умыкнул «Темную королеву», мой лучший корабль. Эй, Лысохвост, сколько кораблей стоит в бухте?

— Милорд, в северной бухте сейчас «Ночной разбойник» и «Крысиный коготь». Но обоим нужен ремонт и просмолка. Там же бросила якорь и «Крабья клешня».

У нее пробито днище и поврежден руль. Ни один корабль не может выйти в море.

Габул мрачно насупил брови:

— А где остальные?

— «Стальной клинок», «Черный парус», «Крысиная голова» и «Острый клык» ушли на промысел. Но они будут здесь прежде, чем вновь наступит полнолуние.

— Как только они войдут в гавань, пусть тут же разворачиваются и опять идут в море, — прорычал Габул, ударив кулаком по столу. — Вы должны нагнать «Темную королеву», или я сгною вас заживо. Да, «Темная королева» скоро войдет в бухту острова Терраморт. На грот-мачте будет красоваться голова Кривоглаза. А того, кто захватит «Темную королеву», я сделаю своим адмиралом, вторым в королевстве после себя! Ну, кто готов пуститься в погоню?

Три крысы торопливо выступили вперед. Габул одобрительно оглядел их:

— Слушайте меня, Кособрюх, Гнилозуб и Кошкодер!

Каждый из вас должен собрать команду. Два дня вам на то, чтобы привести в порядок корабли, что стоят сейчас на якоре. Возьмите невольников, что служат в форте, все равно эти бездельники ни черта не делают. Пусть работают днем и ночью. Кривоглаз еще поплачет кровавыми слезами. И запомните все — от гнева Габула не скрыться ни на земле, ни в море!

 

9

Уже полдня Буря тащилась по лесу в обществе старого брюзги Паккатуга.

Путешествие оказалось не из приятных, так как глаза у мышки были завязаны и она то и дело натыкалась на стволы и сучья, спотыкалась о корни, обжигалась о крапиву.

Наконец ее угрюмый провожатый проголодался и объявил, что пора сделать привал. Они уселись под старым платаном, широко раскинувшим свои ветви. Буря перво-наперво сняла с глаз повязку.

— Эй, ты что! Ну-ка завяжи опять, слышишь!

— И не подумаю! Лучше ты, беличье отродье, завяжи узлом свой облезлый хвост. По-твоему, я буду есть с завязанными глазами?

Паккатуг, сердито фыркая, вытащил из мешка еду и питье.

— Ладно уж, пока не завязывай, — смилостивился он. — Но только на время привала, ясно? И не глазей по сторонам! Знаю я тебя, наверняка норовишь запомнить дорогу в мой лес.

Но Буря вовсе не глазела по сторонам. Вдруг она заметила, что на груди у нее висит маленький каменный медальон, — наверное, его надели ей зайцы, пока она спала. На нем был вырезан загадочный рисунок — голова барсука на фоне горы с плоской вершиной.

Паккатуг, с овсяной лепешкой в одной лапе и флягой и другой, опустился на землю.

— Лично я собираюсь подкрепиться лепешками и сладкой наливочкой. А что ты будешь есть — это уж твое дело. В Рэдволл я тебя отведу, как обещал. А о том, чтобы по дороге тебя кормить, уговору не было.

Буря вытаращила глаза на Паккатуга, который невозмутимо уписывал лепешку:

— Да как ты можешь трескать за обе щеки, когда рядом другой умирает с голоду!

— Все, мне это надоело! Ну-ка заткнись и завязывай глаза!

— Не дождешься! — Буря произнесла это как можно внушительнее. — Больше никто не будет водить меня с завязанными глазами и морить голодом!

Паккатуг с неожиданным проворством вскочил, схватил свой лук и натянул тетиву, направив стрелу прямо на Бурю.

— Не выводи меня из терпения, деточка.

Буря тоже вскочила и сжала свою веревку. В ту же секунду Паккатуг спустил тетиву. Услышав свист стрелы, мышка рванулась в сторону, и острый наконечник вонзился в ствол сосны. Буря налетела на старика Пакнатуга, грозно размахивая Чайкобоем.

Одним ударом она выбила лук из лап противника. Второй удар пришелся по носу, и Паккатуг, не устояв, повалился на спину, прикрывая ушибленный нос лапой. Буря, воинственно сверкая глазами, встала над поверженным противником:

— Хватит, покуражился! Ишь, сначала завязал глаза, потом решил уморить голодом, а тут чуть лапу не прострелил! Не двигайся, а то хуже будет!

И Буря жадно накинулась на еду, попеременно откусывая огромные куски то яблока, то лепешки; при этом она не сводила глаз со своего вероломного провожатого.

Паккатуг прикладывал к распухшей морде лист и злобно бормотал:

— Ужас что творится на свете! Какая-то мышь посмела разбить нос самому Паккатугу Лесному Стражу!

Буря сурово взмахнула веревкой:

— Заруби на своем расквашенном носу, древесная ты крыса! Я Буря Чайкобой. И зря ты вообразил, что можешь издеваться надо мной, если я меньше тебя ростом.

А теперь смотри сюда. Видишь, всю еду я разделила ровно на две половины. Забирай свою и убирайся, пока цел.

Я и сама найду аббатство Рэдволл!

Ругаясь себе под нос, Паккатуг запихал в мешок свою долю провизии и бросился наутек по лесной тропинке, едва заметной в зарослях.

— Ха-ха! — прокричал он, отойдя на безопасное расстояние. — Ты еще пожалеешь! Не видать тебе аббатства как своих ушей. Заблудишься и околеешь, так и знай.

— С таким проводником мне тем более не видать аббатства, — расхохоталась Буря. — Где уж мне его увидеть, если ты завяжешь мне глаза, уморишь голодом, а напоследок пристрелишь! Проваливай!

Мышка с наслаждением поела, передохнула, собрала остатки еды и отправилась на поиски неведомого аббатства Рэдволл. Со всех сторон ее окружал лишь лес, зеленый, спокойный и невозмутимый. Мышка подбросила свой верный Чайкобой в воздух. Упав, он указал узловатым концом в сторону, противоположную той, в которой скрылся Паккатуг. И мышка решила положиться на удачу и довериться своему непобедимому оружию.

День клонился к закату. Время от времени мышка поглядывала на небо: она шла на восток и следила, чтобы заходящее солнце было у нее за спиной. Ничто не нарушало тишины. Чтобы немного приободриться, Буря решила спеть, но в памяти у нее не сохранилось ни единого обрывка какой-нибудь песни. И все же она шла все дальше и дальше. Дорогу ей преградил ручеек. Мышка утолила жажду, сполоснула лапы и немного посидела на берегу, размышляя о том, что ждет ее в таинственном аббатстве Рэдволл, — если ей посчастливится отыскать его.

Вечерние тени сгущались с каждой минутой, зеленые своды леса становились все темнее и мрачнее. Наконец лес окончательно потонул в темноте, и мышка поняла, что заблудилась. Заросшая тропинка, по которой она шла, потерялась в непролазной чащобе. Делать было нечего; в полном унынии мышка устроилась у подножия вяза, немного поела сыру и жареных желудей, запивая мятной настойкой, и решила ждать восхода солнца.

И вдруг она увидела свет. Сперва это был лишь слабый проблеск, огонек, мелькнувший между деревьями. Буря ринулась к огню и вскоре различила, что это костер. К тому же до ушей мышки донеслась музыка. Кто-то перебирал струны и хрипловато напевал:

При ближайшем рассмотрении певец оказался зайцем в забавном наряде из двух половинок, зеленой и желтой.

Он сидел у костра и увлеченно наигрывал на каком-то необычном струнном инструменте.

Буря сразу решила, что опасаться нечего: она ведь уже выяснила, что зайцы дружелюбны и приветливы. Поэтому она смело выступила из темноты и уселась напротив незнакомца. Не прерывая песни, он подмигнул ей:

Буря не могла удержаться от улыбки — ей показались такими потешными и песня, и певец. Закончив, заяц приветственно взмахнул своими длинными ушами:

— Слышь, мышка, чем могу служить?

Буря сокрушенно вздохнула:

— Право, не знаю. Я потерялась.

Заяц огорченно покачал головой:

— Вот беда-то! Кто же тебя потерял, горемыку? Или нет, скажем лучше так — кто должен тебя найти?

— Никто меня не терял. И найти никто не должен.

Я ищу аббатство Рэдволл. Разве аббатство может кого-нибудь найти?

— Ей-ей, ты права. Но, слышь, не имею чести знать, как тебя звать, не переживай попусту. Я тоже иду в аббатство Рэдволл. Так что мы с тобой два сапога пара, так вот!

— Ты тоже заблудился?

— Ну вот еще! Да будет тебе известно, я ни разу в жизни не заблудился… или не заблуждался?.. Разве похоже, что я блуждаю? Просто сижу здесь, отдыхаю, играю на своей старой харолине.

Чтобы как-то утихомирить возмущенного зайца, Буря перевела разговор на другое:

— Так вот как называется эта штука — харолина. Замечательный инструмент. Никогда раньше такого не видела.

— Хорошенькое дело! Харолины не видела! Ого, да у тебя на шее медаль нашего дозорного отряда!

— Да. Мне дали ее зайцы, полковник Клэри, бригадир Тим и Хон Рози…

Не успела Буря договорить, как морда чудака-зайца расплылась в мечтательной улыбке.

— Красотища! — перебил он. — Так тебе посчастливилось встретить Хон Рози, это дивное создание, достойнейшую из всех юных леди заячьего племени! Слышь, скажи, не вспоминала ли она, часом, обо мне?

— Скажи сначала, кто ты такой?

— При рождении меня нарекли Тарквин Долгопрыг.

Но она могла называть меня Старина Тарк или попросту Таркер. Не томи, скажи, что она обо мне говорила!

Бедняга пришел в такое исступление, что Буря решила немного приврать:

— Ах, так это ты Таркер! Вот ты какой! Представляешь, она твердила о тебе без умолку.

— Ясное дело! О ком же ей еще твердить! Ну давай же, выкладывай, что она про меня говорила!

— Разве все сразу припомнишь… Ах да… отличный он парень, говорит, этот Таркер, красавец и все такое… А уж как поет, как играет — заслушаешься. Жаль, говорит, его нет с нами в отряде, а то я соскучилась, прямо истосковалась вся!

Тарквин повалился навзничь, в восторге размахивая всеми четырьмя длинными лапами:

— Ух! Душечка моя-милочка-лапочка! Уххуххохохо!

Буря вежливо кашлянула, чтобы прервать поток восторженных излияний:

— Я так понимаю, Тарквин, ты не откажешься взять меня с собой в аббатство Рэдволл?

— Ясно, не откажусь. Будет тебе твое аббатство! Завтра с утра пораньше двинем в путь. Ах, Рози, я могу не есть, не пить, лишь имя чудное твердить.

Буря улеглась и зевнула. Честно говоря, мысль всю ночь слушать, как заяц поет хвалу предмету своих воздыханий, не слишком улыбалась усталой мышке.

— Знаешь, я малость посплю. Кстати, меня зовут Буря Чайкобой. Точнее, Чайкобой — вот эта веревка, мое верное оружие.

С этими словами мышка заснула, а Тарквин, перебирая струны своей харолины, принялся слагать балладу в честь своей возлюбленной:

 

10

В это утро аббат Бернар проснулся задолго до обычного часа — его разбудили яркие солнечные лучи и громкий стук в дверь. Аббат протер глаза и торопливо спрятал под подушку ночной колпак, стараясь принять внушительный вид, приличествующий настоятелю обители Рэдволл.

— Открыто. Входите.

В келью аббата вошли выдрята Бэгг и Ранн — они тащили огромный поднос.

— Доброе утро, отец Бернар. Поздравляем с днем рождения!

Улыбаясь, аббат уселся в постели:

— Доброе утро, друзья мои. У меня этот день рождения совершенно вылетел из головы. Хорошо, что вы напомнили. А что это вы принесли?

— Завтрак, отец Бернар. Чай из шалфея с мятой.

— И миндальный пирог с клубникой.

— И еще черничные тарталетки.

— И ячменные лепешки с медом.

— И яблочный пирог с кремом.

Аббат замахал лапами:

— Спасибо, спасибо, милые! Где мне, старику, справиться с такой кучей еды. Хватит и чашки травяного чая. Давайте-ка помогите мне. Наверняка вы сами еще не завтракали.

Проголодавшиеся выдрята не стали ломаться. Усевшись на кровати, залитой лучами утреннего солнца, они отдали должное чудесным лакомствам. Покончив с едой, они вручили аббату подарок — картину, которую собственными лапами вырезали на древесной коре.

День разгорался; солнце светило все жарче, и в аббатстве закипела праздничная суета. Из кухонной трубы потянулся голубой дымок. Приготовления шли полным ходом; столы, украшенные цветочными гирляндами, уже стояли в саду. Из окрестных лесов и равнин начали прибывать гости — они шли целыми семьями, с подарками и гостинцами. По распоряжению брата Губерта Дандин и Сакстус несли вахту на крепостном валу.

— Ходите по стенам туда-сюда и смотрите в оба, — предупредил их строгий наставник. — Если кому-нибудь из гостей понадобится помощь, живо бегите навстречу.

Дандин и Сакстус важно закивали: они были горды, что им доверили такое ответственное дело. Решительно сдвинув брови, они отправились в обход по крепостному валу.

Брат Олдер тем временем заканчивал свой последний праздничный шедевр. Он знал, что аббат не охотник до сладкого, и поэтому состряпал необычный именинный пирог, который назвал «Бернаров Каравай». Этот громадный каравай из ячменной и пшеничной муки размерами едва ли уступал взрослому барсуку. Олдер распахнул дверцу духовки и кликнул своего помощника, юного ежа Коклебура. Ежик, спотыкаясь и путаясь в длинном белом фартуке, поспешил к плите; поварской колпак сполз ему на нос.

— Ого, ну и пирожище! А корка-то, корка! Прямо золотистая гора, до того поджаристая и аппетитная.

Близился вечер. Жители Рэдволла и гости с волнением ожидали начала праздника. Солнце еще светило вовсю, но ласковый ветерок, играющий в траве и листьях, смягчал зной. Юные рэдволльцы, к которым присоединились взрослые попроворнее, затеяли на лужайке шумные игры. Только Дандин и Сакстус не принимали в них участия — они несли свою караульную службу, вглядываясь в лес и равнину, раскинувшиеся за зубчатыми стенами; оба чувствовали себя на ответственном посту. Дел у часовых хватало — им частенько приходилось открывать ворота и помогать старикам и тем, кто нес с собой малышей. Но теперь, к вечеру, забот поубавилось, и, устроившись на западной стене, они наблюдали, как резвятся их товарищи.

— Ха-ха, глянь-ка, что выделывают Бэгг с Ранном.

Вот умора! В гонке на трех лапах всех обставят, это уж точно. Вот братья-разбойники, да, Дандин?

Но Дандин не ответил. Приставив лапу козырьком ко лбу, он смотрел вдаль на север, где меж равниной и лесом петляла узкая тропа.

— Погляди-ка, Сакстус. Похоже, к нам еще гости. Знаешь этих двоих?

В самом деле, к аббатским воротам приближалась какая-то странная пара.

— Нет, первый раз вижу. Заяц какой-то. А с ним, кажется, мышка. Что же она такой замарашкой на праздник?

Буря едва поспевала за длинноногим зайцем и вдруг замедлила шаг, пораженная открывшимся ей зрелищем.

Она никак не ожидала увидеть подобную красоту. Лучи вечернего солнца играли на стенах аббатства, окрашивая их в розоватые и пунцовые оттенки. За зубцами крепостного вала виднелись высокие шпили и покатые крыши; все дышало миром, покоем и радостью. То был настоящий островок уюта и безопасности среди бескрайних лесов и равнин. Так вот оно какое, аббатство Рэдволл!

Теперь мышка понимала, почему все говорили о нем с таким восхищением.

Барсучиха и часовые встретили гостей у ворот. Матушка Меллус и Тарквин радостно пожали друг другу лапы.

— Глазам своим не верю! Неужели это ты, Тарквин Долгопрыг? Какими судьбами, шалопай!

— Сколько лет, сколько зим, Меллус! Ей-ей, ты все такая же, старая ты полосатая псина!

Дандин и Сакстус скромно стояли в сторонке. Дандин глаз не сводил с мышки в старом обтрепанном платье из грубой мешковины. Видно, мышке пришлось проделать нелегкий путь: грязь въелась в ее одежду и лапы. Но гостья ничуть этим не смущалась и смело поглядывала на Дандина. Барсучиха и заяц меж тем болтали без умолку:

— Ну как там у вас в Саламандастроне? Кто нынче правит?

— Ясно, все по-прежнему. А правит у нас владыка Ронблейд. Всем барсукам барсук. Весь в великого барсука — Солнечного Блика. А уж вояка, доложу я тебе! Ладно, заболтались мы с тобой. Еще бы, целый век не виделись. Если мне память не изменяет, последний раз мы встретились на юбилее аббата Томаса. Я-то был тогда куцехвостым зайчонком, помнишь?

— Помню, как не помнить. Привел тебя тогда старина Ларквин, твой отец. Хороший был заяц. Да, много воды утекло с тех пор. Познакомь же меня с нашей юной гостьей.

Но мышка решила представиться сама:

— Меня зовут Буря Чайкобой. Вот это — Чайкобой, мое оружие.

Меллус вежливо кивнула, не показав виду, что самоуверенность и резкость молодой мышки не слишком пришлись ей по нраву:

— Добро пожаловать в аббатство Рэдволл, Буря Чайкобой. Чувствуй себя как дома. Дандин, Сакстус, позаботьтесь о нашей гостье. Думаю, ей не мешает умыться и переодеться.

Барсучиха и заяц снова принялись перечислять старых знакомых, а Дандин, Сакстус и юная путешественница вошли во двор аббатства. Сакстус сразу заметил, что кое-кто из аббатской детворы, открыв рот, глазеет на странный наряд Бури.

— Э… знаешь что, Буря, пойдем отыщем сестру Шалфею. Она поможет тебе как следует вымыться и подберет нарядное платье.

Буря щелкнула Чайкобоем, ловко сбив головку маргаритки:

— Нет уж, приятель. Не собираюсь я мыться. И платья мне другого не нужно. Мне и в моем хорошо.

— Но ведь матушка Меллус сказала, чтобы ты вымылась и переоделась, — возразил Сакстус.

Дандин уже смекнул, что их новую знакомую не переупрямишь, — он и сам был не из покладистых.

— Сакстус, дружище, не приставай к Буре. Она сама знает, как ей поступать.

Они шли мимо лужайки, где резвилась аббатская молодежь. Буря взглянула на играющих с недоумением:

— Вот потеха. Что это они вытворяют?

Только Сакстус открыл рот, чтобы все объяснить, к ним подкатился мяч, скатанный из листьев. За ним вприпрыжку бежал ежонок. Буря наклонилась и схватила мяч:

— Значит, вот этой штуковиной играют?

— Покажи-ка, как ты бросаешь, — простодушно улыбаясь, предложил ежонок.

Буря повертела мяч:

— Как я бросаю? Ну смотри.

Легонько подкинув мяч в воздух, она что есть силы ударила по нему узловатым концом Чайкобоя. Мяч взмыл в небо, превратившись в едва различимое пятнышко. Дандин, Сакстус и малыш ежонок восхищенно вздохнули.

Буря снисходительно улыбнулась:

— Видали? Мне понравилось играть.

— Ой-ой-ой! — Упавший мяч угодил в белочку Розу, которая сидела в стороне.

— Что это ты так расшумелась? — осведомился проходивший мимо Раф Кисточка.

Но Роза, задыхаясь от ярости, схватила мяч и бросилась к мышам.

— Чьи это шуточки? — сердито верещала она. — Ну-ка признавайтесь.

Буря не видела, что Розе досталось мячом. Она выступила вперед и приветливо улыбнулась.

— Это я так высоко подбросила мяч, — гордо сообщила она. — Здорово, правда? Ты тоже хочешь поиграть?

С досады у Розы затряслись кисточки на ушах.

— Ах, ты еще смеешься надо мной, противная неряха.

Я научу тебя, как себя вести! — И она заехала Буре по щеке своей когтистой лапой.

Никто и глазом не успел моргнуть, как мышка взмахнула веревкой. Удар пришелся белке промеж ушей. Роза, качнувшись, опустилась на землю, вываляв в пыли свой пышный хвост; из глаз у нее хлынули слезы.

Буря в замешательстве потерла щеку и обернулась к Сакстусу:

— Какая муха ее укусила? Набросилась на меня ни с того ни с сего.

Тут Роза заметила, что поблизости стоит Раф Кисточка, и испустила истошный вопль:

— Бедная моя головушка! Эта мышь меня чуть не убила! Давай, Раф, задай ей трепку!

Раф невозмутимо пожал плечами:

— Уж лучше я пожму ей лапу.

— Ах вот как! Значит, пусть эта маленькая оборванка забьет меня до смерти, всем наплевать!

На шум подоспела матушка Меллус. Взяв белочку за шиворот, она подняла ее с земли и отряхнула ее пушистый хвост.

— Ну-ка, голубушка, кончай слезы лить, дождь накличешь! Нечего причитать. Тебе еще мало досталось.

И попомни мое слово: еще раз увижу, что ты грубишь гостям, хорошенько выбью пыль из твоего хвоста. А теперь иди и умойся холодной водой, рёва! Надо же, у всех праздник, а она слезы льет. — Разобравшись с Розой, матушка Меллус повернулась к Дандину и Сакстусу: — Полюбуйтесь только на этих лоботрясов! Им было велено позаботиться о том, чтобы гостья умылась и переоделась, а они знай шатаются без дела.

— Да не хочет она ни мыться, ни переодеваться! — начал оправдываться Дандин.

Матушка Меллус бросила взгляд на строптивую Бурю:

— Вот как! Не хочет? Ничего, у меня быстро захочет! — И она направилась к мышке.

Буря тут же отступила назад:

— Убери лапы, иначе мой Чайкобой прогуляется по твоей башке.

— Что-что?

Буря грозно взмахнула Чайкобоем:

— То, что слышала, барсучина. Не приближайся!

Тут матушка Меллус, глядя поверх головы Бури, улыбнулась и поклонилась:

— Добрый день, отец Бернар!

Буря повернулась взглянуть, с кем это разговаривает барсучиха. Меллус воспользовалась моментом. Уронив Чайкобой, мышка беспомощно забарахталась в огромных лапах.

— Посмотрим, голубушка, а вдруг, если соскрести с тебя грязь, окажется, что ты не дикарка, а вполне приличная молодая мышь! — И матушка Меллус потащила Бурю в дом.

Мышка не сдавалась, отбиваясь изо всех сил. Дандин и Сакстус покатывались со смеху, слушая ее верещание.

— Отпусти меня, слышишь! Ты меня надула, ты дерешься нечестно. А то бы я тебе задала! Куда ты меня тащишь?

К мышам, поигрывая на харолине, подошел Тарквин:

— Ей-ей, знатный визг! Старушке Меллус, слышь, предстоит работенка не из легких, так вот. Честь имею представиться — Тарквин Долгопрыг, к вашим услугам.

В аббатстве, значит, живете? Ей-ей, у вас здесь не жизнь, а малина.

Словоохотливый заяц сразу приглянулся друзьям.

Дандину особенно пришлась по душе харолина, на которой заяц так ловко наигрывал.

— Чудный у тебя инструмент, Тарквин. Я ведь тоже играю, только на флейте. Вот она. Красивая, правда? Она еще моему прадедушке принадлежала. Скажи, ты знаешь такую песню — «Лягушка в камышах»? А «Польку-выдру»? Или, может, сыграем «Пляску полевых мышат», это моя самая любимая.

Вскоре все молодые жители Рэдволла столпились вокруг Дандина и Тарквина. Слаженный дуэт флейты и харолины играл без устали, а слушатели сначала прихлопывали, а потом пустились в пляс.

Тарквин был прав: матушке Меллус, сестре Шалфее и сестре Серене досталась работенка не из лёгких. Буря оказалась настоящей буянкой. Она молотила по воде лапами и бултыхалась в лохани, словно пойманная рыба. Но матушка Меллус крепко держала ее, а Шалфея и Серена, вооруженные мылом и мочалками, доблестно сражались с маленькой грязнулей. Буря так отчаянно брызгалась, что сестры промокли насквозь, а на полу в лазарете стояли лужи. Ценой героических усилий барсучихе удалось намылить Буре голову, а сестра Шалфея принялась тереть ей спину.

— Ну и ну! На тебе столько грязи, что можно овощи выращивать. Дай-ка мне еще мыла, Серена, и, пожалуй, надо принести еще воды.

Аббат Бернар и слепой Симеон проходили мимо лазарета, направляясь в Пещерный Зал.

— Звезды небесные, Симеон, что здесь творится? Похоже, у нас в аббатстве появилась камера пыток.

— Неплохо сказано, Бернар! Думаю, друг мой, ты недалек от истины.

— А все же мне кажется, юная Буря Чайкобой у нас приживется. Глаз у меня наметанный, верь моему слову, Симеон, эта мышка искренна и чиста душой.

— А уж телом она точно будет чиста после того, как Меллус, Шалфея и Серена выпустят ее из своих лап. А как тебе другой наш гость, заяц?

— Ты о Тарквине? Что ж, пусть у нас в обители будет свой представитель славного заячьего племени. Кстати, он принес с собой свиток — послание от владыки Ронблейда.

Слушай, я тебе прочту: «Аббату Бернару, настоятелю обители Рэдволл, от Ронблейда, защитника морских берегов.

Досточтимый друг мой, вне сомнения, ты согласишься со мной в том, что связи между аббатством и нашей крепостью должны шириться и крепнуть. Посему посылаю к вам зайца по имени Тарквин Долгопрыг. Не скрою, он склонен к легкомыслию, грешит обжорством, чрезмерно влюбчив и беспрестанно сочиняет ужасные баллады. К тому же шутки его не всегда бывают уместны, а присущая ему манера одеваться отличается излишней оригинальностью. Признаюсь вам также, что он нередко вздорит с другими зайцами. Однако этот малый безупречно честен, бесстрашен в бою и с рвением выполняет любое возложенное на него поручение. Надеюсь, он сумеет принести пользу вашей достойной обители. Передайте мои наилучшие пожелания Меллус и всем добрым жителям Рэдволла. Да пребудет с вашим аббатством мир и процветание. Ронблейд Широкая Полоса, повелитель крепости Саламандастрон».

Что ты скажешь об этой рекомендации, Симеон?

Слепой травник подобрал полы своего длинного одеяния, так как мыши как раз подошли к лестнице.

— Что ж, Ронблейд не стал кривить душой. У этого зайца хоть отбавляй и достоинств, и недостатков. Но думаю, барсук послал его к нам неспроста. Возможно, он полагает, что всем нам грозит какая-то беда, и хочет, чтобы у аббатства была надежная связь с Саламандастроном.

И знаешь, судя по тому, что он пишет, Тарквин совсем не плохой парень. Я рад, что он поселится в обители.

— Надеюсь, друг мой, ты прав. Твое чутье никогда нас не подводило.

Ранним вечером Буря Чайкобой вылетела из дверей лазарета во двор, где резвились молодые обитатели Рэдволла. Мышка сопротивлялась, но не так отчаянно, как прежде.

— Иди, иди, поиграй с молодежью, — сказала барсучиха. — Знаешь, Буря, а ты хорошенькая, когда чистая.

Просто загляденье.

— Хорошенькая? Что это значит — «хорошенькая»?

В этом платье я чувствую себя полной идиоткой. Да и в шкуре у меня, кажется, дырки — еще бы, вы так ее ободрали своими мочалками! Верните лучше мою мешковину.

— Ту старую грязную тряпку? Нет, дитя мое, ты ее не получишь. Сестра Шалфея уже бросила ее в огонь.

— А мой Чайкобой? Тоже сожгли?

— Да цел, цел твой ненаглядный Чайкобой, успокойся. Мы его хорошенько выстирали, всего и делов. Вон он, на окне лазарета сушится. Завтра получишь свое сокровище. А теперь иди играй, смотри только опять не извозись. Скоро праздник начнется.

Дандин глазам своим не поверил. Неужели эта очаровательная мышка в нарядном зеленом платьице — та самая строптивая замарашка, с которой он познакомился днем? Быть не может! Оробев, Дандин протянул лапу:

— Идем, Буря. Я отведу тебя в сад. Сядешь на празднике рядом со мной и Сакстусом.

 

11

Рядом с Ронблейдом Широкая Полоса, барсуком-исполином, зайцы казались совсем крошечными. В жилах повелителя Саламандастрона текла кровь доблестных барсуков, на протяжении многих поколений правивших горой-крепостью. Громадные чертоги, выдолбленные в скале, были под стать Ронблейду. Сидя на троне, барсук поигрывал своим широколезвенным мечом Верминфейтом, легко, как перышко, подбрасывая его в могучей лапе.

Проницательные темные глаза барсука были прикрыты, он внимательно выслушивал отчет недавно вернувшегося дозорного отряда. Неровный свет факелов, полыхающих на стенах чертога, смешивался со светом угасающего солнца — как раз в эти минуты раскаленный красный шар коснулся морской глади. Ронблейд не проронил ни слова, внимая своим воинам, но, когда отчет был окончен, приступил к расспросам:

— Значит, вы встретили на берегу молодую мышь по имени Буря Чайкобой и отослали ее в аббатство Рэдволл в сопровождении Паккатуга. Верное решение, Клэри. Возможно, в пути они встретятся с Тарквином. И уж конечно, в аббатстве и мышь, и Тарквин найдут теплый прием.

А что с моим колоколом? Есть какие-нибудь новости, Береговой Страж?

— Никаких, милорд. — Рыжеватый заяц, отвечая, оперся на копье. — Мы обыскали весь берег, расспрашивали каждого встречного. Но ни одна живая душа не слыхала о колоколе.

Ронблейд опустил подбородок на рукоять меча и тяжело вздохнул:

— Еще прошлой осенью его должны были доставить сюда, в Саламандастрон. Но вот уже лето, а о колоколе ни слуху ни духу, равно как и о мастере Джозефе. Думаю, тут не обошлось без корабельных крыс. Ничего, придет время, все узнаем. Быстроногий, что выяснили про корабль, появившийся на северо-западе? Вперед выступил высокий хмурый заяц:

— Милорд, мы увидели этот корабль нынче вечером, когда солнце начинало садиться. Он слишком далеко от берега, но Зоркий полагает, что это «Темная королева».

— Ты уверен, Зоркий?

— Если глаза меня не обманывают, это «Темная королева». Во всем флоте Габула лишь один корабль ходит под багровыми парусами. Он на всех парусах идет на северо-восток.

— А ты не можешь разобрать, кто из крыс на капитанском мостике?

— Вне всякого сомнения, милорд, это не капитан Салтар. Отсюда не разглядеть толком, но, судя по впалой груди и тощему брюху, это Кривоглаз.

— Кривоглаз? Любимчик Габула? Может, сам Габул решился покинуть свой остров? Если он вновь выйдет в море, то лишь на «Темной королеве», своем лучшем корабле.

— Не миновать нам беды, если Габул вновь пустился в плавание, — заметил бригадир Тим.

Ронблейд поднялся с трона. Подойдя к окну, он долго всматривался в неугомонные волны, без устали набегавшие на берег.

— Пророчество, вырезанное на скалистых стенах Саламандастрона, гласит, что близится година неисчислимых испытаний. Что ж, сражения и битвы издревле были нашим уделом. А теперь, мои отважные воины, поешьте и отдохните. Нам не о чем тревожиться. Судьбы наши предопределены и высечены на этих скалах.

Когда ночной туман густой пеленой окутал землю и море, Кривоглаз приказал наконец бросить якорь. По его распоряжению отряд разведчиков должен был достичь берега на баркасе. Кривоглаз стоял на палубе рядом с Фринком, впередсмотрящим. Как всегда, взгляд Фринка был устремлен на северо-запад, откуда могли показаться посланные Габулом преследователи.

Кривоглаз окликнул своего боцмана Острозуба — именно ему было поручено возглавить разведывательный отряд:

— Смотри, приятель, подыщи нам местечко поукромнее. И чтобы пресной воды было вволю.

Острозуб оскалил свои длинные желтые клыки:

— Будет сделано, капитан. У меня нюх на хорошие бухты.

Под прикрытием непроглядной безлунной ночи Острозуб и его отряд высадились на берег и устремились в дюны. Командир тщетно всматривался в плотный туман.

— Да, парни, ни черта не видно. Кругом только песок.

Эй, Гард, чего разлегся, остолоп! Нашел время дрыхнуть.

Живо вставай! Оглох, что ли?

Но Гард не двинулся с места: острый трезубец пронзил ему горло. Секунду спустя в непрошеных гостей полетели десятки трезубцев. Вопли двух раненых крыс прорезали тишину ночи.

Острозуб, воинственно размахивая саблей, прорычал в сторону безмолвных песчаных холмов:

— Эй, вы, трусы поганые, выходите на честный бой.

Или сдрейфили?

Внезапно дюны огласились громким кваканьем, и словно из-под земли показалось неисчислимое множество жаб, вооруженных трезубцами. Острозуб понял, что опрометчиво бросил вызов столь грозному противнику. Позабыв о доблести и достоинстве, он бросился наутек с громким визгом:

— Рвем когти, братва! Назад! Все на баркас!

Стоя на палубе, Кривоглаз и Острозуб опасливо поглядывали на ощетинившийся трезубцами берег.

— Капитан, если тебе кто скажет, что жаба — неуклюжая тварь, пошли его к черту. Еле лапы унесли от этих склизких дьяволов. Лопни мои глаза, их там тысячи.

Кривоглаз в досаде отвернулся от берега:

— Рыбоед, курс на восток. Попытаем счастья в другом месте. И пошевеливайтесь, ублюдки. Или соскучились по старине Габулу?

Неистовому Габулу не спалось. Диковинный трофей не выходил у него из головы. Он встал и принялся бродить вокруг колокола, рассекая воздух мечом.

— Скоро, скоро я поквитаюсь с Кривоглазом. Я сделаю из его черепа миску для объедков. Наглец Бладриг уже на дне морском, и его брательник тоже. Пусть теперь накормит рыб своими вонючими потрохами. В компании с этой мышью, маленькой стервой, и ее дражайшим папочкой Джозефом. Да, красавчик мой, колокол, я знаю, это Джозеф отлил тебя. Но уж слишком он был глуп и заносчив. Пришлось пустить его на корм рыбам.

Бонннггг!

Габул с визгом отскочил. Держась подальше от колокола, он боязливо огляделся вокруг. Но в зале, кроме него, не было ни одной живой души. Удостоверившись в этом, Габул понемногу успокоился.

— Похоже, ветер шутит со мной шутки. — Он вновь приблизился к колоколу и похлопал по холодному металлическому боку: — Эй, хватит молчать! Открой старине Габулу все свои тайны!

Но колокол не проронил ни звука. Сощурившись, крысиный король рассматривал фигуры и знаки, вырезанные на блестящей металлической поверхности.

— Тысяча чертей! Чего только здесь не наворочено! Объясни, к чему вся эта дребедень — барсуки, мыши, крысы, корабль и все такое? Ты должен сказать мне. Теперь я твой повелитель, понял? Говори же! Слышишь меня? Говори!

Но перед ним по-прежнему была лишь мертвая глыба металла, невозмутимая и безмолвная.

Бешенство овладело Габулом. Он плюнул на колокол и с размаху пнул его. Ни звука в ответ. Вне себя от злости Габул бросился вон, в дверях он обернулся и погрозил колоколу мечом:

— Железяка поганая! Ты у меня заговоришь, а не то пожалеешь!

С грохотом захлопнув дверь, он направился в свою спальню. Но тут в зале раздался погребальный звон: громовые удары эхом разносились по пустынным коридорам.

Эхо доконало Габула. Он пустился наутек. Дрожа от страха, он забился в кровать, задернул полог и затаился в темноте.

Габул долго не мог сомкнуть глаз. Наконец он забылся, но сны его были так страшны, что он предпочел бы ночь напролет томиться бессонницей. В его воспаленном воображении ожили фигуры, отлитые на колоколе: барсуки невероятных размеров, мыши и крысы, призрачные корабли, несущиеся по призрачным волнам, дразнили и мучили его во мраке.

В этот поздний час уснул и владыка Ронблейд. Он распростерся на своей исполинской кровати, рядом с оружейной палатой в горе Саламандастрон. Как всегда, меч Верминфейт лежал рядом наготове. Барсуку тоже привиделся сон: перед ним стоял колокол, отлитый мастером Джозефом по его заказу. Колокол оказался точно таким, каким его воображал себе барсук: металлические бока сияли, а верхушку и основание украшали таинственные надписи и фигурки, значение которых было открыто только Ронблейду, повелителю Саламандастрона. Но вдруг на блестящую поверхность колокола набежала темная тень — то был Габул, извечный враг барсука. Крысиный король приближался, сжимая в когтистой лапе кривой меч, его кольца и браслеты громко дребезжали, золотые клыки зловеще посверкивали. Даже во сне Ронблейд действовал стремительно — он вскочил и замахнулся мечом. Кланннгг!

— Эй, что это с тобой? — Рядом стоял полковник Клэри.

Стряхнув остатки сна, Ронблейд протер глаза и недоуменно уставился на меч, который все еще сжимал в лапе:

— Все в порядке, Клэри. Спасибо, что разбудил меня.

Мне приснился странный сон.

— Ей-ей, веселенький, верно, был сон, клянусь мягкой периной моей тетушки. Глянь только, что сталось со щитом.

Ронблейд взглянул на щит, по которому пришелся сокрушительный удар меча. Толстая стальная пластина раскололась надвое. Барсук рассеянно осмотрел клинок меча — нигде ни царапинки.

— Не беспокойся, дружище. Ступай отдохни. Это всего лишь сон.

— Верно, приснилась какая-нибудь прошлая битва?

Ронблейд улегся, не выпуская из лап меча.

— Нет. Я видел битву, которая еще предстоит. Предстоит неминуемо.

Разноцветные фонари весело мигали, освещая ломящиеся от яств столы. Гейб Дикобраз поднялся с кружкой октябрьского эля в лапе.

— Внимание, друзья! — крикнул он. — Провозгласим тост за нашего аббата!

Все встали, звеня бокалами, стаканами и кружками.

— Да здравствует аббат Бернар! Многие лета! Урра!

Сакстус, охнув, сел и схватился за живот:

— Нет, на полный желудок нельзя так орать! • Тарквин тут же пришел приятелю на выручку. Лесной бисквит, клубничный пирог, запеченные груши и ореховый крем мигом перекочевали из тарелки объевшегося Сакстуса в бездонную деревянную миску Тарквина. Заяц схватил ложку и принялся уплетать так, что за ушами трещало.

— Ха-ха! Слышь, парнишка, быстро ты скис! Видно, брюшко у тебя маловато. Сейчас старина Тарквин покажет тебе, что такое настоящий едок.

Буря, хлебнувшая забористой лютиково-медовой настойки из погреба Гейба, теперь без умолку хихикала. Она была счастлива, как никогда в жизни: все было так чудесно — восхитительная еда, вкуснейшие напитки, добрые, приветливые жители аббатства.

Дандин из шкуры вон лез, развлекая новую знакомую. Он принялся подбрасывать ягодки красной смородины вверх и ловить их ртом — в этом занятии он не знал себе равных.

— Смотри, смотри, Буря! Ловко, да? Так больше никто не умеет!

— Ха-ха-ха! Так уж и никто! Посмотрим.

Но настойка дала себя знать. Буря подкинула ягоду так высоко, что потеряла ее из виду. Смородина отскочила от головы Кротоначальника и угодила прямо в ухо Розе, которая и без того весь вечер дулась.

— Ой! Ну и нахалка эта мышь! Не дает мне покоя, и все тут!

Кротоначальник извлек злополучную ягоду из уха белки и бросил в траву. Затем зачерпнул полную ложку острого соуса из корней и влил в рот Розе:

— Урр, от тебя сегодня много шума. Вот доброе средство от капризов!

В этот вечер больше никто не слыхал жалоб Розы. Ей было не до того — она без конца полоскала рот холодной водой, чтобы избавиться от привкуса соуса, такого жгучего, что, пожалуй, студеной зимой он растопил бы лед на реке.

Наконец все наелись до отвала, настало время здравиц. Аббат Бернар во всеуслышание поблагодарил брата Олдера и его помощников за чудесные кушанья, Гейба Дикобраза за дивные вина, а всех присутствующих — за внимание, которым они почтили его скромный юбилей.

В свой черед жители аббатства провозгласили тосты за аббата Бернара, славную обитель Рэдволл и ее досточтимых гостей. Раф Кисточка предложил было поплясать, но ему тут же заткнули рот овсяной лепешкой — о танцах и играх на полный желудок не могло быть и речи. Пришло время застольных песен. Неугомонный Тарквин вызвался петь первым. Торопливо прожевав пирог с сельдереем, он поднялся, ударил по струнам харолины и исполнил песню дозорного отряда зайцев:

Все что есть мочи забили в ладоши, а крот по имени Топотун в восторге стукнул бокалом по столу:

— Урр, вот это песня! Я аж прослезился.

Вслед за тем крот Вильям исполнил кротиный гимн.

Он пел торжественно, серьезно и протяжно, как принято у кротов, и тоже был награжден оглушительными аплодисментами. Бедняга Топотун вновь не смог удержаться от слез. На сей раз он расплакался, не стесняясь:

— Буррр! Что за напасть эта музыка. Ласкает ухи, вышибает слезу.

После этого все начали вызывать Дандина. Он не заставил себя упрашивать и представил на суд слушателей только что сочиненную песню в честь аббата Бернара, Тарквин подыгрывал ему на харолине:

Собравшиеся захотели немедля пропеть песню хором, и Тарквин опять заиграл, громко выкрикивая слова, написанные на пергаменте. Успех превзошел все ожидания.

Правда, Топотун окончательно раскис, и двум кротам, Данти и Бакстону, пришлось его утешать.

— Урр, Топотун, полно горевать, друг, это же только песня.

— Урр, будет тебе реветь, бурр, глянь, все радуются.

Выступило еще несколько певцов. Дарри Дикобраз исполнил забавную песенку «Почему ежи не летают», а Бэгг и Ранн, выдрята-близнецы, хором продекламировали эпическую поэму «Выдра по имени Билл и Треснувшая Креветка». Тут все настроились на поэтический лад и стали упрашивать Сакстуса прочесть то стихотворение, что он откопал в одном из древних свитков. Сакстус поднялся, нервно теребя лапы, и с дрожью в голосе начал:

Прежде чем ударить в ладоши, все недоуменно притихли, и в наступившей тишине раздался странный хриплый звук — это вскрикнула Буря Чайкобой.

 

12

Легкий утренний туман клубился над островом Терраморт. Четыре корабля Габула входили в гавань. Приспустив паруса, они бесшумно скользили на веслах. Габул уже знал о возвращении своих судов: задолго до того, как горизонт потонул в тумане, он различил приближающиеся темные точки.

Он знал также, что решительное столкновение с капитанами неизбежно и лишь коварство поможет ему одержать верх. Ни Салтар, ни брат его Бладриг не пользовались среди крыс особым уважением, но все они были капитанами, а он пустил их на корм рыбам. Теперь капитаны оставшихся четырех кораблей — Лупоглаз, Смертоклык, Флогга и Куцехвост — могли покатить на короля бочку. Надо убедить их, что им ничто не угрожает. Пусть только будут во всем покорны Габулу или отправляются в ад вместе со своими командами. В голове крысиного короля уже созрел вероломный план. Серая хмарь так и не развеялась, когда толпа крыс подошла к каменным стенам форта Блейдгирт. Габул наблюдал за ними из окна пиршественного зала.

— Полюбуйтесь только на этот грязный сброд, — бормотал он себе под нос. — Им бы только ошиваться по кабакам и тавернам.

Габул хорошо знал своих крыс, — и верно, все они от кончика драного хвоста до испещренного шрамами носа были грабителями и убийцами. Толпа пиратов пестрела разноцветными лохмотьями, некоторые надели стоптанные башмаки и линялые тельняшки, а другие вырядились в грязные, рваные шелка, добытые разбоем. Повсюду сверкали серьги и кольца, болтающиеся в ушах, в носах и на хвостах; окровавленные повязки, разорванные уши и выбитые глаза. Как всегда, крысы были вооружены до зубов; крысиная шайка, оснащенная саблями, мечами, кинжалами, копьями и пиками, походила на огромное клыкастое чудовище.

Габул восседал на своем троне и, насупив брови, смотрел на колокол. Пиршественный зал уже кишмя кишел крысами, столы ломились от еды и питья, невольники с трепетом ожидали приказаний. Пираты, которым не хватило места за столами, плюхались прямо на пол. Но к еде никто не прикасался. В воздухе висела напряженная тишина; против обыкновения, Габул не хохотал, не выкрикивал своих грубых шуток, не отдавал распоряжений.

Сжимая когтистыми лапами оружие, крысы ждали момента, чтобы пустить его в ход. Капитаны держались поближе друг к другу; все они, Смертоклык с «Черного паруса», Флогга с «Крысиной головы», Куцехвост с «Острого клыка» и Лупоглаз со «Стального клинка», устроились за одним столом. К ним присоединились капитаны трех судов, стоявших на ремонте, — Кособрюх с «Ночного разбойника», Кошкодер с «Крысиного когтя» и Гнилозуб С «Крабьей клешни». Эти семеро не сводили с Габула глаз, и под их холодными, подозрительными взглядами он невольно поеживался; даже Куцехвост, без году неделя ставший капитаном, смотрел так же нагло и дерзко, как остальные.

Наконец тяжкий вздох Габула нарушил тишину. Король поднялся и неторопливо вытащил из ножен свой кривой меч. Внезапно он швырнул меч на пол; сверкающее лезвие зазвенело по каменным плитам. Габул указал на ближайшего к себе пирата:

— Эй, парень, похоже, ты не слишком много нахапал.

Как тебя зовут, приятель?

— Рваношкур, — пробормотал ошарашенный пират, и впрямь донельзя оборванный и грязный.

Габул кивнул:

— Что ж, Рваношкур, подними этот прекрасный клинок. Меч короля отныне принадлежит тебе. Смелее, приятель. Бери, он твой.

Раздувшись от гордости, Рваношкур схватил меч. Никто из простых пиратов и мечтать не смел о таком оружии.

Габул повернулся к собравшимся. Он вновь горестно вздохнул, широко раскинул лапы и начал свою речь:

— Братва! Куда мы катимся? Кругом предательство, ложь, обман. Знали бы вы, парни, как это горько старине Габулу. Подумать только, Бладриг, мой капитан, в глаза насмехался надо мною, как над последней тварью! А Салтар, его братец, из мести чуть не прикончил меня в собственном доме, да еще когда я был без оружия. — Габул сокрушенно затряс головой. — Да, парни, черные дни настали, скажу я вам, черные дни. Я-то давно знал, что те два ублюдка точат на меня зубы. И все же я принял их в форте Блейдгирт с распростертыми объятиями, и их команды тоже. Многие из вас своими глазами видели, как они отплатили мне за гостеприимство. Доблестные мои соратники, те двое были подлыми предателями. Они хотели забрать в свои грязные лапы мой остров, форт, ваши корабли. Будь вы здесь, уверен, вы приняли бы сторону старины Габула. Он умеет ценить преданность и верность.

Габул подошел к колоколу и ударил по нему пустым кубком. Двадцать невольников, шатаясь от тяжести, притащили огромный сундук с награбленным и высыпали его содержимое перед королем. Драгоценности, ожерелья, браслеты, шелка, оружие каскадом хлынули на пол. Крысы пожирали сверкающую груду жадными взглядами.

Габул повернулся к семерым капитанам:

— У звезд, что красуются на небе, по семь лучей. Идите же, славные мои капитаны, возьмите все, что вам приглянется. Сокровища — это жалкий хлам для старины Габула. Верные друзья, на которых можно положиться, — вот его богатство.

Спотыкаясь и отталкивая друг друга, капитаны ринулись к сундуку. Дорвавшись до сокровищ, они принялись пихаться, царапаться и кусаться, хватая шелка и драгоценности и засовывая их в карманы. Наконец, с полными охапками сокровищ, капитаны отошли от сундука. Но на полу еще оставалась целая гора добра.

— Я вижу, вы продувные бестии, — насмешливо проронил Габул. — Как только дошло до барахла, и думать забыли о своих парнях. Посмотрим, ребята, сумеете ли вы подчистить этот хлам дочиста. Налетай!

Раздался дикий рев, и свора крыс бросилась на добычу. Тут же вспыхнули десятки драк: сцепившись клубком, крысы катались по полу, раздирая когтями чужие морды, визжа и кусаясь. Заливаясь злорадным хохотом, Габул довольно взирал на дерущихся. Его план сработал.

Крысиный король вскочил с трона и, шныряя между пиратами, принялся подзуживать их:

— Да, братва, немного вам досталось — медные серьги да тупые кинжалы. Лопни мои глаза, будь я на месте ваших капитанов, не прикоснулся бы к добыче, пока каждый из моих матросов не получит свое. Хо-хо, Битонос, старина, привет! Видал, как отличился Смертоклык? Двинул твоему капитану Лупоглазу, так что бедолага едва не загнулся. Да, слабак он, твой Лупоглаз, одно слово. Драноух, приятель, неужели тебе досталась лишь пара вшивых серег? Негусто для такого молодца. Зато Куцехвост натолкал полные карманы. Похоже, он вообразил, что вся добыча принадлежит ему по праву, а сам-то без году неделя в капитанах. Н-да, промахнулся я, сделав этого болвана капитаном. Будь у меня время пораскинуть мозгами, я бы передал «Острый клык» тебе, приятель. Но не горюй. Будет и на твоей улице праздник.

Через несколько минут от кучи драгоценностей не осталось и следа. Теперь крысы бросились к столам и жадно накинулись на еду: каждый злобно поглядывал на соседа, испытывая больше доверия к Габулу, чем к своему капитану.

Повелитель пиратов решил, что настало время выложить козырную карту. Он ударил в колокол, требуя тишины:

— Навострите уши, ибо я открою вам нечто важное.

У нас завелся еще один предатель, подонок, в сравнении с которым те два — жалкие сосунки. Сейчас его здесь нет.

Кто он, этот гад, читаю я вопрос в ваших отважных взорах! Кривоглаз, отвечу я вам. С младых когтей мы с ним бороздили моря, пуд соли вместе съели, и вот что он выкинул — увел мой лучший корабль, «Темную королеву». Да, ту самую, где капитаном был этот прохвост Салтар. Я-то доверял Кривоглазу, как брату, и вот чем отплатил этот мерзавец за мою доброту. Но это еще не все.

Трижды, слышите, трижды «Темной королеве» удавалось захватить богатую добычу. Я позволил оставить эти сокровища на борту. Там, на корабле, горы драгоценностей, в сравнении с которыми то, что вы видели здесь, — ничтожная песчинка. И все досталось Кривоглазу! Так вот, во что бы то ни стало я хочу заполучить его голову, его подлую башку! Тот из вас, кто приведет в мою гавань «Темную королеву» с головой Кривоглаза, получит все сокровища, до единого перстня! Что на это скажете, бесстрашные мои головорезы?

Не успел он договорить, как крысы, сметая все на своем пути, устремились к выходу. В дверях возникла давка, пираты осыпали друг друга ругательствами и щедро награждали тумаками — всем хотелось немедленно выйти в море на поиски Кривоглаза и набитой сокровищами «Темной королевы».

— Эй, Леддер, дуй вниз, в гавань, поднимай паруса!

— Снимаемся с якоря, Фрот. Мы должны сцапать их!

— Бычеморд, скликай команду на борт! Да поживее!

— Поторапливайтесь, подонки. Шевелите своими клешнями — награда того стоит.

Одним из самых последних пиршественный зал покинул Рваношкур, он важно шествовал с мечом Габула на плече. Крысиный король окликнул его:

— Рваношкур, приятель, подойди-ка сюда!

Рваношкур приблизился к своему повелителю и отдал салют мечом:

— Что прикажешь, мой повелитель?

Габул покачал головой, будто в задумчивости:

— Замахнись-ка мечом, я хочу посмотреть, как это у тебя получится.

Рваношкур исполнил приказ. Габул недовольно поморщился:

— Плоховато, приятель. Давай я покажу тебе, как обращаться с таким клинком.

Рваношкур протянул Габулу меч. Замерев от восторга, он смотрел, как Габул рассекает воздух сверкающим клинком. Но вдруг восторг в его глазах сменился ужасом — последним взмахом крысиный король отсек пирату кончик уха. Затем, злорадно осклабившись, он приставил меч к горлу Рваношкура:

— Видал, приятель? Отточен на славу. Ты, верно, хочешь, чтобы я показал, как протыкают им глотку? Или все же уберешься с глаз долой, а эту игрушку оставишь старине Габулу?

Мгновение спустя Рваношкура словно ветром сдуло — до ушей Габула доносилось лишь бешеное топанье лап.

Не помня себя от страха, злополучный пират вылетел из крепости и бросился в гавань, на свой корабль.

Сотрясаясь от дикого хохота, Габул сунул свое оружие в ножны и развалился на троне.

Встревоженные рэдволльцы столпились в дверях лазарета, заглядывая внутрь, где на кровати неподвижно распростерлась Буря Чайкобой. Расстроенный до слез Сакстус кусал губы:

— Это все из-за меня. Из-за этих стихов. Глаза бы мои их не видели. И зачем только я их прочел! Дандин ободряюще похлопал друга по плечу:

— Что за чушь, Сакстус! При чем тут ты? Кто ж мог знать, что так выйдет? Да и Буря вовсе не похожа на неженку, которая чуть что падает в обморок.

Симеон, который колдовал за маленьким столиком, составляя снадобье из целебных трав и корней, повернулся К друзьям:

— Верно сказано, Дандин. Буря вовсе не неженка.

Чутье подсказывает мне — ей довелось перенести то, что под силу далеко не каждому. Наша Буря Чайкобой — крепкий орешек.

— Ты прав, Симеон, — вступил в разговор аббат. — Но мне почему-то кажется, что нашу юную гостью зовут вовсе не Буря Чайкобой. Хотел бы я знать, кто она и откуда.

Симеон опять принялся толочь что-то в ступке.

— Может статься, именно сейчас нам удастся это выяснить. Сестра Шалфея, у тебя все готово?

В дверях появилась сестра Шалфея:

— Матушка Меллус, отец Бернар, брат Губерт, входите, вам лучше присутствовать при том, что здесь будет.

Дандин, Сакстус, да и ты, Тарквин, заходите тоже. Но чтобы тише воды, ниже травы. А всем остальным пора спать. Через два часа солнце встанет. Для гостей приготовлены постели в Пещерном Зале.

Буря по-прежнему не шевелилась. Сестра Шалфея, меняя холодную примочку на лбу мышки, заметила глубокий шрам. Она осторожно приподняла голову Бури, а Симеон влил ей в рот несколько капель своего снадобья.

Мышка облизала губы, вздохнула и откинулась на подушку. Казалось, она крепко уснула. Симеон присел рядом, нагнулся к уху Бури и тихонько заговорил:

— Ты среди друзей, дитя мое, в полной безопасности.

Расскажи нам, что с тобой стряслось. Припомни все по порядку, с самого начала. Ты слышишь меня?

Ресницы Бури дрогнули. Она глубоко вздохнула и заговорила — спокойно и размеренно. Брат Губерт немедленно устроился за столиком в углу и схватился за перо, чтобы записать услышанное.

История, рассказанная девицей мышиного племени, именующей себя Буря Чайкобой. Записана братом Губертом, летописцем аббатства Рэдволл:

— Вот уже много дней, как я и мой отец Джозеф отправились в путь по морю. Корабль наш называется «Барвинок». Команда целиком состоит из землероек. Это их первое плавание, поэтому всем немного не по себе. Но капитан Ясень, по-моему, смел и решителен. Это капитан объяснил нам, что лишь морем мы сможем доставить огромный колокол в крепость Саламандастрон.

Колокол наш укреплен на. палубе, мы с отцом часто сидим около и любуемся, как солнце играет на его блестящей поверхности. Отец и сам весь светится от гордости, когда говорит со мной о колоколе.

— Я уверен, Мэриел, барсук Ронблейд Широкая Полоса будет доволен моей работой, — часто говорит он. — Смотри, солнце опускается в море и наш колокол точно пламенем охвачен. Не зря на него ушло столько драгоценного металла — меди, бронзы и золота. А еще я добавил серебра, чтобы голос колокола стал нежнее и мелодичнее.

Мой отец — самый мудрый и сильный из всех мышей.

И уж конечно, он самый лучший в мире колокольный мастер. Но когда я говорю ему об этом, он только смеется.

Скалистые рифы заставили наш корабль отойти дальше от берега. Теперь земля совершенно исчезла из виду, и куда, ни бросишь взгляд — кругом лишь волны. У меня частенько захватывает дух, особенно когда ветер вздымает огромные валы, угрожая обрушить их на палубу. Команда тоже немного приуныла. Но отец утверждает — все в полном порядке. Так ему сказал сам капитан Ясень. Что ж, капитану можно доверять. Не сомневаюсь, он в целости и сохранности доставит нас в крепость, где правит владыка барсук.

С самого рассвета нас преследует огромный черный корабль с багровыми парусами. Все в тревоге, я вижу это. Капитан Ясень что-то шептал на ухо отцу, и мне удалось разобрать слова «крысы-пираты». Отец отвел меня вниз, в каюту. Приказал забраться под койку, закутаться одеялами и не высовывать носа. Только я совсем не боюсь крыс.

Меня душит гнев. Пусть только сунутся, я не дам им спуску. Жаль, что отец запер меня в каюте.

Пираты у нас на борту — наверху грохот, треск, визг и топот. Лязг металла, треск дерева, ужасающие вопли.

Я должна выбраться отсюда! Как могу я лежать здесь, когда все сражаются с крысами. Вдруг все стихло. Теперь до меня доносятся лишь стоны раненых да скрип веревок.

Неужели я ничем не помогу своим?

В коридоре послышался шум, тяжелые шаги, бряцанье оружия. Дверь с треском распахнулась. Я выглянула в щелочку меж одеялами — в каюту ворвались три здоровенные крысы и тут же сцепились, вырывая друг у друга флягу с вином, которая стояла на столе. Один — разбойники называют его Хватколап — завладел фляжкой, но другой, громила по имени Салтар, двинул его в брюхо и отобрал добычу. Хватколап рухнул на пол. В этот момент корабль накренился, и тот закатился под койку. Я завизжала, а он отбросил прочь одеяла и взревел:

— Лопни мои глаза, славная находочка! Гляньте-ка, здесь смазливая мышка!

И он попытался вытащить меня из-под койки, но я зубами вцепилась ему в горло. Взвыв, разбойник выпустил меня. Глаза его закатились, и он затих. Салтар расхохотался и повернулся к другому пирату:

— Шустрая мышка попалась, Леддер! Ишь ты, придушила старину Хватколапа! С ней надо держать ухо востро!

Оба кинулись на меня. Труп крысы помешал мне увернуться. Салтар и Леддер набросили на меня одеяло и принялись колотить. Я не могла шевельнуться и едва не теряла сознание.

Крысы вытащили меня на палубу. Сквозь прореху в одеяле я вижу, что отец и капитан Ясень тоже здесь. Они привязаны к колоколу. Тела их покрыты ранами и кровоподтеками, Все матросы лежат на палубе — кто убит, кто ранен, кто связан. Салтар что-то говорит Леддеру — насчет того, что рыба проголодалась…

Примечание брата Губерта. Тут девица мышиного племени пришла в крайнее беспокойство, начала стонать и метаться. Матушка Меллус уложила ее на подушки, а травник Симеон влил ей в рот еще несколько капель своего снадобья. Молодая мышь успокоилась, несколько минут полежала неподвижно, а потом вновь заговорила. Привожу здесь ее рассказ со всей доступной мне точностью.

— Сейчас зима, и мне холодно. И все время хочется есть. Отец мой тяжко болен — всего один раз мне удалось увидеть его, когда его приводили наверх для разговора с Габулом. Габул требует, чтобы отец выстроил для него колокольню. Отец отказался наотрез. Габул пришел в бешенство и приказал отправить отца назад в подземелье, держать его в клетке, пока тот не одумается. Кривоглаз, один из прихвостней Габула, говорит, мол, у них есть верное средство заставить отца подчиниться. Средство это — я, его дочь. Габул заявил, что, если голод, холод и страдания не сломят духа моего отца, они проверят, насколько сильны его родительские чувства.

Что до меня, я ненавижу крысиного короля всеми силами души. Среди крыс Неистовый Габул отличается чудовищной кровожадностью и свирепостью. Даже с виду он мерзок — безумные красные глаза, золотые клыки с изумрудами, длинная клочковатая борода. На острове Терраморт все перед ним трепещут. Меня Габул зовет Оборванкой и заставляет прислуживать себе за столом. Если он в хорошем настроении, мне достаются объедки.

Когда же на него находит очередной приступ злобы, издевательствам нет конца. Много раз я пыталась бежать, но кругом здесь стража. Меня ловили и били до полусмерти. Габул пригрозил убить отца, если я попробую бежать еще раз. Как мне вырваться отсюда? Как спасти отца?

Примечание брата Губерта. Девица мышиного племени принялась плакать и скрипеть зубами. Симеон объяснил нам, что сейчас она как наяву переживает все, что с ней было. Он дал ей еще одну порцию своего снадобья, и она успокоилась. Немного отдохнув, она продолжила свой рассказ. К сожалению, она говорит теперь слишком быстро, и я с трудом за ней поспеваю.

— Я накрывала на стол, расставляла любимые блюда Габула. Он обожает жареных чаек и крепкое вино. Сегодня крысиный король рвет и мечет от злобы. Я знаю почему.

Наш корабль «Барвинок» он переименовал в «Крабью клешню» и назначил капитаном крысу по имени Твердолоб. Но корабль, выйдя из бухты острова Терраморт, в первый же день налетел на скалы. Судно осталось без руля, в днище образовалась пробоина. Габул потребовал к себе Твердолоба и принялся осыпать его оскорблениями. Наверняка он хочет вызвать пирата на драку. Правда, сейчас при Габуле нет оружия. Твердолоб выхватил меч. Габул тут же выхватил из-под стола свой меч. Он. замахнулся и вдруг повалился на пол. Это я проходила мимо с грудой тарелок и сбила его с ног. Твердолоб ястребом кинулся на лежащего короля, но тут подскочил другой пират, Куцехвост, и вонзил Твердолобу кинжал в спину. Габул вскочил и сам прикончил бывшего капитана. Потом он повернулся ко мне.

— Все, Оборванка, больше не лизать тебе тарелок! — завопил он. — Хитрая тварь, хотела потрафить этому ублюдку, помочь ему со мной разделаться! Так отправляйся в преисподнюю вслед за этим гадом!

Габул подходит все ближе и ближе, в его когтистой лапе сверкает меч. Неужели нет спасения… Неужели он убьет меня. — Ярость накатывает на меня волной. Нет, так просто я не сдамся. Схватив меч Твердолоба, я, бросаюсь к столу и швыряю кувшин с вином прямо в морду Габулу. Вино залило ему глаза, он пошатнулся, и я ударила его мечом. Отличный удар — прямо по башке. Оглушенный, Габул мешком валится на пол. Сейчас я расплачусь с ним за все. Но крысы, целая свора крыс наваливается на меня со всех сторон, осыпая ударами. В глазах у меня темнеет…

Примечание брата Губерта. Мы полагали, что молодой мыши потребуется еще одна доля успокоительного. Однако, минуту помолчав, она собралась с силами и продолжала:

— Темнота, непроглядная темнота вокруг… Дождь, ветер, страшный ветер. Я связана веревкой. Вокруг голые серые скалы. Слышно, как волны бьются внизу о каменный берег. Голова раскалывается, от боли. Рядом Габул.

Я слышу его голос, но шум волн и ветер не дают разобрать слов.

— Это мышиное отродье дерзнуло ударить самого Великого Габула. Такой наглости нельзя терпеть, не так ли, милая моя Оборванка? Предупреждал меня Салтар: с тобой держи ухо востро. Подонок был прав, мышка ты и впрямь шустрая — на свою беду. Ну, теперь воюй сколько хочешь — — с взбесившимся морем!

Он толкает меня. Я лечу с высоченной скалы. К веревке привязан огромный камень. Но вот он ударился о скалу и раскололся на куски… Отец, отец, помоги… Ледяная вода обжигает холодом… Громадные волны вздымаются выше гор. Веревка размокла в воде, теперь мои лапы свободны. О, вот обломок дерева — я цепляюсь за него. Море рычит и воет, словно злобный зверь. — Отец… Отец… Я вернусь к тебе…

Вернусь во что бы то ни стало.

— С меня хватит!

Всем тяжело было видеть, как страдает маленькая мышка, в сущности почти ребенок, хотя сейчас ее мучили лишь воспоминания. Первой не выдержала матушка Меллус. Она схватила мышку в охапку и направилась к дверям.

— Бедняжка настрадалась за десятерых, — ворчала барсучиха себе под нос. — Да и у меня тоже все сердце изныло. Сил больше нет слушать такие страсти. Мы с Мэриел отправляемся спать. Уляжемся в саду под деревьями. Скоро уже солнце встанет, но там, в саду, хорошо, прохладно. И пусть никто не шумит и не беспокоит нас! — И барсучиха захлопнула дверь.

Все остальные смущенно переглядывались. Наконец слепой Симеон нарушил неловкое молчание:

— Верьте моему слову, с ней теперь все в порядке.

Жуткая история, что говорить… прямо дух захватывает.

Каких только напастей не пережила Буря… то есть Мэриел. Теперь ей нужно отдохнуть как следует. Но думаю, то, что мы узнали, кто она на самом деле, к лучшему для всех.

Аббат Бернар спрятал лапы в широкие рукава рясы и зевнул:

— Ты, как всегда, прав, Симеон. Кстати, как следует отдохнуть сейчас не помешает всем. Что до меня, я только и мечтаю добраться до подушки.

Тарквин трагическим жестом прижал лапу ко лбу:

— Хорошенькое дело! Ну вы, слышь, даете. Завалиться дрыхнуть, когда еще осталось столько всяких вкусностей!

Неужели никто не хочет составить мне компанию и немного закусить? Я, слышь, тоже могу рассказать много интересного. Например, о самой красивой представительнице заячьего племени. Ее зовут Хон Рози, и никто не может сравниться с ней ни красотой, ни умом, так вот!

— Прибереги свой рассказ для долгого зимнего вечера, тогда всякая болтовня кстати, — усмехнулся Дандин. — А я отправляюсь на боковую. Спокойной ночи всем! Или, точнее сказать, спокойного утра!

 

13

Порывистый южный ветер развеял остатки тумана. «Темная королева» на всех парусах мчалась в кромешной тьме.

Кривоглаз знал, что следовать северным курсом опасно. И все-же на северо-востоке риск угодить в лапы приспешников Габула был меньше, чем на северо-западе. К тому же крысиный капитан лучше знал берег в восточном направлении. До рассвета оставалось несколько часов.

— Держи курс к берегу, Рыбоед, — приказал Кривоглаз рулевому. — Острозуб, измеряй почаще глубину, а то сядем на мель. Фринк, дуй на мачту, глаз не своди с северо-запада. Если покажутся паруса, живо ко мне. А я пойду вниз, разберусь с картами.

В бывшей каюте Салтара нашлось несколько карт, но точностью они не отличались. Как правило, крысы рыскали по морю наугад, полагаясь на удачу да на свое пиратское чутье. Кривоглаз взял обрывок пергамента и принялся по памяти рисовать собственную карту побережья.

— Хм, если память мне не изменяет, где-то здесь должна быть барсучья гора. А здесь, у самого берега, болота. Тут, на севере, сплошные скалы, затем дюны и земля этих проклятущих жаб. Где-то здесь в море впадает река.

Она петляет в лесах, и весь берег там порос лесом. Значит, надо смотреть, не видно ли справа деревьев. Нутром чую, река близко.

Занимался день. «Темная королева» по-прежнему держала курс на северо-восток, устремляясь все ближе к берегу.

К капитану подошел Кайбо, седой пират, потрепанный во многих схватках; он принес дурную весть:

— Жратва у нас вышла вся, капитан. Осталось несколько сухарей, да о них только клыки точить. И пресной воды ни капли.

Кривоглаз ударил кулаком по перилам:

— Прекрати скулить, Кайбо! Скоро у нас будет много воды и жратвы.

— Земля!

Кривоглаз хлопнул Кайбо по спине и подмигнул своим единственным глазом:

— Так-то, приятель. Я слов на ветер не бросаю. Черта с два нас теперь найдут Габуловы прихвостни. Рыбоед, Острозуб, смотрите во все глаза, не покажется ли между деревьями река. Фринк, что там у тебя? Парусов не видать?

— Какие там паруса, капитан! Небо чистое, как стеклышко, за нами гонятся только чайки!

Услышав это, Кривоглаз окончательно воспрянул духом. Подгоняемая крепнущим южным ветром, «Темная королева» неслась вдоль берега.

Наконец они увидели реку, петляющую в глубокой расщелине меж песчаных холмов. Но к этому часу начался отлив. Кривоглаз опять приуныл. Хотя поиски увенчались успехом, драгоценное время было упущено. Он прекрасно понимал, что попутный ветер дует не только В его паруса, но и в паруса пособников Габула. Рано или поздно — скорее рано, чем поздно, — погоня настигнет «Темную королеву». А сейчас им никак не войти в реку.

Проклятый отлив смешал все карты.

Доберись они до реки чуть раньше, успели бы скрыться в глубине лесов — и тогда поминай как звали. А сейчас преследователи могут брать их голыми лапами. Кривоглаз крепко выругался. Потом приказал бросить якорь и обратился к пиратам с речью:

— Слушай сюда, братва! Похоже, мы влипли — плыть нельзя до самой ночи. Но я кое-что придумал. Мы волоком потащим корабль. Там дальше, в лесу, нас никто не отыщет. И там мы отдохнем как следует. Воды там залейся, фруктов и всякой другой жратвы — заешься. Уж старина Кривоглаз врать не будет, парни!

— Дохлым жабам рассказывай свои сказки, Кривоглаз.

Конечно, с тебя и спрос короток, с бедолаги одноглазого, а все же и половины глаза хватит, чтобы увидеть — река слишком мелка для «Темной королевы». Нашел дураков — тащить корабль волоком! Этак пупок развяжется.

Единственный глаз крысиного капитана яростно сверкнул на наглеца, дюжего малого.

— Заткни пасть, Клыкач! А вы, парни, выбирайте. Или мы потащим корабль волоком, хотя, конечно, придется попотеть, зато шкуры свои спасем. Или развалимся на берегу, как жареные утки на блюде, и будем ждать у моря погоды. И дождемся — головорезы Габула подоспеют и сцапают нас. Ну так что?

Клыкач и еще несколько крыс что-то недовольно ворчали себе под нос, но возразить вслух Кривоглазу никто не решился — все понимали, что другого выхода нет.

Увидев, что бунт подавлен в зародыше, крысиный капитан принялся отдавать приказы:

— Значит, решено! Теперь все выходите на берег — и не только крысы, но и эта падаль, галерные рабы, тоже.

Разделимся на две группы. Одна пойдет по левому берегу, другая — по правому. Корабль потащим на канатах. Налево пойдет якорный канат. Кайбо, Фринк! Быстро отыщите еще один, такой же прочный, для правого борта.

Когда я скомандую «тянуть» — всем тянуть, а не валять дурака! Все ясно, болваны? Тогда живо на берег.

Стоя по пояс в воде, Кривоглаз окинул придирчивым взглядом обе колонны крыс и невольников. Затем вытащил из ножен меч, плашмя ударил клинком по воде и взревел:

— Раз-два! Взяли!

Кряхтя и поскуливая от напряжения, матросы натянули веревки; но, хотя пот и катил с них ручьями, а лапы по колено увязли в песке, корабль не двинулся с места.

— Налегай, недоноски, налегай! Раз-два! Взяли! Вижу, вы только жрать мастера! Еще раз! Взяли!

Канаты затрещали, точно собираясь вот-вот лопнуть, и «Темная королева» медленно двинулась вперед. Каждый дюйм стоил матросам неимоверных усилий. Кривоглаз выбрался из воды и возглавил колонну на левом берегу.

— Хо-хо, висельники! Идет! Давай шевелись! Ничего, не переломитесь! Налегай!

«Темная королева» преодолела расстояние, вдвое превосходящее ее собственную длину, и вдруг зарылась носом в песок: она прочно села на мель.

Клыкач первым отшвырнул канат. Он бросился к реке и принялся жадно пить; еще несколько крыс последовало его примеру.

— Кончай лакать, ленивые твари! — выходил из себя Кривоглаз, размахивая мечом. — Ну-ка взялись за веревки, вы, падаль вонючая! Да я вас в порошок сотру! Я три шкуры с вас спущу, болваны, я…

И тут в море показался корабль, на всех парусах несущийся к берегу, — то был «Острый клык» капитана Куцехвоста.

— Мэриел, ты слышишь меня? Ты помнишь, что тебя зовут Мэриел, дочь Джозефа Литейщика?

Мышка схватила свой Чайкобой, лежавший на подоконнике, — веревка уже совсем просохла. Взмахнув ею для пробы, мышка довольно хмыкнула: хотя теперь Чайкобой был чистым, он по-прежнему остался грозным оружием.

— Ты что, Дандин? Конечно, я помню, как меня зовут.

И как зовут моего отца — тоже. Вообще, теперь я все помню. Отойди-ка.

Вслед за Мэриел Дандин и Сакстус сбежали вниз по лестнице, пересекли Большой Зал и оказались на кухне.

Мэриел схватила пустой мешок из-под муки и вытряхнула его. Потом принялась торопливо пихать в мешок всю еду, какая только попадалась ей на глаза. Опешивший Сакстус сунул лапу в рот:

— Мэриел! Что ты делаешь?

— Разве не видишь? Собираю еду в дорогу.

В кухню вбежали брат Олдер и его помощник ежик Коклебур.

— С добрым утром! Позволь узнать, почему это ты тут хозяйничаешь?

— Простите, но в пути не обойтись без припасов. Не волнуйтесь, потом я все верну.

Мэриел приподняла мешок, проверяя, тяжел ли он, и закинула его себе за спину.

Брат Олдер предостерегающе поднял лапу:

— Прошу тебя, погоди немного. В таком деле спешка ни к чему.

Мэриел тут же схватилась за Чайкобой:

— Лучше не мешайте. Здесь, в аббатстве, все были так добры ко мне, и я вовсе не хочу причинить вред кому-нибудь из здешних жителей. Но мне надо уйти, и никто меня не остановит.

Испуганный Коклебур подскакивал на месте, путаясь в своем длинном фартуке.

— Ой, брат Олдер, не перечь ей, не надо! Пусть идет.

Я видел, что она вытворяет этой своей штуковиной, Чайкобоем.

Дандин встал между Мэриел и братом Олдером:

— Не горячись, Мэриел. У нас в аббатстве все живут в мире и согласии. И тот, кто приносит сюда раздоры, совершает большой грех. Мышка тряхнула головой:

— Что ты несешь, Дандин? Разве я хочу раздоров?

Я не собираюсь ни с кем ссорится и никого обижать. Но у меня есть враги, ты знаешь. И с ними я должна свести счеты. Так что отойди с дороги.

— Как же ты собираешься сводить счеты с врагами, Буря Чайкобой?

Мышка обернулась. В дверях кухни стояли матушка Меллус, аббат Бернар, Симеон и Тарквин.

— Никакая я не Буря Чайкобой. Вы знаете, мое имя Мэриел, — возмутилась мышка.

Слепой Симеон на ощупь приблизился к ней и тронул за рукав:

— Тогда почему ты по-прежнему ведешь себя как Буря Чайкобой? Зря ты так развоевалась, дитя мое, — ведь ты среди друзей, которые хотят тебе помочь.

Мэриел, насупившись, уставилась в пол:

— Без помощи обойдусь.

— Неправда, Мэриел. — В голосе матушки Меллус зазвучали строгие нотки. — Нет на свете такого существа, которое не нуждается в помощи других. Как ты думаешь, почему у нас здесь все ладится? Потому что мы живем дружно и стараемся во всем друг другу помогать. Думаешь, такое аббатство, как наше, под силу построить кому-нибудь одному? Нет, с большим делом в одиночку не справиться! А теперь скажи-ка мне, куда это ты собралась — с мешком ворованной еды, в чужом платье и с этой жуткой веревкой?

Мэриел растерялась. Старшие говорили с ней спокойно и дружелюбно, но ей вдруг стало ужасно стыдно. Мешок выскользнул у нее из лап, а к глазам подступили предательские слезы.

Тарквин пришел ей на помощь.

— Слышь, старушка, прекрати разводить сырость, — сказал он и положил на плечо мышки свою сильную лапу. — Выше нос, так вот! Распускать нюни — это последнее дело. Мы сейчас отправимся все вместе в эту пыльную берлогу, сторожку или как бишь ее. И будем, значит, там держать совет. Сядем рядком и все решим ладком, так вот!

Аббат протянул Мэриел чистый платок, чтобы она вытерла глаза:

— Отличная идея, Тарквин. Обсудим все как следует, глядишь, и добьемся толку. Как говорится, одна голова хорошо, а две лучше. А у нас их будет не две, а добрых полдюжины. Давайте-ка все в сторожку.

Так как в сторожке было слишком пыльно и тесно, все устроились снаружи, на ступеньках в тени крепостной стены. Аббат распорядился, чтобы им принесли сюда завтрак.

— Ну, Мэриел, открой нам все-таки, куда ты собралась? — скрестив лапы на груди, спросила матушка Меллус.

— На остров Терраморт.

— А ты знаешь, где он, этот остров?

— Нет пока. Но уж если я решила — найду обязательно.

— Смотри только, со спеху не наделай смеху, — заметил слепой Симеон.

Мышка мгновенно надулась:

— Вижу, вы меня за дурочку держите!

— Симеон не хотел обидеть тебя, милая, — возразил аббат. — Но он прав, такое дело с наскока не решить.

Выясним прежде, где он, этот Терраморт. Боюсь, ты долго его проищешь, коли будешь бродить по свету наугад.

Друзья, припомните, вдруг кто-нибудь слыхал об этом острове. Может, это название упоминается в древних книгах или в старинных песнях. Или кто-нибудь из путешественников рассказывал о нем.

— Кажется, я кой-чем могу тут помочь. — Стоя в дверях сторожки, брат Губерт давно уже прислушивался к разговору. — О, да тут у вас пир горой. Пожалуй, составлю вам компанию.

Симеон вежливо кашлянул:

— Я так понимаю, ты, Губерт, знаешь что-то про этот Терраморт.

Брат Губерт захлопал своими близорукими глазами:

— Я-то сам о нем слыхом не слыхивал. А вот есть у нас тут один юнец — вы его все знаете. Как-то раз сей юный представитель мышиного племени пришел в сторожку, чтобы изучать историю аббатства. Видно, ему показалось, что я задремал, и он не мешкая бросил книгу и принялся рыться в тех пергаментах, что оставил Филдроун Странник.

Тарквин чуть не подавился пирожком.

— Филдроун! — вскричал он. — Как я сам-то не вспомнил, башка садовая! Да уж, старина Филдроун видел на своем веку больше стран, чем у ежа иголок, так вот! Они. слышь, с моим папашей, стариком Ларквином, были друзья не разлей водой.

Брат Губерт сердито фыркнул:

— Думаю, это всем уже ясно. Так вот, прежде чем меня столь бесцеремонно прервали, я как раз рассказывал о Филдроуне. Как-то зимой, когда на земле лежал глубокий снег, мне выпала честь дать в своей сторожке приют этому знаменитому путешественнику. Уходя, он оставил мне несколько свитков, в которых описывал свои путешествия, — этих свитков у него накопилось столько, что носить их с собой стало обременительно.

На этот раз старика прервал Дандин:

— И где же теперь эти свитки, брат Губерт? По-прежнему у вас?

— У меня ничего не пропадает. К сожалению, сторожка моя тесновата и найти в ней что-нибудь не так-то просто.

Не успел он договорить, друзья наперегонки бросились и сторожку — всем не терпелось отыскать свитки. Брат Губерт в тревоге побежал вслед:

— Не смейте рыться на полках! У меня ведь все разложено, и не как придется, а по системе. А вы мне устроите ералаш, и поминай как звали ценные рукописи!

— Кончай нам очки втирать, Губерт, — усмехнулся Симеон. — Знаем мы твою систему. Свалишь все в кучу, и пусть себе пылится. Хоть я и слеп, вижу твою систему насквозь — достаточно коснуться лапой полок. Ничего, дружище. Все к лучшему — мы не только рукописи найдем, но еще и перетрясем весь твой хлам. Глядишь, в твоей Пыльной сторожке станет попросторнее. Думаю, нам стоит сгрести с полок все до последнего пергамента и перетащить на лужайку. А то здесь и задохнуться недолго.

Жаркие лучи полуденного солнца освещали лужайку, заваленную книгами, рукописями, свитками и пергаментами.

— Куда только они запропастились, — огорченно покачал головой Сакстус. — Я бы их с первого раза узнал.

На верхней ступеньке лестницы, ведущей на крепостную стену, устроились неугомонные выдрята Бэгг и Ранн.

Они беспрестанно пихали друг друга и заливались смехом.

Братья-озорники были Мэриел по душе, но она понимала, что сейчас не время для шуток.

— Эй, ребята! — окликнула она близнецов. — По-моему, у вас не все дома. Вы, верно, не знаете, что смех беи причины — признак дурачины?

В ответ раздался новый взрыв хохота. Малолетние шалопаи смеялись так заразительно, что Мэриел и Сакстус невольно принялись хихикать, и даже брат Губерт не смог удержаться от улыбки.

— Может, хватит балбесничать, — крикнул Симеон, устремив на выдрят свои незрячие глаза. — С чего это вас так разбирает?

— Вы какие-то рукописи ищете… Ой, не могу…

— Сгребли все с полок, а брат Губерт… Ой, сейчас лопну… дал Симеону какой-то свиток… сунь, мол, под дверь, а то захлопнется…

— Я сразу сказал Бэггу… Спорим, говорю, вот эту штуковину они и ищут.

Мэриел кинулась к дверям и вытащила из-под них измятый пергамент.

— Так и есть! Это они — записки Филдроуна Странника!

Все заулыбались, потом раздался первый смешок, и через минуту воздух на лужайке сотрясался от дружного хохота.

 

14

Кривоглаз взревел благим матом:

— Не дрейфь, ребята! Зададим им жару! Докажем, что мы крысы-пираты, а не морские свинки! Сделаем отбивную из Габуловых прихвостней! Ни шагу назад! Или мы их, или они нас!

«Острый клык» подошел к берегу как можно ближе и теперь покачивался на отмели.

Команда выстроилась на палубе, зажав оружие в зубах, и ждала лишь приказа кинуться в воду. С берега им уже грозили крысы Кривоглаза.

Куцехвост первым прыгнул за борт и оказался по грудь в воде.

— За мной, парни! — скомандовал он. — Сейчас покрошим на куски эту шайку подонков, и все добро наше! Все за борт, живее!

Но Кривоглаз умел действовать решительно. Когда команда «Острого клыка» начала прыгать за борт, крысы с «Темной королевы» были уже у кромки прибоя.

Кривоглаз вошел в воду, обернулся и крикнул:

— Держаться отмели! Далеко не заходить, ясно? Не давайте им вырваться на сушу. В воде мы их в два счета прикончим. Тащите все багры и копья, что есть на корабле! Да побыстрее, ублюдки дохлые! Габул наверняка спит и видит, как бы сделать из моей шкуры барабан, а башку приколотить к мачте! Ничего, перетопчется!

Куцехвост направился прямиком к Кривоглазу:

— Выходи на честный бой! Сейчас я выпущу тебе кишки!

Кривоглаз молча выхватил кинжал, хорошенько прицелился и метнул его во врага. Куцехвост, который стоял по грудь в воде, не сумел увернуться, и кинжал вонзился ему промеж глаз. Капитан «Острого клыка» рухнул замертво. Увидев, что их предводитель мертв, крысы испуганно заметались между берегом и своим кораблем.

Теперь, когда они остались без вожака, их воинственный пыл заметно остыл.

К капитану подбежали Клыкач и Кайбо, а с ними двое невольников; они тащили копья, багры, луки и стрелы.

Кривоглаз в минуту опасности сохранял хладнокровие.

— Кайбо, остаешься здесь, с тобой половина команды!

Берите луки! Осыпайте их стрелами без передышки! Клыкач, ты и другая половина — заходите глубже. Не пускайте их к берегу. Острозуб, подай сюда зажигательное стекло, лук и стрелы.

Якорь на «Остром клыке» не был брошен, и корабль, увлекаемый отливом, начал медленно отходить от берега. Увидев, что их корабль относит, некоторые крысы бросились за ним вплавь. Другие, посмелее, пытались прорваться на берег.

У Кайбо и его стрелков были удобные мишени: стрелы вонзались в спины крыс, пустившихся вдогонку за кораблем. Стоны раненых и умирающих смешивались с воинственными воплями тех, кто не желал спасаться бегством, пытаясь отразить атаки пик и багров.

А на берегу Кривоглаз проворно смачивал в керосине лоскутья и тряпки и оборачивал ими наконечники стрел.

Солнце светило вовсю, и при помощи зажигательного стекла не составляло труда запалить эти наконечники. В сопровождении Кайбо, который нес стрелы, Кривоглаз вошел в воду. Ветер был на их стороне, и первая стрела, пущенная Кривоглазом, понеслась над головами крыс и пронзила парус «Острого клыка» — тот мгновенно вспыхнул. Минуту спустя еще две горящие кометы рассекли воздух. Одна запалила корму, другая мачту.

Кривоглаз от души веселился, пуская горящие стрелы в беспомощных крыс, тщетно пытавшихся добраться до своего корабля. С хохотом он наблюдал, как объятые огнем крысы, визжа от боли, бросались в воду. Вода покраснела от крови, а ветер все сильнее раздувал пламя, охватившее корабль. Море превратилось в настоящий ад, воздух содрогался от рева и стонов. Отлив относил горящее судно все дальше, а вслед за ним плыли тела убитых пиратов. Капитан «Темной королевы» был пьян от злобы; его единственный глаз налился кровью.

— Догнать их, парни! — истошно визжал он. — Ни один не должен уйти живым, слышите, ни один! Кончайте Габуловых прихвостней, утопите их в крови!

Когда крысы наконец выбрались на берег, Клыкач пробормотал на ухо Кайбо:

— Как бы наш Кривоглаз не лопнул от гордости. Ишь раздулся, будто он один всех покрошил. А ведь всякому ясно, не отыщи я луки и стрелы, нам бы не поздоровилось!

Кайбо согласно кивнул.

— Видал, как этот храбрец разорялся напоследок? — вполголоса спросил он. — Визжал как недорезанный: «Прикончите всех! Прикончите всех!» Многие парни с «Острого клыка» наверняка были не прочь перейти к нам. У всех на «Остром клыке» были кореша, но мы отправили их в преисподнюю!

Клыкач вонзил в землю копье:

— Ты прав, приятель. Попали мы в переплет. Этот поганый Кривоглаз — живоглот похлеще Габула. Слыхал, как он разорялся, когда я решил глотнуть водички.

Кривоглаз как раз проходил мимо; он шлепнул Кайбо по спине:

— Пошли, бездельник, вернемся на корабль. Теперь можно спокойно подождать прилива. Надрываться нет надобности.

— Ей-ей, на этом стишке голову можно сломать! Уж у моей Хон Рози, всякий знает, ума палата, да только тут и она бы сдалась. Поди догадайся, что здесь к чему!

Мэриел прицелилась и запустила в Тарквина глазированным орехом. Но заяц с легкостью поймал его ртом и в задумчивости принялся жевать.

— Я, слышь, ни разу не видал, чтобы Хон Рози разгадывала всякие там шарады. Но, понятное дело, она их щелкает, как я вот этот орех… Она ведь такая… такая…

Тут нос влюбленного зайца зажала огромная лапа матушки Меллус:

— Послушай-ка, мил друг! Если ты еще раз приплетешь свою Хон Рози, тебе несдобровать, так и знай!

Друзья сидели за большим столом в Пещерном Зале. Аббат распорядился, чтобы им никто не мешал. Мэриел взяла свиток, лежащий на столе между тарелками и чашками:

— А по-моему, это не такая уж белиберда. С помощью этих стихов вполне можно отыскать остров Терраморт. Конечно, путаницы здесь много, — видно, Филдроун Странник любил говорить загадками. Но наверное, когда я отправлюсь в путь, все эти приметы, о которых здесь сказано, попадутся мне на глаза.

Сакстус подлил себе в тарелку грибного супа:

— Мэриел, будь добра, прочти стихи вслух еще раз.

Может, кто из нас что сообразит.

— Что ж, слушайте. Вдруг на десятый раз они покажутся нам яснее.

Когда она закончила, брат Губерт принялся демонстративно протирать очки.

— Полная галиматья, и ничего больше! Старина Филдроун гнался не за правдой, а за красным словцом. Поди разберись, что тут наворочено! Носы какие-то, плавники и палконоги, да еще и выдры, муж с женой. А в довершение мертвые восстают из могил. Где это слыхано! Бред сивой кобылы — вот что это, по моему разумению.

Тарквин торопливо проглотил огромный кусок пирога с репой:

— Ей-ей, старина, ты загнул! С какой стати старик Филдроун стал бы нам лапшу на уши вешать? Нет, в этом стишке наверняка есть смысл, хотя, говоря по совести, я не понимаю ни бельмеса!

Симеон тихонько коснулся лапы Мэриел:

— Ну а ты что думаешь? В конце концов, в путь отправляться тебе.

— Не переживай за меня, брат Симеон. Мне, конечно, не довелось знать Филдроуна. Может, все здесь правда чистой воды, может, сказки. Так или иначе, других указаний на то, где находится Терраморт, у нас нет. Значит, я отыщу все те приметы, что здесь указаны, попаду на Терраморт, спасу отца и верну владыке Ронблейду похищенный колокол.

Аббат Бернар поджал губы:

— По-моему, Мэриел, ты замышляешь еще кое-что.

— Да, отец Бернар, ты прав. — В голосе мышки звенел гнев и решимость. — Я замышляю избавить мир от Габула. Расквитаться с ним — мой долг. И я справлюсь с этим одна. Спасибо, друзья мои, что вы были так добры ко мне, хотя я свалилась сюда как снег на голову. Живите в своем чудесном аббатстве долго и счастливо и не пытайтесь разделить мою участь. Каждый должен выполнить то, что написано ему на роду. И я никогда не позволю, чтобы кто-то из жителей Рэдволла рисковал из-за меня жизнью.

А теперь, с вашего позволения, я пойду спать. Завтра чуть свет я покину вас.

Когда дверь за мышкой захлопнулась, Дандин обвел взглядом сидевших за столом:

— Я пойду вместе с Мэриел. Ей не справиться в одиночку.

Матушка Меллус стукнула лапой по столу:

— Об этом не может быть и речи.

Дандин повернулся к аббату, ища поддержки. Но тот был неумолим:

— Вспомни наши заповеди, Дандин. Жить в мире и согласии, помнить о долге и обязанностях перед ближними. Ты, милый мой, обязан слушаться старших. Ты еще очень молод, и мы за тебя в ответе. Уже поздно. И самое разумное, что мы можем сделать, — отправиться спать.

Легкий ветерок, разгоняя духоту ночи, приносил живительную свежесть. Симеон, обложившись подушками, устроился в кресле возле распахнутого окна — он редко спал в постели. Уже минула полночь. Слепой травник сам не знал, дремлет он или бодрствует. Вдруг он почувствовал, что в комнате есть кто-то еще.

— Бернар, это ты? — тихонько окликнул он.

Но голос, раздавшийся в ответ, принадлежал не аббату.

То был звучный, суровый, уверенный голос. Симеон сразу понял, что ему нечего бояться неведомого гостя.

— Симеон, друг мой, юный Дандин должен покинуть обитель. В пути Мэриел понадобится его помощь.

Слепой травник ощутил, как кто-то прикоснулся к его лапе. Неожиданно комната наполнилась благоуханием лесных и луговых цветов — ирисов, барвинков, фиалок и клевера.

— В жилах Дандина течет горячая кровь Гонфа, — вновь раздался голос. — Когда-то Гонф часто приходил мне на выручку. Теперь верный друг нужен Мэриел. Идем со мной. Не бойся.

В сопровождении таинственного пришельца Симеон вышел из комнаты. Временами ему казалось, что он по-прежнему дремлет в своем кресле.

«Что ж, — сказал себе слепой травник, — раз это чудный сон, почему бы не насладиться им в полной мере».

Симеон спускался по ступенькам все ниже и ниже.

Потом он долго петлял по извилистым коридорам. Против обыкновения, слепой травник не ощупывал стены, однако ни разу не оступился; ему казалось, он не идет, а летит по воздуху, такую уверенность вселяла в него близость неведомого друга. Вот он расслышал тихий скрип открываемой двери. Симеон вошел внутрь и понял, что оказался в палате, выдолбленной в скале, — той самой, что находится глубоко под залами аббатства. Все здесь дышало тишиной и невозмутимым покоем, и в то же время воздух был словно пронизан печалью — стоял аромат давно минувших времен. Симеон глубоко вздохнул — в этом безмолвии ему вложили в лапы какой-то тяжелый предмет.

— Друг мой, прошу тебя, отдай это Дандину, — вновь зазвучал незнакомый голос. — Ничего не объясняй ему — он сам все поймет.

Слепой травник вытащил загадочный предмет из футляра и ощупал его. Чуткие лапы его проворно пробежали от драгоценного камня в эфесе по резной рукояти к отточенному клинку. Никогда раньше слепому травнику не доводилось прикасаться к мечу, но он знал — из тысяч и тысяч мечей ни один не может сравниться с тем, что оказался перед ним. То был дивный меч — послушный и легкий, как перышко. Справедливый клинок, несущий смерть злу и защищающий добро.

Симеон и сам не помнил, как вновь попал в свою комнату. В памяти у него осталось лишь, что он положил меч в ножнах возле спящего Дандина. Потом он вновь оказался у себя — голова его была ясна, а откуда-то издалека прохладный ночной ветерок донес голос неведомого гостя:

— Прощай, Симеон! Да протекут дни твои в мире и благоденствии!

Слепой травник улыбнулся и поудобнее устроился в кресле; глаза его уже слипались.

— Да пребудет с аббатством Рэдволл твой великий дух, Мартин Воитель!

 

15

Паруса «Темной королевы» пришлось свернуть, чтобы ветви деревьев, росших по берегам реки, не порвали их. По обыкновению, тяжелее всего пришлось гребцам-невольникам: их заставили подняться на палубу и длинными веслами толкать корабль вверх по течению. Благодаря приливу крысы с легкостью освободили нос корабля, завязший в песке; ночной ветер дул в нужном направлении, и, миновав густые заросли, «Темная королева» развернула паруса и быстро заскользила прочь от моря, к лесистым холмам.

Паккатуг заметил приближающийся корабль еще в море и с той поры не прекращал следить за ним. Лесной отшельник, оставив свое укрытие, пробрался к самому берегу. На его глазах крысы чуть было не подняли мятеж, когда их заставили тащить корабль волоком. На его глазах пираты Куцехвоста были потоплены в крови, а их корабль «Острый клык» сожжен. Паккатуг решил, что тут будет чем поживиться: у пиратов вполне можно стащить что-нибудь стоящее. А когда он увидел, что корабль направляется по реке в глубь леса, он проникся к Кривоглазу невольным уважением. Голова у старого крысяки соображает, подумал он. Странное зрелище довелось увидеть Паккатугу — корабль на полных парусах шел сквозь ночную тьму прочь от моря.

Рассветные лучи уже позолотили кроны деревьев и птицы защебетали, встречая утро, когда Кривоглаз выбрал наконец подходящую бухту. За ночь они успели продвинуться далеко вверх по течению. Покрытое галькой речное дно не позволяло бросить якорь, и Кривоглаз приказал закрепить корабль, привязав его канатами к двум толстым вязам и платану. Все пока складывалось вполне удачно, и Кривоглаз был на седьмом небе от гордости.

— Фринк, Острозуб, возьмите еще Драноморда, Толстобрюха, Рензо и Сопленоса и отправляйтесь в лес на разведку, — распорядился он. — Осмотритесь там как следует. Здесь наверняка полно зверья, ночью я видел у самой реки тропу. Ежу ясно, кто-то ее протоптал. Может, вы на целое поселение наткнетесь. Короче, не зевайте.

В полдень доложите мне что и как. Кайбо, Клыкач, Рыбоед, вы останетесь на палубе за часовых. А я пойду вниз, всхрапну, а то всю ночь глаз не сомкнул.

Паккатуг следовал по пятам за небольшим крысиным отрядом, который двигался лесом на север, в глубь Страны Цветущих Мхов. Он сразу понял, что крысы в лесу шагу толком не умеют ступить. Фринк, предводитель отряда, первым делом забрел в заросли крапивы, споткнулся о корень и растянулся во весь рост.

— Уй-уй! Да эта трава, зараза, кусается, как живая!

Толстобрюх и Рензо подняли своего злополучного командира. Фринк, изрыгая ругательства, уселся на землю и принялся ощупывать свою распухшую морду:

— Ахаха! Бедный мой нос, горит, как в огне. Вот гнусное место!

— Прекрати скулить, Фринк. Видишь, Драноморду тоже досталось. Похоже, его ужалила оса.

Острозуб вытащил из лапы Драноморда стрелу, тут-то он и заметил Паккатуга, который притаился за деревом , со своим луком. Острозуб осмотрел стрелу и отбросил ее прочь.

— Ох, черт, до чего у этих ос толстенные жала. Какой только пакости здесь не водится! Того и гляди, шкуру в клочья изорвешь. По мне, хрен с ним, с этим лесом. Пойду лучше на корабль. А вы можете шастать здесь сколько влезет.

При этом он украдкой подмигнул пиратам, но Паккатуг не заметил этого. Не ожидая подвоха, он поспешил вслед за оставшимися крысами, втихомолку посмеиваясь над их невежеством в лесных делах.

Паккатуг решил, что пришло время для второго укуса осы. Усмехнувшись про себя, он уже натянул тетиву, но тут здоровенная, синяя от татуировки лапа сгребла его за уши, а у самого горла сверкнул клинок.

— Не дергайся, беличье отродье, не то мигом вышибу из тебя дух. Мы, крысы, в вашем поганом лесу новички и, может, с непривычки малость растерялись, но, будь уверен, врага мы чуем за милю и на море, и на суше. Эй, парни, сюда, я тут осу словил!

Крысы мигом окружили их. Острозуб, поглядывая на пленника, злорадно скалился. Фринк поднял с земли лук Паккатуга, переломил его и зашвырнул в кусты.

— Да, жирные здесь осы! Эй, насекомое, как тебя зовут?

— Пппаккатуг.

Крысы туго скрутили лапы Паккатуга веревкой, Сопленос накинул ему на шею петлю и затянул, едва не придушив старика-белку.

Клэри, Тим и Хон Рози стояли в оружейной палате Саламандастрона. Ронблейд в волнении ходил туда-сюда; тревога избороздила морщинами широкой лоб барсука.

— Зоркий доложил, что видел тлеющий остов сожженного судна. Он узнал «Острый клык», один из кораблей Габула. Верно, на берегу, где-то севернее, разразилась кровавая схватка. Клэри, вооружитесь до зубов, захватите с собой вдоволь провизии и немедля отправляйтесь туда.

Узнайте, что произошло, и сообщите мне. Но если выяснится, что кому-то из мирных лесных жителей необходима ваша помощь, останьтесь там и сделайте все, что в ваших силах. Ясно?

— Так точно, милорд.

Звонкие трели жаворонков, распевающих в долине у западной стены аббатства, разбудили Мэриел. Она потянулась, потерла глаза, вскочила и с ужасом поняла, что уже давно рассвело. Мышка торопливо оделась, перекинула через плечо Чайкобой, осторожно приоткрыла дверь и прислушалась. К счастью, везде было тихо. Странно, думала Мэриел, пробираясь по коридорам, обычно к этому часу в аббатстве вовсю кипит жизнь. Мышка на цыпочках пересекла Пещерный Зал, захватив по дороге мешок с провизией, который она еще с вечера припрятала за колонной. Потом она возблагодарила свою счастливую звезду за то, что все обошлось без помех, и устремилась через лужайку к маленькой калитке в северной стене.

Мышка бросила на спящую обитель прощальный взгляд, украдкой всхлипнула и оставила аббатство Рэдволл, где была счастлива.

Мэриел направилась по пыльной песчаной тропе, что цела на север, — — слева раскинулась долина, справа шумел лес. Утренняя роса уже высохла, день обещал быть жарким. Все-таки непонятно, мелькнуло у нее в голове, почему жители аббатства так заспались сегодня. Но может, это и к лучшему. Долгие проводы — лишние слезы.

— Я, мышь по имени Мэриел, — громко выкрикнула путешественница, обращаясь ко всей Стране Цветущих Мхов, — клянусь своим благородным оружием, именуемым Чайкобоем, во что бы то ни стало вернуться в Рэдволл, к своим добрым друзьям. Клянусь преодолеть все опасности и невзгоды и выполнить то, что велит мне долг.

Мэриел подпрыгнула, весело размахивая Чайкобоем, — пьянящее чувство дороги, свободы и близости удивительных приключений кружило ей голову. Что может быть лучше, чем путешествовать в одиночку, есть, когда проголодаешься, отдыхать, когда устанешь, а ночью уютно устраиваться на лесной полянке, около костра! Она даже затянула старинную песенку, которую знают все мыши на свете:

Протянув последнюю ноту, Мэриел разбежалась и подскочила. Однако приземлилась она не слишком удачно и потеряла равновесие. Незадачливая путешественница скатилась в канаву, что тянулась вдоль тропы.

— Поосторожнее, так ведь и головы не сносить. Ей-ей, ну и чудеса творятся на белом свете — уж и мыши летать начали. Хорошенькое дело! Слышь, старушка, а ты мастерица петь. Ей-ей, сама Хон Рози лучше не спела бы.

Хотя, понятно, она нипочем не стала бы бухаться в канаву. — С этими словами Тарквин протянул Мэриел лапу, чтобы помочь ей выбраться из канавы.

— Откуда ты взялся, Тарквин? — выдавила из себя мышка. — Как же я не заметила, что ты идешь за мной по пятам?

Тарквин немедленно принял вид оскорбленного достоинства.

— Шел по пятам? — возопил он. — Я не ослышался, ты действительно сказала, будто я шел за тобой по пятам? Да будет тебе известно, я шел не по пятам, а рядом, а то и впереди. Слышь, я, понятно, поднаторел в маскировке. Опыт у меня, скажу не хвастаясь, громадный. И по воде, и по суше пройду незаметно и кем угодно могу прикинуться, так вот! Хочешь, прямо сейчас прикинусь маргариткой или лютиком, а?

Мэриел невольно расплылась в улыбке. Но все же, стряхнув с себя пыль и грязь, она одернула разболтавшегося зайца:

— Конечно, ты, Тарквин, мастер, каких мало. А все же со мной ты не пойдешь, ни по пятам, ни рядом, ни впереди. Это слишком опасно.

Тарквин заботливо подтянул завязки громадного мешка, до отказа набитого едой:

— А ты, слышь, мастерица нести вздор, так вот! Прямо уши вянут. Ей-ей, я не собираюсь за тобой увязываться! Не больно-то и хотелось. Я сам по себе. Только, слышь, пока нам по пути, составлю, так и быть, тебе компанию, а то опять свалишься в канаву. Давай трогай. Левой-правой, левой-правой.

Мэриел ничего не оставалось, кроме как поспешить вслед. Вскоре она совершенно запыхалась, пытаясь подладиться под огромные скачки длинноногого зайца.

— Хорошо, что ты сам понимаешь, что на крысиный остров тебе со мной никак нельзя… Ох, да что мы несемся как на пожар!

Тарквин лишь прибавил шагу.

— Если будем плестись как сонные мухи, не поспеем к завтраку. Так что поторапливайся!

И в самом деле, приближалось время завтракать; путники вышли из-за поворота и вдруг увидели Дандина, который удобно устроился на лужайке. Судя по всему, он поджидал их — на траве были разложены хлеб, сыр и лесной салат, а в тени плакучей ивы охлаждалась фляга бузинной настойки. Завидев приближающихся друзей, Дандин радостно помахал лапой:

— Вы вовремя подоспели — я так проголодался, что уже хотел приниматься за еду без вас.

Мэриел уперлась лапами в бока и сердито вздернула подбородок:

— Будь любезен, сообщи, что ты тут делаешь?

Дандин обезоруживающе улыбнулся:

— Это моя маленькая тайна.

Разгневанная мышка набросилась на Тарквина:

— Ах ты, обормот длинноухий, ты все знал! Знал, что мы на него наткнемся! Теперь-то я вижу, вы все подстроили.

Решили меня провести, да? Не выйдет, не на такую напали!

Тарквин растянулся на траве и принялся сооружать гигантский бутерброд с сыром и салатом.

— Слышь, подружка, не кипятись. Ей-ей, все вышло ненароком. Просто я чуть не всю ночь дрог у калитки, поджидая тебя. Ну и увидел Дандина — он, вишь, тоже собрался в путь, только целым часом раньше. Тут мы, понятно, договорились встретиться на дороге и вместе перекусить. Почему бы нам не посидеть вместе в тенечке, не поболтать по-дружески, а?

Несмотря на свою досаду, мышка сочла за благо последовать примеру Тарквина и принялась за еду: она успела нагулять аппетит. Но и с набитым ртом она продолжала бранить приятелей, которые в ответ лишь довольно ухмылялись.

— Оставьте свои дурацкие улыбочки. Напрасно радуетесь. Вы со мной не пойдете, ни тот, ни другой!

Когда с завтраком было покончено, Дандин упаковал мешок и укрепил вокруг пояса перевязь, на которой красовался меч в ножнах.

— Ладно, довольно прохлаждаться. Дорога зовет. Тарквин, друг, ты, часом, не знаешь, куда путь держит эта юная красавица? Может, составит нам компанию, а то ведь одной идти — с тоски помрешь.

— Понятно, дружище, составит. Прогуляемся малость втроем — ей-ей, веселее будет.

Надувшись, Мэриел молча шла между своими веселыми попутчиками.

Мало-помалу Мэриел снизошла до того, что заговорила с ними:

— Что-то жарко стало. Может, отдохнем немного в тени? Заодно и перекусим. А когда жара спадет, опять двинемся и будем идти, пока не стемнеет.

Предложение было принято с радостью. Путники повалились на траву в тени развесистого дуба; они с аппетитом поели, а потом решили немного вздремнуть, самую малость.

Но жара и усталость взяли свое: все трое так разомлели, что привал затянулся куда дольше, чем они рассчитывали.

Дандин проснулся оттого, что кто-то зажал ему рот лапой. Мышонок приглушенно вскрикнул и увидел, что это Тарквин.

— Тсс, ни звука! — сердито шикнул заяц.

Дандин сел и опасливо огляделся вокруг. Поодаль недвижно, словно окаменев, стояла Мэриел. Заяц насторожил уши, наклонившись в сторону леса.

— Слышь, к нам кто-то крадется, — выдохнул он. — Ушами клянусь, он вон там, в чаще. Дандин, вы с Мэриел заходите слева. Я пойду справа. Разом набросимся на разбойника и дадим ему на орехи!

Они медленно двинулись к лесу, прислушиваясь к шорохам, доносившимся из зарослей. Вдруг слева мелькнула тень. Тарквин дал сигнал к нападению:

— Хватай его, ребята!

Друзья кинулись на злодея. Мгновение спустя все трое взвизгнули от боли и принялись скакать, точно ошпаренные лягушки, — атака кончилась тем, что в лапы им вонзились острые иголки. Дарри Дикобраз, стоя в сторонке, с усмешкой наблюдал за их бешеной пляской.

— Слыханное ли это дело! — фыркнул ежик. — Набросились на меня, словно стая волков. Мэриел чуть не лопалась от возмущения:

— Ну и ну! Еще один на мою голову! Да что же это делается? Наверняка сейчас из кустов выскочат матушка Меллус и старик Симеон, а может, еще и аббат в придачу.

Говори сразу, сколько вас там!

— Ха-ха-ха! — покатился со смеху Дарри. — Нет, я тут один.

Солнце спускалось все ниже, а друзья по-прежнему двигались на север, теперь уже вчетвером. Дарри с готовностью объяснил, как оказался в лесу:

— Старина Гейб, мой дядя, он, значит, спит и видит, что я стану виноделом. Да ведь пока молод, хочется мир посмотреть — в погребе среди бочонков засесть еще успеется. Как я услышал, что ты задумала, Мэриел, поверишь ли, ночь напролет глаз не мог сомкнуть. Да, думаю, Дарри, иди-ка ты вместе с ней. Ну, собрал я мешок, пропустил тебя немного вперед… Да ладно, по правде-то говоря, малость проспал. Но видишь, все ж таки нагнал.

Все трое от души улыбались, слушая простодушный рассказ ежика.

Дандин указал вперед:

— Смотрите-ка, река. Вон вода блестит. Надеюсь, там не слишком глубоко и мы сможем переправиться без помех.

Вдруг, откуда ни возьмись, на тропинку опустилась большая цапля и преградила им путь. Птица перебирала длинными ногами, изгибала змеиную шею, словно готовясь к удару. Ее глазки-бусинки злобно щурились, а острый желтый клюв был направлен прямо на путников.

— Я Иррркатан, это моя рррека. Бегите, если жизнь дорррога. Прррочь! Кто подойдет к ррреке, умрррет! Я Иррркатан, ужасный и грррозный!

 

16

Единственный глаз крысиного капитана так и сверлил пленника. Однако заговорил Кривоглаз дружелюбно, чуть ли не заискивающе:

— Вся надежда на тебя, приятель. Ты, верно, знаешь здешний берег как собственные лапы. Не бойся, старина Кривоглаз вообще добряк каких мало, а его шалопаи только горланить горазды, а так мухи не обидят. Расскажи нам, нет ли тут укромной бухточки?

Капитан снял с шеи пленника веревку и развязал лапы. Паккатуг немного приободрился, хотя, стоило ему взглянуть на ухмыляющихся крыс, слоняющихся по палубе туда-сюда, по телу его пробегала дрожь. Паккатугу было ужасно не по себе, однако, стараясь не выдать своего страха, он заговорил внушительно и твердо:

— Бухточка? Ишь чего захотел! Их здесь отродясь не было. Уж поверь моему слову, место вы выбрали неподходящее. Отправляйтесь-ка лучше дальше, на север, там вам будет раздолье.

Кривоглаз добродушно подмигнул:

— Эх, вот досада! Ну, теперь горю не поможешь — останемся здесь, раз уж нас сюда занесло. Так что, приятель, не обессудь, скажи, где нам устроиться поудобнее.

Видишь, я с тобой говорю любезно и вежливо, отплати же мне добром за добро.

— Тебе же ясно сказано — здесь вы попусту теряете время. Бандитам вроде вас здесь поживиться нечем, отправляйтесь лучше на север.

По-прежнему ухмыляясь, Кривоглаз нанес Паккатугу страшный удар в живот, и тот мешком рухнул на палубу.

Крысиный капитан стянул задние лапы пленника веревкой и хрипло заорал:

— Эй, прохвосты, хотите позабавиться? Давайте-ка вздернем этого невежу!

Минуту спустя Паккатуг беспомощно качался в воздухе вниз головой, а хохочущие крысы подтягивали его все выше и выше.

Кривоглаз, казалось, чуть не плакал от обиды.

— Ох, друзья мои, вы слышали, что он сказал? — причитал он. — Он осмелился назвать нас бандитами, нас, честных крыс. Разрази меня гром, он ответит за этот поклеп!

До Паккатуга донеслось бряцанье клинков, он судорожно сглотнул и зажмурил глаза.

Кривоглаз извлек из ножен меч и перерубил привязанный к рее конец веревки, и Паккатуг с размаху шлепнулся на палубу. Кривоглаз вытащил кривой кинжал; используя меч как точильное колесо, он принялся с лязгом тереть о него кинжалом, чтобы лезвие стало острее. Действовал он спокойно и умело, точно мясник.

Затем он устрашающе заскрипел зубами, схватил Паккатуга за уши и занес кинжал:

— Белка не рыба, значит, ее надо разделывать с головы, а не с хвоста!

— Стой! — отчаянно взвизгнул Паккатуг. — Не убивай меня, умоляю! Я знаю одно местечко. Это как раз то, что вам нужно. Здесь поблизости есть одно аббатство. Еды и всякого добра там сколько угодно. Поживитесь вдоволь!

Только пощадите меня!

Кривоглаз опустил кинжал и презрительно пнул рыдающего пленника.

— Эй, Драноморд, Сопленос, отведите его в трюм и закуйте в кандалы. Да смотрите, построже с этим слюнтяем. А главное, не слишком пичкайте его жратвой, пусть малость отощает. Если мы захотим, он отведет нас в это хваленое аббатство, или как его там. Правда, беличье отродье?

Паккатуг, заливаясь слезами, что есть мочи затряс головой в знак согласия.

Добравшись до песчаных холмов, полковник Клэри, бригадир Тим и Хон Рози решили сделать привал.

— Слышь, ребята, пока везде тишь да гладь, — размышлял Клэри, растянувшись на спине. — Верно, тот обгорелый корабль, что видел старина Зоркий, отделали где-то дальше. Что ж, прогуляемся по бережку. Ночью, ей-ей, славно всхрапнем под шум прибоя. Ну ладно, если до завтрашнего дня не заметим ничего подозрительного, вернемся в Саламандастрон, и дело с концом.

Вдруг около самой лапы Тима в песок вонзился трезубец.

— Уши прижать, ребята! Готовься к бою!

Поднаторевшие в сражениях, зайцы тут же бросились на землю, головами в разные стороны. Не теряя времени, они принялись сооружать из песка бруствер. Дюны меж тем наполнились кваканьем несметного множества жаб.

— Готовь камни и пращи! Сейчас мы у них трезубцы повышибаем, — командовал Клэри. — Ну, слышь, и гад же этот Ойкамон. Стоит нам выйти на задание, он тут как тут со своей гнусной шайкой. Внимание на левый фланг! Правый фланг и центр беру на себя! Сейчас мы им покажем, где раки зимуют!

Хон Рози схватила пращу и запустила увесистым камнем в жабу, подпрыгивающую на самой вершине холма.

Раздался глухой удар, и жаба повалилась вверх тормашками.

— Ухухухахаха! — издала радостный клич зайчиха. — Одним гадом меньше!

— Ей-ей, Рози, старушка, тебе и камни тратить ни к чему. Ты своим хохотом их быстренько распугаешь!

— Ну дела! Да их здесь видимо-невидимо! У нас, ей-ей, и камней не хватит!

Две особо прыткие жабы уже карабкались на бруствер, но Тим огрел их по головам, и те повалились на песок.

— Слышь, чем мне нравится старина Ойкамон — поганец слов на ветер не бросает. Сказал, что приведет сюда все жабье племя, — пожалуйста, полюбуйтесь! Клэри, дружище, ей-ей, мы влипли. Что будем делать?

Отложив на секунду пращу, полковник Клэри взглянул на небо:

— Не дергайся, старина, мы в полном порядке! Погоди, пусть немного стемнеет. Тогда Ойкамон наверняка захочет толкнуть речь. Рози, ты, слышь, у нас самая меткая — выбери себе хорошенький камешек, да побольше. Как только старина Ойкамон высунется, попытайся его пришибить.

Уж верно, парни, что квакают там, в дюнах, расстроятся, увидев, что из их главаря дух вон. Тут мы рванем напрямик к морю и двинем на север. Придется скакать по пояс в воде, делать нечего! Жабы соленую воду не больно обожают, мы и оставим их с носом, так вот! Ну, Рози, старушка, надеюсь, твоя меткая лапа не дрогнет.

В этот вечер удача сопутствовала дозорному отряду зайцев: все вышло, как задумал Клэри. В сумерках на холме появился Ойкамон, освещенный двумя факелами.

Он пронзительно заквакал, при каждом слове его зоб раздувался и пульсировал.

— Кваккк! Что, струсили, длинноухие! Я вас предупреждал. Сейчас вы умрете! Больше не будете перечить великому Ойкамону! Крраккк!

Хон Рози, с пращой и камнем наготове, подпрыгивала от нетерпения.

— Ей-ей, Клэри, пора заткнуть ему глотку!

— Да, Рози, жирный увалень что-то зарапортовался!

Мастерски пущенный камень пришелся точно в цель, и Ойкамон повалился кверху брюхом. Клэри и Тим тоже пустили по камню — и жаб-факелоносцев постигла та же печальная участь. Зайцы воспользовались моментом и бросились наутек, только пятки засверкали.

— Вот это меткость, Рози, старушка! Ей-ей, у тебя глаз — алмаз!

Дандин широко раскинул лапы:

— Осторожнее! А то эта птица наделает бед!

Но Мэриел бесстрашно ринулась вперед. Иркатан приготовился к удару, но мышка увернулась, и огромный острый клюв вонзился в землю, оставив на ней глубокую ямку.

— Мэриел, назад, он тебя убьет! — истошно вопил Дандин.

Цапля запрыгала на своих длинных ногах, забила крыльями и заскрежетала:

— Иррркатан тебя прррикончит. Иррркатан не знает стррраха!

Казалось, смертоносный клюв вот-вот настигнет мышку, но она уворачивалась снова и снова. Вдруг птица заметила, что за ее спиной что-то шевелится, и обернулась.

Дарри, свернувшись в тугой комок, катился ей прямо под ноги. Она нанесла удар, но клюв наткнулся на твердые иголки и со стуком отскочил.

Короткой передышки оказалось для Мэриел достаточно. Она взмахнула Чайкобоем и хлестнула Иркатана по ногам, как раз по тощим коленкам. Тщетно цапля пыталась вырваться, всякий раз она беспомощно падала на землю. Тут подоспел Тарквин. Он уселся на шею Иркатана, придавив голову птицы к земле. Прежде чем цапля успела взмахнуть крыльями, Дандин связал их свободным концом Чайкобоя, а Дарри, заметив вьюнки, росшие у дороги, откусил несколько длинных стеблей.

— Эй, гляньте, что я нашел. Чем не веревки?

Тарквин выхватил у него стебли и несколько раз обмотал ими злобно щелкающий клюв птицы. Дандин крепко-накрепко стреножил Иркатана вьюнками, так что тот теперь не мог шевельнуть ни ногой, ни крылом, а Чайкобой вернул Мэриел. Тяжело дыша, друзья наконец поднялись. Мэриел грозно взмахнула Чайкобоем:

— Лежи и не рыпайся! А не то пеняй на себя!

Взъерошенная цапля не двигалась, лишь бешено вращала глазами и беспрестанно шипела. Дандин вытащил из ножен свой меч и приставил острие к длинной шее птицы:

— Сейчас мы уйдем, и тогда ты сможешь освободиться. Но запомни: если ты за нами погонишься — не сносить тебе головы. Погляди на этот меч — он сразил врагов больше, чем у тебя перьев. Мое имя — Дандин Меченосец, я слов на ветер не бросаю. Не вздумай мешать нам переправиться на другой берег.

Иркатан издал приглушенный вопль и отчаянно забился, но друзья оставили его протесты без внимания. Они подошли к реке — с виду она казалась вполне безопасной, узкой и неглубокой. Правда, она вся поросла тростником: целый лес длинных зеленых стеблей поднимался над водой. Тарквин немного отступил, собираясь взять разбег, и несколько раз подпрыгнул на месте.

— Чур, друзья, я первый! Пожелайте мне удачи! Сейчас махану!

Дандин предостерегающе вскинул лапу:

— Не пори горячку! Забыл, что ли, пословицу «Не зная броду, не суйся в воду»?

— Слышь, старина, по части пословиц я дока. Да только броду тут не найти, а соваться в воду я не собираюсь — просто разбегусь да как прыгну! А свалюсь — не велика беда, как-нибудь выберусь, здесь курице по колено.

— Я же сказал, обожди!

— Ее-ей, с тех пор как ты носишь за поясом эту штуковину, ты слишком много о себе воображаешь. Не задирай нос, Дандин Меченосец, а то оступишься и полетишь кубарем. Объясни лучше толком, почему прыгать не стоит.

И Дандин прочел несколько строк из путеводного стихотворения — он помнил его наизусть:

— Видишь сам, палконоги нам уже повстречались — и не только ноги, но и клюв этого разбойника Иркатана.

Теперь, значит, надо остерегаться плавников. Давай сначала разберемся, что это за плавники такие, а потом решим, как нам переправляться.

Они приблизились к самой кромке воды. Дандин достал из мешка хлеб, отломил корочку и бросил в реку.

Все четверо не сводили с корочки глаз. Точно маленькая золотистая лодочка, она медленно поплыла по течению.

— Как говорит мой старикан дядя, хуже нет, чем сорить едой, — пробурчал разочарованный Дарри.

И вдруг из зарослей тростника с быстротой молнии вынырнуло блестящее серебристое тело. Раздался всплеск, целый фонтан брызг взметнулся в воздух, сверкнули острые, как иголки, зубы, и все опять стихло.

Дарри в испуге схватил Мэриел за рукав:

— Ой, что это?.. Акула, да?

Тарквин уселся прямо в пыль; вид у него был растерянный.

— Щука, старина, вот что это такое. Тоже хорошего мало! Такая рыбина разорвет на кусочки, и пикнуть не успеешь. Ей-ей, Дандин, ты был прав. Вот тебе еще пословица — «Поспешишь — зверей насмешишь».

Дандин вгляделся в воду:

— Тут не до смеха. Посмотрите, эти щуки здесь так и кишат.

Друзья принялись всматриваться в тростниковые заросли и насчитали по меньшей мере восемь рыбин. Огромные, зубастые, они без устали сновали в воде туда-сюда в поисках добычи.

Некоторое время все четверо сидели молча, наблюдая, как красный шар солнца исчезает за кромкой леса. Дарри сосредоточенно чертил на песке какие-то каракули.

— А что если нам построить мост?

Тарквин насмешливо фыркнул:

— Здорово придумал, молодчага! Ей-ей, построить мост — это дело плевое. Хвостом клянусь, к следующей зиме он будет готов, так вот!

Дарри фыркнул в ответ:

— Вижу, Тарквин, у тебя ума полная сума, да только с прорехой, весь ум и проехал. Разуй глаза! Вон в кустах валяется толстенный сук. Чем, по-твоему, не мост?

Заяц вскочил и отвесил ежику поклон:

— Я жестоко ошибался. Приношу свои извинения. Да здравствует ваше отменное зрение и могучий ум!

Толстый сухой сук, перекинутый через реку, казался не слишком-то надежным и устойчивым мостом. Мэриел сделала пробный шаг, взглянула на воду и увидела, что ненасытные зубастые пасти уже наготове.

— Смотрите, эти обжоры уже смекнули, что к чему.

Ждут не дождутся, когда кто-нибудь свалится. Так что, если мы не хотим угостить их ужином, надо быть поосторожнее.

Мышка решила пойти первой. Она обвязала Чайкобой вокруг шеи, а лапы, чтобы сохранить равновесие, широко раскинула в стороны. Осторожно, шаг за шагом, передвигалась она по шаткому суку.

Голодные щуки чуть не выпрыгивали из воды, они разевали грозные пасти, словно пытаясь лишить Мэриел самообладания.

— Не смотри вниз! — предупредил Дандин. — Смотри вперед, на тот берег. Все идет отлично!

Мышка была уже на середине реки; сук так прогнулся под ее тяжестью, что коснулся воды. Одна из щук ткнулась в ненадежный мост носом, и он весь затрясся, угрожая сбросить Мэриел. Но та опустилась на все четыре лапы и накрепко вцепилась в сук. Подождав, пока он перестанет качаться, она храбро устремилась вперед, сделала последний рывок и оказалась на другом берегу, живая и невредимая!

— Отлично, старушка! Ну, кто следующий?

Следующим вызвался Дандин. Мэриел уселась на один конец шаткого моста, а другой придерживал Тарквин.

Дандин, для равновесия, держал меч на вытянутых вперед лапах. Мышонок оказался на редкость ловким и проворным. Хотя щуки подплывали к самому суку, тычась в него носом, Дандин проделал весь путь, ни разу не оступившись. Вскоре он спрыгнул и победно рассек воздух мечом.

Тарквин подтолкнул Дарри Дикобраза:

— Твой черед, старина.

Ежик заморгал глазами и судорожно перевел дух.

— Если мне не повезет, будь так добр, передай моему дядюшке, что я любил его как отца родного, вспоминал о нем в последнюю минуту, когда эти мерзкие твари рвали меня на кусочки. Ну, все!

Закончив свою возвышенную тираду, ежик опустился на все четыре лапы и неуверенно двинулся вперед… Остальные следили за ним затаив дыхание — на этот раз они даже воздержались от советов и одобрительных возгласов, чтобы не отвлекать Дарри.

Он был уже на середине реки, как вдруг громадная щука высунулась из воды, изогнула дугой свое гибкое тело и что есть мочи ударила по суку хвостом.

Дарри шлепнулся в воду, а щука разинула огромную пасть.

— Где ты, дядя Гейб? Помоги! — отчаянно заверещал ежик.

— Еууулалиииааа! — Тарквин бросился на помощь.

Он схватил ежика за нос и вырвал его из самой щучьей пасти. Одну из речных разбойниц он пнул лапой, другую двинул по голове своей харолиной — и кинулся наутек. Прижимая к груди ежика и сломанный инструмент, заяц выскочил на берег. За ним, словно шлейф, волочилась огромная щука, намертво вцепившаяся в его короткий хвост. Выпустив Дарри, Тарквин завертелся волчком, сопровождая свой безумный танец истошными воплями:

— Йахахаху! Пропадаю-погибаю! Спасите!

Мэриел незамедлительно огрела щуку Чайкобоем, и та разжала челюсти, взлетела в воздух и неуклюже шлепнулась в воду.

— Ура! — воскликнул Дарри. — Придется этим рыбинам сегодня лечь спать без ужина.

— Хорошенькое дело! Полхвоста как не бывало. Что скажет Хон Рози, как увидит, что сталось с моей красой и гордостью?

На землю спустились сумерки, путники устроились на лесной поляне, в стороне от дороги, решив заночевать здесь. Мэриел и Дандин решили приготовить ужин, Тарквин занялся своей харолиной, а Дарри тем временем соорудил одну из своих чудодейственных припарок для пострадавшего хвоста зайца. Когда все принялись за еду, Мэриел тихонько спросила Дандина:

— Скажи, откуда у тебя этот чудный меч?

— Ты не поверишь, Мэриел, но я получил его во сне.

— Во сне? Да ладно, не морочь мне голову, я же серьезно спрашиваю.

— А я серьезно отвечаю. Хотя, кто спорит, эта история не очень похожа на правду. Однажды мне приснился воин в сверкающих доспехах. Он долго смотрел на меня, но не проронил ни слова, лишь улыбался. Я сразу почувствовал: это друг и пришел он ко мне с добром. Наконец он заговорил. Дандин, сказал он, ты должен идти с Мэриел. И все.

Потом он опять смолк, вытащил из-за пояса меч в ножнах и положил рядом со мной. Я знал: это всего лишь сон. Мне бы так хотелось, чтоб он длился вечно, но ведь это невозможно. И представляешь, утром, когда я проснулся, у изголовья лежал прекрасный меч в ножнах — вот этот самый. Тут я догадался, что меня посетил дух Мартина Воителя, основателя нашего аббатства. Он по сей день хранит Рэдволл от бед. Говорят, он приходит всякий раз, когда аббатству или кому-нибудь из его жителей угрожает опасность. Раньше я думал, это просто красивая сказка, а теперь мне довелось увидеть Мартина собственными глазами. Эту встречу я не забуду до конца дней своих. Мэриел, онемев от изумления, рассеянно крошила кусочек хлеба, а вездесущие муравьи проворно растаскивали крошки.

— Как только ты начал рассказывать про свой сон, меня словно осенило, — наконец заговорила мышка. — Я тоже видела Мартина! Теперь-то я поняла, что это был именно он. Прошлой ночью он приходил ко мне во сне.

Точь-в-точь такой, как ты говоришь, доблестный воин в сверкающих доспехах. Он сказал мне: «Тебе предстоит много испытаний, Мэриел, но не страшись их. Следуй велениям своего сердца». И сразу исчез. Лишь мгновение он был рядом. Знаешь, мне стало так грустно, когда он покинул меня. И я тоже никогда не забуду встречу с ним.

— Слышь, ребята, хочет кто еще супу? Если нет, я, так и быть, прикончу остатки. Ночь впереди длинная, надо как следует подкрепиться. Дандин, старина, ты помнишь этот стишок назубок, что там дальше-то?

Дарри, который как раз пытался выхватить у Тарквина горшок с остатками супа, громко фыркнул:

— Забавные стишки, ничего не скажешь! Хотел бы я знать, что это за выдры такие и чего от них ждать?

Темнота сгустилась, и лишь несколько тлеющих угольков освещало лужайку; путники улеглись спать: Тарквин прижимал к себе харолину; Дарри — вылизанный до блеска горшок из-под супа; Мэриел, по обыкновению, свой верный Чайкобой, а Дандин — чудесный старинный меч, дар Мартина Воителя.

 

17

Тем же вечером, но еще до наступления темноты «Стальной клинок», корабль капитана Лупоглаза, бросил якорь в бухте острова Терраморт. Капитан приказал своим пиратам оставаться на борту, а сам отправился в форт Блейдгирт. Поиски оказались тщетными, и он знал, что на радушную встречу рассчитывать не приходится. Габул был мрачнее тучи, даже невольники попрятались кто куда, опасаясь попадаться ему на глаза. Сон окончательно оставил Короля крыс-пиратов. Он слонялся по пиршественному залу, вращая налитыми кровью глазами и постоянно прикладываясь к фляге с вином; дрожь бешенства сотрясала его тело. Лупоглаз без стука прошмыгнул в дверь. Габул, казалось, не заметил его, прошаган мимо.

Наконец Габул увидел, что в зале он не один:

— Э, да ведь это Лупоглаз, старый пьяница и горлопан. Знаю, ты не подвел Габула. Ты привел мне «Темную королеву». Где череп этого прохвоста Кривоглаза? С тобой, приятель?

Лупоглаз предусмотрительно шагнул в сторону, так чтобы между ним и королем оказался широкий стол.

— Послушай, Габул. Где мы только не были — обшарили все бухты на западе. Рыскали в скалах, прочесывали острова. Нигде ни следа этого предателя, Кривоглаза.

В конце концов у нас на корабле вышли все припасы и вода. Пришлось вернуться несолоно хлебавши.

Фляга пронеслась над самым ухом Лупоглаза и ударилась об дверь, забрызгав все вокруг красным как кровь вином. Осатанелые глаза Габула беспокойно бегали, выискивая, чем бы еще запустить в злополучного капитана.

— Ах ты, сучий потрох! Какого черта ты явился, если не нашел его! Отправлялся бы на юг, бездельник!

Лупоглаз попятился к выходу. Он не имел ни малейшего желания оставаться в обществе безумца.

— Не кипятись, Габул! Я и не думал бросать поиски.

В Терраморт мы зашли лишь пополнить припасы. Велишь отправляться на юг — будь по-твоему. Твое слово для нас закон. Захватим вдоволь жратвы и воды и возьмем курс на юг.

С пеной у рта Габул выхватил меч и кинулся на Лупоглаза:

— Жратвы, говоришь! Убирайся прочь, чтобы духу твоего здесь не было! Пока не доставишь мне «Темную королеву» и башку Кривоглаза, ничего не получишь — ни крошки хлеба, ни капли воды.

Лупоглазу с трудом удалось спастись бегством. Меч Габула, пущенный вдогонку, вонзился в дубовую дверь. Изрыгая проклятия, крысиный король принялся вытаскивать свое оружие. Внезапно колокол за его спиной издал резкий звук. Габул, размахивая мечом, бросился к колоколу:

— Заткнись, железяка проклятая! И так ни днем ни ночью покоя нет от твоего жуткого грохота! Ну я тебе покажу!

Украдкой приоткрыв дверь, двое невольников, полевых мышей, изумленно наблюдали, как Король крыс-пиратов сражается с колоколом. Сжимая обеими лапами меч, Габул наносил удар за ударом, а колокол в ответ оглушительно лязгал и звенел. Наконец клинок Габула треснул, а сам он, задыхаясь и сопя, рухнул на каменный пол. Эхо громовых раскатов колокола все еще наполняло пиршественный зал.

Один из невольников повернулся к товарищу:

— Видал, что делается?

— Как не видать. Похоже, у Его Крысиного Величества крыша поехала.

Дождливое утро было почти на исходе, когда Дандин заметил, что за ними наблюдают. Слева от костра трава шевелилась. Мышонок медленно вытащил меч из ножен, а глазами сделал знак Дарри и Тарквину. Все трое бесшумно поднялись и приблизились к травяным зарослям!

Когда они увидели, кто там скрывается, у них перехватило дыхание.

За ними следила огромная змея!

Никогда прежде Дандину не приходилось встречаться со змеей, хотя в Рэдволле он вдоволь наслушался страшных историй об их ядовитых зубах. Когда он увидел, как змея извивается, высовывая длинный узкий язык и посверкивая безжалостными глазами, дрожь пробежала по его телу. Змея подползала все ближе и ближе, она беспрестанно шипела и покачивала головой из стороны в сторону, словно пыталась нагнать на них страху.

Сжав меч, Дандин шепнул Тарквину:

— Ну, как нам с ней быть? Вид у нее не слишком миролюбивый.

Заяц тоже решил вооружиться — он схватил подвернувшийся под лапу мешок с едой.

— Зря ты так сдрейфил, старина, — невозмутимо ответил он, для пробы замахнувшись мешком. — Вишь, у нее на спине черные отметины. Такие, понятно, бывают у гадюк. Да только, верь моему слову, это, ей-ей, чистой воды маскарад. Меня-то на мякине не проведешь. Наверняка это обыкновенный уж, безобидное создание. Только, вишь, эта змеюка размалевала себе спину, чтобы простаков пугать.

— Ты уверен, Тарквин? — Дандин по-прежнему держал меч наготове, направив острие прямо на голову змеи.

— Мне ли змей не знать, старина, — самоуверенно фыркнул заяц. — Бедолага просто дурит нам голову. Да не на тех напала, красавица ты моя ползучая. Попробуй двинься, тебе, слышь, крепко достанется этим мешком.

А уж он тяжеленный!

Однако угроза не произвела на змею никакого впечатления. Устремив взгляд на Дарри, она скользила прямиком к нему. А ежик словно прирос к земле: он не мог шевельнуться и только дрожал, скованный гипнотической силой глаз злобной твари.

Мэриел, свернувшись клубочком у костра, сладко дремала, но вдруг сквозь сон до нее донесся голос. Она приоткрыла глаза и увидела воина, закованного в сверкающую броню, того самого, которого Дандин называл Мартином Воителем.

— Мэриел, проснись! Твои друзья в опасности! Вставай, Мэриел! — вновь раздался звучный голос воина.

Мэриел стряхнула с себя остатки сна. Стоило ей окончательно открыть глаза, она поняла, что нельзя медлить ни секунды. Забыв об осторожности, она устремилась на выручку.

Змея по-прежнему не отводила от бедного ежика своего зловещего взгляда. Мэриел схватила свое верное оружие, одним прыжком преодолела расстояние, отделяющее ее от змеи, и, прежде чем лапы ее коснулись земли, с размаху запустила Чайкобоем в плоскую голову ядовитой твари. Оглушенная внезапным ударом, змея сразу поникла, словно мокрая веревка.

Ежик, выйдя из оторопи, мигнул и потер глаза.

— Уф! Лучше уж плавать в реке с голодными щуками, чем стоять столбом глаза в глаза с этой тварью. По-моему, Тарквин, она не такая уж безобидная.

Заяц бросил опасливый взгляд на змею, которая понемногу приходила в себя:

— По-моему, тоже, старина. Но, слышь, и на старуху бывает проруха. Эта змеючка — настоящая гадючка, ей-ей. Недомерок, конечно, а все же…

Дандин схватил зайца за лапу и потащил его к размокшей от дождя тропе:

— Сматываем удочки, дружище. Не стоит продолжать знакомство с госпожой гадюкой. Бежим, а костер дождь потушит.

К полудню небо прояснилось. Путники решили перекусить на ходу, не тратя времени на привал. Они по-прежнему двигались на север. От их насквозь промокшей одежды и шерсти валил пар.

Дандин не отрываясь смотрел вперед, на дорогу.

— Глядите, глядите! Вот же они, выдры, муж с женой! — вдруг закричал он.

Дарри усомнился:

— Ну уж и выдры! Это две лягухи, внук и дедушка, а не выдры вовсе.

Но Дандин не сомневался — нужная примета найдена.

— Хватит балбесничать, Дарри! Смотри вон туда, налево. И ежу ясно, это выдры, муж с женой.

Мэриел улыбнулась:

— Похоже, Дандин, ты прав. Вот уж не думала, что бывают такие выдры.

 

18

Шайка крыс, злых, обтрепанных и усталых, пробиралась через Страну Цветущих Мхов. Паккатуга Кривоглаз гнал впереди, то и дело тыча злополучного проводника острием меча. «Темная королева» осталась на реке, надежно укрытая в одной из маленьких бухт.

Клыкач, по обыкновению недовольный, громко ворчал:

— Да, парни, попали мы впросак, как пить дать попали. Бредем незнамо куда, незнамо за чем. А корабль бросили, как ветошку, — забирай кто хошь. Нет бы оставить парочку крыс для охраны, вот хоть бы меня и Кайбо. Пропадем мы в этом лесу ни за понюх табаку, так я вам скажу, братва! Да еще и без корабля останемся.

Кривоглаз, слушая разболтавшегося пирата, только скрипел зубами. Вдруг он яростно толкнул понурого Паккатуга, обернулся и зарычал:

— Кто там квакает? Неужто Клыкач опять разевает свою грязную пасть? Будь спокоен, приятель, я все слышу, не глухой. Ты, значит, хочешь вернуться, посторожить «Темную королеву» — скатертью дорожка. Вали отсюда, и Кайбо тоже бери. Вы, значит, будете на палубе загорать да брюхо наращивать! Разведывать новые места, сражаться — это не для вас, правда? Пусть дураки рискуют шкурой, а вы у нас умные.

Клыкач понимал, что играет с огнем, и все же не унимался, надеясь на поддержку товарищей:

— Нет, парни, это вам не море! В этом проклятом лесу сам черт ногу сломит! Тычемся здесь как слепые котята.

А корабль тем временем поминай как звали.

Кривоглаз так дернул за веревку, что чуть не придушил Паккатуга. Своим единственным глазом он так свирепо зыркнул на подстрекателя, что Клыкач невольно подался назад.

— Хорошо, приятель, будь по-твоему, — грозно процедил Кривоглаз. — Возвращайся на «Темную королеву». Возьми с собой еще парочку прохвостов. Уж конечно, если в бухту войдет корабль старины Габула с сотней головорезов на борту, вы сумеете за себя постоять. Покажете им, где раки зимуют, правда? Ах нет? Кишка, значит, тонка? Тогда и не возникай, сучий потрох! Корабль спрятан так, что ни одна собака его не найдет. А у нас сейчас каждый на счету, даже такой слабак, как ты. Давай пошевеливайся и прекрати скулить, не то привяжу тебя к дереву и оставлю на съедение муравьям. Только пикни у меня!

Весь день крысы, не привыкшие передвигаться пешком, еле плелись, спотыкаясь о корни. Насекомые немилосердно впивались в их шкуры, а крапива жалила стертые в кровь лапы. Кривоглаз брел впереди своей приунывшей шайки. Он без устали придумывал для белки-проводника все новые страшные кары, на тот случай если окажется, что богатое аббатство — выдумка.

Вечерние тени становились все длиннее и гуще, когда крысы увидели наконец обитель Рэдволл. Крысиный капитан, натянув веревку, быстро оттащил беднягу Паккатуга прочь с тропы, за деревья. Кончиком кинжала Кривоглаз приподнял подбородок пленника:

— Так вот оно, приятель, твое хваленое аббатство! Что ж, местечко, видно, теплое. Надеюсь, тут найдутся мягкие постели для усталых странников.

Клыкач воинственно замахнулся копьем:

— Что тут канитель разводить! Сейчас зададим здешним олухам жару. В два счета очистим место.

Кайбо и другие сжали в лапах оружие, готовые ринуться на приступ. Но Кривоглаз напомнил им, кто тут отдает приказы. Взмах меча — и Клыкач как подкошенный рухнул на землю, а капитан приставил лезвие к его горлу:

— Что, Клыкач, давно ли ты стал у нас капитаном?

— Ты же сам сказал, сегодня ночуем здесь, в мягких постелях. Или, как до дела дошло, сразу сдрейфил?

Кривоглаз с размаху пнул лежащего Клыкача, так что тот ткнулся носом в землю, и окинул презрительным взглядом крыс, уже готовых к мятежу:

— Запомните, парни, трусость и осторожность — это большая разница. Только болваны этого не понимают. Не надо лезть на рожон. Кто его знает, какое зверье живет в этом аббатстве. Может, с ними связываться — себе дороже. Прежде чем к ним соваться, надо хорошенько разузнать что к чему! Этот горлопан вас делу не научит!

Вы что, решили, он такой храбрый вояка, так и рвется в бой? Где там! Он просто недоумок. Так вот, братва. Если кто-то считает, что вам нужен другой капитан, посмелее, пусть выйдет вперед и скажет. Темнить тут нечего.

Ропот пронесся по толпе крыс, но все лишь сопели и переминались — никто не осмелился бросить капитану вызов. Кривоглаз удовлетворенно хмыкнул, взмахом меча отсек Клыкачу усы, а потом спокойно повернулся спиной к опозоренному сопернику:

— Так-то лучше. Те, у кого остались усы, пусть на них намотают — ваш капитан я, Кривоглаз, и мое слово — закон. Я привел вас сюда. Не будь меня, вы бы до сих пор лизали пятки свихнувшемуся Габулу и гадали, чья теперь очередь кормить рыб собственными потрохами, кто завтра получит кинжал в спину. А здесь мы нагуляем жирку, лопни мой единственный глаз!

Рензо, размахивая саблей, подошел к Кривоглазу:

— Мы за тобой в огонь и воду, капитан. Твое дело отдавать приказы, наше — исполнять.

Кривоглаз сорвал с ближайшего дерева грушу:

— Здесь нам будет лафа! Деревья от жратвы ломятся. Заночуем в лесу. Поутру, только тутошние увальни протрут глаза, мы нагрянем и устроим небольшой переполох.

Потом он несколько раз обмотал вокруг ствола веревку, которой был привязан Паккатуг, так что несчастному проводнику пришлось встать на цыпочки.

— Отдохни, приятель. Так тебе будет удобнее. Утром ты мне еще понадобишься. И не пытайся удрать, а то рядом с этими грушами будет висеть еще одна, самая большая.

Как обычно по вечерам, Симеон и аббат стояли на западной стене, любуясь закатом. Аббат повернулся к слепому травнику:

— Как ты полагаешь, Симеон, завтра опять будет дождь?

— Нет, Бернар. Увидишь, день будет жарким и солнечным. Даже погода помогает Мэриел и ее друзьям. Хо тел бы я знать, где они сейчас.

— Откуда нам знать. Много дорог им предстоит пройти, прежде чем они найдут этот остров. Хорошо быть молодым и полным сил.

Губы Симеона тронула улыбка.

— Кстати, о юности — я слышу голоса Диббунов, они возвращаются из лесу вместе с Меллус. Надеюсь, их корзинки полны ягод.

Аббат Бернар скрестил лапы на груди:

— Ну, с ягодами они или без, наверняка так устали, что сразу завалятся спать. Далеко они, Симеон?

Слепой травник склонил голову и насторожил уши:

— Как раз выходят из чащи. Взгляни на север, Бернар.

Неужели ты до сих пор их не видишь?

— А, вот они. Бедняжка Меллус, похоже, чуть жива от усталости. Еще бы! Помню, раньше, когда я был помоложе, частенько ходил с малышней в лес, так ведь дети тогда были послушные, не то что нынешние.

Вслед за целой ватагой малышей аббат и матушка Меллус направились в Пещерный Зал; к ним присоединился Симеон.

— Симеон, принюхайся только! По-моему, сегодня юный Коклебур превзошел самого себя. Какой запах! Наверняка крем сегодня — коготочки оближешь.

Симеон задумчиво повел носом:

— Хм. По-моему, мой нос пытается мне что-то сказать, да вот не пойму что… Странный какой-то запах… Я не про запах сладкого крема, Бернар. Это… Верно, мне только кажется.

Четверо путников стояли напротив скалы, что возвышалась слева от тропинки. Мэриел закинула голову, чтобы лучше рассмотреть каменную глыбу:

— Так вот они какие, выдры, муж с женой. Я-то думала, мы повстречаем живых зверей. А это огроменные камни. В самом деле, если присмотреться, вылитые выдры.

Тарквин потер гладкую коричневую скалу лапой:

— Слышь, наверняка кто-то вырезал их давным-давно, так давно, что даже старушка земля была еще ребенком.

Дандин кивнул в знак согласия. У скалы было две вершины, и она действительно напоминала двух выдр — один зверь стоял на задних лапах, другой присел рядом.

Кто-то умело обтесал камень.

Друзья устроились на ночлег тут же, в лесу, у подножия гигантских фигур. Огонек костра выхватывал из мрачной темноты леса золотистый островок света и уюта.

Дандин прочел вслух еще кусочек из загадочного стихотворения, которое направляло их поиски:

Мэриел поворошила веткой угли:

— Звучит, конечно, странно. Только мы уже убедились, что все здесь чистая правда. Ладно, завтра разберемся, как говорится — утро вечера мудренее.

Дандин придвинулся ближе к огню:

— Похоже, Мэриел права, утро вечера мудренее. Завтра двинем от этих каменных выдр прямиком на запад.

Вскоре Дандин, Мэриел и Дарри уснули, а Тарквин еще долго сидел у костра, поглаживая свою безмолвную харолину и бормоча себе под нос слова новой серенады:

Побежденные усталостью, путники крепко спали на опушке безмолвного леса, а каменные фигуры выдр, словно часовые, охраняли их покой.

Густой покров тумана окутал море. Согласно приказу «Стальной клинок» держал курс на юг. Но туман скрыл путеводные звезды и очертания далеких берегов, и капитан Лупоглаз понял, что они блуждают в морских просторах. Приказав двум пиратам вооружиться лотом и проверить, не угрожают ли кораблю рифы и отмели, Лупоглаз оставил свой мостик и, проклиная Габула и его безумные прихоти, спустился в каюту. Оставалось лишь ждать рассвета.